Представления древних философов о душе. психология сознания

ВОПРОС О ПРИРОДЕ ДУШИ;

ДУША КАК ОСОБАЯ СУЩНОСТЬ. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ДУШИ И ТЕЛА;

ЭТИЧЕСКИЕ ВЫВОДЫ. ФАКТЫ СОЗНАНИЯ. ЗАДАЧИ ПСИХОЛОГИИ СОЗНАНИЯ;

СВОЙСТВА СОЗНАНИЯ; ЭЛЕМЕНТЫ СОЗНАНИЯ

С этой лекции мы начинаем более систематически рассматривать вопрос о том, как в различные эпохи и периоды развития психологии менялись взгляды на ее предмет.

Психология зародилась в недрах философии, и пер­вые представления о ее предмете связывались с поня­тием “душа”. Практически все древние философы пы­тались выразить с помощью этого понятия самое глав­ное, сущностное, начало любого предмета живой (а ино­гда и неживой) природы, рассматривая ее как причи­ну жизни, дыхания, познания и т. п.

Вопрос о природе души решался философами в за­висимости от принадлежности их к материалистическо­му или идеалистическому лагерю.

Так, Демокрит (460—370 гг. до н. э.) считал, что ду­ша — это материальное вещество, которое состоит из атомов огня, шарообразных, легких и очень подвижных. Все явления душевной жизни Демокрит пытался объяс­нить физическими и даже механическими причинами. Так, по его мнению, душа получает ощущения от внеш­него мира благодаря тому, что ее атомы приводятся в движение атомами воздуха или атомами, непосредст­венно “истекающими” от предметов. Материализм Де­мокрита носил наивный механический характер.

Гораздо более сложное представление о душе раз­вил Аристотель (384—322 гг. до н. э.). Его трактат “О душе” — первое специально психологическое сочи­нение, которое в течение многих веков оставалось глав­ным руководством по психологии. Сам Аристотель по праву считается основателем психологии, как, впрочем, и целого ряда других наук.

Аристотель отрицал взгляд на душу как на веще­ство. В то же время он не считал возможным рассмат­ривать душу в отрыве от материи (живых тел), как это делали философы-идеалисты. Для определения природы души он использовал сложную философскую категорию “энтелехия”, которая означает осуществление чего-то.

“...Душа,—писал он,—необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в воз­можности жизнью. Сущность же (как форма) есть энтелехия; стало быть, душа есть энтелехия такого те­ла” [8, с. 394]. Один привлекаемый Аристотелем образ хорошо помогает понять смысл этого определения. “Если бы глаз был живым существом,—пишет Аристо­тель,—то душой его было бы зрение” [8, с. 395]. Итак, душа есть сущность живого тела, “осуществление” его бытия, так же как зрение — сущность и “осуществле­ние” глаза как органа зрения.

Аристотель заложил глубокие основы естественно­научного подхода к изучению психики. Советский фи­лософ В. Ф. Асмус характеризует его как “подлинного отца будущей материалистической психологии” [10, с. 62]. Главная функция души, по Аристотелю,—реали­зация биологического существования организма. Нужно сказать, что такое представление закрепилось впослед­ствии за понятием “психика”: с точки зрения материа­листического естествознания психика явилась одним из факторов эволюции животного мира (см. Лекцию 11). Что же касается понятия “душа”, то оно все более су­жалось до отражения преимущественно идеальных, “метафизических” и этических проблем существования человека. Основы такого понимания души были зало­жены философами-идеалистами, и прежде всего Пла­тоном (427—347 гг. до н. э.). Познакомимся с его взгля­дами несколько более подробно.

Когда говорят о Платоне, то сразу же появляется на сцене имя _ другого знаменитого античного филосо­фа — Сократа (470—399 гг. до н. э.). Почему эти два имени появляются вместе?

Дело в том, что Платон был учеником Сократа, а Сократ не написал ни одной строчки. Он был филосо­фом, который проповедовал собственные взгляды устно, в форме бесед. Свои дни он проводил в том, что ходил по улицам Афин, сидел на рыночной площади и бесе­довал с людьми, людьми очень разными. Это были и простые горожане, и приезжие философы, и его соб­ственные ученики.

