Мотив как объяснительное понятие

«Мотив» — это не понятие, которое нечто описывает, но понятие, призванное не­что объяснить. После того как мы обсудили парадокс последовательности и озна­комились с тремя измерениями — согласованности, последовательности и специ­фичности, — от которых зависит, в какой мере поведение будет объясняться инди-

видуальными или ситуационными факторами, понятие мотива можно объяснить довольно быстро.

Чтобы объяснить последовательность индивидуального поведения, которая определяется, с одной стороны, как согласованность поведения в разных ситуациях и при повторении этих ситуаций во времени, а с другой — как устойчивое различие поведения разных людей в одних и тех же ситуациях, людям приписывают разную степень выраженности одних и тех же мотивов. При этом мотивы рассматривают­ся как устойчивые во времени диспозиции. Каждый отдельный мотив охватывает определенный содержательный класс целей действия (желаемых последствий сво­его действия).

В настоящее время мотивы определяют как такие содержательные классы це­лей действия, которые существуют в форме устойчивых и относительно постоян­ных ценностных диспозиций. Это ценностные диспозиции «высшего» порядка; иными словами, они не играют решающей роли в поддержании функционирова­ния организма, они не врождены и развиваются только в процессе онтогенеза, за­висят от социализации и, следовательно, от социальных норм той среды, в которой воспитывается ребенок. Таким образом, под понятие мотива подпадают не все классы эквивалентности целей действия. В понятие мотива не входят те из них, которые, как физиологически обусловленные потребности в утолении голода, жаж­ды, потребность в сне, выделении и т. д., хотя и подвержены воздействию социа­лизации, однако врождены и необходимы для поддержания оптимального функ­ционирования организма. Их интенсивность подвержена циклическим колебани­ям и возрастает в зависимости от длительности периода воздержания. Классы эквивалентности потребностей, включая сексуальность, занимающую сложное промежуточное положение между потребностями и мотивами, не рассматривают­ся в этой книге из-за ограниченности ее объема.

Вопрос о том, какое количество мотивов следует выделять как различимые со­держательные классы в практически необозримом множестве целей человеческих действий, является до сих пор спорным. Говоря точнее, этот вопрос представляет­ся до конца неразрешимым, допускающим лишь эвристические ответы, оказываю­щиеся более или менее целесообразными для эмпирических исследований. Так, оказалось целесообразным определять мотивы на возможно более высоком уров­не абстракции, как содержательные классы целей действия, однако обладающие при этом явно различимыми особенностями. В частности, мотив достижения связыва­ется с содержательным классом всех целей действий, успешность которых оце­нивается субъектом относительно некоторой меры совершенства. В этом смысле Мак-Клелланд, Аткинсон, Кларк и Лоуэлл (McClelland, Atkinson, Clark, Lowell, 1953) первоначально определили мотив достижения как «озабоченность стандартом со­вершенства».

Естественно, что столь абстрактно определяемый мотив может находить свое конкретное проявление в бесконечном многообразии действий и связанных с ними Целей. Эти проявления подвержены различным типам изменений, в частности историческим, возрастным и связанным с переходом из одной сферы жизни в дру­гую. Мотив достижения с точки зрения любого конкретного человека всегда охва­тывает лишь небольшую часть этого многообразия. Эта часть представляет собой

свойственный данному человеку класс эквивалентности целей, внутри которого он демонстрирует определенную последовательность поведения, направленного на

достижение.

Для большинства людей мотив достижения соотносится с определенной частью их профессиональной деятельности, для некоторых — еще и с теми видами деятель­ности, которыми они занимаются в свободное время. Однако эти различия содер­жательных областей и широты их охвата — не единственное, чем отличается инди­видуальная форма мотива достижения одного индивида от мотивов достижения других людей. Понятие мотива объединяет и прочие параметры индивидуальных различий. К ним относятся, в частности, уровень притязаний, на который ориен­тирован человек, а также установка на достижение успеха либо на избегание не­удачи.

Таким образом, определенному мотиву соответствует целое множество отдель­ных параметров. Однако мотив всегда остается так называемым «гипотетическим конструктом», т. е. чем-то мыслимым, а не наблюдаемым непосредственно. Оправ­данием рассмотрения какого-либо гипотетического конструкта служит только его ценность при объяснении и интерпретации эмпирических данных. Между данны­ми, относящимися к поведению и к переживанию, в соответствии с теорией уста­навливаются взаимосвязи, образующие так называемую «помологическую сеть* отношений (Cronbach, Meehl, 1955). Чем лучше удается это сделать, тем больше оправдано введение понятия мотива в качестве гипотетического конструкта (ср.: Funder, 1983). Не было бы особой пользы, если бы мы объясняли действие челове­ка с явно выраженной направленностью на достижение наличием сильного «мо­тива достижения». Мы получили бы «порочный круг», т. е. использовали бы лишь другое слово для обозначения того же самого явления. Независимо от того, что нам предстоит объяснить с помощью гипотетического конструкта, мы должны предва­рительно посредством определенных индикаторов выявить индивидуальные раз­личия в выраженности этого конструкта. Для этого, как мы увидим впоследствии, должны быть разработаны специальные методики измерения мотива. С другой стороны, измеренные таким образом различия мотива должны также позволять предсказывать различия в поведении и его результатах. И лишь доказанная в рам­ках некоторой номологической сети взаимосвязь между индикаторами диспозиций (измерение «мотива») и последующими признаками поведения в определенных условиях ситуации делает правомерным понимание мотива как гипотетического конструкта и введение его в качестве опосредующего фактора в высказывания типа «если... то...».

