СВОЮ Душу. V -. ..лч.->- v 5 страница

ножом в легкие. Брат о нем не заботится. Часто говорит, что задаст брату жару. «Ты еще пойдешь милостыню просить!» Когда тот снова однажды ему в чем-то отказал, напивается и поджигает дом. Трусость, тренировка и облегчающие условия с целью прорыва чувства общ­ности очевидны.

Каспар Призон сбегает от строгой мачехи. Он горбат, «парализован в бедрах и имеет слишком короткие пальцы». Очень честолюбив. Должен одному еврею деньги. Заманивает его в лес и убивает. Весь день перед убийством был очень возбужден. Слышит предо­стерегающие голоса. Кричит сова. Он обращается к ней: «Чего ты кричишь? Ты, падаль, кричи сколько хочешь, но я это сделаю!» Облегчает себе действие постоянными мыслями о том, что речь идет всего лишь о еврее.

Малер Франц страдает эпилепсией. Женат, имеет ребенка и живет с женой, такой же ленивой, как и он сам, в долгах и нужде. Скудно питаются подаянием и украденным. Давно замышляет крупную кражу или убийство. В конце концов убивает пожилую женщину, у которой до этого тщетно выпрашивал милостыню. Когда его на­чинают подозревать, идет в суд, чтобы пожаловаться, однако падает там на колени и сознается. Отказ в его просьбе дает оправдания для долго вынашиваемого плана убийства. К неожиданному при­знанию вынуждает его возвращающееся чувство общности.

Прорыв чувства общности является, как мы видим, непростым делом. Кто достигает его границ, испытывает сильнейшее потрясение.

Один врач рассказал мне о следующем переживании: «На войне я славился своим добродушием. Солдаты из моего лазарета всегда могли рассчитывать на мое снисхождение. Однажды одного студента должны бы­ли отправить на фронт. Из-за имевшегося у него, правда, незначитель­ного нервного недуга я предложил отправить его на легкую службу. Тогда он попросил меня учесть, что должен поддерживать своих родителей репе­титорством, а это возможно только в том случае, если он будет полностью свободным. Однако в этой просьбе я был вынужден ему отказать. Ночью мне снилось, что я убийца и слоняюсь, мучимый угрызениями совести, в темноте ночи по улицам города. Я проснулся в холодном поту. Мне пришел на ум

Раскольников. Тогда, однако, я не догадывался, что именно мои опасения за студента и воплотились во сне в виде самых мрачных образов».

Как много, наверное, людей на войне боролись и сражались с собой, пока не достигали наконец тренировки! Правда, в их распоряжении были также и самые серьезные оправдания. Хотя здесь достаточно и такой поддержки для прорыва через границы чувства общности, какую мы на­ходим в замечании большого знатока души Бальзака («Le medecin de campagne»): «Мы, благородные убийцы, хотим, чтобы наши жертвы защи­щались, ибо тогда хотя бы борьба оправдывает убийство».

Стефан Аукшич, жестоким образом убивший двух людей, перед преступлением записал в своем дневнике: «Меня, растоптанного жиз­нью, отвергнутого родными, предмет отвращения и презрения (он стра­дал зловонным насморком), едва ли не обреченного на гибель полной нищетой, ничего не удерживает. Я чувствую, что долго так больше не выдержу. С пренебрежением мной я бы, наверное, еще мог смириться, но желудок... желудку не прикажешь. Мне напророчили, что я умру с голоду, в канаве у какой-нибудь проселочной дороги. И тут мне пришла в голову страшная мысль, что все будет одно, умру я от голода или закончу свою жизнь на ви­селице. Мне нет дела до последствий, я и так должен умереть; я ничто, никто не хочет знать обо мне, а та, с которой я хотел бы поддерживать отношения, меня избегает (милая моя Гретхен). Мне все равно, будет это моим освобождением или моим падением. Все запланировано на четверг, жертва уже избрана, я должен только дождаться удобного случая. Когда он представится, произойдет то, чего не каждому да­но сделать («стремление к превосходству»). Одни только мысли об этом вселяют в меня ужас и содрогание».

