Образы взрослых опекунов, предлагаемые девушкам окружающей культурной средой 2 страница

С мальчиками о мастурбации говорят не раньше, чем им исполняется двенадцать.

К четырнадцати годам ночные поллюции приво­дят, согласно опросу, к чувству вины. Если учесть, что эти дети принадлежат к лютеранским или ана­баптистским семьям, то надо учитывать некую затор­моженность сексуальной активности. Исследователи не фиксируют интереса девочек к мальчикам ранее пятнадцати лет. И они видят в нем лишь социальный феномен, тогда как речь идет о страстной любви и сексуальных отношениях. Ничего не говорится о мно­гочисленном опыте «пар», вступивших в половые от­ношения в шестнадцать лет.

В этом возрасте, согласно Жезеллу, подростки еще занимаются мастурбацией. В наше время хорошо из­вестно, что сексуальные игры и страстная влюблен­ность начинаются в шесть-семь лет. Подавлять их до двенадцати — то же, что адаптировать книги для де­тей.

Жезелл вполне определенно не исключает, что такое может происходить и раньше, но, согласно исследованию, среди тех, кого опросили, раньше деся­ти лет этого не случалось.

Считается, что девочки интересуются ростом своей груди лет с одиннадцати. На самом деле — гораздо раньше.

Рассмотрим то, что заметнее всего: признаки физического развития. Из таблицы видно, что между мальчиками и девочками нет разницы в ро­ете, но у девочек уже наблюдаются признаки по­ловой зрелости, пубертата, тогда как у большин­ства мальчиков таких видимых признаков еще нет.

Это не так. У девочек появляется грудь, у мальчи­ков — пушок над верхней губой. Физические изме­нения видны у них, как и у девочек, но изменения эти другие. Девочки становятся красивее, мальчики чаще всего — дисгармоничнее. Между двумя полами имеется существенная разница.

Появление пушка у основания пениса, в двена­дцать лет.

Это может произойти и раньше. Как бы там ни бы­ло, это еще никому не придавало социальной значи­мости...

Еще одно наблюдение касательно мальчиков одиннадцати лет: эрекция (возможно, вызванная прикосновениями в ходе игры или драки) появляется в результате неэротических стимулов.

Почему «неэротических»? Все это и есть настоящая эротика! Когда мальчики взбираются по канату, у них может возникнуть эрекция, конечно, она не являет­ся любовным проявлением, но сексуальным возбуж­дением быть не перестает. И кроме того, в стычках между мальчишками, в потасовках возникает враж­да, соперничество. Решается вопрос, кто первый, кто повелитель, кто слуга, что не так уж чуждо области сексуальной.

В период от десяти до двенадцати лет сон тоже эволюционирует. Жезелл изучал частоту снов и их природу. Во время пубертата есть период — он насту­пает раньше или позднее, это зависит от индивида, — когда снятся кошмары разной степени тяжести.

Кошмары неизбежны, поскольку в пубертатный период кончается латентность: пубертат соответству­ет умиранию детства. Бывают кошмары, когда ребен­ку снится, что его убивают или что убивает он. Обя­зательно надо выбраться из этого. До наступления пубертата это невозможно сделать иначе, чем через кошмары. Не знаю, можно ли с уверенностью гово­рить о том, что приятные сны доминируют над кош­марами начиная с тринадцати лет. Но это может соот­ветствовать концу латентного периода.

Различные виды тиков также присущи отроче­скому развитию. У очень многих детей наблюдается некоторая физическая неловкость, особенно когда они говорят. Подростки не знают, куда им девать руки, переминаются с ноги на ногу. К этому добав­ляются и разнообразные тики лица.

Мы наблюдаем такие тики в основном у юных го­рожан, они гораздо реже встречаются у деревенских жителей. Городские дети вынуждены сдерживать свои двигательные функции. Подергивающееся ли­цо, неловкие движения в их случае связаны еще и с социально-воспитательным фактором. Тем не менее эта стадия эмоционального развития не является не­отвратимой.

Жители деревень двигаются куда более уверенно. Тех, кто плохо себя контролирует, городская жизнь приговаривает к вечно напряженному выражению лица. В Соединенных Штатах еще больше, чем у нас. По крайней мере, в Соединенных Штатах двадцать лет назад.

