Мой стеклянный дом и пригоршня камней

Учитывая, что следующие две сотни страниц я собираюсь объяснять мамам, как воспитывать детей, начать мне следует с собственных родительских недостатков. Конечно, я бы выглядел гораздо привлекательнее, если бы наврал с три короба о своих талантах, однако это неправильно. Думаю, гораздо полезнее, если мои недостатки будут известны с самого начала. Вторая причина, по которой мне представляется важным коснуться этой темы, заключается в том, что недостатки помогут воспринимать мою персону в определенном контексте. Контекст важен, очень важен, ибо он придает форму идее.

Семьям, которые ко мне приходят, я рекомендую с осторожностью относиться к любым советам по воспитанию детей, кто бы их ни давал, в том числе я. Особенно я. Вы должны что-то знать о человеке, дающем вам такие советы. Все мы в этом деле продавцы подержанных автомобилей, поэтому вам следует знать, в чем состоит наш интерес, какую бы идею или мнение мы ни пытались вам продать.

Что до меня, то по иронии судьбы я все больше времени провожу за написанием книг о воспитании детей. Ирония здесь в том, что эти книги и есть немалая часть проблемы. Мы настолько боимся сделать что-то неправильно, что иногда лучшим выходом из ситуации кажется создание аспирантских курсов в университете, где нас бы обучали воспитывать детей.

Несмотря на множество исполненных благими намерениями советов, родители становятся все менее уверенными в себе. Если знание — сила, то почему я встречаю все больше семейных пар, в той или иной степени испытывающих чувство беспомощности?

Я давно заметил, что мы — наиболее информированное поколение родителей. Мы вынуждены противостоять тому, о чем наши собственные родители даже не подозревали. Не зная о расстройстве дефицита внимания с гиперактивностью, о самоуважении и об эффекте Моцарта, они просто занимались нашим воспитанием, не обремененные подобными проблемами. Мамы очень подвержены волнению, и мы об этом еще поговорим, а пока я только замечу, что их слишком давно посадили на диету из тревожной информации. Иногда это делает человека сильнее, а иногда просто вызывает ненужное беспокойство.

Значит, мой ответ на проблему чрезмерного количества книг — написать еще одну книгу?

Верно, так и есть.

(Здесь возникает неприятная тишина.)

Так что же я за родитель?

Но прежде, чем мы начнем, я расскажу вам, какой я сын. Мой отец был хорошим человеком — строителем, музыкантом, большим поклонником спорта. Они с моей матерью прожили вместе сорок три года и вырастили четверех детей: моего старшего брата, меня, нашего младшего брата и младшую сестру. Отец участвовал в моей жизни, как это было принято в то время у хороших отцов. Не помню, чтобы мы строили башню из «Лего» в шесть утра, подобно современным папам, но я никогда, ни на секунду не сомневался, что он на моей стороне. Ни на секунду.

Единственная проблема, связанная у меня с отцом, — я хочу, чтобы он и сейчас был рядом. Он умер в 2003 году, но не проходит и дня, чтобы я не сожалел, как мало он побыл дедушкой моих сыновей.

Мама принадлежит к тому типу мам, которых я бы пожелал всем людям, поскольку тогда мир стал бы гораздо лучше. Она никогда не работала, и дело здесь не столько в политике, сколько в том, что в городе не было работы, позволявшей растить четверых детей. Наша семья была небогатой, и я уверен, что второй источник дохода позволил бы нам жить чуть свободнее. В детстве мама сводила меня с ума беспокойствами и волнениями, но лишь позже я понял, что подобным образом ведут себя все хорошие мамы. Она волнуется до сих пор и, наверное, будет волноваться всегда. Часто она говорит, что я выгляжу усталым, что я слишком много работаю или слишком быстро ем. Она будет волноваться, поскольку такова судьба всех хороших матерей.

Единственная проблема, которую мы так и не смогли решить, заключается в том, что она постоянно корит меня за торопливость в еде. В остальном моя мама просто замечательная. Мне понадобилось много времени, чтобы понять одну простую вещь: она замечательная именно потому, что все еще волнуется из-за скорости поглощения мною пищи.

Так что же я за родитель?

У меня двое сыновей, сейчас им шесть и девять лет. Я люблю их больше всего на свете, однако они нередко вынуждают меня мечтать о том, чтобы сбежать на край света и спрятаться в тихом солнечном месте, где можно начать новую, спокойную, бездетную жизнь.

Странно, не правда ли? Те, кого мы любим больше всего, рождают в нас желание спасаться от них бегством.

Мне нравится беседовать с моими сыновьями об обезьянах. Не знаю почему — просто так сложилось. Особенно мне нравится рассказывать старшему сыну сказки о Матумбе, короле обезьян (произносится как «Матуммммба»). Он всем сердцем ненавидит эти истории. Они сводят его с ума, и по причине, которую мне трудно объяснить, я стремлюсь рассказывать их как можно чаще.

Я испытываю почти неконтролируемое желание лгать своему младшему сыну, когда он задает мне вопросы.

— Папа, — говорит он.

— Что, сынок?

— Где мама? — спрашивает он, заметив, что его матери нет в комнате.

