Тревожное утро валькирии одиночки 4 страница

Меф неосторожно сделал несколько шагов и внезапно уткнулся во что то вязко упругое, оттолкнувшее его от себя. Преграда. Откуда она здесь взялась — загадка. Визуально тоннель продолжался и дальше. Голову Меф интуитивно успел убрать, но плечом зацепил.

— Что это было?

— Я же говорил: заглот. Случайная аномалия, междумирие. Всех твоих сил не хватило бы, чтобы выпустить на ту сторону даже муху, — пояснил Арей.

Меф недоверчиво отступил на шаг и сильно толкнул стену ногой. Он ожидал удара, сопротивления упругой стены, но на этот раз все было иначе. Нога провалилась в пустоту и исчезла. Меф с криком отпрыгнул.

— В другой раз так не делай. Там вполне мог оказаться пес. Ты остался бы без ноги. Причем боли бы не ощутил, пока не выдернул бы назад обрубок, — спокойно предупредил Арей.

Меф подумал, что это шутка.

— Пес? Собака, что ли? — спросил он.

— Скорее всего нет. Так их называют. Существа, охраняющие границу между мирами. Никто не знает, как велика эта граница. Метр? Десять метров? Километр? Но ее охраняют. И очень неплохо. Однажды я в этом уже убедился, — спокойно заметил Арей.

— Как?

Арей коснулся короткопалой ладонью рукояти меча.

— Как то в подобном заглоте — нет, не в этом, расслабься, Даф! — у меня была дуэль. Уже не суть важно с кем. Скажу только, что это был златокрылый, довольно высокого ранга и хороший боец. Спасаясь от моего меча, он отпрыгнул: ему нужна была дистанция для маголодии. Случилось так, что его голова оказалась по ту сторону. Также, как сейчас твоя нога, Меф. Раз — и я перестал ее видеть. Тело дернулось и осело. Я оттащил златокрылого за плечи. Головы не было. Откромсали ее очень неаккуратно. Огрызли лицо, часть шеи, мозг, но оставили полоску скальпа и ухо. Я не смог даже снять его золотые крылья. Они тоже оказались там.

— Это были псы? — спросил Меф. Арей дернул плечом.

— Похоже на то. Причем его голова пробыла по ту сторону не больше секунды. Я ничего не слышал. Ни шороха, ни крика… Но они, псы, должны были нас слышать. Возможно, их привлек шум боя, и они скопились там, ожидая. И знаешь, что мне кажется?

Меф молчал, чтобы не задавать очевидного

вопроса. Не надувать впустую строчки в многостраничной книге жизни.

— Я думаю, что там, с границы, псы хорошо нас видят. Тогда их привлек долгий шум. Сейчас же они, без сомнения, учуяли попытку проникновения, — закончил Арей.

Меф осторожно приблизился к стене, ощущая щекой осторожное покалывание. магического поля, Ему неприятна была мысль, что с границы на них кто то смотрит. Кто то злобный, осторожный и внимательный. Смотрит и ждет, пока они совершат первую ошибку.

Он явственно видел крупную серую плитку по ту сторону границы. Такую же, как у него под ногами. Дальше виднелось зеркало, точный двойник того, через которое они недавно пролезли. Справа над зеркалом висели обычные для метро электронные часы.

12:35:32

12:35:33

12:35:34

Цифры менялись, скользя в бесконечность. Точно капли падали с невидимой нити.

— В нашем мире ровно на секунду меньше. Или больше. Точно не помню. Но знаю, что разница ровно в секунду, — сказал Арей, проследив направление его взгляда.

— Там уже параллельный мир? — спросил Меф.

— Нет. Еще один заглот. Но уже их заглот. Параллельный мир начнется, если пролезть вон в то зеркало. Так во всяком случае должно быть по логике вещей. Симметрия миров и все такое. Во всяком случае второй границы между их заглотом и их миром уже нет, как не было ее и в нашем.

Мефодий вновь ощутил желание протянуть руку и коснуться незримой преграды.