Время, обозначенное для сна, изумляет. В соци­ально-воспитательном аспекте это требует принуди­тельных мер. В двенадцать лет — девять часов трид­цать минут сна, годом старше — девять часов. Однако между делом девять часов уже превратились в девять тридцать. Режим пансиона. Теперь об этом можно только мечтать. Нынче, не по причине ли телевиде­ния, отмечается нехватка сна у детей.

Что касается социальных отношений — в докладе подчеркивается, что братья и сестры много спорят.

Споры прекращаются к пятнадцати годам, замечает Жезелл. Это правда. С того момента, как у под­ростка появились настоящие эмоциональные или сексуальные отношения, братья и сестры перестают его интересовать. Кроме того, это зависит еще и от окружающего общества. Мальчики в тринадцать лет менее общительны, чем в двенадцать, девочкам хочется об­щаться с мальчиками старше себя. Мальчики тоже ищут общества девочек старше, чем они сами.

Если говорить об общении в группе, десятилетние девочки, согласно исследованию, склоняются больше к влюбленной дружбе с другой девочкой, а мальчики предпочитают собираться компаниями. Не начали ли современные девочки тоже собираться компани­ями?

Надо сказать, что начиная с десяти лет мальчики и девочки стремятся входить в группу по двое. И когда они в компании, им удобнее тоже ходить вдвоем. Но быть только вдвоем им недостаточно, вдвоем им хоро­шо, когда они моложе. Сейчас им нужно быть вдвоем, чтобы присоединиться к группе, в которую они соби­раются войти. Но они не остаются в этой группе па­рой. Они — дуэт и однажды входят в группировку, где дуэты распадаются на маленькие группки или другие дуэты.

Так же как девочки ходят на танцы вдвоем...

Совершенно верно. На первые танцы они идут вдвоем, и мальчики тоже. Они придают друг другу уверенности, необходимой, чтобы туда пойти. Так же как мальчики для начала идут в бордель вдвоем, ино­гда втроем, но чаще вдвоем, а в одиночку в первый раз никогда не пойдут, не осмелятся. Это потом, когда они уже познакомятся с какой-нибудь Зоэ или Жюли. они будут ходить туда поодиночке. Потому что трам­плин для вхождения в общество — это другой, alter ego, и они не «успокаивают» друг друга, они вдвоем сталкиваются с жизнью одновременно, одновременно вступают в группу и становятся членами этой группы. У них одинаковая степень понимания и одинаковый опыт.

До девяти-десяти лет таким сопровождающим мо­жет быть брат, сестра, взрослый брат, но не приятель или приятельница того же пола. Не ходят в компании и с товарищами другого пола. Во время пубертатного периода поиски другого пола и новых открытий легче совершать вдвоем.

Это очень важно отметить, ибо это одна из фун­даментальных вещей. Так было с незапамятных времен. Во времена «Отверженных» или в наше вре­мя — так было всегда. Явление тандема продолжает наблюдаться и у взрослых, которым не случилось об­рести веру в себя. Очень многие молодые женщины обмениваются личными вещами. Молодой человек начинает заниматься теннисом, потому что встретил своего товарища, который им занимается. Тогда как он и сам прекрасно мог записаться в теннисный клуб. Или заняться спортивной ходьбой. Приходит другой, говорит: «Пошли, будем заниматься вместе!» Почему? Это необязательно. Каждый получает удовольствие только для себя.

То же мы видим при посещении кино. Многие взрослые, особенно те, кто в годах, выбирают для се­бя фильм и идут в кино в одиночку. Но множество молодых людей, несмотря на то что на каждом углу несколько кинозалов и можно смотреть разные филь­мы, идут на один и тот же, который ценен только тем, что можно сидеть в темном зале рядом с приятелем. А не с девушкой, которую можно облапать.

В американском обществе шестидесятых годов мальчики отделяются от девочек, однако нет ни малейшего признака, указывающего на гомосексу­альность.

Ничего подобного. Когда в исследовании указы­вают: «без эротизма», то хотят сказать «гомосексуаль­ный». Когда говорится «интересуется кем-то», имеется в виду «гомосексуальный». Они интересуются девоч­ками, но совсем не так, как мальчиками.

Маргерит Дюрас [Дюрас Маргерит (р. 1914) — фр. писательница, сценарист, режиссер.] в одном из интервью 1987 года несколько дерзко заявила: «Все мужчины — гомосек­суалисты».

