Пряжка — здесь: почетный знак, выдававшийся в дореволюционной России за выслугу лет на гражданской службе.

Если бы соразмерно его рвению давали ему награды, он, к изумлению своему, может быть, даже попал в статские совет­ники, но выслужил он, как выражались остряки, его товарищи, пряжку в петлицу², да нажил геморрой в поясницу. Впрочем, нельзя сказать, чтобы не было к нему никакого внимания. Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное пере­писывание, именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место, дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул да переменить

кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и наконец сказав: «Нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь». С тех пор оставили его навсегда переписывать. Вне этого переписывания, казалось, для него ничего не существовало. Он не думал вовсе о своем платье: вицмундир у него был не зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета. ...Ни один раз в жизни не обратил он внимания на то, что делается и происходит всякий день на улице, на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, — что вызывает всегда лукавую усмеш­ку на лице его.

Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел все это с мухами и со всем тем, что ни посылал бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучить­ся, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и пере­писывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно если бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.

Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно и получаемому жалованью и собственной прихоти, — когда все уже отдохнуло после департаментского скрипения перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаж­дению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматривание кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смаз­ливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуля­ний. (...) — словом, даже тогда, когда все стремится развлечься, Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению. Никто не мог сказать, чтобы когда-нибудь видел его на каком-нибудь вечере. Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-fo бог пошлет переписывать завтра?

Толстой Лев Николаевич(28 августа 1828 — 7 ноября 1910) — русский писатель. В 1844—1847 годах учился в Казанском университете. В 1851 — 1854 годах служил в армии на Кав­казе. В 1854—1855 годах участвовал в обороне Севастополя. В 1855 году приехал в Петербург, где сблизился с сотрудниками «Современника*, познакомился с Н. А. Некрасовым, И. С. Тургеневым, И. А. Гончаровым и др. Неудовлетворенный своим твор­чеством, в 1859 году оставляет лите­ратуру и поселяется в деревне, где создает свою школу в Ясной Поляне, преподает в ней, издает педагогиче­ский журнал «Ясная Поляна». Аристократ ^чпо , происхождению и воспитанию, Л. Н. Толстой видит вы­ход из духовного кризиса конца 50-х годов в сближении с народом, с его нуждами и интересами. Живя уединенной и размеренной жиз­нью, Л. Н. Толстой обретает душевное равновесие и находит себя в интен­сивном и сосредоточенном творчестве. 60-е годы — пора расцвета творческо­го гения Л. Н. Толстого (роман «Война и мир»).

В середине 70-х годов Л. Н. Толстой вновь, переживает глубочайший кризис своего нравственно-философского ми­ровоззрения, который нашел отраже­ние в романе «Анна Каренина». Ду­ховные поиски Л. Н. Толстого и его новое мировоззрение выразились в произведениях конца 70-х — начала 80-х г. «Исповедь» и «В чем моя вера». В это время усиливаются религиозные настроения Л. Н. Толстого. Вместе с тем он выступает с резким обличением и социальной критикой государственных учреждений, суда, церкви, официальной культуры тог­дашней России. Однако критика эта .

была противоречивой. Учение Л: Н. Толстого включало некоторые элементы социализма (идея создания на месте помещичьего землевладения и полицейски-классового государства общежития свободных и равноправ­ных крестьян). Вместе с тем оно идеализировало патриархальный уклад жизни и рассматривало истори­ческий процесс с точки зрения «веч­ных» понятий нравственного и рели­гиозного сознания.

В. И. Ленин в своих работах о Л. Н. Толстом раскрыл связь этих противоречий с противоречивой пси­хологией русского пореформенного крестьянства и в этом смысле опре­делил значение Л. Н. Толстого как «зеркала русской революции». Л. Н. Толстой выступил в это время с проповедью «непротивления злу насилием», считая единственно до­пустимым способом борьбы со злом его публичное обличение и пассивное неповиновение властям. Путь к гря­дущему обновлению человека он усмат­ривал исключительно в духовной ра* боте по нравственному самосовершенст­вованию каждого человека, отвергая возможность политической и револю­ционной борьбы.

В 80-е годы Л. Н. Толстой вновь от­ходит от литературного творчества и даже осуждает как «барскую забаву» свои прежние произведении. В 90-е годы отдается активной социально-публицистической деятельности. Вместе с тем в эти годы он пишет свой последний роман «Воскресение». Последние годы жизни Л. Н. Толстой провел в Ясной Поляне. Пытаясь при­вести образ жизни в согласие со свои­ми убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, Л. И. Толстой тайно ушел из Ясной Поляны, по

«Исповедь» Л. Н. Толстого — психологический документ необычайной глубины и силы. Пожалуй, равного ему нет в художественной литературе. Накануне своего пятидесятилетия Толстой переживает глубокий душевный кризис. Выйдя из него, он пишет «Исповедь» (1879), которая представляет собой не что иное, как историю развития личности писателя.

Толстой описывает ряд периодов своей жизни. Каждый из них отличается тем главным, что «двигало», по выражению автора, его жизнью. Фактически речь идет о ведущих мотивах, сменявших один другой на протяжении нескольких десятилетий биографии Толстого.

Совершенно замечательны строки, описывающие тот душевный «багаж», с которым 16-летний Толстой вошел во взрослую жизнь. Из детства он вынес смутную веру во что-то хорошее, стремление быть как можно лучше. Главным в этом смутном чувстве, как потом понял Толстой, было стремление к нравствен­ному совершенствованию.

