Пределы варьирования языковых средств в различных переводах

О характере и направлении возможных искажений текста в обновляемом его переводе можно судить, сравнивая различ­ные переводы. Для сопоставлений мы избрали типичные и вполне надежные в профессиональном исполнении перера­ботки текста; все они опубликованы и доступны для сравнения. На основе сплошной выборки разночтений представим филологический анализ их сравнительных достоинств, с тем, чтобы определить качественный уровень сравниваемых пере­водов и на их примере обсудить общие проблемы такого перевода вообще. В дальнейшем изложении используем цер­ковнославянский текст Нового Завета (Ц), Русскую Библию 1876 г. (С) и переработку ее в параллельном английскому тексту варианте (Новый Завет и Псалтирь. La Harba 1990 — (А) в сравнении с новыми переводами о. Л. Лутковского (М., 1991)— (Л) и переводом, помещенном в издании "Слово жизни" (М., 1991) — (Ж). Сопоставим по этим переводам текст молитвы Отче наш (Мф 6, 9—13); славянский текст дается в упрощенном написании.

Ц

Отче наш, иже еси на нбсехъ,

Да святится имя Твое,

Да приидетъ Црствие Твое,

Да будет воля твоя,

яко на нбси и на земли.

Хлебъ нашъ насущный

Даждь намъ днесь,

И остави намъ долги наша,

Яко и мы оставляем

должникомъ нашимъ,

И не введи насъ въ напасть,

Но избави насъ отъ лукавого,

Яко Твое есть Црствие

и сила и слава

Во веки. Аминь.

Л

Отец наш небесный!

Да прославится имя Твое!

Да наступит Царство Твое!

Да свершится воля Твоя

Как на небе, так и на земле!

Подай же нам ныне

хлеб наш насущный

И прости нам прегрешения наши

Как и мы прощаем тем,

кто согрешил перед нами,

И удержи нас от искушения,

и от лукавого нас защити,

Ибо Твое и Царство,

и сила, и слава

Во веки. Аминь.

Отче наш, сущий на небесах!

Да святится имя Твое;

Да приидет Царствие Твое;

Да будет воля Твоя

И на земле, как на небе;

Хлеб наш насущный

Дай нам на сей день;

И прости нам долги наши,

Как и мы прощаем

должникам нашим;

И не введи нас в искушение,

Но избавь нас от лукавого;

Ибо Твое есть Царство

и сила и слава

Во веки. Аминь.

Ж

Наш Небесный Отец,

Пусть прославится имя Твое!

Пусть наступит Царство Твое

И совершится воля Твоя

Как на небе, так и на земле.

Дай нам сегодня хлеб на пропитание.

Прости нам долги наши,

Как и мы прощаем

Должникам нашим.

Удержи нас от искушений

И избавь нас от зла,

Тебе принадлежит Царство,

сила и слава вовеки. Аминь.



По сравнению с Ц утрачивается специфическая форма обращения, архаическая, а потому и высокая по стилю, хотя вполне понятная (Отче!), теперь обращение по форме совпа­дает с утверждением подлежащего (Отец). Сжимается упру­гая динамика предикативных конструкций, как бы усили­вавших смысл имен, наполнявших их дополнительным зна­чением: иже ecu на нбсехъ Ц упрощается в причастный оборот сущий на небеси С и переводит причастие в определе­ние как нечто известное который на небесах А, затем Отец наш небесный Л и, наконец, с полной утратой предикатив­ности в новом сочетании Наш небесный Отец Ж.

Попутно искажается смысл некоторых членов молитвы, ср., напр., даждъ намъ днесь — дай нам на сей день (и на весь день!) — дай нам сегодня А — подай же нам ныне Л и совершенно огрубленная форма в Ж.; ср. также прегрешения вм. долги, избавь нас от зла и пр. Увеличение новых грам­матических форм делает текст в целом более ясным для современного читателя, но при этом устраняет налет архаи­ческой торжественности, ср. повелительные формы с пусть вм. да, подай! подай вм.даждъ и даже дай! (просьба о подая­нии вместо призыва о помощи). Словообразовательные разноч­тения также нарушают смысл высказывания: Царствие — это синкретизм значения (царство и царствование одновременно), тогда как слово царство вполне однозначно и весьма секуля­ризовано.