— И вы никогда там не были? Даже не хотелось попасть в параллельный мир?

Барон мрака посмотрел на него взглядом прозектора, под скальпелем которого неожиданно зашевелился труп.

— У меня нет там никаких дел. Там ни у кого нет никаких дел. Единственная прелесть заглота — отсюда можно телепортировать незаметно как для света, так и для мрака, — сказал он подчеркнуто сухо.

Арей отошел от стены и мечом стал очерчивать круг, готовя площадку для групповой телепортации.

— Слушай, мне неприятна эта мысль. То, что там, за стеной, граница, где не действуют вообще никакие законы. Ни света, ни мрака… Может, там остатки хаоса? — шепотом сказала Дафна, обращаясь к Мефу.

Меф ничего не ответил. Он и сам не знал.

Когда круг был очерчен, Арей запахнул Улиту и Даф своим плащом и вопросительно оглянулся на Мефа. Меф в последний раз бросил взгляд в соседний заглот. На миг ему показалось, что в отдаленном зеркале быстро скользят фигуры, не имеющие определенных очертаний. Однако рассмотреть он уже ничего не успел.

Горячая золотистая искра опалила Мефу нос. Арей не любил ждать. Нетерпение — визитная карточка мрака. Меф поспешно скользнул под плащ и, садясь на корточки, оцарапал щеку рукоятью меча Арея. Светлые волосы Даф были охвачены холодным серебристым огнем. Не успел Меф задуматься, не является ли это реакцией на элементарную магию, как тело его стало прозрачным и раздробилось на миллионы крошечных искр. И все они понеслись куда то. Где то рядом, Меф чувствовал это, летели и остальные. Дробный, продолжавший мыслить рой.

Не успел Меф осознать себя частью гигантского роя, как все закончилось. Они стояли на голом каменистом склоне, на «проплешине» Лысой Горы. К старой каменной стене лепились похожие на соты дома.

Улита деловито ощупала свое лицо и волосы.

— Какая жалость! Обменяться телами с Дафной мне опять не удалось, — ехидно заявила она.

Арей внимательно всматривался в даль. На дороге, ведущей от ворот поселка, появилась громоздкая телега. На телеге лежало что то бело серебристое, трепещущее. Сзади бодро шагали два мордатых, закованных в броню арбалетчика.

— Русалку депортируют, — заметил барон мрака.

— Куда?

— Все туда же. В болото. Все равно без толку. Ночью опять вынырнет в каком нибудь колодце и начнет колобродить.

Мечник решительно отступил за большой камень. Телега с русалкой уже скрипела поблизости.

— Имейте в виду, здесь мы инкогнито. Наш визит должен остаться в тайне, — объяснил мечник.

— А если кто то сильно захочет выяснить, кто мы такие? — спросила Дафна.

Арей насмешливо взглянул на нее.

— На Лысой Горе никто не проявляет особенного любопытства. Тут каждому второму есть что утаивать. Каждый третий скрывается от закона. Каждый четвертый не может спокойно смотреть на томатный сок. Каждый пятый не имеет материального тела. Каждого шестого убивают чаще, чем раз в неделю, и ему это порядком надоело… Но все же сильно наглеть не стоит!

Говоря это, Арей развернул к себе Даф и бесцеремонно, точно имел дело с пластилином, что то сделал с ее лицом. Депресняк зашипел, когда Арей мимоходом коснулся его круглой морды. После Даф наступила очередь Улиты и Мефа. Мефодий почувствовал, как ему больно мнут щеки. Что то незримое, отслаивающееся и неприятное, как высохший клей, прилипло к коже.

— Не пытайся снять. Это вторая личина! — предупредил Арей.

