Мой друг, она прошла…но с первыми друзьями 5 страница
Сохраняя внешнюю хроникальность, трагедия отличается динамизмом развития. Уже в ее экспозиции, во враждебном Борису диалоге Шуйского и Воротынского, в безучастных репликах народа создается ощущение тревожности и начала будущей смуты. Настроение беспокойства, надвигающейся опасности усугубляется последующими картинами, в которых Отрепьев, увлекаясь честолюбивыми желаниями, решается выдать себя за царевича Димитрия. Это решение — завязка трагедии. Конфликт между Борисом и Самозванцем, осложненный действенным, все определяющим вмешательством народа, обостряясь, движет пьесу. К тому же этот конфликт углубляется мотивом нечистой совести Бориса, повинного в убийстве царевича Димитрия. Пьеса достигает своей кульминации в сцене на площади перед соборам в Москве, в которой юродивый во всеуслышание называет Бориса убийцей. В словах Николки выражен беспощадный приговор народа царю-преступнику. После этого действие идет к развязке.
Соблюдая в развитии действия трагедии постепенность, Пушкин в то же время дает его в самых важнейших, итоговых моментах. С. Н. Дурылин прав, говоря, что «каждая сцена „Годунова“ — динамический итог целого разлива действия, волнующегося за сценой, т. е. в жизни». Пушкин, продолжая Шекспира, нарушает и жанрово-видовую чистоту, такую привычную и обязательную для классицистских трагедий. Приближая трагедию к жизни, к социально-бытовой правде, он густо вносит в нее бытовые ( «Палата патриарха») и комические мотивы. Особенно обильны юмором сцены «Девичье поле» и «Корчма на литовской границе».
Реализуя в развитии действия принцип контраста, Пушкин после торжественно-парадной сцены в Кремлевских палатах дает келью в Чудовом монастыре, вслед за трагической сценой, завершающейся монологом Бориса: «Достиг я высшей власти», располагает комическую сцену «Корчмана литовской границе» и т.д.
В полном соответствии со всем строем реалистической трагедии, с ее языком и композицией находится и стих «Бориса Годунова». Подобно нововведениям Катенина ( «Пир Иоанна Безземельного», 1820), Жуковского ( «Орлеанская дева», 1821), Кюхельбекера ( «Аргивяне») и др., Пушкин вместо традиционного для трагедий «почтенного», «чинного» александрийского стиха (шестистопного ямба) использует пятистопный безрифменный ямб с цезурой на второй стопе. При этом, разнообразя стих, он применяет, хотя и очень редко, всего в трех случаях, стихи без цезуры ( «Ты, отче патриарх, вы все, бояре»), трехударные ( «А прочее погибло невозвратно»), четырехударные ( «И царствовал; но бог судил инее»), пятиударные ( «И сладко речь из уст его лилася») и т.д.
Естественности, богатству интонаций стиха трагедии служат многочисленные «переносы» ( «Москва пуста; во след за патриархом К монастырю пошел и весь народ»), инверсии ( «Давай народ искусно волновать») и другие средства. Но при этом Пушкин, добиваясь, музыкальности, как и всегда, стремится, что отмечено Г. О. Винокуром, «к гармоническому согласованию синтаксического ритма с ритмом стихотворным», благодаря чему «границы речевых тактов в тенденции совпадают с стихотворным членением».
В трагедии применяется и рифмованный стих, в особенности, как бы обособляя их, в польских сценах. Стихотворный текст, когда это нужно по характеру изложения, свободно и искусно перебивается прозаическими вставками ( «Палаты патриарха», «Дом Шуйского», «Царские палаты»), а иногда и целыми сценами: «Корчма на литовской границе», «Равнина близ Новгорода-Северского», «Площадь перед собором в Москве», «ДомБориса».
В процессе работы над пьесой Пушкин обращается к самым разнообразным средствам, чтобы воссоздать минувший век реалистически. Но строго документированная, правдиво изображающая исторические события, нравы и лица, она живо перекликается со своей современностью. В 1829 году поэт признавался Н. Н. Раевскому, что его трагедия «полна… тонких намеков». Она на самом деле напоминает об участии Александра в заговоре против своего отца, о его растущей подозрительности, о его мистицизме, так совпадающих с характером Бориса Годунова последних лет, об аракчеевском деспотизме, о восстаниях и бунтах солдатских и крестьянских масс.
