Понимание сложного сообщения (текста)

Речевое сообщение лишь в отдельных случаях исчерпывается изолированным предложением. Как правило, оно состоит из се­рии следующих друг за другом предложений, составляющих раз­вернутое повествование о каком-нибудь событии; эта серия пред­ложений и образует то, что условно можно назвать текстом.

Было бы неправильно думать, что смысл воспринимаемого текста исчерпывается смыслами отдельных предложений. Процесс понимания смысла целого текста несравненно сложнее и имеет совершенно иную психологическую структуру, которая на этот раз выходит далеко за пределы лингвистических закономерностей. Анализ понимания смысла целого текста так же не может сво­диться к анализу последовательных предложений, построенному по принципу марковских цепей, как и понимание предложения не сводится к пониманию просто следующих друг за другом от­дельных слов.

Только в относительно простых повествовательных текстах типа Наступила весна. Солнце начало пригревать. Дни стали длиннее. В саду расцвели деревья и т.д. смысл целого текста является про­стой последовательностью смыслов отдельных, следующих друг за другом предложений.

В более сложно построенных текстах смысл целого отнюдь не сводится к последовательности смыслов частей и нуждается и слож­нейшем процессе анализа и синтеза, с сопоставлением отдель­ных, иногда далеко отстоящих друг от друга фрагментов сообще­ния, с созданием гипотез об общем смысле и нередко — с выхо­дом за пределы «внешнего» текста, с переходом в «подтекст», заключающий в своем составе общую мысль всего высказывания, а иногда — оценку тех мотивов, которые скрыты за этим текстом.

Быть может, лучше всего эта сложность смысловой структуры текста проявляется в басне (притче), процесс понимания кото­рой может быть оценен как модель любого сложного процесса понимания текста. Не случайно Л. С. Выготский в одной из своих ранних работ посвятил именно психологическому строению бас­ни специальное исследование.

Остановимся на одном примере, который позволит показать сложность структуры декодирования смысла подобных текстов.

Слушающему читается краткий рассказ Л. Н.Толстого «Галка и голуби»:

«Галка услыхала, что голубей хорошо кормят, побели-лась в белый цвет и влетела в голубятню. Голуби подумали, что она тоже голубь, и приняли ее. Но она не удержалась и закричала по-галочьи. Тогда они увидели, что она галка, и выгнали ее. Она вернулась к своим, но те ее не признали и тоже не приняли».

Понимание смысла этого отрывка предполагает очень слож­ный психологический процесс.

Прежде всего, в этот процесс входит смысловое объединение отдельных предложений, которое Л. С. Выготский обозначил в свое время как процесс «влияния (вливания) смыслов». Смысл каж­дой последующей фразы включает в свой состав смысл предыду­щей, и только при этом условии содержание целого отрывка мо­жет быть понято. Сказанное означает, что последующие части дан­ного отрывка должны сохранять отношение к тому предмету или событию, о котором шла речь ранее и указание на которое было эксплицитно выражено в первой из входящих в отрывок фраз. Если этого не будет, целый отрывок неизбежно распадается на ряд изо­лированных, не связанных друг с другом предложений.

Это условие, скрытое в тексте, можно выразить в следующем его прочтении:

«Галка услыхала, что голубей хорошо кормят; (она, гал­ка) побелилась в белый цвет и (она, галка) влетела в голу­бятню. Голуби подумали, что она (галка) тоже голубь, и (голуби) приняли ее (галку). Но она (галка) не удержалась и закричала по-галочьи. Тогда голуби увидели, что она (гал­ка) — галка, и выгнали ее (галку). Она (галка) вернулась к своим, но те (галки) не узнали ее (галку) и тоже не приня­ли (ее, галку)».

Такое вынесение наружу обозначения объекта, о котором идет речь, отсутствующее во внешнем тексте, указывает на первое ус­ловие, необходимое для единства понимания целого текста. Одна­ко оно не исчерпывает всех условий, необходимых для понима­ния общего' смысла отрывка.

Вторым, пожалуй, наиболее существенным условием понима­ния смысла целого текста является оценка внутреннего, скрытого смысла, стоящего за сообщением.