Меф обернулся и не узнал своих спутников. Барон мрака был не чужд черного юмора. Дафну он превратил в молодящуюся ведьму с тонкими зеленоватыми губами и фарфоровыми зубами. В руках ведьма держала жирного, ощипанного до кожи мопса, утыканного наркоманскими иглами. Мопс пытался по кошачьи изогнуться, но его заплывшая спина не была предназначена для таких движений, и он лишь простуженно лаял. Улита сильно высохла, вытянулась и стала похожа на королеву красоты в истощенном формате куклы Барби. Правда, на королеву, которую соперницы слегка облили серной кислотой из пузырька.

Сам себя Арей превратил в горбатую бабку ведунью, завернутую в темные тряпки. Его грозный меч стал клюкой.

— Заметь, это не просто вторая личина. Это вторая личина с подстегой, — произнес барон мрака не без гордости.

— Как это?

— Ну взять хоть тебя, Меф. Неопытный маг увидит просто подгулявшего мертвяка, который перепутал день с ночью. Маг более опытный, из тех, что привык не доверять глазам, подключит истинное зрение и попытается проникнуть под твою личину. И увидит… хе хе… придунайского вампира, соскучившегося по первой положительной… А теперь тихо! Больше никаких имен!

Телега была уже совсем близко. Арей спокойно вышел из за камня ей навстречу. Арбалетчики равнодушно покосились в его сторону. Зеленоволосая русалка лежала на соломе и лениво шевелила хвостом. Ей было жарко. На пахнущий сырой рыбой хвост садились мухи.

— Как служится, соколики? Неделя за год, год за век? — спросил Арей, даже не пытаясь изменить голос. Видимо, личина делала это за него.

Молодой широкомордый арбалетчик вскинул на него глаза и сразу отвернулся.

— Вали, бабка! — процедил он сквозь зубы. Старуха ведунья поклонилась и, опираясь на

клюку, заковыляла к поселку. Да да, заковыляла. Именно так показалось Мефу. Несмотря на это, он нагнал Арея только у частокола.

В это время года Лысая Гора выглядела неплохо. Особенно живописны были ее дворики, удаленные от широких улиц с магазинами и присутственными местами. Затененные виноградом, с пирамидальными тополями, с черепичными крышами, с цветущими яблонями, прекрасные места эти, казалось, специально были предназначены мирозданием для медленной и степенной деградации. Годы здесь проносились как дни, и если бы не бессмертие многих лысогорцев, их жизнь просвистела бы мгновенно, как скорый поезд мимо заплеванного полустанка.

Над дорогой висела полоса зноя. Все, что было живого (на Лысой Горе данное понятие воспринималось расплывчато), пряталось в садах или под крышами. Лишь пустые ведра проплывали к колодцу, охраняемые от вороватых соседей драчливыми коромыслами, или воинственно хлопал крыльями на заборе прогонявший василисков петух.

Дважды на перекрестках попадались торговки. Прячась в тени и болтая, они нет нет да бросали взгляды на столики со своим немудреным товаром. Там, на газетках, кроме семечек, обычных в этих местах, жарились на солнце сушеные глаза, пораженные грибком ногти и какая нибудь экзотика, вроде позвоночных дисков великана, дающих силу в бою. Одна бойкая торговка выложила на газетке штук пять пузырьков с каплями берсерка.

Меф забавы ради хотел купить (торговка уже лениво завозилась, настраиваясь, чтобы подойти к столику), но Улита вежливо сказала:

— Не спеши, родной, а то успеешь! Ты когда нибудь видел в Китае берсерков?

— Почему в Китае?

— Потому что это китайская подделка, В лучшем случае там вода из лужи.

Меф разглядел пузырек и убедился, что слово «берсерк» на этикетке написано как «биРсеРк», да и русский шрифт подобран как то стихийно, с миру по нитке, с гарнитуры по букве. Даже буква «И» клонила палочку не в ту сторону.

— Неужели и сюда китайцы пролезли? — спросил Меф с восхищением. Капли он, однако, покупать не стал.

Арей едва виднелся уже в дальнем конце улицы. За все время он ни разу не обернулся и не проверил, успевают ли за ним его спутники. Когда Мефодий, Дафна и Улита подбежали, то там, где мечник мелькнул в последний раз, его уже не было. От колодца расходились две дороги. Одна — прямая, от другой разбегались многочисленные проулки.

