Человек перед лицом смерти: психоделические биографии 4 страница

политические системы, технологию, отравляющую окружающую среду, -- она

видела все как бы созидаемым ею самой. Она переносила на других то, что

подавляла в себе. Джоанна также ощутила соприкосновение с тем, что могла

обозначить, как чистое бытие, и поняла: оно не может быть постигнуто и не

нуждается в оправдании. Одновременно пришла уверенность, что ее единственная

задача -- освободить собственную энергию, а не "сидеть на ней", как было

всегда. Течение жизни символизировалось многими прекрасными образами: рыб,

травы, уносимой потоком, чудесных танцевальных сцен. Некоторые из картин

были как бы волшебными и вечными, другие -- земными. Когда это происходило,

Джоанна чувствовала животворность в области гениталий и во всем организме.

Все тело трепетало от возбуждения и восторга. Переживая эти стадии, она

свернулась калачиком, приняв удобную позу плода.

После пятичасового сеанса Джоанна решила снять повязку, сесть и

восстановить связь с окружающим миром. Она сидела на

кушетке, глубоко спокойная и расслабленная, вслушиваясь в музыку для

дзен-медитаций и разглядывая бутон розы, стоявшие на столе. Иногда она

закрывала глаза и возвращалась во внутренний мир. Ее лицо сияло, на нем было

написано выражение тихой благости, встречаемое в буддийских скульптурах. Она

наблюдала некое слияние, долгое время присутствовавшее в ее зрительном поле

и принимавшее различные формы: страдающего еврея, персидского шаха,

голодного пакистанского беженца, маленького мальчика, подглядывающего через

незатейливую деревянную изгородь. В течение долгого времени Джоанна не

испытывала ничего, кроме приятного тепла от лелеющего ее золотого сияния,

подобного трансцендентальному дождю из жидкого золота. Кисти винограда,

лежащие на столе, выглядели настолько прекрасными, что Джоанна решила взять

несколько из них домой в качестве сувенира. Вкус же виноградин был подобен

амброзии.

Во второй половине дня в процедурную комнату пришел Дик. Едва он вошел,

как они с Джоанной бросились друг к другу и оставались в объятиях около

двадцати минут. Дик ощущал невероятную энергию, исходившую от Джоанны, и

говорил, что чувствовал почти осязаемое энергетическое поле, окружавшее ее

тело. Мы оставили супругов наедине на два часа, в течение которых Джоанна

поделилась с мужем переживаниями. Одним из самых ярких воспоминаний от

сеанса был душ, который они принимали вместе с Диком. Джоанна чувствовала

необычное притяжение к его телу и внезапно открыла, как следует его

массировать. Позже мы все приняли участие в обеде. Хотя еда была из

китайского ресторанчика, торгующего, в основном, на вынос, и по качеству

весьма средней, Джоанна заявила, что никогда в жизни не пробовала ничего

более вкусного. Она не могла припомнить, чтобы еще когда-либо была столь

довольна едой или собой.

Остаток вечера супруги тихо провели вместе, лежа на кушетке и слушая

стереофоническую музыку. На Дика произвели сильное впечатление мудрость и

откровенность жены. Он был убежден, что Джоанна выражала истинные уровни

космической мудрости, закрытые для него. Его восхищали согласованность ее

рассказа, а также стихийная уверенность и авторитет, с какими жена говорила

о пережитом. Дик заключил, что пребывание с Джоанной стало для него теперь

истинным удовольствием. Она демонстрировала высокий уровень душевного

подъема, лучезарное настроение и была совершенно безмятежна. Резко усилилась

способность наслаждаться музыкой, едой, красками, а также получать

удовольствие от душа. Это было настолько заразительное переживание, что Дику

самому захотелось пройти психодели-ческий сеанс. Он решил рассмотреть

возможность участия в тренировочной программе, состоящей из ЛСД-сеансов,

которая проводилась для специалистов в нашем центре*.