Это наблюдение Толстого иллюстрирует глубокую и очень верную мысль, высказывавшуюся многими знатоками человеческой жизни, — мысль о том, что именно в детстве, в благополучном детстве, закладываются нравственные основы личности. По мысли Ф. М. Достоевского, без счастливого детства человек не может стать нравственным. О том же пишет Л. Н. Толстой в известных строках: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений»'.

Переживания юного Толстого того периода служат также выразительным примером еще плохо осознанного стремления к самоактуализации — так интен­сивно обсуждающего сейчас в научной психологической литературе.

С точностью подлинного научного анализа Толстой показывает далее, как его стремление к совершенствованию «вообще» стало конкретизироваться («опредмечиваться*) и одновременно — в силу специфики социального окруже­ния — искажаться, превращаясь в стремление быть как можно лучше уже не перед богом или самим собой, а перед другими людьми, быть славнее, важнее, богаче других.

Очень ясно показывает Толстой механизм совершающейся здесь трансфор­мации и дальнейшего усложнения — развития личности. На пороге взрослой жизни чрезвычайно мощным оказывается «социальный» мотив — стремление получить признание людей своего круга, найти место среди них. Но это возмож­но лишь при условии удовлетворения «социальных ожиданий», направленных на личность: «Отдаваясь этим страстям, я становился похож на большого и я чув­ствовал, что мною довольны».

В обществе русского дворянства, окружавшем Толстого, уважались «често­любие, властолюбие, корыстолюбие, любострастие, гордость, гнев, месть». И вот жажда «стать большим» или даже «стать похожим на большого» приводит к тому, что вся эта «система ценностей» начинает определять действия и поступки молодого человека.

Так возникает драматический момент в жизни личности, знакомый, по спра­ведливому замечанию Толстого, многим и многим. Стремление к добру, нравст­венности наталкивается на необходимость поступать жестоко, несправедливо, безнравственно. И что самое главное — эта вначале внешняя необходимость становится внутренней движущей силой, мотивами или «страстями», которым молодой Толстой начинает предаваться. Конфликт, который возникает при этом между новыми «нравственными» §• мотивами и пока еще смутным, но глубоким, вынесенным из детства нравствен­ным чувством (нравственные потребности), имеет целиком социальное проис­хождение. По существу, это отражение в душевной жизни личности двух проти-|, войтоящих во внешнем мире начал: добра и зла.

Молодому Толстому удалось избежать той «ловушки» или тупика, которые были уготованы его личности» его социальным окружением. Об этой опасности он очень выразительно пишет в другом месте: «Главное зло состояло в том убеждении, что comme il faut² есть самостоятельное положение в обществе, что человеку не нужно стараться быть ни чиновником, ни каретником, ни солда-|. том, ни ученым, когда он comme il faut; что, достигнув этого положения, он уже исполняет свое назначение и даже становится выше большей части людей. ...Эта участь ожидала меня»³. »

Однако Толстой быстро перерастает рамки своей «социальной роли». Он увлекается писательской деятельностью; затем с головой уходит в занятия народным образованием. Следующий период — женитьба, увлечение семейной жизнью, воспитание детей, хозяйство. Страстная натура Толстого заставляла его бурно переживать каждый новый период его жизни'. Может быть поэтому ему удается довольно быстро изживать свои ведущие мотивы.

Но дело еще и в другом. Очень отчетливо из текста «Исповеди» выступает еще одно свойство автора: на протяжении всех периодов он ни на минуту не прекращал напряженную аналитическую работу, направленную на познание себя и других. Со свойственной ему глубиной и силой ума, критичностью и откровенностью Толстой пытался понять, чем живут окружающие его люди, каковы их истинные мотивы и ради чего действует он сам. Эта работа приводит к ряду открытий-разочарований, после которых он уже не может вернуться к прежним занятиям.

Так, в «Исповеди» отчетливо просматриваются две линии развития личности. Одна — процесс стихийного развития и смены мотивов; он особенно выражен в первые периоды, когда, по выражению Толстого, он был еще «пьян жизнью». Другая — все более и более переплетающаяся с первой — напряженная работа сознания и самосознания. '

Эта работа, а точнее весь процесс в целом, приводит к одному из самых острых событий психологической биографии писателя. Многократные попытки ответить на конкретные' вопросы: «Для чего я это делаю?» — сливаются в общий интегральный вопрос: «Для чего я живу?»

К этому времени осознанность становится настолько характерной чертой всего строя личности Толстого, что без ответа на этот вопрос он не может продолжать жить.

Трудно переоценить значение для психологии личности описания Толстым этого его главного кризиса. Здесь важно все — и процесс его постепенного наступления, и содержания мыслей, переживаний* поисков в его кульминационный период, наконец, способ выхода из него. Эти страницы «Исповеди» особенно замечательны тем, что в них сила переживания и ищущего ума Толстого сли­лись с силой его писательского таланта.

Психология только подходит к серьезному анализу подобных событий в жизни личности. И сказать о них значительное слово ей еще предстоит.

Сейчас же мы можем совершенно определенно сказать, что поиск смысла жизни — в том виде, как он изображен Толстым — есть одна из самых глав­ных и высших функций личности, особенно той ее инстанции, которая определяется как ее самосознание.

Мы обрываем фрагмент из «Исповеди» в самом начале описания кризисного периода.