Мефодий хотел сосредоточиться и нашарить отклик сознания Арея, но кто то предупреждающе положил руку ему на плечо. Мефодий обернулся. Ему пришлось напомнить себе, что эта молодящаяся тетка с фарфоровыми зубами — Дафна, а заплывшая, задавленная жиром собачка — Депресняк. Хотя и он сам, если разобраться, выглядел как хорошо отлежавшийся мертвяк. Едва ли Даф получала наслаждение, разглядывая его.

— Э э… да?

— Не надо магии!

— Почему?

— Видишь тех двоих?

— Где?

Даф глазами показала на две серые фигуры, прильнувшие к земле у покосившейся ограды, обвитой виноградом. Фигуры были небольшие, плоские, обмотанные тряпьем. Особого опасения у Мефа они не вызывали.

— Увидел? А теперь быстро отвернись! — велела Дафна.

— Зачем?

— Ты передаешь им силу. Когда ты на них смотришь, даже случайно — они тебя считывают. Не давай им касаться твоего запястья, шеи. Избегай смотреть в глаза. Ты их тревожишь. Они смутно ощущают, что ты неправильный мертвяк. От тебя исходит сила. От таких ее не скроешь. Вон как завозились!

— Кто они?

— Потом скажу! Хорошо, что не видят глубже первой личины. Но все равно чувствуют… Идем отсюда! Я знаю, где Арей, — Дафна потянула его за руку по крайней дороге.

Меф спиной ощущал, что обе плоские фигуры упорно ползут за ними. Полоска меча, томящегося за спиной в ножнах, обжигала ему кожу.

Глава 4

ДВУЛИКИЙ

Поэтому у полководца есть пять опасностей: если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым; если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может попасть в плен; если он будет скор на гнев, его могут презирать; если он будет излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить; если он будет любить людей, его могут обессилить.

Сунь Цзы

Ближе к вечеру Багров вновь умчался в Серебряный Бор. Расстались они с Иркой не то чтобы в ссоре, но во взаимном неудовольствии. Ирка знала, что почти наверняка Матвей сидит сейчас на перевернутой старой лодке и тоскливыми глазами смотрит вдаль. Не исключено, что кто то из девчонок, которых много в Серебряном Бору, подойдет и сядет рядом. «Девушки любят несчастных и таинственных», — подумала Ирка, испытывая нечто вроде ревности.

Правда, почти сразу Ирка перестала думать о Матвее и упорно стала пытаться забыть Мефодия Буслаева. Выкинуть Мефа из головы вместе с его сколотым зубом, светлым хвостом и идиотскими шуточками. Она соврала Багрову, когда сказала, что не любит Мефа. Любила, еще как.

Возможно, Багров сам был в этом виноват. Вместо того, чтобы дать Ирке благополучно забыть ее первую любовь, вытеснить ее собственным великодушием, умом, великолепной небрежностью сильнейшего, он каждый день напоминал ей о Мефе. Трогал пальцами открытую рану и удивлялся, что она не заживает.

Ирка отошла от зеркала, легла в гамак и стала с силой раскачиваться. Она ужасно злилась на себя. Все эти годы и даже в их последнюю встречу она вела себя с Мефом не так, как ведут себя победительницы. Льнула к нему как глупый доверчивый щенок. Была жалка и нелепа. Робка и неуклюжа. Старалась казаться смелой — и все делала не так.

«Влюбилась как последняя клуша!» — выругала она себя с досадой.

Ирка хорошо себя знала. Во многих важных вещах и особенно в любви она была жуткая трусиха и перестраховщица. Ко всему относилась недоверчиво. Не разрешала себе обрадоваться и расслабиться, даже когда повод как будто имелся.

Подсознательно она изначально готовила себя к поражению. А раз так — эмоционально готовилась к худшему, как человек, который, ожидая удара, напрягает все мышцы и, даже если удара нет, все равно теряет силы.