Хотя Джоанна чувствовала себя очень хорошо и испытывала сонливость, в

этот вечер она долго не ложилась, а ночью несколько раз просыпалась. Ей

приснилось, что она работает в библиотеке и слышит, как кто-то кому-то

говорит: "Все, связанное с дзеном, -- чепуха!". Она улыбнулась про себя,

сознавая: дзен слишком прост, чтобы иметь для них смысл.

Чувства Джоанны, испытываемые в течение последующих дней, нашли

отражение в отчете. "На следующее утро я чувствовала себя посвежевшей,

отдохнувшей и пребывающей в гармонии с миром. Дик поставил пластинку с

Бранденбургским концертом Баха; музыка показалась мне совершенной. На улице

стояла ясная, безоблачная и прекрасная погода. Я видела то, чего никогда не

замечала, идя по дороге домой. Деревья, трава, краски, небо -- все было

чистым наслажденьем".

В течение приблизительно двух месяцев после первого сеанса ЛСД-терапии

Джоанна ощущала себя умиротворенной, воодушевленной и была настроена

оптимистично. Психоделический опыт, видимо, открыл для нее новые сферы

мистических и космических чувств. Религиозный элемент, присутствовавший в

переживаниях во время сеанса, превозмог тесные рамки традиционного

католического канона, в котором она была воспитана. Теперь Джаонна была

способна воспринимать более широкий подход, свойственный индуизму и

буддизму.

___________________________

* Важным аспектом тренировочных ЛСД-сеансов Дика был тот, в котором

рассматривалось отношение к раку и смерти. Джоанна была третьей значимой

женщиной в его жизни, погибшей от ракового заболевания: в прошлом от той же

болезни медленно скончались мать и первая жена. Дик понимал, что его

подсознательное отношение к ним варьировалось от гнева ("Вы мне так нужны, я

так завишу от вас, как же вы могли поступить подобным образом?") до чувства

вины и ответственности за их болезнь ("Я -- то, что объединяет судьбы всех

трех женщин; не являюсь ли я причиной их болезни?"). Сеансы ЛСД-терапии

оказались весьма продуктивными для разрешения этих глубоких конфликтов.

На протяжении недели после сеанса Джоанна ощущала себя настолько

переполненной энергией, что это сбивало с толку, лечащих врачей. Они видели,

насколько энергетические ресурсы пациентки не соответствуют серьезности

клинического состояния и недвусмысленно выражали удивление способностью

Джоанны самостоятельно передвигаться и водить машину. Врачи в один голос

выразили сомнение, что ей удастся провести отдых следующим летом в

Калифорнии (это уже планировалось семьей). Джоанна же была вполне уверена в

своих силах и считала, что у нее все выйдет. Развитие событий подтвердило ее

правоту: отдых, проведенный в Калифорнии, оказался очень значимым и полезным

для всей семьи.

Такой весьма положительный ход событий резко нарушился в середине

января, когда Джоанна посетила своего лечащего врача по поводу

продолжительных отрыжек и рвоты. Он обнаружил новообразование в области

селезенки, которое диагностировал, как разрастание метастазов. Джоанна

сильно расстроилась, когда врач не предложил конкретного лечения. Она

чувствовала, что доктора махнули на нее рукой. Тогда и Джоанна, и Дик твердо

решили, что необходимо провести новый сеанс психо-делической терапии.

Джоанна весьма оптимистично относилась к его возможному влиянию на

эмоциональное состояние, а также на углубление философских и духовных

прозрений. Она также лелеяла надежду, что, возможно, окажется в состоянии

управлять психосоматическим компонентом, присутствовавшим, по ее

представлениям, в этиологии раковых заболеваний. Дик был уверен, что на этот

раз он сможет гораздо адекватнее реагировать на воздействие, которое сеанс

окажет на супругу, а может быть, и на его собственное эмоциональное

состояние.

Второй сеанс ЛСД-mepanuu

Второй сеанс ЛСД-терапии состоялся в феврале 1972 года. Поскольку

полученная в первый раз доза в 300 микрограммов оказала сильное воздействие,

мы ввели Джоанне то же самое количество. Ниже следует ее отчет о

переживаниях, в котором суммированы наиболее существенные события.