Все женщины тоже, все человеческие существа. Она имела в виду эгоизм не только на сексуальной почве, распространенный более среди мужчин, чем среди женщин. Эгоизм поведения, даже когда внеш­не мужчина разделяет с женщиной ее радость, даже когда он дарит женщине эту радость. Думаю, это по­ведение запоздалого подростка. Молодые девушки бывают озабочены тем, что могут принести ребенка мужчине, которого они любят, тогда как мужчина, сделавший девушке ребенка, считает, что «это не его вопрос». «Это не мои проблемы, я ничего не хочу знать об этом», — говорит он. Так что девушка несет всю ответственность, для нее это ребенок именно от того, кого она любит.

Согласно Дюрас, даже когда мужчина стремит­ся к тому, чтобы вызвать у женщины оргазм, это всего лишь глубоко эгоистичная гордость самца. Можно ли утверждать это с такой категорично­стью?

Думаю, это частично объясняется нашим нынеш­ним общим неврозом, идущим от затянувшегося отро­чества у молодых людей, не получивших ни материн­ского, ни отцовского воспитания. Матери их любят, отцы направляют, но не воспитывают. Уж чем-чем, а воспитанием чувств у мальчиков отцы не занима­ются.

Отцам часто кажется, что они не могут гово­рить с мальчиками; даже когда те сами пытаются, они их не слушают.

Отцы не находят слов. Они и не мо­гут их найти, потому что молодой че­ловек защищает свою частную жизнь от вторжения.

Отцы не находят слов. Они и не могут их най­ти, потому что молодой человек защищает свою частную жизнь от вторжения. Думаю, что молодые люди гораздо больше, чем на слова, реагируют на поступки. Пусть отец не пускается в рассуждения, но просто живет в совершенном согласии с теми ценностями, которые якобы защищает в реальной жизни. Если это не так, то все, что он говорит, вос­принимается как пустое морализаторство или же нечто теоретическое. Важен жизненный пример. В самом деле, молодому человеку хочется спорить со взрослым, который твердо придерживается своих принципов. Это хорошо, когда можешь ска­зать: «Я не хочу работать как ты, не хочу жить как ты, не хочу, чтобы мне нравилось то же, что и тебе, ни за что!» Но надо, по крайней мере, иметь воз­можность это сказать. И надо, чтобы взрослый смог привести свои контрдоводы.

Нельзя, чтобы взрослый заискивал перед подрост­ком, говоря ему: «Я буду делать то, что тебе нравится, буду говорить с тобой так, как ты хочешь, буду ис­пользовать твой словарь». Даже если он этого захочет, у него ничего не получится. У них либо нет собствен­ного словаря, либо они выдумывают звукоподража­ния, код специально для того, чтобы отличаться от всех.

Какова «хронология» поступления информации о вопросах пола, когда узнают о месячных, о сексу­альных отношениях и деторождении? Согласно Же­зеллу, эти сведения начинают поступать с одинна­дцати лет.

В большинстве случаев к одиннадцати годам дети уже в курсе дела. Замечу, кстати, как я недавно гово­рила ученикам третьего класса: я нахожу ужасным, когда молодым людям пятнадцати лет рассказывают о противозачаточных средствах, но никогда при этом никто — ни в школе, ни вообще в жизни — не говорил с ними о благородстве зачатия. Или нужно раз в году. пригласив матерей и отцов, говорить с ними о том, что такое отец, что такое отцовство, что такое осознание материнства, что такое законнорожденный ребенок или усыновленный, что такое вступление в мир. Все эти понятия, соединившись с тем, что говорят отец и мать, позволят ребенку по достоинству оценить таин­ство зачатия и опекунскую роль, прямую или косвен­ную роль взрослых во время взросления подростка.

Подросткам говорят о средствах про­тив зачатия. И никогда не возвыша­ют самого явления.

А тут ни с того ни с сего им говорят о средствах против зачатия. И никогда не возвышают самого яв­ления. Я думаю, это очень серьезный момент, и надо немедленно начинать в школах уроки полового вос­питания, чтобы дети приучались достойно восприни­мать факт собственного рождения, каковы бы ни были родители, пусть они даже расстались или, того хуже, даже если есть только один из них, а имя другого не­известно. Родилась новая жизнь, а значит, интересно и важно только зачатие. Думаю, если этому не на­учить, не научить и пользоваться противозачаточны­ми средствами таким образом, чтобы это не принесло сомнительного эффекта в процессе воспитания.

