А) Вариации характерологических предрасположенностей

1. Фундаментальные предрасположенности, связанные с темпераментом. Обладатель аномально возбудимого темперамента (сангвиник) реагирует быстро и оживленно на любое воздействие; он мгновенно «воспламеняется», но его возбуждение столь же скоро угасает. Он ведет беспокойную жизнь, любит крайности. Возникает картина избыточно жизнерадостной или возбудимой, склонной к спешке, беспокойной, устремленной к крайностям души. Противоположный полюс представлен флегматическим темпераментом, обладателя которого ничто не способно вывести из состояния умиротворенного покоя. Его реакции либо вообще никак не проявляются, либо бывают очень медленными и обладают длительным последействием.

Аномально веселый человек (эйфорик) излучает безграничное счастье. Он выказывает блаженно-легкомысленное отношение ко всему, что с ним происходит, он всем доволен и ни в чем не сомневается. Счастливое настроение сопровождается явной возбужденностью, в том числе двигательной. С другой стороны, человек с аномальной склонностью к депрессии относится ко всему весьма болезненно, его настроение всегда мрачно, он во всем видит только худшее и всячески стремится не выходить из состояния покоя и неподвижности.

2. Предрасположенности, связанные с типом проявления волевых импульсов. Фундаментальные волевые проявления у различных людей варьируют в широких пределах вне зависимости от содержания. Слабовольным любое волевое усилие дается с большими трудностями. Такие люди стремятся пустить все процессы на самотек. Безвольные, то есть те, кто вообще лишен какой бы то ни было силы воли, просто-напросто отражают, как эхо, любое оказываемое на них воздействие. Они не способны к сопротивлению и послушно, не заботясь о собственной выгоде или пользе, следуют за складывающимися обстоятельствами или за другими людьми. Они могут выказывать мгновенные вспышки энергии, но никогда не концентрируются на чем-то определенном надолго (за возможным исключением случаев, когда застой в окружающей среде принуждает их к этому). Они послушны каждому новому импульсу, исходящему из беспрерывно изменяющего их самих мира. Они меняют свою окраску вместе со средой. Далее, волевые личности вносят необычайную интенсивность и исключительное упорство во все свои действия. Их деятельность развивается, сметая все преграды, отодвигая все остальное в сторону. Кажется, что они не могут пожать другому руку, не сломав ее, не могут взяться за какую бы то ни было задачу и не решить ее.

3. Предрасположенности, относящиеся к области чувств и инстинктивных влечений. Природа человека с особой отчетливостью определяется богатством или, наоборот, бедностью его влечений. Аномальные вариации, отражающиеся на качественных характеристиках личности, на всей системе ее инстинктивных и эмоциональных предрасположенностей, затрагивают природу человека глубже, чем любые вариации структуры, темперамента, воли. Расхождения между людьми с различными предрасположенностями в данной сфере особенно значительны. Из всего разнообразия явственно распознаваемых характерологических вариантов особенно часто предметом исследования служил вариант, получивший наименование moral insanity (англ.: «нравственное помешательство»; Курт Шнайдер называет таких больных «бесчувственными психопатами»). Данный термин использовался для описания личностей, которые, пройдя через ряд промежуточных стадий, в конце концов обрели явные признаки «врожденных преступников»1. Такие люди поражают нас своей странностью, кажутся совершенно исключительными по многим показателям: их деструктивные влечения не сопровождаются каким бы то ни было ощущением правильного и истинного, они не испытывают таких чувств, как любовь к родителям или друзьям, а присущая их естеству жестокость сопровождается чувствами, которые в подобном контексте представляются странными (например, любовью к цветам). Для них не существует общественно значимых импульсов, они не любят работать, безразличны к собственному будущему, равно как и к будущему других людей, и получают удовольствие от преступления как такового. Их самоуверенность, вера в свои силы остается непоколебимой при любых обстоятельствах. Они совершенно не-воспитуемы и закрыты для влияний извне.

Другой тип — фанатик, всецело посвящающий себя какой-то одной задаче и не видящий ничего, кроме нее. Мера его самоотдачи настолько высока, что ради достижения цели он готов бессознательно рисковать всем своим существованием. Суеверное преувеличение какой-либо изолированной, вырванной из контекста цели составляет особый интерес его бытия. Влекомые инстинктами, фанатики получают специфическое, смешанное со страданием удовольствие от самоотождествления с определенным, единственно значимым для них делом. Курт Шнайдер различает воинствующих (агрессивных) фанатиков и вялых фанатиков. Первые всячески утверждают свои права (в том числе и мнимые) и часто предаются сутяжничеству; вторые лелеют свои убеждения и стремятся сделать их достоянием всего мира. Все они — прирожденные сектанты и чудаки; они придерживаются эзотерических философских учений, ради которых живут, испытывая внутреннюю уверенность в себе и высокомерное презрение ко всем остальным.