После преступления он писал: «Как пастух стадо, гонит желудок человека на самые тяжкие преступления. Возможно, я больше не увижу утра. Но я не переживаю об этом. Страшнее всего, когда мучаешься от голода («облегчающая отговорка»). Я ожесточен также моей не­излечимой болезнью. Она гонит меня прочь из общества, и я уже пережил из-за нее немало неприятностей. Последняя из них — я пред­стану перед судом. Греховный человек должен расплачиваться за свои прегрешения. Но если уж суждено умереть, то как умереть — не имеет значения. Наверное, это будет лучшая смерть, чем смерть от голода.

Ибо, если я сдохну с голода, на меня никто не посмот­рит, а так будет присутствовать многочисленная пуб­лика. И, быть может, кто-нибудь из зрителей проявит ко мне сочув­ствие. Полиция вскоре арестует меня как убийцу, ибо то, что я решил, уже случилось. Я пережил волнующую ночь, и никогда еще человек не боялся так, как боялся я в эту ночь».

Во время допроса Лукшич заявил, правда, не сумев ухватить суть дела: «Я убил. Я знаю, что достанусь палачу. Но мне все равно. Я должен был сделать это. У юного господина была очень красивая одежда, и я знал, что у меня такой никогда не будет. Мысль о том, что я должен иметь эту одежду, стала для меня идеей фикс. Поэтому я и убил».

То, что он делает красивую одежду причиной и выводит из этого след­ствия, никогда, наверное, не будет ему понятным.

В моих исследованиях отклоняющейся от нормы душевной жизни я сно­ва и снова наталкиваюсь на характерное раннедетское поведение и на не­достаточную подготовку к жизни в этот период. Здесь мы более или менее единодушны со всеми исследователями души. Но что касается столь важного для нашей проблемы факта чувства общности, то нам кажется все более существенной для его развития и заботы о нем роль матери. И это потому, что она способствует осознанию ребенком безусловной надежности человека. Если мать отсутствует или не выполняет своей роли, то в наше время трудно будет найти ей полноценную замену. И мы дей­ствительно видим, как это следует также из вышеизложенных наблюдений, что наш «материал» явно пострадал в этом пункте, поскольку он рос без лю­бви или изнеженным. Обе формы жизни уводят детей от общности, первая — тем, что не дает надлежащей подготовки, другая — тем, что привязывает чувство общности к единственному человеку. В обоих случаях детям недостает необходимых для жизни чувства надежности и уверенности в себе. Вскоре они оказываются словно в стране врага, слишком низко оценивают собственные силы и способности и демонстрируют в разных формах малодушие и чувство неполноценности. Разнообразные физические недостатки продолжают раз­рушать веру в собственные силы и создают таким образом формы жизни, в большом кругу которых мы обнаруживаем также преступников и невротиков. Критика различных методов лечения неврозов и преступников должна считаться с этими представлениями. . ^

Эротическая тренировка и уход от эротики

Значение, которое имеет биология для нашей науки, мож­но продемонстрировать, если с другой позиции рассмот­реть важные вопросы, на примере которых у меня в свою очередь появится возможность прояснить важные био­логические основы. У тех, кто знаком с нашими исследо­ваниями в области сексуальной психологии, это не вызовет удивления, ибо основу этих исследований составила работа о неполноцен­ности органов, в которой я попытался показать, что ребенок уже в сам ом раннем возрасте воспринимает свой организм и из этого восприятия делает определенные выводы¹. Это послужило мне отправной точкой, и в дальнейшем я пришел к выводу, что речь здесь идет не о неизбежном развитии, а о соотношениях, о том, что возникает чувство неполноценности органов, которое может раз­виваться также и в силу внешних причин, аналогичным образом оказывающих давление на развивающуюся психику ребенка и спо­собных приводить точно к таким же последствиям, как и в том слу­чае, когда ребенок переживает неполноценность органа и испытывает из-за этого определенные трудности. Таким образом, нам удалось показать, что при наличии изначально неполноценного органа речь идет не о развитии определенных дефектов, а скорее о том, что ребенок с неполноценными органами представляет собой особую проблему, не обычную, с которой мы постоянно сталкиваемся, а своеобразную, из-за чего мы должны использовать определенные формы воспитания и внешних воздействий, чтобы недопус-

Studie uber Mindcrwertigkeit von Organen (2. Aufl. 1927).

тить появления ошибочных форм, которые кажутся данному ребенку крайне заманчивыми и соблазнительными.