«Аксиома № 1. В напряжении жить нельзя. Пусть жизнь — это бой, но вести его нужно расслабленно и гибко. Я же вечно хожу с таким лицом, словно жду, пока с балкона мне на голову свалится детская ванночка», — подумала Ирка.

Она грызла себя каждый день, да только что толку? Ирка не могла ни расслабиться, ни забыть Мефа, ни элементарно стать проще.

«Я похожа на зануду, который пишет: „Исходя из природных черт моего характера и свойств темперамента, я должен перестать быть занудой с нуля часов завтрашнего дня. Первый отчет о борьбе с занудством должен быть представлен письменно в личном дневнике не позднее 23 часов текущих суток. В противном случае кампания по борьбе с занудством будет считаться несостоявшейся“, — издевалась над собой Ирка.

Мысли двигались одна за другой в привычной последовательности, проплывая как корабли по судоходной реке. Ирка же стояла на берегу и смотрела на них. Гамак трудолюбиво раскачивался, убаюкивая ее, пока наконец не преуспел. Глаза закрылись. Ирка уснула.

На лес опустилась ночь. Ветер трепал вершины деревьев. Встревоженные вороны сердито кричали в ветвях. Лишь Антигон топтался в соседней комнатке. Ему не спалось. Кикимор постоял, поплевал в люк, как ночной курильщик на балконе девятиэтажки. На душе у него было смутно и тревожно.

— Ну все, хватит! Выпью чаю с мухоморами и баиньки, — сказал он себе.

Антигон через люк, пыхтя, втащил в кухню ведро с водой и стал переливать из него в котелок. Он так старался не пролить, что даже золотистая вспышка за спиной не заставила его обернуться. Кто то мягко шагнул к нему сзади и коснулся шеи кикимора коротким жезлом, в котором угадывался отпиленный рог единорога, вручную покрытый забытыми рунами хаоса.

Не выпуская ведра, Антигон повалился лицом вперед. Вода плеснула на раскаленную печь. Белый дым заполнил тесную кухню «Приюта валькирий». Слышно было, как кто то, тяжело ступая, прошел в дыму и решительно толкнул дверь в комнату Ирки.

* * *

— Валькирия одиночка, проснись! — хлестнул слух Ирки неприятный, с визгливыми интонациями голос. Не открывая глаз, Ирка попыталась понять: кто это?

— Валькирия, я всегда отличу спящего человека от того, кто притворяется. У спящего никогда не бывает таких врущих напряженных век!

Когда мужчина говорит тонко и истерично, как женщина, это омерзительно. А когда мужчина еще и втягивает воздух через щелочку губ, получается отвратительный звук «с ссссю», будто кто то собирает капли с губ.

Поняв, что притворяться глупо, Ирка села в гамаке, кутаясь в одеяло. Перед ней, постукивая себя по ладони коротким жезлом, стоял кривоногий толстяк с огромной головой и отвисшими щеками. Когда он говорил, щеки его начинали дрожать и дрожали еще долго после того, как он замолкал. Толстяк выглядел нездоровым. Красные глазки слезились. Шея была обмотана грязным белым шарфом — подобные шарфики любят носить стареющие поэты, чтобы, покушав блинчиков, было чем промокнуть губы перед поцелуем с поклонницей.

Одет он был в светло серый свитер грубой вязки, ничуть не скрывавший, а скорее подчеркивающий его огромное, свисающее до колен пузо. Толстяк смотрел на Ирку со сладковатой ехидцей. При этом у него был такой вид, будто он незаметно выковыривает языком застрявшее между зубами мясо.

— Ну что, мы уже проснулись, с ссссю? Между нами, ты выглядишь куда лучше, чем полтора года назад. А тогда то в колясочке — зелененькая, с затравленными глазками… Как ноги, с ссссю? Старые шрамы не болят? «Я пришью тебе новые ножки, ты опять побежишь по дорожке!», а? Чудесный стишок, классика! В детстве любила его, и и? — спросил толстяк, добавив в свой голос копеек на десять участия.