(б) Вариации психической энергии (неврастения и психастения)

Принято говорить о неврастенических и психастенических симптомокомплексах. Они могут быть охарактеризованы примерно следующим образом.

1. Неврастенический симптомокомплекс} определяется как «раздражительная слабость». С одной стороны, имеет место крайняя раздражительность и чувствительность, болезненная восприимчивость, аномальная отзывчивость на любые стимулы. С другой стороны, наблюдается аномально быстрая утомляемость, за которой следует медленное восстановление сил. Субъективное чувство усталости бывает выражено очень сильно. Испытываются бесчисленные болезненные и неприятные ощущения, внутреннее опустошение, общая изнуренность и разбитость; достигнув высокой степени интенсивности, чувство усталости и слабости перерастает в длительные, устойчивые феномены. Неврастенический симптомокомплекс охватывает явления, о которых известно, что они представляют собой следствия переутомления, истощения внутренних ресурсов, слишком интенсивной работы, перенапряжения сил — причем только при условии, что эти явления дают о себе знать даже после самых слабых стимулов или усилий и устойчиво сопровождают все течение жизни индивида.

2. Что касается психастенического симптомокомплекса, то определить его нелегко. Соответствующие явления многочисленны и разнообразны; единственный объединяющий их критерий — это теоретическое понятие «недостаточности психической энергии», что тождественно пониженному уровню психической сопротивляемости переживаниям. Человек предпочитает отгородиться от общества и избегать ситуаций, в которых его аномально сильные «комплексы» могли бы лишить его присутствия духа, памяти, равновесия. Уверенность в себе покидает его. Навязчивые мысли тормозят сознание или всецело пропитывают его; человек бывает охвачен необоснованными страхами. Нерешительность, сомнения, фобии лишают его всякой способности к продуктивным действиям. Огромное количество аномальных психических и эмоциональных состояний было исследовано и проанализировано именно благодаря своего рода навязчивым самонаблюдениям. Неизбежный результат последних — склонность к ничегонеделанию, к грезам наяву; все это дополнительно усиливает симптомы. Внезапно возникают пьянящие порывы счастья при виде обожествляемого, неадекватно понятого другого человека или вполне обычного, но почему-то показавшегося великолепным пейзажа; впрочем, за такие порывы почти всегда приходится расплачиваться возобновлением тяжелых, болезненных симптомов. Душа оказывается неспособна к восстановлению связности психической жизни, к переработке и ассимиляции всего многообразия переживаний, к структурированию и сколько-нибудь последовательному развитию личности.

Изредка такие симптомокомплексы обнаруживаются при преходящих состояниях настоящей душевной опустошенности или в качестве сопутствующих явлений при болезненных процессах (заметим, что некоторые из числа описанных Жане случаев психастении выглядят как явная шизофрения). Но они до такой степени тесно связаны с психологически понятным содержанием истории жизни человека, что кажутся не столько собственно симптомокомплексами, сколько вариациями некоей исходной характерологической формы. Соответственно, они могут быть описаны как случаи недостаточности психической энергии; и действительно, они часто (хотя и не всегда) выступают в связи с той или иной соматической или физиологической недостаточностью.

Итак, можно утверждать, что любые вариации характера и темперамента могут проявляться в виде психастении. О последней можно говорить при наличии явно выраженного момента недостаточности, отсутствия энергии, неэффективности действий; влечения отличаются слабостью и вялостью, эмоции утрачивают живость, сила воли улетучивается, уровень реализации способностей во всех направлениях достигает весьма незначительных величин. Этот тип наилучшим образом описывается через аналогию с недостаточностью психической энергии. Несомненно, нечто подобное встречается при разного рода врожденных вариациях.

Существует целый ряд своеобразных явлений, которые, будучи широко распространены в умеренных формах, иногда выступают также в качестве симптомов фаз или других болезней; если они многочисленны и мучительны и к тому же связаны не с каким-либо заболеванием в собственном смысле, а скорее с чем-то лишь внешне похожим на болезнь и подчиняющим себе всю жизнь человека, мы обычно говорим о психопатических симптомах. К ним относятся навязчивые явления, носители которых обозначаются термином «ананкасты» (согласно Курту Шнайдеру, основанием для такого обозначения служит отсутствие у человека уверенности в себе); к ним же относятся явления деперсонализации, отчуждения реального мира и другие феномены, носители которых обозначаются термином «психастеники».