Я бы хотел оставить пока в стороне неполноценность половых органов и половых желез и показать вам вкратце на другом примере, что мы здесь имеем в виду и как благодаря такой постановке проблемы мы пришли к совершенно особым представлениям и выводам. Вспомните о множестве л ее ору к их детей, то есть детей, которые появились на свет с плохо развитыми правой рукой и правой половиной тела. Если эти дети окажутся в ситуации, к которой они недостаточно подготовлены и в ко­торой проявится также их органический дефект, то их судьба будет складываться совершенно определенным образом. Они всегда будут казаться неумелыми, неловкими, неполноценными по сравнению с пра-ворукими и из-за этого будут демонстрировать множество несуразностей. Но из нашего опыта и результатов воспитания мы знаем, что если ребенка считают источником определенных проблем и применяют к нему более правильный метод воспитания, то может получиться так, что, несмотря на эту мнимую или действительную недостаточность, он окажется впол­не пригодным для жизни и даже сможет добиться больших успехов. Этот же факт нам удалось выявить и во всех остальных случаях неполно­ценности органов, а если говорить асексуальных дефектах, то здесь мы попадаем в область, которая была нам хорошо известна и знакома с другой стороны. Например, в случае так называемых дефектов поло­вых органов повторяются те же проблемы и те же воззрения, что мы встре­чаем при описании и объяснении характера людей, который также рассматривается как некая данность и, как правило, как обусловленный физиологически. С тем же самым мы сталкиваемся также при обсуждении так называемой проблемы одаренности; самые разные ученые, психологи и воспитатели до самого недавнего времени считали, что су­ществуют определенные границы, перейти которые менее одаренным не дано, а потому они говорят о постоянстве явлений.

Сексуальная психология, которая исследует проблему с другой стороны, приходит, разумеется, к следующему выводу: здесь нет полного доказательства; ибо если мы поместим человека с определенной не­достаточностью в ситуацию, в которой эта недостаточность постоянно будет ощущаться, то будет очень сложно достичь компенсации. Скорее мы должны подходить к данному человеку как к особого рода проблеме

| и соответствующим образом к нему относиться, то есть по всем трем упомянутым вопросам мы должны поступать так, как всегда поступали врачи, которые не довольствуются выводом о достигнутом к настоящему времени состоянии, а пытаются установить, не сформировались ли де­фекты, которые большей частью можно устранить, в ходе развития под воздействием неблагоприятных условий. Ибо от нас, врачей, едва ли кто-нибудь будет требовать, чтобы мы говорили об устранимых дефектах, если орган, субстрат к какому-либо развитию или, как мы это называем, к компенсации отсутствует.

Здесь, однако, внешние явления, с которыми мы сталкиваемся, например в проблеме эротики и неудач в эротике, вполне сопоставимы с неудачами, которые мы могли наблюдать в воспитании и которые встречаем также в рамках общей психологии и патологии неврозов. Поэтому напрашивается естественный вывод, относящийся ко всем трем вопросам, а именно: все испытания, будь они произведены нами самими или предложены пациентами, всегда выявляют только одно: насколько данный человек развит.

Здесь я бы хотел добавить, что еще кажется мне достойным внимания и как раз относится к тому вопросу, который является сегодня особенно животрепещущим в общей патологии, а именно: внешние жизненные условия и воспитание оказывают влияние на все органы и, наверное, также на развитие желез внутренней секреции. Поэтому не вызывает сомнений, что определенные ошибочные способы воспитания могут феминизировать мальчика или придать девоч­ке мужские манеры поведения. Если вы, например, вспомни­те о доказательствах американских биологов, которые установили, что американская девочка вследствие изменения своего образа жизни обнаруживает также полностью измененную телесную конституцию, то в целом вам станет понятно, что я здесь имею в виду. Кроме того, будет неправильным по состоянию органа, его ценности делать прогноз на бу­дущее; как показывают биологические исследования, пусть даже в них ис­пользуются другие методы и средства, это состояние может являться стимулом к нормальному развитию.