Такое декодирование внутреннего смысла может выступать уже при понимании некоторых относительно простых конструкций (например, метафор) или при понимании- внутреннего смысла фразеологизмов (например, пословиц). Хорошо известно, что выражение золотой человек имеет внутренний смысл «добрый и умный человек», золотые руки — смысл «умелец», а синий чулок — характеризует определенные особенности характера женщины. Столь же известно, что смысл пословицы Не все то золото, что блестит отнюдь не ограничивается констатацией внешнего фак­та, а имеет внутренний смысл «не оценивай вещи или людей по внешности», который близок к смыслу совершенно иной по внешнему содержанию пословицы Не красна изба углами, а крас­на пирогами.

Легко видеть, что во всех этих случаях понимание фразеоло­гизма не ограничивается расшифровкой его внешней граммати-

ческой структуры, но включает и переход к его внутреннему смыс­лу, или «подтексту».

В еще большей степени это выступает при понимании целого текста, и прежде всего текста басни (или притчи). В этом случае подлинное понимание смысла текста предполагает интерпрета­цию сначала скрытого смысла отдельного фрагмента, а затем и общего смысла всего текста в целом.

Попытаемся пояснить это основное психологическое условие дополнительным представлением текста, в котором этот внутрен­ний смысл вынесен наружу.

Приведенный выше текст примет при этом следующий ха­рактер (в верхней строке дан открытый, «внешний», текст, в нижней — его скрытый смысл):

Галка услыхала, что голубей хорошо кормят,

(она позавидовала голубям)

(Она) побелилась в белый цвет

(решила сделаться похожей на голубя, сделать так, чтоб ее не узнали)

и влетела в голубятню.

(чтоб питаться так же, как голуби)

Голуби подумали, что она тоже голубь, и (голуби) приняли ее. (ее замысел удался, она оставалась нераспознанной, голуби были об­мануты)

Но она не удержалась и закричала по-галочьи. {она была неосторожна и выдала себя)

Голуби увидели, что она галка, и (голуби) выгнали ее (галку), (обман был раскрыт, и перекрасившаяся галка была разоблачена)

Она (галка) вернулась к своим,

(галка захотела снова жить по-прежнему)

но те (галки) не узнали ее и тоже не приняли

(двуличие галки получило свою оценку, и она оказалась наказанной)

Легко видеть, что восприятие («прочтение») каждой части от­рывка включает наряду с пониманием «открытого» текста еще и параллельное заключение о «внутреннем смысле» (подтексте) каждой части. Только из сопоставления всех составных частей это-^[го подтекста делается вывод об общем смысле всего отрыв­ка: оценка галки как двуличной, лживой и вывод общей морали Данного отрывка («нужно жить честно», «не нужно выдавать себя За другого», «нужно оставаться самим собой», «ложь и двуличие всегда бывают наказаны» и т.д.).

Совершенно понятно, что психологический процесс подобно-

fo понимания текста выходит далеко за пределы декодирования

отдельных грамматических структур, включенных в текст; он тре-

Вует абстрагирования от частного значения, выраженного от-

Лельными элементами текста, и от сообщения, которое являет-

Вя его «внешним» содержанием; наиболее существенным звеном

понимания текста становится его внутренний смысловой анализ, психологическая структура которого остается до сих пор еще по­чти полностью не изученной.

Естественно, что декодирование текста требует от субъекта ограничения всей работы над его расшифровкой только предела­ми данного контекста и постоянного торможения всех побочных связей, которые могут всплывать по ходу его анализа. Иначе го­воря, расшифровка содержания текста требует такой же избира­тельности психологических операций, какая требовалась и при понимании значения отдельных слов или грамматических кон­струкций. Если бы это условие не соблюдалось и если бы по ходу слушания (или чтения) текста у субъекта всплывали побочные ассоциации, которые он не тормозил бы, то понимание текста переставало бы быть адекватным и весь процесс легко соскальзы­вал бы на побочные, уводящие от текста, ассоциации.

Мы еще увидим, какое значение имеет соблюдение этого ос­новного условия, когда будем рассматривать те случаи, когда оно нарушается.

Только что сказанное имеет большое значение для психологи­ческой оценки того, что принято называть «глубиной прочтения» текста.

Нет сомнения в том, что глубина прочтения текста может быть очень различной и что она варьирует от одного субъекта к друго­му, вероятно, в значительно большей степени, чем анализ «внеш­него», грамматически оформленного значения предложений.