В) Рефлексивные характеры

В отличие от характерологических типов, описанных выше и понятных в терминах неотъемлемо присущей им конституции, «рефлексивными» мы называем типы, своим происхождением обязанные самосознанию «Я», вниманию, обращаемому личностью на собственную природу, в сочетании с целенаправленным желанием конструировать свое бытие по тому или иному образцу. К данной группе принадлежат, в частности:

1. Истерики. В психиатрии данный термин имеет различные значения. «Истерическими» называются: а) определенные психические симптомы (истерические «стигматы»); б) преходящие аномальные психические состояния, сопровождающиеся изменениями сознания (франц.: ас-cidents mentaux, «психические происшествия»); в) личности определенного (истерического) типа. То, что все перечисленные явления обозначаются одним и тем же словом, достойно сожаления; в частности, термином «истерический тип» обычно покрывается весьма гетерогенный материал. Жане справедливо замечает: «Истерия может случиться с кем угодно — независимо от того, хорош он или плох. Не следует приписывать воздействию болезни те черты, которые так или иначе присутствуют в личности». Истерические характеры встречаются достаточно часто, но нельзя сказать, чтобы качество «истеричности» во всех случаях определялось именно истерическими механизмами в собственном смысле. Более того, характерологические типы, которые принято называть истерическими, отличаются большим разнообразием. Для более точного описания типа мы должны отталкиваться от его фундаментального признака, который состоит в следующем: вместо того чтобы принять свою изначально данную конституцию и предоставляемые жизнью возможности как должное, истерическая личность обязательно преувеличивает свое значение в собственных глазах и в глазах окружающих, а также стремится вместить в себя больше переживаний, нежели это позволительно с точки зрения ее потенциала. Место настоящего, неподдельного переживания и соответствующего ему естественного экспрессивного проявления занимает вымученное лицедейство, то есть такое переживание, которое навязывается человеком самому себе. При этом последнее не «вымучивается» осознанно; оно отражает способность настоящего истерика жить внутри своей драмы, быть всецело поглощенным именно данным моментом и с успехом производить впечатление человека, чьи переживания абсолютно искренни. Все остальные признаки понятным образом выводятся из этого основного признака. В конце концов истерическая личность утрачивает свое центральное внутреннее «ядро»; остаются одни только изменчивые «наружные» проявления. За одной драмой следует другая. Не умея найти что бы то ни было «внутри» себя, личность обращает все свои поиски вовне. Основываясь на естественных влечениях, она хочет экстраординарных переживаний; вместо того чтобы просто довериться нормальным жизненным процессам, она хочет использовать последние ради таких целей, которые делают простые влечения неопределенными или даже несуществующими. С помощью излишних и преувеличенных экспрессивных проявлений личность стремится убедить себя и других в существовании какого-то в высшей степени интенсивного переживания. Во внешней действительности ее привлекает все, что может стать источником сильных стимулов: скандалы, сплетни, выдающиеся люди, любые сильнодействующие, безмерные, крайние явления в искусстве и философии. Чтобы убедить себя и других в собственной значимости, истерические личности должны играть роль, цель которой — заинтересовать собой окружающих, пусть даже ценой своего истинного призвания или хорошей репутации. Оказавшись (пусть на короткое время) за рамками всеобщего внимания или ощутив свою непричастность к чему-то существенному, они чувствуют себя несчастными. Такие ситуации сразу же заставляют их осознать собственную пустоту. Поэтому они крайне ревниво относятся ко всем тем, кто, как им кажется, переходит границу, за которой начинается сфера их деятельности или влияния. Не сумев добиться успеха, они обращают на себя внимание тем, что заболевают, выступают в роли мучеников, страдальцев. При некоторых обстоятельствах они выказывают беспощадность к самим себе, занимаются самоистязанием; они испытывают желание заболеть — но только при условии, что им удастся пожать плоды своей болезни в виде соответствующего воздействия на других людей. Чтобы повысить меру своей значимости в реальной жизни и изыскать новые способы воздействия, они прибегают ко лжи — вначале вполне осознанной, но затем превращающейся в род бессознательной деятельности; в конечном счете у них развивается вера в собственную ложь (pseudologia phantastica). Последняя проявляется в том, что личность предается самообвинениям, обвиняет других в мнимом сексуальном насилии над собой, всячески старается убедить посторонних в своей исключительности, богатстве, высоком общественном статусе и т. п. При этом больные не только обманывают других, но и впадают в самообман. Они утрачивают осознание собственной реальности; их фантазии становятся их реальностью. Впрочем, здесь следует сделать некоторые разграничения. В одних случаях лживость сказанного совершенно не осознается: «Я и не знал, что лгу». В других случаях имеет место своего рода параллельное знание: «Я лгал, но не мог поступить иначе». По мере развития этого театрального аспекта истинные, неподдельные аффективные движения постепенно сходят на нет; личность утрачивает способность к поддержанию хоть сколько-нибудь длительных и глубоких эмоциональных связей, становится абсолютно ненадежной в общении. Единственное, для чего еще остается место, — это подражательно-театральные, рассчитанные на публику «переживания», искусство которых именно у истерических личностей достигает особенно высокой степени развития.