Однако на Иркин взгляд это куда больше походило на скрытую угрозу.

— Кто вы такой? — спросила валькирия резко.

Пухлое лицо толстячка поспешно приняло озабоченное канцелярское выражение. Типа все мы люди, все мы человеки, но работать надо! Положите головку на пенек. Сейчас у палача из топорика вылетит птичка.

— Это пока неважно. Я пришел пообщаться. Короткая, обоюдно полезная беседа. Посмотрим друг на друга. Новые контакты, новые варианты общения. С ссссю? — хихикнул толстяк.

Его щеки пришли в движение и сотрясались как желе, пока Ирка на них смотрела.

— Общение становится полезным только, когда понимаешь, с кем общаешься и зачем общаешься! — холодно сказала Ирка.

— Необязательно. Все зависит от характера информации. Когда человек орет на улице «Пожар!», все бросаются на пожар, а не просят его представиться и показать документики! — с готовностью откликнулся толстяк.

Он был явно не из тех, кого словами можно припереть к стене или загнать в тупик Явно имел уже готовые ответы на все вопросы.

— И вы пришли сюда кричать «Пожар»?

— Я пришел заключить сделку. И я ее заключу, потому что, как некий американский мафиози, всегда делаю предложения, от которых невозможно отказаться, — веско сказал толстячок.

Ирка незаметно, как ей казалось, скосила глаза на столику гамака, на котором она обычно оставляла шлем. Копье — она это и без того знала — появится по первому ее зову. От толстяка ее взгляд не укрылся.

— Что за мысли, валькирия, и и? Мне, кажется, не доверяют? — спросил он, сопровождая вопрос все тем же «сссююю».

— Где Антигон? Почему он вас впустил? — спросила Ирка подозрительно.

Она ощущала: что то здесь не так. Даже Багров не мог войти к ней без того, чтобы Антигон раз сто не сказал «не положено» и не устроил бы в кухне жуткую возню.

Толстяк наклонил голову и посмотрел на свой жезл. Он был не лыс, но неприятно плешив. Его блестящая макушка напоминала апельсин, в результате генетических экспериментов заросший черным курчавым волосом.

— Антигон, какой такой Антигон? — спросил он.

— Кикимор. Мой паж и оруженосец… Дряблые, вылепленные из жира щеки толстяка дрогнули.

— Ссююю… А, этот! Твоя ходячая нелепость очнется через час.

— Очнется?

Поняв, что это означает, Ирка сорвалась с гамака. Копье, появившееся у нее в руке, почти касалось шеи толстяка. Ирке почудилось, что оно жадно тянется к ней, мечтая выйти сзади, у позвоночника. К ее удивлению, толстяк даже не переменился в лице. Более того, в его заплывших глазках мелькнуло нечто вроде хорошо скрытой иронии.

— Убери копье, валькирия! Я всего лишь усыпил твоего слугу. Наслал жезлом магию, с ссссю! — сообщил он.

Ирка нерешительно опустила копье и тотчас вскинула его снова, потому что толстяк мечтательно сказал:

— Эти кикиморы крайне живучи. Помнится, однажды при мне одного такого мужики поймали в поле и колотили цепами в течение часа. И что же? Он умер только к вечеру.

— И вы не вступились?

Толстяк передернул жирными плечами.

— Нет, хотя мог бы обратить этих идиотов в бегство щелчком пальцев. Увы, у меня принцип, с ссссю. Я не вмешиваюсь в события, которые не сулят мне лично никакой выгоды, — заявил он.

В глазках толстяка мелькнуло нечто такое, что совсем не вязалось с его рыхлым обликом. У Ирки внезапно заныла та самая точка чуть выше бровей, которую Багров не раз называл центром прозорливости. Ей захотелось помассировать ее костяшкой большого пальца.