Мотивация

Слово «мотивация» выступает в психологии в качестве обобщающего обозначения многочисленных процессов и явлений, суть которых сводится к тому, что живое существо выбирает свое поведение, исходя из его ожидаемых последствий, и управ­ляет им в аспекте его направления и затрат энергии. Наблюдаемая целенаправлен­ность поведения, начало и завершение более крупных фрагментов поведения, его возобновление после прерывания, переход к какому-то новому фрагменту поведе-

ния, конфликт между различными целями и его разрешение — все это относится к проблемной области, называемой «мотивация».

Поэтому понятие мотивации оказывается мало пригодным для того, чтобы ис­пользовать его в качестве гипотетического конструкта. В этой главе мы сузим это понятие таким образом, чтобы оно охватывало процессы, находящиеся в центре современных исследований мотивации. Я имею в виду в первую очередь порожда­емые данной (или специально смоделированной) ситуацией процессы предвос­хищения желаемых или пугающих значимых последствий своего действия и ве­роятностей достижения с помощью действия намеченных результатов, а также ожидаемого инструментального значения результатов действия для наступления соответствующих последствий. Процессы, которые связывают друг с другом раз­личные аспекты привлекательности и ожидания, также относятся к мотивации. Трансформированные значения привлекательности и ожидания являются исход­ными данными для моделей ожидаемой ценности, многочисленные разновидности которых направлены на предсказание исхода процессов мотивации или принятия решения (ср.: Feather, 1982; Kuhl. 1982).

Таким образом, процессы мотивации охватывают то, что мы рассматривали в контексте взаимодействия личности и ситуации. Наряду с побудительными аспек­тами ситуации, раскрывающимися через восприятие возможностей достижения определенных целей, на привлекательность предвосхищаемых последствий дей­ствия оказывают влияние и актуализируемые этой ситуацией мотивы. Они также определяют широту классов эквивалентности ситуаций и способов действия. Пони­маемый таким образом процесс мотивации представляет собой подготовительную стадию действия. Его можно представить как содержащий эмоциональные компо­ненты процесс когнитивной обработки, более или менее сильно подталкивающий к определенному итогу. Как правило, этот процесс доводится лишь до определенной степени ясности, в отношении которой люди сильно отличаются друг от друга. Од­нако, в любом случае, после достижения определенной степени ясности ценность дальнейшего поиска и переработки информации, как и во всех процессах проясне­ния проблем и принятия решений, резко снижается. С другой стороны, здесь при­сутствует нечто похожее на «стремление к завершению», т. е. нарастающее со време­нем стремление довести процесс мотивации до некоторого итога (см. главу 6). Этот итог получил название результирующей мотивационной тенденции.

Если, как в случае принятия решения, речь идет о нескольких альтернативных возможностях действия, то в действии реализуется лишь наиболее сильная ре­зультирующая мотивационнаятенденция. В течение длительного времени уче­ные очень просто представляли себе переход от результирующей мотивационной тенденции к действию; они исходили из того, что поток поведения образован непре­рывной цепью отдельных эпизодов и вначале всегда возникает одна мотивацион­ная тенденция, которая затем через действие приводит к достижению цели, после чего появляется следующая мотивационная тенденция и т. д. В действительно­сти же всегда имеются еще инеосуществленные мотивационные тенденции, по­скольку для их осуществления пока не представилось возможности; кроме того, суще­ствуют также прерванные инезавершенные мотивационные тенденции. Во всех этих случаях сами тенденции продолжают существовать. Они сохраняются до тех пор,

пока не реализуются и не достигнут своей цели. Поэтому в нормальной ситуации несколько мотивационныхтенденций всегда существуют одновременно друг с дру­гом; при этом, как правило, лишь одна из них получает доступ к действию или мо­жет его получить, ибо действие должно вести к определенной цели.

Таким образом, поток поведения состоит из цепочки отдельных действий-эпизо­дов, а в основе его лежит непрерывный лоток нарастающих и затухающих мотива-ционных тенденций, наиболее сильная из которых определяет действие в каждый момент времени. Во всяком случае, так утверждает уже упоминавшаяся нами «ди­намическая теория действия» (Atkinson, Birch, 1970), предполагающая постепенное ослабление мотивационной тенденции, определяющей в данный момент направлен­ное на достижение цели действие (в соответствии с так называемой «силой потреб­ления» (consummately force)), и усиление всех остальных мотивационных тенденций, ждущих своего осуществления, по мере их ситуативной актуализации (в соответ­ствии с так называемой «подстрекающей силой» {instigating force)). Помимо этих двух сил динамическая теория действия утверждает существование еще и «тормо­зящих сил» {inhibiting forces); а также «смещающего действия» (displacement value) подстрекающей силы, которая с одной мотивационной тенденции может распрост­раняться на другую, сходную с нею, а кроме того, еще и «замещающего значения» (substitution value); это значение, которое факт достижения определенной цели мо­жет иметь для стремления к другим целям. Уже эти три названные силы и два эф­фекта переноса (смещение и замещение) делают теоретическую конструкцию моТИ-вационного процесса столь сложной, что для выведения следствий из этой теории оказывается необходимым компьютерное моделирование.