Известно, что отрывки могут быть прочтены с разной глуби­ной и, как.показывают исследования немногочисленных авторов, занимавшихся анализом смыслового понимания текста (см. Л. С. Вы­готский, 1934; Н.Г.Морозова, 1947, 1953), в одних случаях такое понимание ограничивается пониманием внешнего сюжета, в то время как в других случаях — переходит к анализу его внутренне­го подтекста, доходя до выделения общего смысла, а в дальней­шем и мотивов, которые скрывались за действием фигурирующих в тексте лиц.

Как мы уже говорили выше, исследование «глубины прочтения» текста и тех психологических процессов, которые с ним связаны, проводилось в основном не профессиональными психологами, а теми режиссерами, глав­ная цель которых заключается в раскрытии перед актером внутреннего смысла текста, мотивов, которые лежат в основе действий изображаемого ими лица. Только выполнение этого условия обеспечивает успех актерской игры, которая должна донести до зрителя не только внешнюю цепь собы­тий, но и их внутренний (и в конечном счете эмоциональный) индивидуаль­ный смысл.

Путь, который используют режиссеры, пытающиеся вскрыть внутрен­ний смысл текста, как и психологическая характеристика декодирования этого внутреннего смысла, или «подтекста», пожалуй, лучше всего просле-

жен гениальным режиссером К.С.Станиславским (1954) и его учениками (см. М.О.Кнебель, 1964).

Как известно из их исследований, приемы, обеспечивающие переход от внешнего текста к его подтексту, или общему смыслу, вовсе не ограничива­ются простым разъяснением актеру того, что именно хотел сказать автор тем или другим высказыванием, и того, какой подлинный смысл должен скрываться за той или иной репликой актера.

Эта работа проходит трудный путь; она начинается с того, что актер, еще не получивший в руки текста роли, должен «вживаться» а характери­стические особенности действующего лица, изучать ситуацию, в которой это лицо действует, разыгрывать ряд этюдов, и только после длительной работы с «реальными действиями», обеспечивающими понимание общего подтекста поведения изображаемого лица, актер может перейти к конкрет­ному тексту роли. На этом пути понимание подтекста высказываний героя обеспечивается лишь общей работой над характером и ситуацией и явля­ется свернутым эффектом этой большой работы.

Указанный путь еще нуждается в подробном психологическом изучении, и мы не будем на нем останавливаться¹.

Мы не можем сказать большего о сложном психологическом процессе декодирования общего смысла сложного текста. Эта про­блема, как уже было сказано, еще очень мало изучена психолога­ми; исключением являются, пожалуй, только классические рабо­ты К.Бюлера (1908, 1909, 1934) и тех авторов, которые шли по его пути. Лишь в самое последнее время она стала тщательно изу­чаться некоторыми (к сожалению, немногочисленными) лингви­стами; однако здесь делаются только первые шаги, и семантиче­ский анализ целого текста еще ждет своих исследователей.

Мы остановились на этом последнем этапе — процессе деко­дирования целого сообщения — лишь потому, что при дальней­шем нейропсихологическом анализе данной проблемы процесс понимания целого текста займет у нас не меньшее место, чем про­цесс декодирования значений отдельных слов и синтаксических структур, и, как мы увидим далее, анализ того, как изменяется процесс декодирования целого текста при локальных поражениях мозга, будет иметь для нас не меньшее значение, чем анализ изме­нения в понимании отдельных слов и синтаксических структур.

2. Методы исследования понимания речевого сообщения; значение нейропсихологического анализа

Проблемы понимания (декодирования) речевого сообщения, как мы уже говорили, еще очень мало изучены, и ни лингвисти­ка, ни психология не располагают пока достаточным материалом

¹ Мы сделали попытку анализа процесса кодирования и декодирования «внут­реннего смысла» в другом месте и отсылаем читателя к этой публикации (см. М.О.Кнебель и А.Р.Лурия, 1971).

для детального анализа процессов, входящих в состав этого вида деятельности.

Еще менее разработанными являются методы объективного ис­следования указанных процессов.