Однако Ирка не сделала этого, зная, что ее движение сразу бросится в глаза. Вместо этого она незаметно моргнула и переключилась на истинное зрение. И сразу едва скрыла торжествующий вопль. Так и есть! Не ошиблась! Жирное тело гостя расступилось, как рыхлый кисель, пропустило взгляд, стало прозрачным, и Ирка осознала, что это лишь личина.

Роговицу Иркиных глаз обожгло, точно она низко наклонилась над кипящей картошкой. Инстинктивно валькирия отшатнулась, зажмурилась. Трясущиеся как желе щеки, существующие лишь в ее воображении, скрывали серебряную маску. Это была маска совсем молодого человека,

бодрого, гладколицего, с уголками губ, застывшими в легкой усмешке. Глаза, полыхавшие в прорезях маски, были живыми, внимательно прощупывающими. Ирка почти физически ощущала их осторожные, изучающие прикосновения.

Что находилось под маской и было ли там что то, Ирка не видела. Маска оставалась непроницаемой даже для истинного зрения. Внутри нелепого писклявого толстяка скрывался поджарый и мускулистый мужчина среднего роста, с быстрыми опасными движениями, жесткий и собранный. Мужчина, с которым Ирка интуитивно не пожелала бы встретиться на поле брани. «А я еще копьем ему грозила, небрежно так! Да он убил бы меня трижды, если бы захотел», — подумала Ирка.

Гость повернулся к валькирии одиночке боком, и изумленная Ирка увидела на затылке у него еще одну маску — на этот раз старого морщинистого человека. Его густая борода была отлита в серебре с поразительным искусством. И — самое невероятное! — в прорезях маски горели еще одни глаза, тоже, вне всякого сомнения, живые.

— Три минуты сорок секунд! Не так плохо, как можно было ожидать. Но, опять же, и не блестяще. Средненький результат, — задумчиво произнес ее собеседник.

Его голос уже утратил визгливые интонации, которые, вне всякого сомнения, также были частью личины толстяка. Стал властно негромким, деловым.

— Чего три минуты?

— Тебе понадобилось почти четыре минуты, чтобы понять, что это была личина. Так то, валькирия!

Ирка вздрогнула.

— Значит, вы догадались, что я…

— Разумеется, — перебил ее Двуликий.

Он явно не хотел больше терять времени и спешил перейти к чему то иному, главному, ради чего он и явился сюда.

Ирка торопливо соображала. Первым делом она поспешно защитилась от подзеркаливания, незаметно начертив на колене двойную страховочную руну. Легкое покалывание подтвердило, что руна начерчена правильно. Разумеется, от незнакомца ее фокусы не укроются, однако проникать в сознание он уже не сможет. Церемониться же с ним особенно не стоит.

«А Аида то правду сказала! Это о нем она меня предупреждала!» — подумала Ирка.

Не доверяя защитным рунам, она дополнительно экранировала мысли навязчивой песней из последней топ десятки. Песней, душещипательно повествующей о любви законченного эгоиста к безнравственной кокетке. Разумеется, любовь закончилась ничем, в виде последней любезности создав тему для песни.

Внезапно Ирка спохватилась, что так и не приготовила банку с водой. Мамзелькина не так часто советует, чтобы ее советами стоило пренебрегать. Валькирия поспешно, в нетерпеливом беспокойстве стала шарить взглядом по комнате. Никакой воды, как нарочно. Хотя бы недопитый чай в чашке! Вот он — закон подлости в действии, часть первая, дополненная! Ирка уже отчаялась, как вдруг взгляд ее зацепил запаянную полусферу на полке с книгами. Обычный сувенир, подарок Багрова: полузатопленный корабль с торчащей из воды мачтой. Вот оно!

Ирка села с тем расчетом, чтобы постоянно иметь полусферу с кораблем перед глазами. Гость вежливо сделал вид, что ничего не заметил. Или действительно не заметил.

— Кто вы и что вам нужно? — спросила Ирка. Спросила серьезно. Шутки закончились, и ее собеседник это почувствовал.