При всей своей прогрессивности по сравнению с рассмотрением мотивацион­ных процессов просто как отдельных эпизодов постулируемая динамической тео­рией действия динамика, несмотря на ее усложненность, представляется все еще чересчур простой — в силу ее автоматизма и отсутствия регуляционных процессов более высокого порядка. Ведь доминирующая мотивационная тенденция, если она есть, как правило, вовсе не определяет поведение безотносительно ко всему осталь­ному. При этом едва ли были бы возможны упорядоченные действия, при которых начатое каждый раз по возможности доводится до конца. Ведь тогда только что образовавшаяся наиболее сильная в данный момент тенденция сразу бы прервала текущую деятельность для того, чтобы реализоваться самой. Упорядоченное дей­ствие при наличии подходящей возможности, действие, завершающееся по воз­можности достижением цели, а также планирование последовательного осуществ­ления имеющихся намерений и отодвигание в сторону наиболее сильной резуль­тирующей мотивационной тенденции, если в данный момент складываются более благоприятные условия для реализации более слабой тенденции, — все это было бы невозможным. Но ведь уже из опыта самонаблюдения мы хорошо знаем, что это вполне возможно. Действующий субъект не является пленником своего изменчи­вого мотивационного процесса, в котором аспекты побудительности и ценности перерабатываются и образуют результирующие тенденции, подвергающиеся не­прерывным изменениям и смещениям. Должны существовать особые процессы, определяющие, какие из мотивационных тенденций вообще следует осуществлять, а также при каких условиях и каким образом это должно быть сделано. Эти про­цессы получили название волевых.

Образование намерений и воля

Самой по себе результирующей мотивационной тенденции еще недостаточно для того, чтобы соответствующая ей цель стала обязательной в том смысле, что человек начал стремиться к ее достижению. Результирующая тенденция долж­на приобрести характер замысла действия, иначе говоря, должно образоваться «намерение». По всей вероятности, результирующих мотивационных тенден­ций у людей возникает больше, чем намерений. Если исходить из того, что ста­туса намерения достигают не все наши мотивационные тенденции, то должен существовать некий особый процесс, регулирующий переход от мотивацион­ных процессов к волевым.

Регулирующийэтот переход процесс должен, строго говоря, решать две различ­ные задачи. Во-первых, необходимо найти ответ на вопрос о том, какие из мотива­ционных тенденций вообще могут перейти на следующую стадию, т. е. приобрести статус намерения, которое в соответствующий момент начнет определять действие. Во-вторых, какие из уже существующих или только что образовавшихся намере­ний получают в данный момент доступ к действию иначинают реализовываться. Поэтому можно допустить существование двух следующих друг за другом перехо­дов между мотивацией и действием: образование намерения и инициирование дей­ствия (см. рис. 1.1; Heckhausen,Kuhl, 1985).

Рис. 1.1. Два решающих перехода на пути от мотивации к действию

Образование намерений следует за обработкой важнейших аспектов привле­кательности и реализуемости рассматриваемой цели действия. Однако, какой бы заманчивой и достойной ни казалась эта цель, переход к образованию намерения происходит не автоматически. Очевидно, для того чтобы из рассматриваемой цели возникло намерение, требуется по меньшей мере акт внутреннего одобрения. Об этом свидетельствуют исследования в области психологии воли, проводивши­еся на заре XX в. Ахом (Ach, 1910) и Мишоттом и Прюмом (Michotte, Priim,1910) и затем, к сожалению, не имевшие продолжения. Ах указывал на «актуальный мо­мент», наблюдавшийся у его испытуемых в виде предложения-формулы «я дей­ствительно хочу!» применительно к действиям, которые осуществлялись с трудом. Менее развернутым актом решения является простое согласие на осуществление одной из альтернативных возможностей действия, которое Мишотт и Прюм назва­ли «согласием действовать».

Второй переход — инициация действия — часто оказывается проблематичным просто потому, что существует множество намерений, стремящихся получить до­ступ к действию и реализоваться. Однако, как правило, в конкретный момент вре­мени может реализовываться только одно намерение. Таким образом, необходимо регулировать, когда какое намерение будет осуществляться. Довольно часто это

решается заранее — когда намечается конкретная предвосхищаемая ситуация, бла­гоприятная для реализации того или иного определенного намерения. Если эта ситуация легко может быть упущена, то нередко формируется особое дополнитель­ное намерение — мы называем его подготовительным, — которое должно обеспе­чить возможность использовать эту предвосхищаемую ситуацию.

Инициирование действия легко перепутать с образованием намерения. Истин­ная проблема принятия решения заключается не в том, делает ли человек нечто определенное (например, встает утром с постели), но в том, когда он это делает (сейчас или потом). Уильям Джеймс (James, 1890) объяснял инициирование мно­гих волевых действий так называемым базовым идеомоторным законом; в этом случае им не предшествует явно выраженное «да будет!». Уже одного представле­ния о цели действия или первых шагов по его осуществлению может оказаться достаточным, чтобы раздумье о возможном действии перешло в фактическое дей­ствие, поскольку при освежении намерения в плане представления конфликт или сомнение лишь на время исчезает из поля представления.

Первый переход — образование намерения — разделяет процесс мотивации и волевой процесс как два различных состояния сознания. Если попробовать корЪтко сформулировать различие между этими двумя состояниями сознания, то оно заклю­чается в предмете сознания и типе переработки информации. Процесс мотивации ориентирован на реальность, волевой же процесс — на реализацию. Эмпирические доказательства этого мы обсудим в главе 6 (см.: Heckhausen, Gollwitzer, 1987).

На стадии, предшествующей образованию намерения (в процессе мотивации), речь идет о том, чтобы тщательно проследить прямые и побочные последствия и соотнести их с различными ожиданиями их наступления и с тем, что они могут за собой повлечь, сопоставить все это с альтернативными целями действия и возмож­ностями их осуществления и прийти к конечному выводу в пользу действия или отказа от него (результирующая мотивационная тенденция). Поэтому процесс переработки исходных побудительных тенденций на этапе мотивации нередко начинает напоминать процесс решения задач. Здесь в первую очередь разыскива­ется, воспринимается и используется информация, позволяющая еще лучше про­яснить аспекты ценности и ожидания. Разумеется, этот процесс имеет свои огра­ничения и разворачивается в полной мере лишь в том случае, когда действие име­ет действительно большое значение. По мере удлинения процесса переработки полезный эффект дальнейшего поиска и обработки информации становится все меньшим и нарастает «стремление к завершению».