В двадцатилетнем возрасте Платон встретил Со­крата, и эта встреча перевернула его жизнь. Он оста­вался с Сократом до самой его смерти, т. е. примерно 7—8 лет. Впоследствии все произведения Платона были написаны в форме диалогов, где главное действующее лицо — Сократ. Так и осталось неизвестным, какая часть идей, которые мы находим у Платона, принад­лежит ему, а какая — Сократу. Скорее всего, в тек­стах Платона органически соединились взгляды обоих этих великих философов.

В текстах Платона мы обнаруживаем взгляд на душу как на самостоятельную субстанцию; она суще­ствует наряду с телом и независимо от него. Душа — начало незримое, возвышенное, божественное, вечное. Тело — начало зримое, низменное, преходящее, тлен­ное.

Душа и тело находятся в сложных взаимоотношениях друг с другом. По своему божественному происхожде­нию душа призвана управлять телом, направлять жизнь человека. Однако иногда тело берет душу в свои оковы. Тело раздираемо различными желаниями и страстями. Оно заботится о пропитании, подвержено недугам, стра­хам, соблазнам. Войны и ссоры происходят из-за потребностей тела. Оно мешает также чистому по­знанию.

Во взглядах на то, как душа и тело связаны с поз­нанием, ярко проявляется идеализм Платона (он родо­начальник объективного идеализма).

Платон постулирует изначальное существование мира идей. Этот мир идей существует вне материи и вне индивидуального сознания. Он представляет собой со­вокупность абстрактных идей — идей о сущностях пред­метов внешнего мира. Существуют идеи добродетели вообще, красоты вообще, справедливости вообще. То, что происходит на земле, в повседневной жизни людей, есть лишь отражение, тень этих общих идей. Истинное познание есть постепенное проникновение в мир идей. Но для того чтобы приобщиться к нему, душа должна освободиться от влияния тела. Во всяком случае она не должна слепо доверять показаниям органов чувств.

Истинное знание достигается только путем непосредст­венного проникновения души в мир идей.

Из своего представления о душе Платон и Сократ делают этические выводы. ^“Поскольку душа — самое высокое, что есть в человеке, он должен заботиться о ее здоровье намного больше, чем о здоровье тела. При смерти душа расстается с телом, и в зависимости от того, какой образ жизни вел человек, его душу ждет различная судьба: она либо будет блуждать вблизи земли, отягощенная телесными элементами, либо отле­тит от земли в идеальный мир.

Основные мысли о природе души и ее отношениях с телом мы находим в диалоге Платона “Федон”, кото­рый в древности назывался “О душе”. Несколько слов о событиях, которые в нем описываются.

Это последний день жизни Сократа. Он сидит в афинской тюрьме, и после заката солнца должен вы­пить яд. С Сократом произошла странная история: он был приговорен к смерти афинским судом за свою философскую деятельность, за те беседы, которые он целыми днями вел на улицах. За время этих бесед он нажил много врагов. Дело в том, что его интересовали не только абстрактные философские проблемы, но и истины, относящиеся к жизни. А собеседниками его были иногда и именитые граждане, и политические дея­тели. Сократ донимал их всех вопросами, показывал их недостатки, разоблачал образ их жизни.

К Сократу в тюрьму приходят ученики. Они в страшном горе и время от времени выдают свое состоя­ние удрученным видом или каким-нибудь восклицанием. Сократ снова и снова убеждает их в том, что для него этот день не несчастный, а, наоборот, самый счастли­вый. Он не чувствует, что с ним сегодня произойдет беда. Ведь он считал философию делом своей жизни и в течение всей жизни как истинный философ стре­мился к отделению души от тела. Неужели теперь, когда это событие, наконец, должно наступить, он дрог­нет и воспримет его как наказание? Наоборот, то будет самый радостный момент в его жизни.

Из другого произведения Платона— “Апология Со­крата” — мы узнаем о поведении Сократа в дни суда.

Сократ отказывается от защиты. Он рассматривает суд как еще одну прекрасную возможность побеседо­вать с афинянами. Вместо того чтобы защитить себя, он объяснял* ни снова и снова на примере их и своей жизни, как следует себя вести.