"Этот сеанс был для меня суровым. Он почти во всех отношениях оказался

противоположным первому: скорее черно-белый, нежели цветной, скорее личного

характера, нежели космического,

скорее грустный, чем радостный. Вначале был короткий период, когда я

вновь ощутила себя в том же беспредельном месте или пространстве, где

чувствовала, что Вселенная находится в каждом из нас, и наша жизнь и смерть

имеют смысл. Затем переживание сузилось и приобрело более личный характер.

Смерть была предметом моего путешествия. Я пережила несколько сцен похорон,

происходящих в пышно разукрашенном или обычном церковном окружении, иногда

на кладбище, иногда внутри церковного здания, где пел многоголосный хор. В

течение нескольких часов я часто плакала. Я также задавала множество

вопросов и отвечала на них. Вопросы, однако, сводились к вечным "проклятым

вопросам", и все начинало казаться странным. Вначале я помнила свою мысль:

"Все, что уродливо, на самом деле -- прекрасно". С течением времени другие

противоположности приходили мне на ум: добро и зло, победа и поражение,

мудрость и невежество, жизнь и смерть.

Мне кажется, я вновь пережила детство, но не какие-то определенные

моменты, а просто чувствовала его тон, и довольно грустный. Во многом это

относилось к очень ранним переживаниям разочарований и лишений, недоедания и

голода. В мозгу вспыхнула мысль о возможно существующей связи между этими

переживаниями и язвой желудка, переродившейся в рак. Мне помнится ощущение

пребывания на улице под дождем, кажется, в течение долгого времени. Я

вспоминаю, как администратор прогнал меня и братьев с какого-то не то шоу,

не то циркового представления, и грустные, мы шли не очень-то понимая куда.

Скрытый намек на мое нынешнее состояние очевиден: отторжение от дальнейшего

участия в зрелище жизни и предстояние лицом к лицу с неопределенностью

смерти.

В течение, как мне казалось, долгого времени я воспринимала свою

нынешнюю семью и, как бы готовила всех к моей смерти. Там была сцена, в

которой я, наконец, после долгой самоподготовки, все им сказала. В

последовательно сменяющемся ряду эпизодов я попрощалась с детьми, мужем,

отцом, другими родственниками, а также с друзьями и знакомыми. Я проделывала

все строго индивидуально, учитывая личность и степень чувствитель-ности

каждого. Полились слезы, но затем пришло тепло и утешение. В заключение все

собрались вокруг меня, чтобы заботиться обо мне. Помню, как они расставляли

горячую и вкусную еду. Затем я провела некоторое время, прощаясь со всеми по

очереди и

понимая, что среди них были внимательные люди, которые собирались

позаботиться об остающихся. Попрощавшись с ними, я почувствовала, что

какая-то часть меня будет продолжать жить в них.

Перед концом путешествия была, доставившая мне большое удовольствие,

радостная и теплая сцена, которую я лишь наблюдала. Там были взрослые и

дети, возившиеся на улице в снегу. Я чувствовала, что это происходило где-то

далеко на севере. Все были закутаны в теплые одежды и разгорячены, несмотря

на холод и снег. Взрослые радовались детям и заботились о них. Звучал смех,

шла игра и общая атмосфера была веселой и дружелюбной. Затем, помню, я

увидела целый ряд ботинок и поняла, что детские ноги обуты, им тепло.

Вечером после сеанса я чувствовала себя в определенном смысле хорошо:

была рада видеть Дика и охотно говорила с ним, но всю остальную часть вечера

я рыдала. Я понимала, что трезво видела себя и свое положение, что теперь

лучше с ним справлюсь, но все же мне было очень грустно. Я также ощущала

некую незавершенность. Мне казалось, что, возможно, я могла бы

пропутешествовать еще несколько часов, и тогда, быть может, перешла бы от

горечи к радости".

Второй сеанс оказался очень благотворным для Джоанны. Она примирилась

со своим положением и решила провести оставшиеся дни в духовном поиске.