После образования намерения (в ходе волевого процесса) задача индивида со­стоит, прежде всего, в том, чтобы спланировать и подготовить реализацию намере­ния в действии, особенно с той точки зрения, чтобы не упустить подходящей ситу­ации или даже подготовить ее и продумать адекватные шаги по осуществлению действия. Поэтому на этом этапе преимущественно разыскивается, воспринима­ется и перерабатывается соответствующая этим задачам информация. Аспекты же ценности и ожидания, особенно если они могут снова поставить под сомнение уже сформировавшееся намерение, будут игнорироваться или отсекаться. Затем наме­рение, которое предстоит реализовать, следует защитить от конкурирующих наме-

рений, прежде всего в том случае, если последние являются более сильными. Это в первую очередь важно тогда, когда осуществление намерения не должно отдавать­ся на волю плохо предсказуемого взаимодействия между индивидом и различны­ми ситуациями. Нередко лишь в этом случае намерение может получить доступ к действию в подходящей ситуации и сохраняться по ходу его осуществления, пока оно не будет реализовано. Эту защитную функцию активно подчеркивает Куль (Kuhl, 1983), говоря о «волевых» процессах «контроля над действием». Он подраз­деляет их на две группы, первая из которых состоит в «контроле над замыслом» (после образования намерения и до начала действия), а вторая — в «контроле над действием» в узком смысле слова (т. е. в управлении ходом действия).

Действие

В настоящее время понятие «действия» и так называемые «теории действия» пользуются большой популярностью. Раньше ситуация была иной, хотя Макс Ве-бер уже в 1921 г. противопоставил понятие действия бихевиористскому способу рассмотрения поведения, сужавшему его до реагирования и осуществления заучен­ных привычек, и отграничил это понятие от простого «реактивного поведения». По Веберу, к действию относится все человеческое поведение, с которым действу­ющий субъект связывает некоторый «смысл». Для внешнего наблюдателя понят­ность этого «смысла» или «основания» играет решающую роль в признании дан­ного акта действием. Согласно этому взгляду, поведение, представляющееся осуще­ствляющему его субъекту непреднамеренным (невольным) и объясняемое одними лишь досознательными уровнями регуляции организма, действием не является; это относится, в частности, к пассивным или рефлекторным видам поведения (ср.: Shultz, 1980; Smith, 1978). Такого рода поведение, хотя и обладает причинами, не подлежит смысловому истолкованию.

К одному и тому же действию можно отнести все виды активности, в основе которых лежит, в конечном счете, одно и то же «представление о цели». Независи­мо от того, является ли-это представление о цели осознанным или нет, оно, во вся­ком случае, представлено в психике. Это можно заключить уже из того факта, что сложная последовательность вложенных друг в друга действий может применять­ся к изменяющимся обстоятельствам без того, чтобы необходимое управляющее воздействие всегда осуществлялось на высшем уровне регуляции — уровне созна­тельного представления. С появлением кибернетической модели обратной связи после новаторской работы Миллера, Галантера и Прибрама (Miller, Galanter, Pribram, 1960) возникло целое семейство иерархически построенных моделей, при­званных объяснить регуляцию осуществления действия (Carver, Scheier, 1981; von Cranach, Kalbermatten, Indermuhle, Gugler, 1980; Hacker, 1978 или Lantermann, 1980; Powers, 1973).

Мотивационно-психологические исследования действия до сих пор ограничива­лись в основном аспектами интенсивности и длительности и не затрагивали вопро­сов управления действием. В исследованиях по мотивации достижения было вы­сказано предположение, что сила мотивации действия является непосредственной Функцией силы результирующей мотивационной тенденции (ср.: Atkinson, Raynor,

1974; Heckhausen, Schmalt, Schneider, 1985). Это отождествление, выступающее как нечто само собой разумеющееся, продолжило длительную традицию психологиче­ского исследования действия, начатую в 1926 г. Левином в его классическом тракта­те «Намерение, воля и потребность». Левин отошел от многообещающего начала пси­хологии воли в работах Аха (Ach, 1910) и Мишотта и Прюма (Michotte, Priim, 1910) в том, что он не придал намерению (и замыслу) статуса особой волевой тенденции, но уподобил его последействие(например, при возобновлении действия) действию «истинных потребностей» (высших целей) и рассматривал их в качестве «квазипо­требностей», т. е., говоря современным языком, в качестве результирующих мотива-ционных тенденций (ср.; Heckhausen, 1987e; Kuhl, 1983).

Однако отождествление намерения с возникающей на прединтенциопальной ста­дии результирующей мотивационной тенденцией (квазипотребностью) является недопустимым упрощением как в структурном, так и в энергетическом отношении. Ведь многие данные указывают на то, что интенсивность действия подчиняется принципу необходимых в данный момент затрат. Один из учеников Аха, Хиллгру-бер, уже в 1912 г. экспериментально продемонстрировал так называемый «мотива-ционпый закон трудности» и доказал тот кажущийся парадоксальным факт, что уве­личение трудности деятельности может приводить к улучшению результатов. Ко­гда на пути осуществления действия встают трудности и препятствия, то совершенно автоматически возникает соответствующая им по величине добавочная мотива­ция — в смысле усиления энергетического компонента действия.