Все изменения в символическом прочтении молитвы можно оценить с точки зрения патристики или хотя бы в свете философского толкования, данного молитве В. С. Соло­вьевым (Собр. соч., т. III, с. 285—303). "Хлеб насущный" — не хлеб для пропитания; символика формулы глубока: это и

всякая пища, в том числе и духовная, и "сверхсуществующая" сила, постоянно подпитывающая нашу ду­ховную жизнь на земле; ср. также семантическое развитие сочетания "насущный хлеб" в статье М. Ф. Мурья-нова (В. Я. 1980, 1). Днесь — не ныне, не сегодня и не только на сей день, но "в каждое данное время" (Соловьев, с. 289); напасть в славянском тексте Ц имеет более широкое значе­ние, чем просто искушение, о котором говорят все переводы начиная с С, ср. eis peirasmon в искушение, в испытание, "но когда такие недобрые стремления нападают на нас, то мы должны признать это за напасть" (Соловьев, с. 300). Нерас­члененность субъективного переживания, т. е. искушение, и неотвратимость давления извне (напасть) лучше всего пере­дать вторым словом, которое уже более отчетливо передает причину "огреховления под сению благодати" и пути его устранения.

В новых переводах изменяется самый ритм, к которому переводчики столь невнимательны. Между тем соблюдение ритмических особенностей молитвы необходимо даже для смысловых соединений текста. Не случайно границы членов молитвы обозначены неопределенно в Ц, а в других переводах подвержены большой вариативности. "И не введи нас в напасть, НО избави нас от лукавого" ЦСА — "И удержи нас от искушения, И от лукавого нас защити" или "...избавь нас от зла" без союза в Л и Ж. Различный смысл получают обобщающие союзы ЯКО в Ц, ИБО в С и Л при полном отсутствии такового в Ж. Помимо того, что эти союзы рит­мически необходимы, неопределенность их синкретического значения увязывает заключительные слова молитвы со всем ее содержанием, являясь как обобщение.

Так мы устанавливаем, помимо стилистических, связан­ные с ними смысловые, ритмические, композиционные и структурные нарушения в тексте, который является тради­ционным как раз в своем воспроизведении.

4. Требования к образцовому переводу Писания

Стилистически выверенный текст должен соответствовать требованиям: точности, т. е. адекватности оригиналу, яснос­ти изложения и красоты слога; в понятие красоты слога входит ритмическая согласованность формальных отрезков текста, т. е. формул и синтагм, из которых текст состоит, синтаксическое их единство, выдержанное в синтаксической перспективе высказывания, в том числе и в порядке слов, в гармонии употребления глагольных форм, в разнообразии синонимических выражений и в согласованности союзов и союзных слов.

Словоупотребление должно быть выдержано в высоком стиле, но без явных семантических и стилистических арха­измов, которые нарушали бы смысловое единство высказы­вания. Напр., Мф 25,5: коснующу же жениху Ц — и как жених замедлил С — а пока жених медлил А — но жених запаздывал Л — жених задерживался Ж — архаическая конструкция "дательного самостоятельного" в Ц (точно соот­ветствующая особой форме согласования в греческом ориги­нале) усиливает неясность глагольной основы (глагол кос­неть теперь изменил свое значение), но и новые переводы этого текста переводят изложения с символического плана в бытовой описательный, что и подчеркивается употреблением расхожих выражений, ср. "поезд запаздывал", "начальство задерживается" и пр. Все переводы совместно дают типичное распределение глагольных синонимов по трем стилям: арха­ически высокий в Ц, средний в С и А и низкий в Л и Ж, который уже совершенно снимает символический подтекст и тем самым разрушает смысл притчи. Значение глагола медлити соответ­ствовало древнеслав. коснеть и греч. медлить (в движении), оставаться в неподвижности. Символический подтекст славянского перевода создавался как раз с помо­щью глагола коснети, который одновременно обозначал и длительное пребывание в неподвижности, и выжидатель­ность со стороны субъекта действия (в данном случае жени­ха). Двусторонний процесс описывался как бы со стороны, что и передавалось неопределенностью всего высказыва­ния; этот подтекст был снят уже в употреблении глагола медлить, который не содержит второго значения ожидать, т. е. является уже простым переводом одного из значений символа с помощью гиперонима. Переключение на современ­ные формы выражения той же мысли в Л и Ж вообще исключает символический подтекст, поскольку это — слова родового гиперонимического содержания.

Аналогичных примеров можно привести множество. Они отражают общую тенденцию современных переводчиков до­нести до читателя прямой смысл притчи. Укажем несколько случаев, не вдаваясь в подробности комментария (здесь и ниже обозначаем только главу и стих Ев. от Матфея; примеры из других текстов опускаем, поскольку все они в принципе однообразны).