“Даже если бы вы сказали мне,—обращается он к афинянам. — на этот раз, Сократ, мы <...> отпустим тебя с тем, однако, чтобы ты больше уже не занимался этими исследованиями и оста­вил философию <...> то я бы вам сказал: “Я вам предан, афиняне, и люблю вас, но слушаться буду скорее бога, чем вас, и пока я ды­шу <…> не перестану философствовать, уговаривать и убеждать всякого из вас, кого только встречу, говоря, то самое, что обыкно­венно говорю: “Ты лучший из людей, раз ты афинянин, гражданин величайшего города <...> Не стыдно ли тебе заботиться о деньгах, чтобы их у тебя было как можно больше, о славе и о почестях, а о разуме, об истине и о душе своей не заботиться и не помышлять, чтобы она была как можно лучше?” И если кто из вас станет спорить и утверждать, что он заботится, то я не отстану <...>, а буду его расспрашивать, испытывать, уличать, и если мне пока­жется, что в нем нет добродетели, а он только говорит, что она есть, я буду попрекать его за то, что он самое дорогое ни во что не ценит, а плохое ценит дороже всего” [86, с. 98—99].

После объявления смертного приговора Сократ об­ращается к афинянам с последней просьбой: когда под­растут его сыновья, последить за ними, и если они уви­дят, что сыновья ведут недостойный образ жизни, по­ступать с ними так, как поступал он с жителями Афин,—указывать им на их недостатки, стыдить за недостойный образ жизни и призывать к жизни добро­детельной.

Вот так своими поведением, жизнью и даже смер­тью Сократ доказывает свои взгляды на природу души и на ее назначение. И может быть именно из-за этого они произвели огромное впечатление на мировую куль­туру. Они вошли в христианскую религию, долго пита­ли мировую литературу, философию.

Кстати, плащи, которые вскоре стали носить философы, воспроизводили плащ Сократа, в котором он хо­дил, не снимая его зимой и летом, а впоследствии эта одежда повторилась в монашеских рясах.

Если посмотреть на учение Сократа и Платона в целом с наших позиций, то можно обнаружить ряд поднятых ими проблем, вполне актуальных и для совре­менной психологии. Нужно только подойти к ним осо­бым образом — отнестись как к ярким и точным худо­жественным метафорам.

Давайте спросим себя: “А не существует ли, дей­ствительно, в каком-то смысле тот мир идей, о котором говорил Платон? Не существует ли такой “мир идей”, который противостоит индивидуальному сознанию каж­дого конкретного человека, существует до него и неза­висимо от него и к которому каждый Появляющийся на свет человек приобщается, приобретая знания и пости­гая истины?”. И мы можем ответить: да, в каком-то смысле существует. Что же это за мир? Это мир духов­ной человеческой культуры, зафиксированный в ее ма­териальных носителях, прежде всего в языке, в науч­ных и литературных текстах. Это мир абстрактных по­нятий, в которых отражены .общие свойства и сущности вещей. Это мир человеческих ценностей и человеческих идеалов.

Развивающийся вне этого мира ребенок (а такие истории известны — это дети, выкормленные животны­ми), какими бы природными задатками он ни обладал, не становится человеком, его психика не становится че­ловеческой. И вот, когда читаешь Платона и восприни­маешь его учение как художественную метафору, удив­ляешься, насколько проникновенно и ярко он показал процесс приобщения индивидуального сознания к обще­человеческому сознанию, процесс врастания каждого индивида в мир духовной человеческой культуры.

Возьмем другую проблему: представление о душе как о начале, которое призвано направлять жизнь че­ловека, но которое само нуждается в заботе с целью сохранения ее чистоты, “освобождения от оков тела”. Долгое время эти идеи оставались, пожалуй, самой большой проблемой для психологии и долгое время психологией не принимались. Та “новая эксперимен­тальная психология”, с которой мы сегодня начнем знакомиться, объявила понятие души метафизическим и отказалась от рассмотрения как самого этого понятия, так и связанных с ним нравственно-этических выводов. И только в последние десятилетия духовные аспекты жизни человека стали интенсивно обсуждаться в психо­логии в связи с такими понятиями, как зрелость лич­ности, рост личности, здоровье личности и т. п. И мно­гое из того, что сейчас обнаруживается, вполне пере­кликается с этическими следствиями учения о душе выдающихся античных философов.