В целом многое говорит в пользу предположения о том, что интенсивность и продолжительность действия определяет не результирующая мотивационная тен­денция как некоторая фиксированная величина, а переменная «сила волевой тен­денции», причем параметры действия определяются исходя из того, что представ­ляется необходимым для продолжения и завершения действия. Таким образом, с точки зрения «закона трудности» энергетическое обеспечение действия следует принципу экономии. Правда, результирующая мотивационная тенденция намеча­ет, по-видимому, верхнюю границу прилагаемых усилий и их продолжительности, по ту сторону которой уже не происходит повышения энергетических затрат, про­порционального трудности действия, и действие либо затухает, либо прекращает­ся. Постольку поскольку требования к деятельности достигают этой границы, не переходя ее, силу волевой тенденции можно приравнять к результирующей моти­вационной тенденции.

Впрочем, в результате некоторых наблюдений выяснилось, что актуальная сила мотивации не соответствует непосредственно требованиям, предъявляемым к де­ятельности, но превышает уровень, необходимый для эффективного выполнения действия. В этом случае можно говорить о «сверхмотивации». В исследованиях на животных еще Йеркс и Додсон (Yerkes, Dodson, 1908) установили, что средняя сила мотивации (создаваемой ударом тока) является наиболее благоприятной для запоминания лабиринта и что для простых лабиринтов оптимальная сила мотива­ции является более высокой, чем для сложных. Эти данные были обобщены в так называемом правиле Йеркса—Додсона, согласно которому, во-первых, для каждой степени трудности выполняемого задания существует оптимальная сила мотивации, при которой эффективность выполнения задания будет максимальной; и, во-вторых,

с ростом сложности (трудности) задания оптимальной для его эффективного вы­полнения будет все более низкая сила мотивации. Отклонения вверх и вниз от это­го оптимального уровня должны вести к снижению эффективности и тем самым к ухудшению результатов.

На основе правила Йеркса—Додсона была построена теория достижения, свя­зывающая силу мотива и ситуационной стимуляции (как величин, определяю­щих силу мотивации) с оптимальным для достижения наибольшей эффективно­сти уровнем мотивации (Atkinson, Raynor, 1974). Согласно этой теории, высокая сила мотива и сильно стимулирующая ситуация (например, экзамен) должны приводить к сверхмотивации и снижению эффективности действия, тогда как в слабо стимулирующей ситуации (например, при выполнении домашних заданий) сильный мотив будет создавать оптимальную силу мотивации и вести к эффек­тивной работе. Поэтому люди с высоким мотивом достижения в ситуации экза­мена из-за своей чрезмерной мотивации показывают худшие результаты, чем те, на которые они в принципе способны. Люди же с низким мотивом достижения должны испытывать недостаток мотивации в тех ситуациях, где отсутствует не­посредственное давление ситуации достижения (например, вне школы), и поэто­му учатся неэффективно, не говоря уже о меньшей продолжительности занятий. Эта теория вполне убедительна, однако до сих пор не получила достаточного под­тверждения (см. главу 8).

Более важными в силу своей непосредственности, но, к сожалению, малоизу­ченными являются вопросы о том, как связаны между собой в ходе действия вос­приятие и переработка информации, с одной стороны, и волевые процессы — с дру­гой. Переработка информации направлена прежде всего на контроль за ходом деятельности с точки зрения намеченной цели, па встречающиеся трудности, на требуемое ситуацией перепланирование деятельности и текущую детализацию планов. Все это инициирует соответствующие, причем изменяющиеся, волевые процессы, в частности сдерживание или интенсификацию действия и сопровож­дающих его эмоций, и в первую очередь управление затратами усилий, времени, а также затратами на поиск и переработку информации, планирование и т. д. И на­оборот, может быть и так, что волевые процессы будут оказывать влияние на пе­реработку информации, в частности на степень осознания автоматизированного потока деятельности.

Об этом аспекте нам пока мало что известно (Heckhausen, 1981). Между тем у нас имеется весьма обширный материал наблюдений за мыслительными действиями при решении сложных задач, полученный преимущественно в результате наблюде­ния за процессом «мышления вслух» (напр.: Dorner, Kreuzig, Reither u. Staudel, 1983). До сих пор этот материал рассматривался и анализировался с точки зрения когни­тивной психологии, а не психологии мотивации и привел к построению различных моделей планирования и контроля за осуществлением действия при решении слож­ных задач. Некоторые разновидности иерархических моделей планирования (напри­мер «модель планирования по возможности» (Opportunistic Planning Model) Хэйс-Рота и Хэйс-Рота (Hayes-Roth В., Hayes-Roth F., 1979) или ее развитие Виленским (Wilensky, 1981)) оказались столь сложными, что традиционные границы между ког­нитивными и мотивационными процессами начали размываться, и последним ста­ло несомненно придаваться все большее и большее значение.

Фаза после завершения действия

С достижением намеченной цели заканчивается лишь внешняя сторона действия, но не весь процесс. Ведь, как правило, следующее действие не начинается до тех пор, пока не будет произведена ретроспективная оценка совершенного действия, а иногда еще и построение планов будущего действия. С прекращением действия «агрегатное состояние» мотивационных процессов снова меняется. Вместо ори­ентированных на реализациюволевых процессов на первое место снова выходят ориентированные на реальность мотивационные процессы, связанные с аспекта­ми ценности и ожидания. Теперь ожидания, планы действия, предполагаемые ре­зультаты иих последствия, которые предвосхищались на прединтенциональной фазе мотивации, можно сопоставить с фактическим ходом и результатами дейст­вия, т. е. с фазой волевых процессов, и оценить их адекватность. Такой критиче­ский взгляд назад является важным источником формирования опыта.

