Чем женщины, и маленькие дочки

если самореализация матери исключительно в мате­ринской функции затянулась и по истечении нескольких месяцев все еще не завершилась естественным образом, вполне возможно, она перетечет и в следующий пери­од жизни ребенка в виде ее полного сосредоточения на маленькой дочке. Подобную семейную ситуацию мож­но обнаружить в художественных произведениях среди второстепенных, но почти никогда среди основных сю­жетных линий. Исключением служит фильм «Беллиссима», снятый в 1951 году режиссером Лукино Висконти, (в русском прокате "Самая красивая"), полностью пос­вященный материнскому использованию дочери с це­лью самореализации «матерью в большей степени, чем женщиной».

«Самая красивая»

Действие фильма происходит в бедных кварталах послевоенного Рима. Снятый в манере «неореализма», фильм рассказывает, как мать (которую сыграла Анна Маньяни) проецирует собственные нереализованные лее-

лания общественного признания, славы и всеобщего вос­хищения на дочь, которую она страстно желает сделать кинозвездой. С того мгновения, как женщина узнает о проведении конкурса среди девочек - претенденток на роль в ленте, снимаемой кинокомпанией «Синеситта», мать тратит почти все свои скудные средства простой санитарки, добываемые нелегким трудом в больнице, на осуществление своей мечты. Маддалена старается воплотить в малышке Марии, девочке лет пяти-шести, созданный в своем воображении образ будущей де­вочки-звезды.

В работе над звездным имиджем участвуют: парик­махер, учитель танцев, преподаватель риторики, костю­мер, фотограф, - их мастерство призвано гарантировать успех. Их услуги должны быть оплачены, также, как и посредничество служащего студии, которому мать дове­рила важное поручение - преподнести супругам прини­мающих важные решение персон (режиссера, продю­сера, главного оператора) приготовленные ею подарки. Эти подношения, по ее мнению, помогут выгодно выде­лить ее малышку из длинной очереди многочисленных конкуренток.

Ходатай, разумеется, оказывается законченным не­годяем, а мать до последнего мгновения слишком до­верчивой. Б любом случае, кинопроба девочки, пара­лизованной робостью, подавленной то неоправданной строгостью, то нелепым сюсюканьем взрослых (распо­рядителей конкурса, помощника режиссера и проч.) и потому имеющей вид умственно недоразвитой, пред­ставляет ребенка в крайне невыгодном и унизительном виде. В результате во время просмотра кинопроб вся группа во главе с режиссером разражается безудерж­ным хохотом: тем более оскорбительным, что при этом присутствуют мать и дочь, украдкой пробравшиеся в проекционную будку. Безумный смех не смолкает на всем протяжении патетической сцены, которая стано-

вится жестоким испытанием реальностью для матери, наблюдающей, как на экране с идиотским видом ревмя ревет ее маленькая дочь, и слушающей гомерический хохот всех участников киногруппы в зале. Содержание этой «волшебной сказки» и мораль окончательно про­ясняются в самом финале фильма, когда рекрутеры парадоксальным образом меняют свое мнение о Марии на кардинально противоположное и приходят к Маддалене, чтобы преподнести ей вожделенный контракт. Слишком поздно: мечта рухнула, мир кино потерял свой сказочный ореол, мать - свои иллюзии, а девоч­ка - исключительность звездной судьбы. Маддалена не подпишет контракт и предпочтет теперь нормальность своей скромной семейной жизни. Примирившись с от­цом девочки, она, наконец, освобождает дочь от необ­ходимости реализовывать судьбу, о которой она, веро­ятно, когда-то мечтала для самой себя, но вынуждена была отказаться от своей мечты.

Отчуждениеотца

На втором плане, в тени основной интриги фильма проступают истинные семейные связи, которые ее под­спудно поддерживают. Вся без остатка преданная своей дочери, а через свою дочь самой себе и собственным мечтам о величии, Маддалена, безусловно, «мать в большей степени, чем женщина». Каксупруга она асексуальна, она забросила собственного мужа, игно­рирует также и заигрывания другого мужчины. В то же время, по милости матери, девочка все время попадает в различные ситуации, которые все без исключения со­вершенно противоестественны для ребенка ее возраста. Вполне понятно, что Мария занимает то место, кото­рое хотела бы занять ее мать. В парикмахерской, когда мать смотрит на идеальную прическу девочки — вечный символ женственности, — она «смотрится в зеркало» и

видит в дочери саму себя: «Подберите-ка сзади, чтобы было как у твоей матери, какая ты красивая, какая ты красивая!». Девочка занимает еще и место мужа, что исключает нормальные взаимоотношения дочери с от­цом. Почти все время он находится на заднем плане, не принимает никакого участия в авантюре с киностудией, к которой невольно оказывается в оппозиции, впрочем, оставаясь все тем же посторонним. Это даже и место потенциального любовника: «Это с ней ты проводишь время вечерами?», — спрашивает разъяренный супруг у своей жены, когда она с дочерью возвращается домой поздно вечером.

Как уже говорилось, места для отца возле дочери просто не существует, так как мать полностью оккупиро­вала все пространство вокруг девочки. Однажды он пы­тается вновь завязать контакт с дочерью, но безуспешно: начинается спор, в результате которого он оказывается побежденным матерью и ретируется. Пространство сно­ва свободно для «любовного тет-а-тет» матери и дочери. Мать, изо всех сил стремящаяся сделать из своей дочери актрису, звезду и героиню фильма, конечно же, сама яв­ляется единственно настоящей актрисой, звездой и герои­ней фильма, который рассказывает нам эту историю. А девочка — всего лишь пассивная игрушка нарциссического злоупотребления, беззащитный объект всепоглощаю­щей, одержимой материнской любви. Обладая ложными представлениями о материнской добродетели, покинутая превратившимся в постороннего мужем, Маддалена не способна бессовестно использовать собственного ребен­ка, чтобы удовлетворить свои притязания на успех, славу и всеобщее обожание именно потому, что ей не удалось реализоваться в личной жизни как женщине.

Вот мрачная истина, кроющаяся за декларируемой идеальной материнской преданностью своим детям. Она проявляется иногда как фантом, порожденный во­ображением: «за криком любви женщин, одержимых

материнскими чувствами («Невозможно слишком лю­бить детей!»), пробивается воинственный клич женщин, жаждущих обрести объект обожания, объект для пол­ного сращения в любви, для бесконечного заманивания, беспредельного обладания и взаимопоглощения. С другой стороны, такое полное сплавление воедино или вбирание в себя не приемлет мужчин, так как они по определению слишком «другие», неудовлетворительно малоподдающиеся и слишком восприимчивые к злоупотреблениям любовной властью. Дети, напротив, - замечательные объекты: пассивные, полностью зависимые от матери, по крайней мере, в течение определенного времени. Девочки подходят в данном случае даже больше, чем мальчики, так как «захватничество» может подкрепляться нарциссической проекцией матери на кого-то, слишком похо­жего на нее саму, только если отличия не превышают той необходимой меры, в которой они соответствуют неудов­летворенным или вытесненным устремлениям.*