Мы переходим к новому крупному этапу развития психологии. Начало его относится к последней четверти XIX в., когда оформилась научная психология, У истоков этой новой психологии стоит французский философ Рене Декарт (1596—1650). Латинский вариант его имени — Ренатус Картезиус, отсюда — термины: “кар­тезианская философия”, “картезианская интуиция” и т. п.

Декарт окончил иезуитскую школу, где проявил бле­стящие способности. Особенно он увлекался математи­кой. Она привлекала его тем, что покоится на ясных основаниях и строга в своих выводах. Он решил, что математический способ мышления должен быть поло­жен в основу любой науки. Кстати, Декарт сделал выдающийся вклад в математику. Он ввел алгебраиче­ские обозначения, отрицательные числа, изобрел анали­тическую геометрию.

Декарт считается родоначальником рационалистиче­ской философии. Согласно его мнению, знание должно строиться на непосредственно очевидных данных, на непосредственной интуиции. Из нее оно должно выво­диться методом логического рассуждения.

В одном из своих произведений Р. Декарт рассуж­дает о том, как лучше всего добраться до истины [31]. Он считает, что человек с детства впитывает в себя очень многие заблуждения, принимая на веру различ­ные утверждения и идеи. Так что если хотеть найти истину, то для начала надо все подвергнуть сомнению. Тогда человек легко может усомниться в показаниях своих органов чувств, в правильности логических рас­суждений и даже математических доказательств, потому что если бог сделал человека несовершенным, то и его рассуждения могут содержать ошибки.

Так, подвергнув все сомнению, мы можем прийти к выводу, что нет ни земли, ни неба, ни бога, ни нашего собственного тела. Но при этом обязательно что-то оста­нется. Что же останется? Останется наше сомнение — верный признак того, что мы мыслим. И вот тогда мы можем утверждать, что существуем, ибо “...мысля, не­лепо предполагать несуществующим то, что мыслит”. И дальше следует знаменитая декартовская фраза: “Мыслю, следовательно, существую” (“cogito ergo sum”)

[31, с. 428].

“Что же такое мысль?” — задает себе дальше во­прос Декарт. И отвечает, что под мышлением он под­разумевает “все то, что происходит в нас”, все, что мы <воспринимаем непосредственно само собою”. И поэтому мыслить — значит не только понимать, но и “же­лать”, “воображать”, “чувствовать” [31, с. 429].

В этих утверждениях Декарта и содержится тот основной постулат, из которого стала исходить психо­логия конца XIX в.,— постулат, утверждающий, . что первое, что человек обнаруживает в себе,—это его собственное сознание. Существование сознания — главный и безусловный факт, и основная задача психологии со­стоит в том, чтобы подвергнуть анализу состояния и со­держания сознания. Так, “новая психология”, воспри­няв дух идей Декарта, сделала своим предметом сознание.

Что же имеют в виду, когда говорят о состояниях и содержаниях сознания? Хотя предполагается, что они непосредственно известны каждому из нас, возьмем для примера несколько конкретных описаний, взятых из психологических и художественных текстов.

Вот один отрывок из книги известного немецкого психолога В. Кёлера “Гештальтпсихология”, в котором он пытается проиллюстрировать те содержания созна­ния, которыми, по его мнению, должна заниматься пси­хология. В целом они составляют некоторую “картину мира”.

“В моем случае <...> эта картина—голубое озеро, окружен­ное темным лесом, серая холодная скала, к которой я прислонился, бумага, на которой я пишу, приглушенный шум листвы, едва колышимой ветром, и этот сильный запах, идущий от лодок и улова. Но мир содержит значительно больше, чем эта картина.

Не знаю почему, но передо мной вдруг мелькнуло совсем дру­гое голубое озеро, которым я любовался несколько лет тому назад в Иллинойсе. С давних пор для меня стало привычным появление подобных воспоминаний, когда я нахожусь в одиночестве.