Лингвистика, которая после работ Хомского (1957, 1965; и др.) стала внимательно изучать вопрос о семантической структуре ре­чевых сообщений, постепенно поставила этот вопрос в центр своих интересов; внимание психолингвистики также в значительной мере было перенесено на пристальный анализ семантической структу­ры речевых сообщений. Однако несмотря на то, что в разработку этой проблемы включились такие крупные лингвисты, как Филл-мор (1970, 1972), Лаков (1971, 1972), Ромметвейт (1968), Катц (1966-1967, 1972), Мак-Коли (1968, 1972), Бирвиш (1966, 1972) и др., а в нашей стране А.К.Жолковский, Н.Н.Леонтьева и Ю.С.Мартемьянов (1961), А.К.Жолковский, Н.Н.Леонтьева, Ю. К. Щеглов и др. (1964), А. К. Жолковский (1967,1969), И. А. Мель­чук (1961, 1972), Ю.Д.Апресян (1966), С.Д.Кацнельсон (1972), А.А.Брудный (1972), А.Леонтьев (1969, 1974) и такие крупные психологи и психолингвисты, как Дж. Миллер (1951 — 1970), Би-вер (1968, 1970), Фодор (1964-1967; и др.), Гарретт (1966, 1970), анализ процесса понимания речевого сообщения до сих пор не выходил за пределы феноменологического описания и построе­ния гипотетических функциональных моделей, которые должны отразить основные черты семантического строя речевого сообще­ния и его компонентов.

Отсутствие нужных научных методов, позволяющих проанали­зировать реальный процесс декодирования смысла речевого со­общения, с особенной отчетливостью выступает в работах Н.Хом-ского (1957, 1965, 1968, 1972), который различает абстрактное знание языка (competence) и конкретное выполнение речевых операций (performance) и считает возможным принять за исход­ное следующее положение: основным методом исследования язы­ковых (в частности, грамматических) структур является их инту­итивное постижение; таким образом, опора на языковую интуи­цию говорящих оказывается краеугольным камнем лингвистики.

Нет сомнения, что непосредственное восприятие языковых структур, интуитивное умение отличать правильно построенные структуры от грамматически неправильных, «чувство языка» и «языковая интуиция» являются важными моментами при наблю­дении языковых явлений.

Важнейшую эвристическую роль играет и построение гипоте­тических моделей.

Однако никто не может быть убежден, что схемы, представ­ленные подобными моделями, действительно соответствуют ре­альным процессам декодирования речевого сообщения челове­ком, и проверка этих моделей на электронных вычислительных

машинах может, скорее, говорить о степени логичности их по­строения, чем служить доказательством реальности механизмов, предполагаемых функциональной моделью.

Вот почему среди передовых психолингвистов все больше осо­знавалась необходимость перехода к объективным (и прежде все­го психологическим) методам изучения процессов речевой ком­муникации в целом и процессов декодирования речевого сооб­щения, в частности. Такой путь должен в результате привести к созданию моделей тех реальных процессов, о которых выше шла речь.

Легко видеть, что такой психологический путь создания моде­лей, адекватно отражающих психологические процессы, лежащие в основе речевой коммуникации, будет существенно отличаться от лингвистических моделей языка по объекту: если в лингви­стике моделируются конструкции языка — соответствия между смыслами и текстами (чаще всего в отрыве от психологического анализа реальных процессов), — в нашем случае главным объек­том моделирования будут реальные психологические процессы ко­дирования и декодирования речевого сообщения.

Как мы уже говорили, экспериментально-психологические методы исследования процесса понимания (декодирования) выс­казывания находятся еще на самых первых ступенях и как их чис­ло, так и их полнота еще совершенно недостаточны.

Большая часть этих исследований направлена на изучение пра­вил и процессов декодирования отдельных предложений.

Сюда относятся прежде всего многолетние исследования таких ученых, как Дж. Миллер (Миллер, 1951, 1962; Миллер и Хом-ский, 1963; Миллер и Селфридж, 1951; Миллер и Изард, 1964; и др.), Мортон (1964 и др.), Гарретт (1966, 1970), Бивер (1968, 1970, ■972),Фодор (1964, 1967), Катц (1963, 1964, 1972; и др.).

Эти исследования распадаются на ряд групп.

В одних испытуемому предлагались грамматические конструк­ции, последовательно приближающиеся от неправильных (со слу­чайным расположением слов) к правильным, причем вычислял­ся коэффициент правильности грамматических структур и про­слеживался процесс их понимания (тест предложен Дж. Миллером и затем разработан Мортоном).