«Кому бы мне понравиться?» Этот постулат ведет девочек к тому, что они интересуются лишь своими жен­скими качествами, годными для обо­льщения, вместо того чтобы думать о том, как они будут воздействовать на чувства другого.

Как вам кажется, имеет ли значение следующее наблюдение — снижение интереса к сексуальным во­просам у девочек тринадцати лет? Американские анкеты, впрочем, показывают, что четырнадцати­летние девочки проявляют большой интерес к реак­ции на них мальчиков и к процессу деторождения. Но кажется, к самой сексуальности они весьма рав­нодушны.

Если они интересуются социальными аспектами взаимоотношений между полами, значит, начинают отвергать сексуальность. Особенно американские дети. Они озабочены своей результативностью, вместо того чтобы беспокоиться о вопросах бытия и восприя­тия себя как личности. Попытки мальчика привлечь к себе внимание и очаровать носят истерический ха­рактер. Позиция, которая состоит в том, чтобы видеть в другом человеке лишь объект для соблазнения, все-таки отрицает сексуальность. Окаменевшие принци­пы воспитания, когда девочка в качестве напутствия получает только одно: «Кому бы мне понравиться?» Этот постулат и есть возбудитель коллективного эти­ческого невроза, который ведет девочек к тому, что они интересуются лишь своими женскими качества­ми, годными для обольщения, вместо того чтобы ду­мать о том, как они будут воздействовать на чувства другого.

8 глава

Ритуалы переходного периода и отроческие планы

СОВРЕМЕННАЯ ПРИТЧА

Когда я была еще совсем молодым психоанали­тиком, вскоре после Второй мировой войны, у меня проходил курс один лицеист; его послали к психоте­рапевту, и не потому, что он был плохим учеником, просто учителя были в отчаянии, потому что мальчик все время витал в облаках.

Иногда я посещала лицей Клода Бернара, где было открыто психопедагогическое отделение для учени­ков, которые хорошо успевали в начальных классах и стали получать плохие отметки в шестом-седьмом.

Почти у всех показатель интеллектуального разви-тия (IQ) был 135 [То есть высокий.].

В метро я встретила соседку, у которой была ма­стерская нарядного женского белья, она отправлялась туда по утрам в то же самое время, что и я в школу на психотерапевтические приемы. По ходу разговора она спросила:

— Доктор, а чем вы заняты именно сейчас?

— Детьми, которым в школе приходится трудно, хотя они умные и способные. Какой-то шок, эмоцио­нальное потрясение перевернуло их психику, и те­перь они не могут сосредоточиться.

— Ах, если бы вы знали, у моего сына Кристиана тоже самое! Я не знаю, что делать. Он потерял отца, егоубили на войне... Мальчик обожает авиацию, но...

— Так, так, интересно...

— Да, но учителя говорят, что не могут больше дер­жать его в лицее...

Тогда по моему совету она отдала сына в центр Клода Бернара, и я стала заниматься с ним индиви­дуально. Поддерживающей психотерапии, которая стала в его случае лишь вступлением к психоанали­тическим сеансам, оказалось достаточно, чтобы по­мочь мальчику выйти из этого переходного отроческо­го состояния.

По ходу наших бесед он рассказал, что в тот пери­од, когда у него начались сны, он начал выполнять обязанности смотрителя в примерочной, в бельевой мастерской своей матери. Он находился в той же комнате, где она принимала клиенток. Мелькающее дамское белье возбуждало его воображение и мешало работать.

Когда он возвращался из лицея, то сразу попадал в маленькую лавочку, где дамы примеряли корсеты и лифчики.

В снах он давал волю своей сексуальности.

Я сказала ему, что это вполне нормально — ду­мать о женщинах. Но чтобы не подвергать себя соблазну и не испытывать ненужной эрекции, он дол­жен попросить у матери разрешения идти из лицея прямо домой — ведь теперь он вырос. Он перестал работать в примерочной. Стал более собран в клас­се. Мы продолжали наши еженедельные встречи. Во время каждого сеанса он без конца рассказывал мне о самолете, который конструировал вместе с товари­щем в подвале их дома. Они работали вдвоем, по ве­черам и по выходным. Все остальное настолько его не интересовало, что он не обратил внимания даже на одну практическую «деталь»: единственным вы­ходом из подвала было узкое окно. Самолет, который они в один прекрасный день соберут, был обречен оставаться там, где стоял, но это мне было пока не­известно. Я следила за тем, как продвигается сборка, он показывал мне планы, рисунки. Наконец я спро­сила:

— Вы уже прикрепили крылья к стрингеру? Как вы думаете вывести самолет из подвала?