(10.8) туне приясте туне дадите Ц — даром получили, даром давайте С, А — и отдавайте Л — вы получили даром, даром и давайте Ж (в последнем случае нарушен ритм). Туне — и даром, и без причины, т. е., что семанти­чески усложняет все высказывание в целом: дается ведь не просто безвозмездно, но еще и без всяких на то оснований; употребление наречия даром снимает второй смысл и тем самым устраняет символический подтекст.

Таким образом, все переработки текста снимают присущее первоначальному славянскому переводу символическое пред­ставление об описываемом. Уходит некий подтекст, легко осознаваемый в эпоху первых переводов благодаря семанти­ческому синкретизму славянского слова, легко соотносимого со словом греческого языка. Такое слово одновременно содер­жало в себе несколько, иногда прямо противоположных значений (энантиосемичность древнего слова). В современном переводе того же текста контекстный символизм слов утра­чен, поскольку основным элементом современного литера­турного языка, которым при этом пользуются, является уже не символ, а гипероним однозначно родового значения. Ги­пероним помогает построению логически четких и доказа­тельных высказываний метонимического типа (щенок — это молодой пес: пес есть гипероним по отношению к слову щенок, но одновременно это и суждение по видо-родовому признаку). С помощью же символа возможно было образное повествование о событиях, как бы воссоздаваемых при каж­дом новом воспроизведении текста. Необходимо было бы сохранить это свойство вечного текста, который должен восприниматься каждый раз — как бы в первый раз. Однако в противоположности между символическим и общеродовым понятийным значением слова (последнее называют также "идентифицирующим значением" слова) и воспринимает се­годня читатель насыщенный символами текст Писания. Переводя его на современный язык, мы неизбежно затемняем символику Писания, что вызывает необходимость в толкова­ниях и комментариях, но зато представляем его логически ясным и вполне понятным — как понятна газетная инфор­мация о текущих событиях дня.

Так возникает внутреннее противоречие между содержа­тельным смыслом символического текста, включающим в свою структуру также и стилистические параметры, и возникающей со временем необходимостью приблизить этот текст к пониманию современного читателя. По-видимому, проти­воречие это может быть преодолено лишь на стилистическом уровне, поскольку и логическая точность описания, требую­щая термина-гиперонима, и загадочная красота символа оди­наково проявляют себя в столкновениях стилей или в их гармонии.

Основная задача, стоящая перед нами, определяется ска­занным: до каких пределов мы можем распространить пони­мание высокого стиля, единственного стиля, с помощью которого следует делать новые переводы Писания. Есть ли это действительно высокий стиль литературного языка — или же перед нами совершенно другой — церковнославян­ский — язык?

В решении этого вопроса могло бы помочь понимание характера самих переводов. Например, относительно Ж не всегда ясно, перевод ли это или парафраз, но, может быть, и переложение традиционных переводов, как бы современное толкование их? В Ж часто слишком распространенные фразы, дотошно перечисляющие все семантические признаки слова в исходном тексте, в аналитичности дискурса как бы подводят читателя к смысловому многообразию оригинала. Прием понятен: если нет возможности с помощью современ­ного слова создать емкий символ, остается перечисление некоторой суммы однозначных терминов. Несколько приме­ров покажут эту особенность Ж или Л.

(10.10) Ибо трудящийся достоин пропитания САЖ — потому что работник сам добудет пропитание себе Л.

(16.3) Различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете судить С — небесные явления умеете распозна­вать... Л — вы умеете определять погоду по признакам на небе, а истолковать признаки времени не можете Ж.

(25.19) По мнозе же времени прииде господин раб тех и стязася съ ними о словеси Ц — по долгом времени приходит господин рабов тех и требует у них отчета С (и А: и сводит с ними счет) — прошло много времени, и вот хозяин этих слуг вернулся и потребовал у них отчета о порученных им деньгах Ж.

Устойчивые сочетания, в наше время уже идиоматичные, при всех переработках текста в общем сохраняют свою пер­воначальную форму, поскольку с самого начала символичес­кое значение ключевого слова тут незаметно переходило в гиперонимию, а синтаксическая конструкция в целом осталась неизменной. Тем не менее и в устойчивых оборотах, ставших знаком христианской культуры на русском языке, пытаются произвести некоторые изменения, упрощающие смысл афоризмов.

(26.41) Дух бодр, плоть же немощна Ц С А и Л (А плоть) — Дух бодр, НО тело слабо Ж.

(10.34) Не мир пришел я принести, но меч ЦСАЛ — чтобы принести... Ж.

(13.9) Имеющий уши да слышит А — кто имеет уши слышать, да слышит СЛ — слушайте, если у вас есть уши Ж (в других местах варианты: слушайте, у кого есть уши 13. 43 и пр.).

Наши рекомендации