В других применялся своеобразный прием предъявления звуко­вых щелчков, расположенных в различных моментах предъявле­ния фразы, и испытуемому предлагалось оценить, в каком имен­но месте фразы он воспринимает этот щелчок (Миллер и др., 1964—1969; Фодор и Бивер, 1965; и др.); данный метод показал, :что испытуемые, воспринимающие сложное предложение, склон­ны делить его не случайно, а в соответствии с теми составляющи­ми предложение синтаксическими «кусками», которые и являют­ся объектом их непосредственного восприятия.

В третьих изучались латентные периоды, необходимые для по­нимания различно построенных предложений, воспринимаемых на фоне маскирующих шумов или одновременно предъявляемых в правое и левое ухо; эти опыты позволили установить, какие из предъявленных предложений являются более доступными для вос­приятия и восприятие каких именно грамматических структур оказывается особенно важным для их понимания.

В четвертых специальные исследования были направлены на детальное психологическое описание процессов, происходящих при понимании грамматических структур различной сложности, в том числе и многозначных структур (Бивер, 1968, 1970, 1972; Фодор и Гарретт, 1967; Гарретт, 1972; Мелер, 1963, 1967; и др.).

Наконец, целая серия исследований была посвящена анализу процесса понимания 1) активных и пассивных конструкций (Уосон, 1969; Мак-Магон, 1963; Кларк, 1966, 1972; Гоу, 1966; Колеман, 1964; и др.), 2) явлений инверсии, в частности конст­рукций, применяющих форму отрицания, в том числе и двойного (Смит, 1965; Бивер, 1970, 1972; Слобин, 1966; Беллуджи, 1967), 3) конструкций, выражающих временную последовательность и включающих служебные слова, как не требующих смысловой ин­версии (типа «А перед Б»), так и конструкций, требующих такую инверсию (типа «А после Б») — (Бивер, 1968, 1970, 1972; Кларк, 1968, 1969, 1972; Смит и Мак-Магон, 1970; и др.), и наконец -процессу понимания 4) сложных сравнительных конструкций (Кларк, 1968, 1969; Флорес д'Аркайс, 1966, 1972; Гуттенлохер, 1967, 1968; и др.) и — что представляет особый интерес — изуче­нию понимания 5) обратимых и необратимых грамматических конструкций (Слобин, 1966, 1972; и др.).

Все эти исследования дают существенную информацию в от­ношении тех реальных трудностей, которые возникают при по­нимании грамматических конструкций различной сложности, а также тех промежуточных трансформаций, которые использу­ются для их понимания, и тем самым открывают важные пути для дальнейших психологических и психолингвистических ис­следований.

Значительно меньшее число исследований было посвящено психологическому анализу понимания семантической структуры предложений. Эти исследования в значительной мере сводятся к изучению понимания переносных смыслов, метафор и пословиц, и почти целиком ограничиваются теми работами, которые были посвящены характеристике особенностей понимания, наблюдае­мых при умственной отсталости или у больных с различными формами деменции (Б. В.Зейгарник, 1962, 1969, 1973; и др.). Они показали, насколько сложным в этих условиях является процесс отвлечения от непосредственного значения фразы или послови­цы и переход к выделению их переносного значения.

Сюда следует присоединить и уже упоминавшиеся выше ис­следования, посвященные тем особенностям, которые проявля­ются в понимании смысла грамматических конструкций у глухо­немых, речь которых развивалась вне непосредственного влияния речевого общения (Боскис, 1939, 1953; Морозова, 1947, 1953; Коровин, 1950; Шиф, 1968; и др.).

В отличие от психологического и психолингвистического изу­чения понимания отдельных предложений, понимание целых смысловых отрывков, их общей мысли и их внутреннего смысла, почти совсем не располагает сколько-нибудь достаточ­ной литературой.

Классическими здесь являются исследования Бюлера (1908, 1909, 1934) и Бартлетта (1932), которые мы уже упоминали, рав­но как и известные исследования других представителей Вюрц-бургской школы, проведенные в первом десятилетии XX века. Все эти исследования были прямо посвящены анализу понимания сложных отвлеченных предложений и сообщений, и именно их результатом было установление того факта, что восприятие и за­поминание мыслей (= содержания текстов) протекают относи­тельно независимо от восприятия и запоминания отдельных со­ставных элементов самих текстов. К близким результатам при­шли и некоторые исследования, проведенные представителями немецкой гештальт-психологии.