— Она сбежала, чтобы стать пиратом, — отвечаю я. — Она выколола себе глаз, сменила руку на крюк и приклеила к плечу попугая. Она обещала принести нам сокровища, чтобы мы пришли с ними в «Макдоналдс» и наелись чизбургеров, превратившись в пару старых, толстых обезьян.

К счастью для него, он разобрался в моей насквозь лживой сущности и научился переспрашивать до тех пор, пока не получал вменяемого ответа.

Подозреваю, однажды эта ложь приведет к трагедии.

— Беги, сын! — закричу я изо всех сил. — На нас напали львы! Беги скорее!

Он посмотрит на меня и ухмыльнется:

— Ну да, конечно.

А теперь, оставив в покое ложь и обезьян, позвольте мне привести несколько примеров того, насколько никудышным родителем я время от времени бываю.

Когда моему старшему сыну было полтора года, мы отправились на прогулку. Он сидел у меня за спиной в детском ранце с металлической рамкой, и когда мы вернулись к машине, я снял рюкзак и поставил его на землю. К сожалению, мы находились на холме, и это, в сочетании с центром тяжести, расположенным в его большой голове, привело к тому, что, как только я отвернулся, он наклонился вперед и упал на цементную дорожку лицом вниз. Ой.

Как ни странно, я сделал то же самое, гуляя с младшим сыном, когда ему было примерно столько же лет. Еще раз ой.

Однажды я сознательно позволил своему трехлетнему ребенку врезаться на велосипеде в бамбуковый куст. Он игнорировал технику торможения, и я решил, что, если он во что-нибудь врежется, подобный опыт стимулирует его обучение.

К сожалению, один бамбуковый побег сломался как раз на уровне его глаз, и он благополучно в него врезался. Были слезы, кровь, но глаза остались целы. А меня ожидала выволочка от его мамы.

Я кричу на своих дорогих мальчиков.

Они могут настолько меня разозлить, что как-то раз я был вынужден лечь, чтобы успокоить раскалывающуюся голову. Полагаю, у меня едва не случился инсульт из-за стука и пульсирующей боли глубоко в мозге.

Время от времени я теряю их в людных местах. Сделать это нетрудно, поскольку они находятся ниже уровня глаз, и мне постоянно приходится смотреть вниз.

У меня есть опасная тенденция погружаться в свой внутренний мир и периодически забывать, что моя главная работа — они. Вчера вечером, когда мой старший сын спросил, можем ли мы поговорить перед сном, я отделался от него, сославшись на работу над книгой. Я сказал: «Не сегодня; давай в другой раз».

Позже, когда я пришел пожелать ему спокойной ночи, он читал, и я спросил, нравится ли ему книга. Он справедливо заметил, что, если бы меня это действительно интересовало, я бы не отказался с ним поговорить.

Такие ситуации ставят вас на место; нередко вы даже испытываете боль.

Тем вечером мы проговорили полчаса и оба почувствовали себя гораздо лучше, чем после тысячи слов этой рукописи. Не поймите меня неправильно: работа меня интересует, но он интересует меня гораздо больше. Хотя, если «Нью-Йорк таймс» объявит эту книгу бестселлeром, мне придется пересмотреть свои жизненные приоритеты.

Я могу продолжать, но вы наверняка поняли мою мысль. Никто из нас не идеален, и я не исключение. Я совершал множество глупостей в воспитании детей, но они, как и любые дети, сознают, что планы не всегда сбываются. Они делают так, чтобы я выжил, воспитывая их, а я стараюсь сделать так, чтобы выжили они. Все мы обязаны беречь свое физическое и психическое здоровье.

У любых родителей — и у вас, и у меня — были свои провалы.

Если, читая книгу, вы почувствуете раздражение, если решите, что по отношению к вам это нечестно, успокойте себя тем, что вы не роняли детей на землю головой вниз, как это делал я.

А если роняли, вы такой же разгильдяй.

Часть 2

Большой спор о мальчиках

Если у вас сын, вы, вероятно, слышали о рушащихся небесах или о том, что тучи уходят, а из-за них появляется солнце. Состояние дел современных мальчиков порождает прямо противоположные мнения, и сложно разобраться, кому доверять.

В этой части книги мы сосредоточимся на спорах, утверждениях и возражениях.

Мы обратимся к статистике, выясним, что она означает и какое отношение эти данные имеют к вашему сыну.

Мы узнаем последние новости нейробиологии, касающиеся наших детей. Существует множество утверждений самых разных людей, и мы должны хорошо разбираться в подобных вопросах, чтобы понимать, насколько можно довериться их мнению.

Мы отправимся в воображаемое путешествие в Висконсин, чтобы предотвратить угрозу международного терроризма, расследуем уличное преступление и узнаем кое-что интересное о том, сколь разными могут быть мальчики и девочки.

Наконец, мы изучим тот аспект споров о мальчиках, где они становятся наиболее жаркими, — школа. Хорошо ли мальчики учатся? Действительно ли наши школы враждебно относятся к культуре мальчишек? Правда ли, что они терпят неудачу за неудачей? Не послужит ли решением проблемы раздельное обучение?

Все это, а также интересная история о жуках, убивающих своих детей.

И напоследок немного оптимизма — по моему скромному мнению, в этой части действительно можно найти повод для оптимизма.