— Зови меня Двуликий. Это одно из множества моих имен.

— Двуликий Янус? — спросила Ирка. Мифологию она знала в совершенстве.

— Нет. Хотя внешнее сходство у нас есть. И не только внешнее, — таинственно отвечал гость.

— Вы страж? Маг?

— Не страж и не маг. Бери выше. Я языческий бог. Не из самых известных. Мне поклонялся один небольшой народец в Азии. Они называли меня Двуликий Аа. У них я отвечал за смерть и торговлю.

Сказано это было просто, без каких либо эмоций и ломаний, чего Ирка не могла не оценить.

— Разве смерть и торговля связаны? Серебряная маска продолжала усмехаться. В ее

неподвижности было что то зловещее.

— Теснее, чем ты думаешь. Кроме того, я считался покровителем авантюристов. Мне молились разбойники, а также те, кто собирался совершить преступление, но опасался возмездия. Обычно мне приносили в жертву свиней, но порой человека зарезать было дешевле, чем искать свинью. Такие жертвы я тоже принимал. Кроме того, я был богом ростовщиков, ну это уже так, по ходу дела. Ростовщики по природе своей близки к разбойникам, разве что пальцы пачкают не кровью, а чернилами.

Ирка быстро взглянула на стеклянную полусферу. Вода оставалась неподвижной. Значит, пока все сказанное — правда.

— Зачем вы мне это рассказали? Разве так почетно быть богом ростовщиков?

Двуликий Аа повернулся к ней бородатой маской. В отличие от первой маски, лукаво улыбающейся, уголки губ этой были опущены вниз.

— Не столько почетно, сколько полезно! Полезно потому, что позволяет за копейку купить то, что в принципе бесценно. И очень скоро ты в этом убедишься. Даже не просто скоро, а прямо сейчас! — произнес хриплый голос из прорези.

Двуликий протянул руку и с изящной легкостью извлек из воздуха свернутый в трубку пергамент.

— Что это? — спросила Ирка.

— Свидетельство того, что твой шлем, нагрудник и копье находятся у меня в закладе. И срок заклада истек.

Ирка не поверила. Двуликий нетерпеливо дернул головой, приказывая пергаменту развернугься у Ирки перед глазами. Краем глаза она зацепила слово «все мои доспехи» и маленькую, грустную подпись внизу.

Ирка торопливо взглянула на корабль, мысленно спрашивая, верить ли ей бумаге. Вода осталась спокойной. Проклятье, значит, подпись настоящая и документ тоже!

— Не пытайся порвать! Это всего лишь копия, — дальновидно предупредил Двуликий Аа.

— Бред! Я не отдавала шлем в заклад! — крикнула Ирка.

— Разве я утверждал, что это сделала ты? Этосделала твоя предшественница, незадолго до своей гибели.

Ирка снова посмотрела на шар, и ей почудилось, что вода предупреждающе качнулась.

— Незадолго? — переспросила она.

— Хорошо. Это случилось ровно сто лет назад, — неохотно признала серебряная маска.

— Прямо таки ровно? А заклад точно истек? — снова спросила Ирка, глядя на воду.

Вода вновь зарябила, но как то совсем невесело.

— Срок истекает через три дня. И тогда же шлем переходит ко мне. Это что то меняет?

Но все же Ирка ощутила, что Двуликий Аа смущен. Руна больно обожгла ей колено. Должно быть, собеседник упорно пытался пробиться в ее сознание.

— Зачем она это сделала? Зачем подписала? — спросила Ирка с тоской.

Она с трудом верила, что ее предшественница могла быть до такой степени неосторожной.

— Ей нужна была от меня услуга, — охотно пояснил Двуликий Аа.

— Какая услуга?

— Неважно. Моя часть договора выполнена. Теперь я хочу получить плату!

Голос Двуликого Аа прозвучал жестко. Ирка поняла, что правды она не услышит.

— Через три дня я приду за шлемом и за всем, что указано в договоре, — продолжал Двуликий Аа.