Известные исследования Ф. Бартлетта (1932 и др.), посвящен­ные проблемам запоминания и рассуждения, показали, что запо­минание и воспроизведение целого смыслового отрывка является не столько процессом его непосредственного запечатления и «счи­тывания», сколько процессом его сложнейшей реконструкции — выделения основных смысловых компонентов, анализа их соотно­шений и восстановления тех смысловых схем, которые образованы этими компонентами. Аналогичные данные были получены в рабо­тах А.А.Смирнова (1948, 1966), посвященных проблеме запоми­нания и проследивших тот процесс деления отрывка на «смысло­вые куски», который включается испытуемым при запоминании текста. Важные данные были получены и в исследовании А, Н. Со­колова (1966), который предъявлял испытуемому сложный текст и прослеживал, какие компоненты выделяются им при анализе этого текста и в каком порядке эти компоненты воспроизводятся.

Среди всех исследований, посвященных анализу процесса по­нимания (декодирования) сложных речевых сообщений, особен­ный интерес представляют те, которые проводились над людьми с патологическим состоянием (недоразвитием или распадом) функций мозга.

Именно в этих случаях те закономерности, которые, по вы­ражению И.П.Павлова (1949, с. 316), выступают «слито и не­раздельно в физиологической норме», оказываются отчетливо

расчлененными и диссоциированными; поэтому изучение того, как нарушается процесс «влияния (вливания) смыслов», выделе­ния существенных смысловых элементов информации, их синтеза в единое смысловое целое и особенно изучение нарушений про­цесса перехода от внешнего значения отрывка к его внутреннему смыслу, может внести ценный вклад в разработку проблемы ме­ханизмов понимания речи.

Такие исследования остаются до сих пор немногочисленными: как уже было сказано, они ограничиваются отдельными публика­циями, посвященными психологическому анализу понимания смысловых отрывков у глухонемых и у больных с органической деменцией и шизофренией.

Однако особенно большое значение может иметь исследование процесса понимания (декодирования) текста у больных с локаль­ными поражениями мозга, иначе говоря — применение к анализу процесса декодирования речевого сообщения метода нейропси­хологии, уже использованного нами для анализа процесса фор­мирования (кодирования) речевого сообщения.

Мы уже видели, что различные по локализации поражения мозга приводят к тому, что разные компоненты речевого выска­зывания страдают неодинаково.

Поражения вторичных систем левой височной области коры приводят к распаду прежде всего фонематического слуха и суще­ственному нарушению лексических компонентов высказывания. Поражения третичных систем теменно-затылочной области ле­вого полушария вызывают распад пространственного анализа и синтеза, затрудняют перевод последовательно поступающей ин­формации в одновременные, симультанно-обозримые схемы и приводят к нарушению операций логико-грамматическими от­ношениями. Поражения премоторных отделов левого полушария ведут к нарушению кинетических мелодий и существенно отра­жаются на плавной, развернутой, просодической речи. Наконец, поражения лобных долей мозга вызывают распад активной целе­направленной деятельности, приводя к распаду прочно удержи­ваемых программ и к легкой замене их инертными стереотипами, бесконтрольно всплывающими побочными ассоциациями или вплетением непосредственно получаемых впечатлений.

Мы уже имели случай показать, какую важную информацию может дать нейропсихологический метод для анализа процесса формирования речевого сообщения. Не меньшие результаты мо­жет дать анализ того, как нарушается процесс понимания (деко­дирования) речевого сообщения при различных по локализации поражениях мозга.

Как мы видели, процесс декодирования речевого сообщения включает в свой состав по крайней мере три основных компо­нента: понимание лексических единиц (значений отдельных слов),

понимание синтаксических структур и, наконец, понимание смыс­ла целого высказывания с синтезом его отдельных компонентов и с переходом от общего «внешнего» значения текста к его внут­реннему смыслу (подтексту). Мы видели также, что процесс деко­дирования высказывания в разных случаях требует в большей или меньшей степени специальной работы над фразой или текстом: выделения существенных смысловых компонентов, их сопостав­ления друг с другом, использования вспомогательных трансфор­маций, создания гипотезы о смысле высказывания и, наконец, принятия окончательного решения об этом смысле.