Ныне существует представление о развитии человека, вызывающее у нас особый интерес, поскольку в нем сливаются различные формы проявления душевной жизни и биологического развития. Этой областью,

о которой я хочу вам вкратце рассказать и показать, на какой позиции стоит сексуальная психология в сексуальной патологии, является тре­нировка. Собственно говоря, нет сомнения в том, что все формы выражения, которые мы можем наблюдать у человека, зависят от выра­ботанного им жизненного стиля. Его можно проследить до конца, и мы по­ступаем неправильно, когда в своих психологических исследованиях выхватываем ту или иную форму проявления, вырываем ее из взаимосвязи, а затем рассматриваем и обсуждаем в соответствии с нашим заранее сформированным суждением, то есть предубежденно. Здесь развер­тывается тот же процесс, что и в общей психологии. Чтобы было понятно, о чем идет речь, я приведу следующий пример. Когда вы вырываете из песни ряд звуков и, будучи хорошим музыкантом, исследуете их, то, разумеется, вы сможете что-то сказать об этих звуках, но вы не сможете ничего сказать о том, что, собственно, нас здесь интересует. Если вы хотите нам это сообщить, то должны оставить звуки во взаимосвязи; ибо их зна­чение становится понятным только из целостности, которая только и может определять наше суждение.

Остановимся вкратце на психологии детей. Представим себе, например, мальчика, страдающего дефектом характера: он ворует, убегает из дома. В соответствии с общепринятыми взглядами вы будете пред­полагать, что речь идет о запущенном ребенке, которому присущи различные пороки, с которым ничего пока нельзя поделать и которого добром или силой нужно отучить от этих привычек. Как это сделать, конечно, не говорится. Но как показывает затем более тщательное сексуально-психологическое исследование, мальчик испытывает огромную потребность в ласке, и если он крадет, то только ради того, чтобы сделать подарок товарищам, подружиться с ними и таким образом добиться от них нежных чувств. И он убегает из дома только тогда, когда ему ка­жется, что им слишком мало занимаются и дают слишком мало теп­ла; в таком случае в целом можно сказать: внешне он вор и бродяга, но на самом деле — это ребенок, которому очень хочется ласки, ребе­нок, у которого вообще лишь одно желание — получить тепло от тех, кто его окружает.

Таким же образом вы должны будете поступить и в случае некоторых так называемых функциональных нарушений в сексуальной сфере. Все эти нарушения, которые так красиво можно разложить по главам

и обсудить, всегда выражают только то, что выражает вся личность. Поэтому, например, импотенция, ejaculatio praecox, пролонгация и все фор­мы перверсий, фригидность, вагинизм приобретают свое значение всегда только в сфере самой личности: они являются формами выражения закрытого в себе жизненного стиля, имеющего отчасти внешний пре­дательский знак, который не годится ни для сексуальности, ни для того, что мы понимаем под нормальной эротикой. Но эти формы проявления очень хорошо вписываются в жизненный стиль индивида.

Простоты ради я разделил жизненные проблемы, на решение которых должен отважиться каждый человек, хочет он того или нет, на три сферы: 1) общение — отношение «Я» к «Ты», 2) работа — вопрос: как я могу стать полезным? и У) эротика — вопрос: как мне сформировать отношения с противоположным полом? Если становление личности происходило под воздействием органических, биологически обусловленных причин или же в силу внешних влияний, которые могут наносить такой же вред, если их неправильно понимают и не корректируют, то в момент, когда человек подходит к решению этих жизненно важных вопросов, возникает затруднение, и индивид вместо приемлемого для его личности, то есть нормального, решения будет пытаться найти решение, которое с наших позиций является ненор­мальным. Это можно представить себе, например, в виде круга, отобра­жающего подготовку и установившийся в детстве жизненный стиль, про который мы можем сказать: то ли в силу биологических причин, то ли в силу внешних влияний или неправильных методов воспитания подготовка в рамках этого круга — обычно им является круг семьи — оказалась не настолько удачной, чтобы теперь можно было спокойно решать последующие жизненно важные вопросы в большем круге. Поэтому вы увидите, как на этой границе будут возникать те или иные фатальные явления, которые, если они попадают в сферу врачебного искусства, мы называем болезнями, к которым причисляются определенные сек­суальные перверсии и нарушения половой функции. Или же в других случаях, если вы обнаруживаете индивида уже внутри этого круга, к че­му его принуждают, вы постоянно сможете наблюдать у него поступ-р ки,выдающие его стремление вырваться из этого круга. Интересно, что человек стремится сохранить целостность личности не только бессоз­нательно, как это принято называть, или, как предпочитаем говорить мы,