Он задумался.

— И правда, мы совсем забыли о том дне, когда он должен будет взлететь.

Это не огорчило мальчика. Значит, он преодолел переход в отрочество и расставание с детством.

Чудаковатый сорванец, он жил как бы в двух измерениях: первый уровень — мечтания — побуждал его к напряженной работе над своим самолетом, хотя у него не было никакой возможности вывести самолет из подвала. На уровне реальности это реализовыва­лось так: он два года работал в свое удовольствие и теперь ни о чем не сожалел, потому что он осуществил свою мечту, построив самолет в подвале материнского дома.

Притча: прекрасная птица, которая не полетит, но которая полетела в нем самом и которая реализовала его мечты в гомосексуальную дружбу.

Вдвоем с другом они делают грандиозный фал­лос, который улетит на крыльях... Это сублимиро­ванное представление о прекрасной птице. Теперь можно найти себе дело, которое и вправду даст крылья.

Вот прекрасный пример плодотворного замеще­ния [Замещение (по 3. Фрейду) — защитный механизм снижения тревожности с одновременным удовлетворением неприемлемого мотива. Мотив, который не может быть удовлетворен в одной форме, направляется в новое русло. — Примеч. ред] в обществе, где уничтожены обряды переходного периода в отрочество. Нет больше ни ритуала иници­ации, ни института ученичества.

В ходе этой психотерапии переход не имел двой­ственного характера. Мальчик был полон доверия, но не влюблен.

Десять лет спустя, узнав мой адрес в медицинском управлении, этот молодой человек захотел меня уви­деть. Он стал пилотом-испытателем. Собирался же­ниться. Девушка, которую он любил, настаивала, чтобы он бросил свою профессию и только тогда на ней женился. Он хотел быть с ней, но у него не было никакого желания бросать свою рискованную про­фессию, приносящую к тому же большую зарплату и премии.

— Я ей говорю, моей невесте: «Это очень хорошо для женщины. Если я погибну, вдова получит огромную компенсацию». Чего она боится?

— Если она любит меня, она должна любить и де­ло, которым я занимаюсь. Это прекрасное дело, по­скольку обеспечивает не только жену, но и вдову.

Он приходил ко мне пять или шесть раз поговорить о своей женитьбе, все раздумывая, надо ли приносить в жертву свою профессию. Потом он прислал письмо, где сообщал, что женится. Последние слова были: «Я теперь уже не в том возрасте, чтобы быть пилотом-испытателем, кроме исключительных случаев, но я готовлю парашютистов».

Я не видела его с тех пор, когда он, будучи лице­истом, рассказывал мне о небесной птице, запертой в подвале дома его матери. Став мужчиной и обре­тя настоящие крылья, он пришел ко мне за советом: «Как женщине решиться выйти замуж за человека, рискующего умереть молодым?» Он был, судя по все­му, осмотрительным и потому выжил.

Ни разу во время наших бесед с Кристианом-лицеистом я не заподозрила, что подвал не похож на гараж с широкими дверями или подвижной стенкой.

Если бы я поторопилась и спросила: «Но как же ты вы­ведешь самолет?» — я бы остановила строительство. Я бы помешала Кристиану. Я могла все испортить. Это как раз то, что слишком часто делают родители по отношению к подросткам.

Тут мы дошли до критического момента: необходи­мо, чтобы взрослый видел то, что находится в сердце ребенка, а не искал бы в отроческих проектах высокого процента рациональности.

Я знала одного учителя, ученики которого собира­лись провести целый день всем классом на Эйфелевой башне. Весь класс готовился к этому мероприятию, разрабатывая мельчайшие детали: изучались планы метро, расписание поездов и стоимость билетов.

Учитель знал, что проект невыполним из-за недо­статка средств.

В течение трех месяцев он учил их читать, писать и считать, консультируясь по справочникам и пла­нам Парижа, прокладывая маршрут, вырабатывая программу каждого дня. Это было так интересно — выдумывать, изобретать путешествие. Ученики были в латентном периоде: восемь — одиннадцать лет.

Необходимо, чтобы взрослый видел то, что находится в сердце у ребенка, а не искал бы в отроческих проектах высокого процента рациональности.