Возникает естественный вопрос: в каких именно звеньях нару­шается сложный процесс декодирования высказывания при раз­личных по расположению локальных поражениях мозга? Имеет ли место при всех подобных поражениях равномерное нарушение всех трех указанных выше компонентов декодирования или же различные по локализации мозговые поражения приводят к дис­социированному нарушению отдельных компонентов? Возникает ли во всех этих случаях однородное нарушение работы над деко­дированием речевого сообщения или же разные формы пораже­ний мозга приводят к неодинаковым нарушениям этой работы, так что изменяется нормальное соотношение организованного анализа высказывания и тех интеллектуальных процессов (дога­док о значении текста, соскальзываний на побочные связи), ко­торые могут лишь помешать организованной, избирательной дея­тельности по декодированию сообщения?

Если такая диссоциация имеет место, то применение нейро-психологического метода к анализу процессов декодирования ре­чевого сообщения будет иметь решающее значение для психоло­гии и лингвистики и внесет ценный вклад в построение нейро-лингвистики — этой новой отрасли науки о языке.

Немногих примеров будет полностью достаточно для того, чтобы ответить на поставленные вопросы и признать, что диссоциация отдельных компонентов декодирования высказывания действитель­но имеет место. Поэтому анализ того, как именно нарушается процесс понимания речевого сообщения у больных с различны­ми по локализации поражениями мозга, может действительно дать существенные результаты.

Остановимся сначала на кратком обзоре соответствующих дан­ных, чтобы уже затем перейти к их детальному рассмотрению.

Наблюдения показывают, что ограниченное поражение вто­ричных отделов левой височной области неизбежно приводит к распаду фонематического слуха; однако оно оставляет сохранным восприятие интонационной, мелодической стороны речи. Поэтому больные с таким поражением перестают узнавать отдельные сло­ва, реализуемые комплексами фонем (явление, хорошо извест­ное в неврологии под названием «отчуждения смысла слов»), но

продолжают хорошо улавливать интонационно-мелодическую сто­рону речи, безошибочно оценивая тон, которым передается со­общение и эмоциональное содержание, которое за ним скрыто. Едва ли не наиболее интересным фактом является то, что боль­ной, страдающий нарушением фонематического слуха и распа­дом понимания лексических единиц речи, в известных пределах продолжает воспринимать общие логико-грамматические схемы (взаимного подчинения, ограничения, утверждения или отри­цания), — во всяком случае в той мере, в какой они основаны на интонационно-мелодических компонентах речи. Нередко та­кой больной, сохраняющий способность к синтезу последова­тельно поступающих элементов в симультанные схемы, может даже в известных пределах оценить общую структуру предложе­ния, несмотря на то, что у него существенно страдает понимание отдельных лексических элементов.

Иную картину дают больные с поражением нижнетеменных и теменно-затылочных отделов левого полушария.

Поражение этих отделов мозговой коры, являющихся «третич­ными» (наиболее поздно сложившимися) областями задних отде­лов полушария и обеспечивающих перевод последовательно посту­пающей информации в симультанно обозримые схемы, приводит к совершенно иным результатам. Больные с такими поражениями не проявляют никаких дефектов фонематического слуха, четкое понима­ние значения отдельных лексических единиц (прежде всего — конк­ретных слов) остается у них сохранным. Однако в силу возника­ющей в этих случаях невозможности укладывать отдельные после­довательно поступающие возбуждения в симультанные (и прежде всего пространственные или квазипространственные) схемы, та­кие больные начинают испытывать совершенно иные трудности. Как правило, затруднения возникают здесь каждый раз, когда пе­ред больными этой группы, хорошо воспринимающими значение отдельных слов, встает необходимость объединить эти слова в смыс­ловые структуры, например, усвоить значение такого казалось бы элементарного предложения, как На ветке дерева — гнездо птицы. Значение каждого элемента сообщения (ветка —дерево—гнездо— птица) воспринимается с достаточной четкостью, но больной ока­зывается не в состоянии объединить эти отдельные элементы в еди­ную систему, построенную по принципу грамматического подчи­нения, и начинает беспомощно искать, что именно может означать ветка дерева или гнездо птицы. Трудности, возникающие у таких больных при декодировании логико-грамматических структур, в ко­торых участвуют сложные флективные отношения (например, кон­струкции родительного атрибутивного — отец брата) или служеб­ные слова, выражающие пространственно-временные отношения (под инад, справа и слева, после и перед), оказываются настолько значительными, что невозможность различить такие обратимые