безрассудно; здесь проявляются совершенно сознательные побуждения и суждения, я бы сказал, особая невротически логика, нацеленная в этом же направлении. Я всегда говорю моим ученикам: если вы не понимаете симптом и вам не ясно, что он означает и какое место занимает в жиз­ненном стиле индивида, то оставьте симптом в стороне и посмотрите, как ведет себя человек в жизни, и вы увидите сходство. Что касается рассматриваемых нами явлений, то речь постоянно идет о контрдово­дах, которые довольно отчетливо представляет себе такой индивид. Он не только страдает от нарушения половой функции, он обладает также множеством контр доводов, которые были бы столь же существенными, если бы он их честно принял и извлек из них выводы. Но тех, кто не решает вопрос эротики нормальным в целом способом, следует искать внутри этого круга лишенных мужества людей; поэтому и в остальных жизненно важных вопросах вы обнаружите абсолютно те же формы боязливой установки, которые мы видим в эротике. Например, существуют люди, которые лишь с большим трудом вступают в контакт с другими. Правда, это поведение нельзя понимать упрощенно. Есть люди, которые бывают в обществе, сидят за пивным столиком и т. д., но то, что мы понимаем под дружбой, им чуждо, человека, который отдает и принимает тепло, вы среди них не найдете.

Существуют, однако, гораздо более важные указания на то, что жиз­ненный стиль человека, о котором я говорю, использует еще более сильные средства, чтобы укрепить свою позицию ненормальности. Мною давно уже описаны некоторые из этих взаимосвязей, которые можно проследить вплоть до самого детства. Так, например, один гомосексуалист был очень слабым, единственным и поздним ребенком у матери, которая чрезвычайно нуждалась в любви и полностью привязала к себе ребенка, занимала его женской работой, рукоделием и воспитывала мальчика словно девочку. Поскольку, как это часто бывает у таких женщин, она имела очень строгие моральные принципы, то не упускала случая, чтобы не запугивать мальчика трудностями и наказаниями, которые поджидали его, если бы он не пошел дальше ее путем, и тем самым удерживала его от общения с другими мальчиками. Он рос, словно комнатное растение. Он выглядел довольно женственным, и получилось так, что в период детства другие, более мужественные, чем он, мальчики, которым, однако, как это бывает в детстве, гораздо проще выбрать вместо нормального направления

извращенное, любили с ним возиться, ласкать его, и когда наконец однажды в театральной пьесе он появился одетый как девочка, он завоевал симпатии всех детей.

Я бы хотел сделать небольшое отступление, чтобы показать, что к про­блеме так называемого развития сексуальности нельзя подходить слишком просто, как этому учит, например, психоанализ. Ибо что бы ни спо­собствовало нормальному, естественному развитию в самой сексуальности, оно не произойдет, если внешние обстоятельства обусловливают вы­нужденное развитие. Здесь очень поучительно посмотреть, что ничто в детстве не расценивается как столь серьезное прегрешение и не карается, как нормальное поведение. Если дети тем или иным по-детски неес­тественном способом проявляют свою сексуальность, если к ним не на­строены дружелюбно, их, наверное, наказывают; но ужас превосходит все размеры, как только ребенок ведет себя нормальным образом. Поэтому мы не можем считать, что то, что мы постоянно видим в жизни ребенка, не испытало на себе влияния со стороны внешних условий, то есть мы вообще не можем знать, какое развитие приняла бы сексуальность, если бы мы не стали сооружать ей преграды.

Мальчик, о котором я вам рассказывал, вскоре приобрел друзей и, как только сексуальные чувства стали у него более интенсивными, он вступил в гомосексуальные отношения с другим молодым человеком. К тому времени он вышел уже из пубертатного возраста. При этом воз­никли определенные проблемы и особые формы гомосексуальных отноше­ний, с которыми было связано преодоление сильного чувства отвращения: фелляция и подобные действия. Однажды ночью молодой человек проснулся и обнаружил, что держит в руке стакан с мочой, который был почти опустошен. Вы очень легко можете сделать выводы: он вступил в фазу тренировки, чтобы отбить у себя отвращение.

Процессы тренировки, подтверждающие нашу позицию, мы можем обнаружить и в другой области. Является установленным фактом, что сон и процессы во сне дают возможность сделать более доступной желанную цель и осуществить тренировку. В сновидениях пациентов, страдающих перверсиями, мы постоянно обнаруживаем, как, страдая от нарушения функций, они совершают извращенные действия и таким образом подго­тавливаются к наступающему дню. Это чрезвычайно интересный процесс, которого я могу здесь только коснуться.