По всей вероятности, наиболее важная цель, на которую направлены мотива­ционные процессы после завершения действия, состоит в оценке того, достигнута ли намеченная цель и в какой мере и возможно ли счесть данное намерение вы­полненным и исчерпанным. Реализованное намерение может означать окончатель­ное завершение действия, однако может также открывать дорогу другому намере­нию, представляющему собой следующий шаг на пути к некоторой далекой или очень общей цели более высокого порядка. Нереализованность намерения может быть связана с тем, что действие оказалось прерванным, так что на этапе, следую­щем за действием, могут намечаться дальнейшие подходящие для возобновления действия возможности и продумываться наиболее адекватные шаги по его продол­жению или могут восприниматься привлекающие к себе внимание побудительные возможности и средства реализации намерения. Левин (Lewin, 1926) и его учени­ки заложили теоретические и экспериментальные основы изучения этого этапа; ими было доказано существование тенденции к возобновлению действия (Ovsi-ankina, 1928), исследованы условия забывания намерения (Birenbaum, 1930) и проанализированы определяющие параметры ценности замещающих действий (Lissner, 1933; Mahler, 1933). В более близкое нам время Виклупд и Голвитцер (Wicklund, Gollwitzer, 1982) продемонстрировали замещающий характер так на­зываемого «символического дополнения Я» (т. е. символических атрибутов дости­жения цели) при преследовании релевантных Я целей более высокого порядка.

Однако причиной того, что намерение оказывается нереализованным, может быть также частичная или полная неудача действия или же непредвиденное про­тиводействие со стороны окружающего мира. В каждом из этих случаев необходи­мо проанализировать возникшие проблемы и решить их, а также прийти к выводу о том, следует ли оставить в силе нереализованное намерение, изменить его или отказаться от него. Поэтому в «жидком агрегатном состоянии» наступающей по­сле действия мотивационнойфазы легко могут произойти изменения решения, от которых были хорошо защищены предшествующая действию и регулирующая действие волевые фазы.

Именно в контексте следующей за действием мотивационной фазы оказывают­ся значимыми когнитивные процессы так называемой каузальной атрибуции до-

стигнутых результатов действия (см. главы 13 и 14). Они дают информацию, важ­ную для решения дальнейшей судьбы первоначального намерения. Если в период расцвета исследований атрибуции в семидесятые годы каузальной атрибуции при­писывали всеобщий характер, понимая ее как ядро вообще всех мотивационных процессов идаже ставили ее на место намерений (см.: Meyer, 1973b; Weiner, 1974), то впоследствии стало ясно, что, в основном, она наблюдается и выступает в осознан­ной форме л ишь в том случае, когда результат действия противоречит ожиданиям, в частности в случае неуспеха (Wong, Weiner, 1981). В той мере, в какой человек видит причины неуспеха в переменных и контролируемых факторах, относящих­ся к нему самому (наподобие степени усилия или продолжительности действия) или к окружающему миру (например, случай или благосклонность значимого че­ловека) — в противоположность стабильным и не поддающимся контролю факто­рам, относящимся к себе (недостаток способностей или материальных ресурсов) или к миру (недостаток подходящих возможностей), — он не будет склонен отка­заться от выполнения намерения и попытается реализовать его снова, теперь уже с учетом выявленных причин неуспеха.

Между тем некоторые из результирующих тенденций прединтенциональной фазы мотивации могли оказаться преждевременными и ошибочными, а основыва­ющееся на них намерение — «дефектным» в смысле недостаточной его конкретно­сти. Если процесс каузальной атрибуции приводит к признанию наличия причин­ных факторов, на которые человек не может повлиять, так что и дальнейшие усилия не будут обещать реализации намерения, в некоторых случаях исходное намерение все же сохраняется, хотя и— как, в частности, показали Куль и Хелле (Kuhl, Helle, 1986) на примере депрессивных испытуемых — в «вырожденной» форме. Форма является вырожденной в том смысле, что намерение подвергается «обратному раз­витию». Оно состоит теперь только из намеченной цели, от которой человек не может отказаться, тогда как остальные его составные части, такие как первоначаль­но намеченные подходящие возможности и шаги по его осуществлению, оказыва­ются отвергнутыми в силу их отсутствия или нереализуемости. Такого рода вы­рожденные намерения не исчезают бесследно из «резервуара» намерений, они спо­собны вмешиваться в текущую деятельность в качестве инородных ей когнитивных образований и нарушать волевые процессы, регулирующие ее осуществление.

Кроме того, важным компонентом мотивационных процессов после осуществ­ления действия являются эмоции, связанные с оценкой достигнутого результата деятельности. В соответствии с тем, насколько намеченное намерение могло быть реализовано и какими причинами было объяснено осуществление или неосуществ­ление намерения, возникают те или иные эмоции, характерные для системы дан­ного мотива. В зависимости от результата атрибутивного процесса эти эмоции могут относиться индивидом к себе самому, другим людям или объектам и обсто­ятельствам окружающего мира (см.: Weiner, 1985a). Мотив достижения вообще был определен Аткинсоном как стремление к самооценочным эмоциям, а именно как стремление испытывать гордость и избегать стыда. Самооценочные эмоции несом­ненно являются непосредственным следствием достигнутого результата, которое может мотивировать соответствующую деятельность достижения и ради которого она может предприниматься. Однако они являются не единственным и не необхо-

димым значимым последствием, которым могут мотивироваться и ради которого предпринимаются действия достижения. Человек может стремиться, например, к реализации той или иной достиженческой цели, чтобы справиться с самой задачей и соответственно ощущать эмоции удовлетворения в случае успеха и эмоции со­жаления в случае неуспеха (Heckhausen, Rheinberg, 1980).