И этот мир содержит еще множество других вещей, например, мою руку и мои пальцы, которые помещаются на бумаге.

Сейчас, когда я перестал писать и вновь оглядываюсь вокруг себя, я испытываю чувство силы и благополучия. Но мгновением позже я ощущаю в себе странное напряжение, переходящее почти в чувство загнанности: я обещал сдать эту рукопись законченной через несколько месяцев”.

В этом отрывке мы знакомимся с содержанием соз­нания, которое однажды нашел в себе и описал В. Кёлер. Мы видим, что в это описание входят и образы не­посредственно окружающего мира, и образы-воспоми­нания, и мимолетные ощущения себя, своей силы и благополучия, и острое отрицательное эмоциональное переживание.

Приведу еще один отрывок, на этот раз взятый из текста известного естествоиспытателя -F. Гельмгольца, в котором он описывает процесс мышления.

“...Мысль осеняет нас внезапно, без усилия, как вдохновение <...> Каждый раз мне приходилось сперва всячески переворачи­вать мою задачу на все лады, так что все ее изгибы и сплетения залегли прочно в голове, и могли быть снова пройдены наизусть, без помощи письма.

Дойти до этого обычно невозможно без долгой продолжитель­ной работы. Затем, когда прошло наступившее утомление, требовал­ся часок полной телесной свежести и чувства спокойного благосо­стояния—и только тогда приходили хорошие идеи” [26, с. 367].

Конечно, нет недостатка в описаниях “состояний сознания”, особенно эмоциональных состояний, в худо­жественной литературе. Вот отрывок из романа “Анна Каренина” Л. Н. Толстого, в котором описываются пе­реживания сына Анны, Сережи:

“Он не верил в смерть вообще, и в особенности в ее смерть... и потому и после того, как ему сказали, что она умерла, он во время гулянья отыскивал ее. Всякая женщина, полная, грациозная, с тем­ными волосами, была его мать. При виде такой женщины, в душе его поднималось чувство нежности, такое, что он задыхался и сле­зы выступали на глаза. И он вот-вот ждал, что она подойдет у нему, поднимет вуаль. Все лицо ее будет видно, она улыбнется, обнимет его, он услышит ее запах, почувствует нежность ее руки и заплачет счастливо... Нынче сильнее, чем когда-нибудь, Сережа чувствовал прилив любви к ней и теперь, забывшись <...> изрезал весь край стола ножичком, блестящими глазами глядя перед собой и думая о ней” [112, т. IX, с. 102].

Излишне напоминать, что вся мировая лирика на­полнена описаниями эмоциональных состояний, тончай­ших “движений души”. Вот хотя бы этот отрывок из известного стихотворения А. С. Пушкина:

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Или из стихотворения М. Ю. Лермонтова:

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко...

Итак, на исследование вот какой сложной реально­сти отважились психологи в конце прошлого века.

Как же такое исследование проводить? Прежде все­го, считали они, нужно описать свойства сознания.

Первое, что мы обнаруживаем при взгляде на “поле сознания”,—это необыкновенное разнообразие его со­держании, которое мы уже отмечали. Один психолог сравнивал картину сознания с цветущим лугом: зри­тельные образы, слуховые впечатления, эмоциональные состояния и мысли, воспоминания, желания — все это может находиться там одновременно.

Однако это далеко не все, что можно сказать про сознание. Его поле неоднородно еще и в другом смысле:

в нем отчетливо выделяется центральная область, осо­бенно ясная и отчетливая; это — “поле внимания”, или “фокус сознания”; за. пределами ее находится область, содержания которой неотчетливы, смутны, нерасчлене­ны; -это — “периферия сознания”.

Далее, содержания сознания, заполняющие обе опи­санные области, находятся в непрерывном движении. В. Джемс, которому принадлежат яркие описания раз­личных феноменов сознания, выделяет два вида его состояний: устойчивые и изменчивые, быстро преходя­щие. Когда мы, например, размышляем, мысль оста­навливается на тех образах, в которые облекается пред­мет нашего размышления. Наряду с этим бывают не­уловимые переходы от одной мысли к другой. Весь процесс в целом похож на полет птицы: периоды спо­койного парения (устойчивые состояния) перемежают­ся со взмахами крыльев (изменчивые состояния). Пе­реходные моменты от одного состояния к другому очень трудно уловить самонаблюдением, ибо, если мы пыта­емся их остановить, то исчезает само движение, а если мы пытаемся о них вспомнить по их окончании, то яркий чувственный образ, сопровождающий устойчивые со­стояния, затмевает моменты движения.