Я бы хотел отметить еще один момент, который также проливает свет на сложность лечения перверсий, особенно если его не учитывают. Он тоже относится к области тренировки. Нет никакого сомнения в том, что в целом нормально развитый человек постоянно тренируется, ориентируясь на свой эротический идеал, и результат этой тренировки отнюдь нельзя считать слишком значительным: речь идет о прогулке по улице, общении с про­тивоположным полом, сравнении себя с другим человеком того же пола и т. д., вкратце можно, пожалуй, сказать: существует постоянная тренировка половой роли и сексуального идеала, который представляется человеку. Поэтому неудивительно, что, обнаружив ошибки в неправильном раз­витии человека, мы каждый раз оказываемся перед новой проблемой. Это аналогично тому, как если бы леворукому человеку, ничего не знавшему о том, что немилосердной природой он наделен неумелой правой рукой, мы указали на этот его дефект; само по себе это не сделает его руки одинаково ловкими. Теперь я бы хотел всем вам задать один сложный вопрос, я бы сказал, вопрос на засыпку, над которым вы можете пораз­мыслить: с чего нужно начать, чтобы помочь людям, оказавшимся в сек­суальном развитии за рамками нормы, наверстать эту играющую столь важную роль у нормальных людей тренировку. Если вы, например, стоите на той же позиции, что и я, не хотите, чтобы кто-нибудь вступал в связь с проститутками, и не намерены настоятельно рекомендовать этому человеку какие-либо любовные авантюры, то вы сможете оценить трудность этой задачи. Существует ли вообще решение этой проблемы, я пока не знаю. Однако здесь повторяется та же проблема, с которой мы сталкиваемся во всех вопросах воспитания, связанных с недостатком одаренности, где мы, по сути, имеем дело не с чем иным, как с отсутствием правильного метода. Здесь, очевидно, нам недостает какого-то изобретения, которое бы могло дать людям наилучшую тренировку без ущерба для них и для общества. То, что решающую роль здесь играет метод, несомненно. Можно ли в ка­честве замены социальной тренировки, этой тренировки чувств и логики, связанной с развитием нормальной любовной жизни, найти что-либо, быть может, на путях биологии, — судить вам самим.

Я сожалею, что уже должен заканчивать; на эту тему можно было бы сказать еще многое. С другой стороны, я вряд ли сумел бы сделать здесь что-либо большее, чем коротко перечислить некоторые основные проблемы и трудности, возникающие при их решении.

Краткие заметки о разуме, интеллекте и слабоумии

Разумеется, можно дискутировать о терминологии, разу­меется, можно придумывать другие названия, но я бы хотел подчеркнуть принципиальное различие между двумя спо­собностями, которое становится для меня все более очевид­ным, — различие между разумом и интеллектом. Конечно, этот вопрос уже затрагивался с разных сторон; но с нашей позиции можно прийти, пожалуй, к более глубокому пониманию.

Мы должны понимать под разумом общеупотребительную категорию, целиком связанную с чувством общности. Представляется неизбежным, что для нас это понятие разума становится все более ясным и четким. Под чувством общности мы понимаем нечто иное, чем другие авторы. Говоря, что это — чувство, мы, без сомнения, имеем на то основания. Но это больше, чем чувство, это — форма жизни, совершенно иная форма жизни, не такая, как у человека, которого мы характеризуем как анти­социального. Эту форму жизни нельзя понимать чисто внешне, так, как будто она была приобретена исключительно путем научения. Это нечто гораздо большее. Я не могу определить ее целиком однозначно, но у одного анг­лийского автора я нашел изречение, которое четко выражает то, что мы могли бы использовать для нашего объяснения: «Видеть глазами другого, слышать ушами другого, чувствовать сердцем другого». Оно представляется мне предварительным определением того, что мы называем чувством общности, и на первый взгляд кажется, что этот дар частично совпадает с другим, который мы называем идентификацией, вчувствованием (Липпс). Степень такой идентификации зависит всегда от выраженности у нас чувства общности.