Наконец, мотивационные процессы после действия включают в себя еще и эле­менты, ориентированные на будущее, — если намерение не было реализовано, но и не оказалось отвергнутым или если естественным продолжением данного дей­ствия будет следующий шаг в направлении некоторой цели более высокого поряд­ка. Здесь мотивационные процессы после действия плавно переходят в мотиваци­онные процессы, предшествующие действию. Таким образом, круг, упомянутый нами выше при рассмотрении понятия мотива, замыкается.

Краткий обзор главы

Теперь мы можем оглянуться на наше первое путешествие по психологии мотива­ции. Уже в сфере повседневной жизни мы приобрели немало опыта, который мож­но отнести к трем основным проблемным областям психологии мотивации. Во-первых, это широкие по содержанию классы ценностей, побуждающих, по всей видимости, человеческие действия: например, такие «мотивы», как достижение, общение и аффилиация, власть, агрессивность. Под мотивами понимаются весьма абстрактные содержательные классы значимых —- и привлекающих к себе, если эта значимость позитивна, — последствий собственных действий. Люди отличаются друг от друга с точки зрения выраженности отдельных мотивов и их иерархии, эти отличия обусловлены онтогенетическими и историческими причинами.

Во-вторых, это влияния текущей ситуации, которые, взаимодействуя со свой­ственными данному человеку мотивами, инициируют процессы «мотивации». Не­которые из процессов мотивации приводят к образованию намерения. Прочие же остаются пребывать в прединтенциональном состоянии. При этом до сих пор ис­следования в области мотивации, как правило, исходят из «эпизодического» спо­соба рассмотрения предмета изучения: они возбуждают какой-то один мотиваци-онный процесс и регистрируют множество параметров вызываемого им действия. Естественно, при этом имеет место явное упрощение, если принять во внимание, что хотя процесс деятельности и состоит из отдельных эпизодов, но один эпизод деятельности непосредственно переходит в другой, и в основе этого потока дей­ствий лежит целый ряд различных и конкурирующих друг с другом тенденций. В частности, наряду с тенденцией, управляющей текущим действием, всегда име­ются в наличии отодвинутые в сторону или прерванные тенденции. Согласно представлениям «динамической теории действия», сила управляющей действи­ем тенденции по мере осуществления действия ослабевает, так что те тенденции, которые сначала были латентными, становятся доминирующими и начинают определять действия.

В-третьих, это условия и процессы, которые отвечают за то, чтобы образовав­шиеся намерения при появлении подходящей возможности были реализованы, — т. е. «волевые процессы». Если мотивационные процессы трансформируют жела,-

ния и опасения с точки зрения того, стоит ли превращать их в цели действия, воле­вые процессы уже заранее предполагают положительный ответ на этот вопрос. Волевые процессы стремятся инициировать действие, реализующее намерение, и осуществить его.

Наряду с процессом мотивации и регуляции действия можно попытаться объяснить и индивидуальные различия действия. Если поведение того или ино­го человека не соответствует привычным ожиданиям, у нас всегда наготове спосо­бы «наивного объяснения поведения». Они не лишены логики и помогают нам не терять общую ориентацию и контроль за происходящим. Объяснения с первой точ­ки зрения видят причины различий в поведении людей (в одинаковых на вид си­туациях) в соответствующих различиях их мотивов. Объяснения со второй точки зрения сводят различия поведения к влиянию наличной ситуации, тогда как объяс­нения с третьей точки зрения исходят из взаимодействия личностных и ситуатив­ных факторов друг с другом. При наблюдении с позиции действующего субъекта причины действия приписываются преимущественно факторам ситуации (вторая точка зрения), для внешних же наблюдателей на переднем плане оказываются осо­бенности действующего субъекта (первая точка зрения).

Столь привычные нам объяснения поведения с первой точки зрения в течение длительного времени преобладали и в психологии личности и психодиагностике. Представление о том, что поведение определяют прежде всего устойчивые свой­ства личности, приводит к ожиданию большей последовательности поведения от­дельного человека в различных, кажущихся схожими ситуациях, чем это фактиче­ски обнаруживается при ближайшем рассмотрении. Этот парадокс последователь­ности смущал исследователей вплоть до самого последнего времени и уже породил две серьезные дискуссии — в конце 20-х и в начале 70-х гг.

Однако теперь парадокс последовательности частично утратил свою загадоч­ность. Ситуации и способы поведения, внешне кажущиеся одинаковыми, не обла­дают одним и тем же значением для всех субъектов действия или наблюдателей, иначе говоря, не являются «эквивалентными». У каждого человека есть свои ин­дивидуально специфичные классы эквивалентности ситуаций и способов поведе­ния, хотя, конечно, классы эквивалентности разных людей могут весьма суще­ственно пересекаться друг с другом. С точки зрения психологии мотивации, классы эквивалентности определяются в конечном счете своей эквифинальностью, т. е. тем, насколько человек верит в то, что определенные ситуации, с одной стороны, и определенные действия — с другой, способствуют либо препятствуют достиже­нию целей, принадлежащих тому или иному специфическому содержательному классу ценностей (мотиву).

Индивидуальные различия классов эквивалентности обусловлены, прежде все­го, тремя факторами. Во-первых, люди отличаются друг от друга своими иерархи­ями ценностных диспозиций (мотивами). Например, интеллектуальные способно­сти могут быть существенной ценностью для одного человека, в то время как дру­гой может относиться к ним совершенно безразлично. Во-вторых, существуют различные, альтернативные, а порой даже противоположные ситуации и способы поведения, которые могут приводить к достижению одной и той же цели. Так, для

получения ссуды от другого человека кто-то будет добиваться его симпатии, а кто-то начнет угрожать санкциями, если ссуда не будет ему предоставлена. Оба этих способа поведения являются эквифинальными прототипами, даже если первый человек и не готов угрожать, а второй не способен добиваться симпатии. Наконец, в-третьих, убеждение в том, что поведение отдельного человека является весьма последовательным, подтверждается прежде всего тем наблюдением, что при повто­рении одних и тех.же обстоятельств человек всегда склонен вести себя так же, как и прежде.