Движение сознания, непрерывное изменение его со­держаний и состояний В. Джемс отразил в понятии “поток сознания”. Поток сознания невозможно остано­вить, ни одно минувшее состояние сознания не повто­ряется. Тождественным может быть только объект вни­мания, а не впечатление о нем. Кстати, удерживается внимание на объекте только в том случае, если в нем. открываются все новые и новые стороны.

Далее, можно обнаружить, что процессы сознания делятся на два больших класса. Одни из них происходят как бы сами собой, другие организуются и направ­ляются субъектом. Первые процессы называются не­произвольными, вторые — произвольными.

Оба типа процессов, а также ряд других замеча­тельных свойств сознания хорошо демонстрируются с помощью прибора, которым пользовался в своих экспе­риментах В. Вундт. Это — метроном; его прямое на­значение — задавать ритм при игре на музыкальных инструментах. В лаборатории же В. Вундта он стал практически первым психологическим прибором.

В. Вундт предлагает вслушаться в серию монотон­ных щелчков метронома. Можно "заметить, что звуковой ряд в нашем восприятии непроизвольно ритмизуется. Например, мы можем услышать его как серию парных щелчков с ударением на каждом втором звуке (“тик-так”, “тик-так”...). Второй щелчок звучит настолько громче и яснее, что мы можем приписать это объектив­ному свойству метронома. Однако такое предположение легко опровергается тем, что, как оказывается, можно произвольно изменить ритмическую организацию зву­ков. Например, начать слышать акцент на первом зву­ке каждой пары (“так-так”, “так-так”...) или вообще организовать звуки в более сложный такт из четырех щелчков.

Итак, сознание по своей природе ритмично, заклю­чает В. Вундт, причем организация ритма может быть как произвольной, так и непроизвольной [20, с. 10].

С помощью метронома В. Вундт изучал еще одну очень важную характеристику сознания — его “объем”. Он задал себе вопрос: какое количество отдельных впе­чатлений может вместить сознание одновременно?

Опыт Вундта состоял в том, что он предъявлял ис­пытуемому ряд звуков, затем прерывал его и давал второй ряд таких же звуков; Испытуемому задавался вопрос: одинаковой длины были ряды или разной? При этом запрещалось считать звуки; следовало просто их слушать и составить о каждом ряде целостное впечат­ление. Оказалось, что если звуки организовывались в простые такты по два (с ударением на первом или вто­ром звуке пары), то испытуемому удавалось сравнивать ряды, состоящие из 8 пар. Если же количество пар пре­восходило эту цифру, то ряды распадались, т. е. уже не могли восприниматься как целое. Вундт делает вывод, что ряд из восьми двойных ударов (или из 16 отдела ных звуков) является мерой объема сознания.

Далее он ставит следующий интересный и важный опыт. Он снова предлагает испытуемому слушать зву­ки, однако произвольно .организуя их в сложные такты по восемь звуков каждый. И затем повторяет проце­дуру измерения объема сознания. Оказывается, что испытуемый на этот раз может услышать как целост­ный ряд пять таких тактов по 8 звуков, т. е. всего 40 звуков!

Этими опытами В. Вундт обнаружил очень важный факт, а именно, что человеческое сознание способно почти беспредельно насыщаться некоторым содержа­нием, если оно активно объединяется во все более и более крупные единицы. При этом он подчеркивал, что способность к укрупнению единиц обнаруживается не только в простейших перцептивных процессах, но и в мышлении. Понимание фразы, состоящей из многих слов и из еще большего количества отдельных звуков, есть не что иное, как организация единицы более вы­сокого порядка. Процессы такой организации Вундт на­зывал “актами апперцепции”.