Учитель не сказал им заранее: «Это невозможно. Мы никогда не наберем необходимую сумму». Тот, кто знал о том, что цель недостижима, не сказал об этом. Я считаю, что это и есть воспитание.

В фазе латентности уже недостаточно снов ма­ленького мальчика из «Прекрасного апельсинного дерева» [«Мое прекрасное апельсинное дерево» — автобиографический роман Хосе Мауро де Васконселоса (1882—1959), мексиканского писателя. философа и государственного деятеля. — Примеч. ред.], который стремился, в соответствии с возрас­том, к поэтическому созиданию, к волшебству. Дети хотят конкретики. Позднее, когда они уже не были учениками, они встретились с учителем.

— Помните наше путешествие на Эйфелеву башню? Это было потрясающе!

— Путешествие?.. Но его никогда не было.

— Как это не было?

Они забыли, что проект не был претворен в жизнь.

Так взрослые выдумывают газеты, которые никог­да не выйдут в свет, изобретатели делают модели но­вых машин, которые никогда не будут ездить...

Человеку необходимы проекты. Ста­рая нация страдает от недостатка великих дерзаний. Утопия — это ре­альность завтрашнего дня.

Человеку необходимы проекты. Старая нация стра­дает от недостатка великих дерзаний. Утопия — это реальность завтрашнего дня. Политики раздают обе­щания, не имея программы прихода к власти. Великие реформы рождает новаторский дух. Их могут не довести до конца, но важно попытаться. По крайней мере, это даст простор полезному опыту и будет способствовать появлению новых идей, умственному развитию.

Взрослые только разрушают мир, в котором хотят укрыться подрост­ки, говоря им: «Это невозможно».

Взрослые же только разрушают мир, в котором хо­тят укрыться подростки, говоря им: «Это невозможно».

СМЕРТЬ-ИНИЦИАЦИЯ И ПОБЕГ

В самых старых ритуалах инициации у племен, расселившихся от Австралии до Южной Африки, от Огненной Земли до Океании, вплоть до Таити, есть один общий момент — присутствие в драма­тургии ритуала смерти-инициации.

Новички неофиты должны, для того чтобы перейти в другое качество, пройти через умирание детства.

Символическое отделение от матери представ­ляется в драматической манере. Испытание огнем у аборигенов, вероятно, наиболее архаичная церемо­ния посвящения в мужчины. Новообращенный, ко­торого символически убивают, противостоит ми­фической силе, знающей тайну, соединяющую небо и землю.

Обрезание — это действие, совершаемое Высшим Духом, которое осуществляется специальными людьми и ритуальными инструментами. Кровь — главный элемент этого священнодействия.

Церемонии сопровождаются мычанием, ревом, который имитирует мужчина: в соответствии с религиозными представлениями первобытных людей — выражение мужской созидательной способ­ности и стихийного темного начала «грома небес­ного».

В Западной Африке, у племен сереров и уолофов, обрезание делается поздно: от пятнадцати до двад­цати лет, поскольку оно связывается с возмужа­нием.

Этнолог Арнольд ван Женнеп объясняет, почему варьируется возраст обрезания: вопреки всеобщему заблуждению, это не ритуал, а социальный акт, связанный с наступлением периода полового созре­вания (в соматическом смысле).

Общество всегда различало зрелость психологи­ческую и зрелость социальную.

У мальчиков надрез означает ритуальное пре­вращение неофита в женщину: определенный этап, на котором неофит посредством ритуаль­ного действа символически утрачивает на время мужскую способность давать жизнь себе подоб­ным.

Обряды инициации, вероятно, соотносятся с пред­ставлением о символической кастрации. Я полагаю, это главное, что мы сегодня должны запомнить из этих этнологических наблюдений.

Коллективные испытания помогают молодым людям преодолеть чувство вины, какого-то наруше­ния, от которого страдают юные существа, так как переходный период, который подросток пережил один, без поддержки, переживается как наруше­ние. В этом периоде необходимо присутствие какой-либо опасности, угрозы, которой должно противо­стоять. Нарушение оборачивается в этом случае инициацией, и страх изнасиловать кого-нибудь или быть изнасилованным (или кастрированным) исче­зает.

Индивидуальная реализация подростка не яв­ляется его инициацией в социальную жизнь, Жизнь группы, как это было в родовых общест­вах.