Для знатоков понимающей психологии в природе истерических личностей нет ничего загадочного. Уже Шефтсбьюри (Shaftesbury) говорил о своего рода «поношенном» энтузиазме (second-hand enthusiasm). У Фейербаха находим описание «сентиментального чувства, которое, так сказать, принудительно щекочет нутро человека, заставляя его ощущать как нечто истинное то. что на самом деле есть всего лишь плод воображения. Находясь в таком состоянии, человек старается обмануть себя и других, представляя в качестве истинного чувства некую уродливую гримасу; в конце концов это превращается в привычку, и тогда наиболее надежный источник истины — чувство — оказывается насквозь отравленным. Обман, ложь, фальшь, коварство и их последствия — таковы семена, дающие обильные всходы в душе, привыкшей выдавать мнимые чувства за истинные. Чувства истинные очень легко подавляются чувствами фальсифицированными; вот почему сентиментальность может так хорошо уживаться не только с явной холодностью, но и с жестокостью».

2. Ипохондрики. Если человек озабочен собственным телом, это уже следует считать отклонением от нормы. Соматическая жизнь здорового человека протекает сама по себе; он о ней не задумывается и не обращает на ее ход никакого внимания. Очень часто физическое страдание бывает обусловлено не действительной соматической болезнью, а лишь психической рефлексией. Помимо случаев, обязанных своим возникновением хрупкой соматической конституции (астении) и типичным соматическим сопровождениям событий психической жизни, нам известно

множество случаев физических страданий, проистекающих из самонаблюдения и искусственно возбуждаемого волнения и неуклонно возрастающих по мере того, как тело захватывает центральное положение в жизни индивида. Самонаблюдение, напряженное ожидание, страхи выступают в качестве факторов, нарушающих нормальное функционирование соматической сферы, порождающих болевые ощущения и бессонницу. Страх перед болезнью в сочетании с желанием заболеть заставляет человека беспрерывно рефлексировать над своей соматической сферой и превращает его сознательную жизнь в жизнь с больным телом. Не будучи болен физически, такой человек в то же время не может считаться симулянтом. Он чувствует себя по-настоящему больным; он действительно ощущает изменения в своем теле и страдает так же, как любой больной человек. Такой «мнимый страдалец» (франц.: invalide imaginaire) и вправду болен в определенном, специфическом смысле, поскольку его болезнь обусловлена особенностями его личностной природы.

3. Не уверенные в себе (по Курту Шнайдеру, которому я в данном случае следую) или сверхчувствительные (по Кречмеру) личности. Устойчиво повышенная чувствительность основывается на рефлексивном осознании собственной недостаточности. Человек, лишенный уверенности в себе (обладающий повышенной чувствительностью), испытывает потрясение от любого переживания, поскольку не подвергает его адекватной переработке и не придает ему должной формы. Собственные действия кажутся ему недостаточными. Его положение среди других людей всегда представляется ему сомнительным. Действительная или всего лишь воображаемая ошибка становится поводом для самообвинений: человек ищет корень зла в себе и не находит для себя никаких извинений. Внутренне переживая одно и то же вновь и вновь, он, вовсе не пытаясь подавить или вытеснить содержание переживаний, каждый раз предается борьбе с самим собой. Вся его жизнь — это сплошное внутреннее самоуничижение, презрение к себе, обусловленное внешними переживаниями и тем, как он их толкует. Непреодолимая потребность в каком-либо внешнем подтверждении этого опустошающего душу внутреннего самоуничижения заставляет его усматривать в поведении других людей более или менее преднамеренные оскорбительные выходки. Это стремление может перерасти в бредоподобные идеи (которые, однако, не превращаются в бред в собственном смысле). При малейших признаках пренебрежения со стороны окружающих человек испытывает неизмеримые страдания и всякий раз ищет причину внутри себя. Неуверенность в себе порождает сверхкомпенсацию чувства неполноценности. В качестве моментов, маскирующих эту внутреннюю скованность, выступают ненатуральные, вымученные, как бы «прилипшие» к человеку формы его поведения в обществе, подчеркнуто аристократические манеры, демонстративные проявления самоуверенности. Внешняя взыскательность поведения служит лишь прикрытием для внутренней робости.