Если соотнести вышесказанное с тремя измерениями ковариации «куба атри­буции» Келли, то постоянство поведения в разные моменты времени (параметр последовательности) оказывается более важным для складывающегося у нас впе­чатления последовательности, чем постоянство поведения в различных ситуаци­ях (параметр специфичности). Это вполне понятно, если вспомнить отом, что при сравнении различных ситуаций и способов поведения труднее раскрыть индиви­дуальные классы эквивалентности и связанную с ними прототипичность, чем ко­гда мы просто обращаем внимание на повторение одного и того же поведения в оди­наковых обстоятельствах (которые по этой причине сами выступают эквивалент­ными и прототипичными). Кроме того, нам легче это сделать, поскольку нужно вынести суждение о поведении лишь одного человека, а не многих людей одно­временно. Такая «идеографическая» процедура не только более проста, но и явно обладает большей точностью. Она защищает нас прежде всег, от «номотетической ловушки». В повседневной жизни все мы наблюдаем скорее с идеографической, чем с номотетической позиции. Конечно, мы свободно рассуждаем в понятиях обы­денной речи и об индивидуальных особенностях и влияниях ситуации, представ­ляющихся на первый взгляд номотетическими.

После этих пояснений по поводу индивидуальной последовательности и меж­индивидуальных различий поведения мы снова возвращаемся к процессуально­му способу рассмотрения. Мотивационные события, соответствующие отдельно­му эпизоду действия, мы разделили на несколько фаз — а именно на фазу мотива­ции, предшествующую действию и заканчивающуюся образованием намерения, две фазы волевых процессов: фазу инициирования действия (пока актуализиро­ванное намерение не получит доступа к действию) и фазу управления действием, реализующим данное намерение. После завершения или прерывания действия наступает фаза мотивации после действия, в ходе которой ретроспективно оцени­ваются результаты действия и взвешиваются перспективы продолжения действия в будущем. Решающими переходами в этом многофазном процессе являются воз­никновение намерения и инициирование действия.

Если принять во внимание тот факт, что в потоке поведения отдельные эпизо­ды действий непосредственно следуют друг за другом, то станет ясно, что различ­ные побудительные'фазы разных эпизодов часто бывают актуальными одновре­менно и осуществляются параллельно. Например, взвешивая все «за» и «против» той или иной возможной цели на фазе мотивационной переработки побуждения, человек может быть одновременно занят достижением какой-то другой цели, а пос­ле того, как он уже начал новое действие, может продолжать оценивать успешность предыдущего действия. Причем это явно зависит не от силы соответствующей ре^

зультирующей мотинационной тенденции, соответствующей тому или иному дей­ствию, но в гораздо большей степени от того, какие из стремящихся к реализации намерений уже получили контроль над действием. Они должны защищать ход все­го процесса от навязывающихся конкурирующих тенденций, независимо от того, находятся ли те в пред- или постинтенциональной фазе или же в фаземотивации после осуществления действия.

Без такого рода упорядочивания процесса, которое Куль (Kuhi, 1983) назвал «контролем над действием», эффективное действие едва ли было бы возможным. Если какое-либо намерение начало управлять действием, это значит, что оно уже, похоже, победило конкурирующие намерения, даже если и лежащая в их оспоие тенденция к действию являлась гораздо более сильной. Однако эксперименталь­ное подтверждение этого тезиса еще предстоит получить. В противоположность вышесказанному динамическая теория действия предполагает, что побеждает все­гда наиболее сильная в данный момент тенденция, причем существует непрерыв­ный поток конкурирующих между собой тенденций и сила осуществляющейся в ходе действия тенденции убывает, а сила тенденций, не получивших еще доступа к действию, нарастает в зависимости от того, насколько их актуализирует данная ситуация.

То, что мы знаем об образовании намерений, отчасти восходит к представлени­ям и результатам старой психологии воли начала XX столетия (Ах, Джеймс, Ми-шотт). Переход к намерению не обязательно, осуществляется в виде полностью развернутого волевого акта наподобие принятия решения или акта выбора. Уже внутреннего согласия на осуществление намеченного действия может оказаться достаточно (Michotte, Priim, 1910).

На этапе осуществления управляющее действием намерение защищено не толь­ко от конкурирующих намерений. Сила волевой тенденции в каждый момент ав­томатически устанавливается в соответствии с изменяющимися требованиями ситуации осуществления действия. Этот процесс был еще в 1912 г. эксперимен­тально продемонстрирован учеником Аха Хиллгрубером, назвавшим его «мотива-ционпым законом трудности». Это позволяет объяснить тот парадоксальный на первый взгляд факт, что при усложнении условий или более высокой планке цели человек не только прикладывает больше усилий на протяжении более длительно­го времени, но и добивается лучших результатов.

Наконец, мотивационный этап после действия является своего рода двуликим Янусом. Он, как и этап до действия, ориентирован не на реализацию, а на реаль­ность. С одной стороны, суть его состоит в том, чтобы оценить достигнутый резуль­тат действия как с содержательной, так и с самооценочной точки зрения. Это осо­бенно важно, если результат не соответствует ожиданиям, ибо ретроспективный анализ и оценка могут послужить существенному обогащению опыта субъекта. С другой же стороны, он, естественно, является важным источником зарождающих­ся и направленных в будущее мотивационных процессов, взвешивающих целесооб­разность и уместность новых действий или осуществления следующих шагов.

ГЛАВА 2