После отдыха вместе с семьей на западном побережье, она решила распрощаться

с мужем и детьми. Джоанна считала, что эта разлука спасет их от тяжелой

необходимости видеть прогрессирующее ухудшение состояния и позволит

запомнить ее полной сил и энергии. В Калифорнии Джоанна находилась в тесном

контакте с отцом, который сам интересовался духовным развитием: он ввел ее в

группу, изучающую веданту.

Летом Джоанна захотела пройти еще одно ЛСД-переживание. Она написала

нам, спрашивая о возможности организации третьего сеанса в Калифорнии. Мы

рекомендовали доктора Сиднея Коэна, обладавшего обширным опытом в области

психодели-ческой терапии больных раковыми заболеваниями. Ниже следует отчет

Джоанны о третьем сеансе ЛСД, проведенном под наблюдением д-ра Коэна. Доза

была 400 микрограммов.

Третий сеанс ЛСД-mepanuu

"Моей первой реакцией после начала действия препарата было ощущение все

большего и большего холода. Казалось, как ни укрывайся, ничто не ослабит

этот пронизывающий до самых костей колкий, неослабевающий холод. Позже

трудно было поверить, что на меня пришлось навалить такую гору теплых одеял,

так как в то время казалось: ничто не в состоянии осилить холод. Я попросила

горячего чаю, который посасывала через соломинку.

Затем в какой-то момент я погрузилась в очень яркое переживание, все

еще продолжая держать чашку с горячим чаем. Чашка превратилась во Вселенную,

и все было абсолютно четким и реальным. Зеленовато-коричневый цвет чая

растворился в закручивающемся водовороте. Не осталось никаких вопросов.

Жизнь, смерть, смысл -- все было здесь. Я всегда была здесь, все мы были

здесь. Все было единым. Страх не существовал. Смерть, жизнь -- все одно и то

же. Свивающаяся кольцеобразность всего. Главное сильное желание -- постичь

мир, находящийся во всем. В слезе, скользящей по моей щеке, в чашке -- во

всем! Что за гармония, -- думала я, -- таится за видимым хаосом. Мне не

хотелось потерять видение, и я мечтала разделить со всеми это знание. Тогда

не сможет больше существовать разлад. Я чувствовала, что д-р Коэн сознает

это вместе со мной. Затем вошел отец, и я попыталась поделиться с ним, чем

могла из только что испытанного яркого переживания, стараясь выразить

невыразимое. Что не существует страха и нечего бояться. Мы всегда находимся

там, куда направляемся. Достаточно просто быть. Нет нужды беспокоиться,

задавать вопросы, искать причины. Просто -- быть. Я сказала ему о важности

всех нас для поддержания движения в повседневном мире.

Я выпила горячий бульон и чай, стремясь к питанию и теплу. После

перерыва вновь ушла в себя. На этот раз воспринимала унылые и грустные сцены

из очень раннего периода жизни, с которыми уже была знакома по предыдущим

сеансам. Картины приняли форму маленьких скелетоподобных существ, парящих в

пустоте, ищущих, но не находящих пищи. Пустота -- но не свершение. Тощие

птицы в поисках еды в пустом гнезде. Какое-то ощущение себя и братьев

одинокими, ищущими и не имеющими куда приткнуться.

В какой-то момент я погрузилась в грусть. Грусть как основную тему,

тянущуюся из раннего детства через всю мою жизнь. Я осознала нарастающее

усилие скрыть ее, проявить то, что людям, видимо, хотелось видеть во мне

("улыбайся", "выгляди живой", "перестань грезить").

Позднее, в ходе этого же сеанса, у меня возникло чувство, что некоторые

избраны ощущать печаль, присущую миру. Если я одна из них, что ж, прекрасно.

Я думала о всех детях, тянущихся к матерям, которых нет. Думала об

остановках Христа на крестном пути и почувствовала Его страдания или, быть

может, ту печаль, которую Ему пришлось испытать. Я поняла, что карма других

людей -- ощущать довольство, или силу, или красоту -- что угодно. Почему бы

радостно не принять печаль?