синтаксические конструкции, как круг под квадратом и квадрат над кругом, брат отца и отец брата, давно стала надежным ди­агностическим симптомом этих поражений. Легко видеть, что при сохранении одного из языковых уровней декодирования текста (уровня усвоения значений отдельных слов) больные этой группы проявляют большие затруднения в операциях на другом уровне (уровне анализа и синтеза логико-грамматических структур). Менее оче­видным, но очень важным является тот факт, что, несмотря на всю трудность, иногда даже полную невозможность сразу же ус­воить значение синтаксических структур, такие больные могут по-прежнему воспринимать общий смысл сообщения, что, очевидно, может осуществляться с помощью общей догадки и не требует четкого логико-грамматического анализа отдельных синтаксиче­ских сочетаний.

Естественно, что все это позволяет наблюдать, к чему приво­дит факт выведения из игры разных факторов, включенных в де-I. кодирование сложного сообщения, и делает нейропсихологиче-ский анализ фактов, наблюдаемых у обеих групп больных, мето-[ дом нейролингвистического анализа процесса декодирования сообщения.

Возможности нейропсихологического анализа не ограничивав [ ются этими двумя только что приведенными примерами, позво-I ляющими последовательно проследить роль понимания лексиче-[ ских элементов и роль синтеза логико-грамматических структур , при декодировании сообщения.

Нейропсихологический метод дает возможность вынести за скоб­ки ту роль, которую играет в декодировании сообщения кратко-[ временная (оперативная) память, с одной стороны, и подвиж-I ность нейродинамических процессов, с другой, — факторы, кото-[ рые до сих пор оставались труднодоступными для исследования.

Выше мы уже указывали, что декодирование сообщения явля-I ется последовательным, текущим во времени, процессом, кото-| рый включает в свой состав удержание предшествующих звеньев, Е совершенно необходимое для осуществления того «влияния (вли-f вания) смыслов», на значении которого мы имели случай оста-I новиться. Однако — как это было очевидно — объем кратковре-j менной (оперативной) памяти человека оставался трудноучиты-[ ваемым фактором, так что о конкретной роли такого условия в [ декодировании сложного речевого сообщения можно было лишь I догадываться.

Нейропсихологические исследования последних лет (Б.Мил-нер, 1958—1970), как иисследования автора этой книги, отчет-[ ливо показали, что процессы в кратковременной (оперативной) I памяти обеспечиваются вполне определенными аппаратами мозга 1 ичто поражение медиальных отделов височной области (стенок г¹ третьего желудочка, гиппокампа и аппаратов, входящих в «круг

Пейпеца») приводит к существенным нарушениям кратковременной памяти, точнее — к повышенной тормозимости следов интерфериру­ющими воздействиями (Лурия, 1971, 1973). В тех случаях, когда поражение задевает медиальные (или глубокие) отделы левой ви­сочной области, дефекты кратковременной (оперативной) рече­вой памяти могут выступать с особенной отчетливостью. Больные, продолжающие хорошо понимать отдельные лексические компоненты сообщения и не теряющие возможности синтезировать их в логико-грамматические структуры, начинают проявлять заметные трудно­сти в длительном сохранении отдельных элементов сообщения, а по­этому начинают испытывать затруднения в нормальном осуществ­лении указанного выше процесса «влияния (вливания) смыслов».

Наблюдения над такими больными показывают, что, пытаясь декодировать длинное сообщение, они, дойдя до конца сообще­ния, легко забывают то, что было в его начале, а пытаясь вос­произвести сообщение, нередко теряют его элементы, располо­женные в конце. Это, естественно, существенно затрудняет воз­можность сохранить как поверхностную, так и глубинную син­таксическую структуру как единое целое и сделать ее предметом последовательного анализа. Тщательное изучение процесса деко­дирования сообщений у этих больных может позволить вскрыть ту роль, которую играет в названном процессе кратковременная (оперативная) память, что обычно оставалось недоступным при проведении исследования другими методами.

Нейропсихологическое исследование позволяет остановиться и на следующем факторе декодирования сообщения, который почти полностью оставался в тени и совсем не был предметом специального анализа.