Способность к идентификации должна упражняться, и ее можно упражнять только в том случае, если человек растет во взаимосвязи

с другими и ощущает себя частью целого, если он воспринимает не только удобства этой жизни, но и неудобства как относящиеся непосредственно к нему, если он чувствует себя своим на этой земле со всеми ее положи­тельными и отрицательными качествами. Это ощущение себя своим среди остальных людей непосредственно связано с чувством общности. Жизнь человека на этой многострадальной земле протекает так, словно он «у себя дома». То есть у него возникает совершенно определенная форма жизни, в которой невзгоды не воспринимаются им как преднамеренная несправед­ливость. Здесь мы видим, что к чувству общности добавляется факт социальности. Мы обнаруживаем в этой форме жизни и все остальные силовые линии, помогающие преодолевать жизненные невзгоды. Таким образом, одной частью целого является индивид, который живет в общест­ве и оказывается ему полезным, и все это в совокупности является действием и поведением, которое мы называем «разумным». Разумное — это то, что понимают под «common sense». Кстати говоря, common sense также не является неизменным, но он является смыслом всех форм выражения, содержанием всего поведения, которое мы считаем полезным для общества, и благодаря такой его трактовке мы приближаемся и к по­ниманию того, что мы называем разумом.

Тем самым мы приходим к выводу Канта, что разум обладает всеобщим значением. Но в то же время это означает, что мы понимаем под разумом все поступки людей, все поведение, все формы выражения, зависящие от цели достижения превосходства, в которых проявляется польза для общества. Эта цель должна присутствовать. В психотерапии мы занимаемся в основном людьми, нацеленными на достижение личного превосходства и, таким образом, преступающими границы, которые в ходе культурного развития человечества обозначают common sense. В common sense мы постоянно будем находить все новые перемены. Я не знаю, был ли Сократ первым, кто расценил дырявый плащ как признак тщеславия, а не смирения. Но если допустить, что первым был именно он, то значит, он обогатил common sense. Он показал, что вещь может означать противо­положность самой себе и что мы можем понять смысл выражения только из общего контекста. Этим я хотел показать, что common sense может меняться. Он не является фиксированным, common sense — это сумма всех основанных на здравом смысле и общепризнанных, связанных со всей культурной жизнью душевных движений.

Теперь перейдем к рассмотрению интеллекта, каким мы видим его у невротиков. Невротик ведет себя вполне правильно. Он ведет себя настолько правильно, что, как при неврозе навязчивости, замечает и устанав­ливает различие между личным интеллектом и common sense. Все, что он де­лает, является «умным». Этот факт «личного интеллекта» следует разобрать более подробно. Один преступник сказал: «Я убил его, потому что он был евреем». Ему представлялось, что он как христианин обладает определенным превосходством и поэтому может свободно распоряжаться судьбой ино­верца, например — презренного еврея. Его цель — завладеть имуществом еврея. Он действует в соответствии сэтой целью. «Интеллект» облегчает ему путь, приближает к цели, нечто подобное мы ясно видим у трудновос­питуемых детей. Поскольку цель этого человека — ограбить, он использует аргументы, которые позволяют ему луегче достичь цели. Такое облегчение происходит и на самом деле. Точно так же обстоит дело с другим убий­цей-грабителем. «Молодой человек имел красивую одежду, а у меня ее не было. Поэтому я его убил». Он обдумывал и совершил убийство вполне рационально. Поскольку он не решается общественно приемлемым способом на полезной для общества стороне приобрести красивую одежду, ему фактически не остается ничего другого, как завладеть ею силой. Для этого он должен убить другого. Таким образом, мы видим, как преступ­ники, используя те или иные «рациональные» аргументы, стараются приблизиться к своей цели. Нечто подобное мы можем констатировать также и у самоубийц, которые после длительной тренировки теряют всякий интерес к жизни и проникаются мыслью — своим самоубийством привлечь всеобщее внимание и тем самым, подобно убийцам, обрести возвышающее их чувство превосходства («я сделаю то, что не каждому дано сделать; раньше со мной никто не считался, но теперь...»). Мысль о том, чтобы быть хозяином жизни и смерти, делает его близким к Богу, как и убийцу, кото­рый распоряжается жизнью других. Он всегда будет находить вполне «логичные» аргументы; поскольку он хочет себя убить, ничто не представ­ляет для него интереса. Он всегда находит аргументы, с помощью которых достигает своей цели, сам себя обманывает, сам себя отравляет. Эти ар­гументы являются «логичными» с точки зрения цели достижения личного превосходства на стороне бесполезного.