Проект не может заменить ритуалы переходного периода. Но возможно, способен облегчить его.

Ритуалы перехода служили общине, которой необ­ходимо было сохранить всех своих членов, они позволяли привлечь в клан молодых, дать им возможность столкнуться с опасностью, находясь в лоне племени, и эти опасности — ритуалы инициации. Страшные. Надо быть необыкновенным, чтобы выдержать их живым. Общество как бы предлагает модель.

В наше время, когда ни семейной, ни социальной модели нет, да и пример отца становится все относи­тельнее, ритуалов инициации не существует, но, мо­жет быть, юношеский проект, мечта, и есть в какой-то степени испытание опасностью с известной долей осторожности, то самое, что поможет умереть детству, чтобы его носитель мог перейти на другой уровень зрелости в коллективной жизни.

Первый этап — это возможность заработать немно­го денег. Это камень преткновения для нынешних молодых. Иметь свое жилище, подругу, возможность завести детей. И это не признак времени, этот идеал вечен.

В фильме «Июльское свидание» небольшая ком­пания приятелей мечтает отправиться в Афри­ку, к пигмеям. «Глава экспедиции» стучится во все двери, чтобы собрать необходимые средства. Де­ло затягивается. Идут долгие разговоры между членами экспедиции. И в тот день, когда он, тор­жествуя, объявляет им: «Все готово, можем вы­ступать!» — оказывается, что некоторые уже охладели и очарование давней мечты для них про­пало.

Подростка характеризует то, что он фиксируется на длительном проекте, который вынашивает во вре­мени и пространстве, отличном от тех, в которых он жил до сих пор.

Это похоже на бегство, но бегство не преступное, ес­ли только родители, в тревоге своей, не расценят его как «трансагрессивное».

Это действительно побег. Побег-уловка отрица­тельного свойства, знак того, что ребенок достиг фазы отрочества и что он не видит выхода своим импуль­сам в реальности. Он совершает «побег», замыкаясь в себе самом, или действительно бежит из дома (см. Приложение II).

Хорошее решение — подпитывать мечту подрост­ка, которая вот-вот осуществится.

Наблюдали ли вы и содействовали ли переходному периоду в жизни ваших собственных детей?

«Бегство» моих сыновей никто не подавлял, по­скольку у них было достаточно возможностей пу­ститься в далеко идущие мечтания. Это и объясняет тот факт, что я не заметила трудностей их перехода во взрослое состояние из отрочества. С шестнадца­ти лет они путешествовали на дальние расстояния. Они были к этому подготовлены. Я уважала их сво­боду. Очень рано они начали проводить канику­лы за границей, каждое лето в другой семье. Жан (Карлос), старший, писал мне письма. Он писал как репортер. Гриша (Грегуар) звонил. Он был лаконичен. На мои вопросы отвечал только «да» или «нет». Я не знала, нравится ли ему за границей, или это угнетает его.

— Ты еще хочешь мне что-нибудь сказать?

— Нет!

Через три дня получаю от него письмо: «Как хо­рошо мы поговорили с тобой по телефону!» У него в памяти осталось полным-полно интересных сюже­тов.

Когда часть пути уже пройдена, система «вопрос-ответ» уже не срабатывает. «Что ты делаешь?» — это не тот вопрос, который нужно задавать ребенку. Луч­ше спросить: «У тебя есть приятель, который встреча­ется с девочками?» Подразумевается: «Что бы ты мне ни сказал, я никому не скажу, все останется между нами». Прежде всего установите доверие. Это приори­тет приоритетов.

Поведение взрослых часто усугубляет трудности подростков.

Должна сказать, что отрочество для моих детей было периодом экспансии. С шестнадцати лет они путешествовали совершенно одни: в Югославию, Турцию. Мой сын Гриша был в Перу. В семнадцать лет — в Южной Африке, в следующем году — на Кубе.

Поведение взрослых часто усугубля­ет трудности подростков.

Отрочество само подготавливает отделение от родителей еще в латентной фазе — в контролиру­емом виде. Так, в двенадцать-тринадцать лет они могут предложить в виде крайности отправить их путешествовать, родители согласятся, и они уедут на родительские деньги и при их участии. Они приобретают удивительный опыт, не порывая свя­зующей нити со своей семьей (потребность, возни­кающая на разных этапах), которая не мешает им отдалиться, все время, впрочем, сообщая о своих делах. В этом один из секретов, как пережить от­рочество.