Итак, в психологии была проделана большая и кро­потливая работа по описанию общей картины и свойств сознания: многообразия его содержаний, динамики, ритмичности, неоднородности его поля, измерению объема и т. д. Возникли вопросы: каким образом его исследовать дальше? Каковы следующие задачи психо­логии?

И здесь был сделан тот поворот, который со вре­менем завел психологию сознания в тупик. Психологи решили, что они должны последовать примеру естест­венных наук, например физики или химии. Первая за­дача науки, считали ученые того времени, найти простейшие элементы. Значит, и психология должна найти элементы сознания, разложить сложною динамич­ную картину сознания на простые, далее неделимые части. Это во-первых. Вторая задача состоит в том, чтобы найти законы соединения простейших элементов. Итак, сначала разложить сознание на составные части, а потом снова его собрать из этих частей.

Так и начали действовать психологи. Простейшими элементами сознания В. Вундт объявил отдельные впе­чатления, или ощущения.

Например, в опытах с метрономом это были отдель­ные звуки. А вот пары звуков, т. е. те самые единицы, которые образовывались за счет субъективной органи­зации ряда, он называл сложными элементами, или восприятиями.

Каждое ощущение, по Вундту, обладает рядом свойств, или атрибутов. Оно характеризуется прежде всего качеством (ощущения могут быть зрительными, слуховыми, обонятельными и т. п.), интенсивностью, протяженностью (т. е. длительностью) и, наконец, про­странственной протяженностью (последнее свойство присуще не всем ощущениям, например, оно есть у зри-' тельных ощущений и отсутствует у слуховых).

Ощущения с описанными их свойствами являются объективными элементами сознания. Но ими и их ком­бинациями не исчерпываются содержания сознания. Есть еще субъективные элементы, или чувства. В. Вундт предложил три пары субъективных элементов — эле­ментарных чувств: удовольствие-неудовольствие, воз­буждение-успокоение, напряжение-разрядка. Эти па­ры — независимые оси трехмерного пространства всей эмоциональной сферы.

Он опять демонстрирует выделенные им субъективные элементы на своем излюбленном метрономе. Предполо­жим, испытуемый организовал звуки в определенные такты. По мере повторения звукового ряда он все вре­мя находит подтверждение этой организации и каждый раз испытывает чувство удовольствия. А теперь, пред­положим, экспериментатор сильно замедлил ритм мет­ронома. Испытуемый слышит звук — и ждет следую­щего; у него растет чувство напряжения. Наконец, щелчок метронома наступает — и возникает чувство разрядки. Экспериментатор учащает щелчки метроно­ма — и у испытуемого появляется какое-то дополни­тельное внутреннее ощущение: это возбуждение, кото­рое связано с ускоренным темпом щелчков. Если же темп замедляется, то возникает успокоение.

Подобно тому как воспринимаемые нами картины внешнего мира состоят из сложных комбинаций объек­тивных элементов, т. е. ощущений, наши внутренние переживания состоят из сложных комбинаций перечис­ленных субъективных элементов, т. е. элементарных чувств. Например, радость — это удовольствие и воз­буждение; надежда — удовольствие и напряжение; страх — неудовольствие и напряжение. Итак, любое эмоциональное состояние можно “разложить” по “пи­санным осям или собрать из трех простейших элемен­тов.

Не буду продолжать построения, которыми занима­лась психология сознания. Можно сказать, что она не достигла успехов на этом пути: ей не удалось собрать из простых элементов живые полнокровные состояния сознания. К концу первой четверти нашего столетия эта психология, практически, перестала существовать.

Для этого было по крайней мере три причины: 1) нельзя было ограничиваться таким узким кругом явлений, как содержания и состояния сознания; 2) идея разложения психики на простейшие элементы была ложной; 3) очень ограниченным по своим возможно­стям был метод, который психология сознания считала единственно возможным,—метод интроспекции.

Однако нужно отметить и следующее: психология того периода описала многие важные свойства и фено­мены сознания и тем самым поставила многие до сего времени обсуждаемые проблемы. Одну из таких про­блем, поднятых психологией сознания в связи с вопросом о ее методе, мы подробно рассмотрим на следующей лекции Б. Гиппенрейтер.

Лекция 3