В другой момент я лежала на подушках, на мне было много шерстяных

кашне, и было тепло, уютно. Я хотела быть рожденной не как личность, а,

может, как радуга, яркая, красная, желтая, мягкая, прекрасная... Днем в

какой-то момент я почувствовала центральное положение своего желудка. Мне

явилось множество картин, где люди наслаждались едой, вспомнилась моя

предшествующая тяга к чаю и бульону, и всегда, всегда что-то поступает ко

мне в желудок... Я поняла, что сознаю это в своей повседневной жизни,

постоянно стремясь как бы получить грудь, то есть заменяющую ее ложку,

соломинку, сигарету. И никогда не считаю, что полученного достаточно.

Я осознала, что вновь стала ребенком: зависимым, но зато обладающим

матерью (второй женой отца), заботящейся обо мне, которой хочется и нравится

заботиться обо мне. Мне доставляло удовольствие получать то, чего я была

лишена в детстве. Я переживала мгновенья радости от запаха и ощущенья

плодов: прекрасного манго, груши, персика, винограда. Глядя на них, я видела

движение клеток. Гораздо позже начала наслаждаться бутоном розы:

бархатистым, благоухающим и прекрасным.

К концу дня я неожиданно поняла, что нашла способ узаконить свою

вековечную грусть: для этого просто нужно стать смертельно больной. Ирония

заключалась в том, что я обрадовалась и ощутила облегчение от такого

открытия. Мне хотелось проникнуть в источник моей грусти. Я видела, что с

самого начала матери нечего было дать мне; что на деле она ждала, чтобы я

дала что-то ей. У меня действительно было больше чего дать ей, чем у нее --

мне, но я ощутила это, как тяжкую ношу.

Я долго беседовала с отцом о печали, не понимая, что плохого в ней и

почему она так нелюбима людьми. Я писала ему, как много растратила энергии,

притворяясь довольной и счастливой или улыбаясь. Я говорила о красе печали:

сладкая печаль, печальная сладость. О разрешении -- и себе, и другим - быть

печальными, когда та приходит. Печаль, возможно, не так популярна, как

радость, непосредственность или веселье. Играя в них, я растратила огромную

энергию. Теперь же я -- просто есть: не есть то или это, но просто есть.

Иногда это грустно, часто покойно, иногда чувствуешь гнев или раздражение,

иногда - большое тепло и радость. Я теперь не грущу о том, что мне придется

умереть. У меня гораздо больше приятных ощущений, нежели когда-либо раньше.

Все тягостные надобности быть кем-то другим сняты. Я чувствую себя свободной

от фальши и притворства. Мою жизнь пронизывают различные духовные

переживания".

Член нашей группы, посетивший Джоанну в Калифорнии незадолго до ее

смерти, привез волнующее описание ее повседневной жизни в оставшиеся дни.

Она сохраняла интерес к духовному поиску и проводила несколько часов в день

в медитации. Несмотря на быстро ухудшающееся физическое состояние, она,

по-видимому, пребывала в душевном равновесии и хорошем расположении духа.

Весьма примечательной была ее решимость не упустить ни малейшей возможности

полноценно воспринимать мир до тех пор, пока это возможно. Джоанна

настаивала, чтобы ей подавали ту же еду, что и другим, хотя к этому времени

проходимость желудка была полностью блокирована, и она не могла ничего

глотать. Джоанна медленно жевала еду, смаковала ее, а затем сплевывала в

ведро. В последний вечер жизни она была полностью поглощена созерцанием

заходящего солнца. "Какой великолепный закат", -- были последние перед

уходом в спальню слова. Той ночью она тихо скончалась во сне.

После смерти Джоанны ее родные и близкие, живущие на восточном

побережье, получили приглашение присутствовать на поминках; приглашения,

которые она еще при жизни написала каждому лично. Когда в назначенное время

все собрались, то были поражены, услышав обращенный к ним с магнитофонной

ленты голос Джоанны. Это было нечто больше, чем необычное и волнующее

прощание. Как рассказывают участники, содержание и тон речи оказали мощное

умиротворяющее действие на тех, кто с чувством глубокого горя пришел сюда.