Исторически верно рисуя своих предков мятежниками, отстаивающими права народа, интересы нации, поэт намекает на свои личные взаимоотношения с самодержавием.
Пушкин весьма заботился о сценичности трагедии и достиг на этом пути больших успехов. Ее сценичность в панораме значительных и интересных событий, в острой конфликтности взаимоотношений царя и народа, царя и бояр, в калейдоскопическом разнообразии оригинальных характеров, в последовательно повышающемся напряжении развивающегося действия, в яркой контрастности сцен, то массовых ( «Красная площадь»,«Девичье поле», «Новодевичий монастырь»), то глубоко камерных, лирических ( «Ночь. Келья в Чудовом монастыре»), то эффектных ( «Замоквоеводы Мнишка в Самборе». «Ночь. Сад. Фонтан»), то буффонно-комических ( «Корчма на литовской границе»), то глубоко психологических («Царские палаты») и потрясающе драматических ( «Площадь перед собором в Москве», «Москва», «Царские палаты»).
«Борис Годунов» первая в отечественной литературе истинно реалистическая трагедия. Новаторская по содержанию и форме, она прокладывала в литературе еще не изведанные пути. Закончив ее около 7 ноября 1825 года, поэт з радостном осознании совершенного им подвига писал П. А. Вяземскому: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в Ладоши и кричал, ай-да Пушкин». В полной мере сознавая, что успех или неудача трагедии «будет иметь влияние на преобразование драматической нашей системы», он весьма тревожился за ее прием, предчувствовал, что передней «восстанут непреодолимые преграды…».
Трагедия «Борис Годунов» вызвала переполох, испуг, недовольство в правящих кругах. Николай I и шеф жандармов Бенкендорф всячески задерживали ее публикацию. Самодержец советовал Пушкину переделать трагедию «с нужным очищением… в историческую повесть или роман наподобие Вальтер Скотта». Но поэт решительно отказался следовать вкусам царя. Трагедия появлялась в печати с трудом, отрывками: в 1827 году — «Граница Литовская» в альманахе «Северные цветы»; в 1830 году — «Кремлевские палаты» и «Девичье поле» в альманахе «Денница». В первом издании трагедии, разрешенном лишь в 1831 году, по цензурным условиям была выпущена сцена «Девичье поле».
Драматургическое новаторство Пушкина настолько опередило эстетические вкусы подавляющего большинства его современников, что оказалось непосильным для их понимания, М. П. Погодин, подводя итоги устным отзывам, 20 января 1831 года записал в своем дневнике: «Все бранят Годунова». Отрицательными, за редкими исключениями (Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский, Н. И. Надеждин, Н. В. Гоголь), были и первые печатные суждения. С великой скорбью восклицал в 1834 году Гоголь в статье «Несколько слов о Пушкине»: «Определил ли, понял ли кто „Бориса Годунова“…?». Даже Белинский, исходя из ложных представлений о недраматичности древней русской истории, посчитал трагедию «эпическойпоэмой в разговорной форме» и, преувеличив карамзинское влияние на Пушкина, видел ее идейную основу в мучениях совести преступного царя. Но при этом критик высоко оценил ее форму. Сравнивая в 1845 году эту пьесу с трагедиями 20—40-х годов, он с полным правом сказал: «Словногигант между пигмеями, до сих пор высится между множеством quasi-русских трагедий пушкинский „Борис Годунов“.
Проникновению трагедии „Борис Годунов“ на театральные подмостки долгое время препятствовала легенда о ее якобы несценичности, созданная Булгариным, Бенкендорфом, Николаем I и затем поддержанная по преимуществу консервативными деятелями литературы и сцены.
Для сценического представления трагедия впервые была разрешена в 1866 году, но с изъятиями целых сцен; в искаженном виде была поставлена в Петербурге в 1870 году, а полностью ставилась лишь с 1917 года.
Значение трагедии как поворотного этапа в развитии отечественной драматургии было осознано лишь позднейшими читателями, критиками и театральными деятелями. И чем дальше, тем выше поднималась ее оценка. Своим реализмом трагедия „Борис Годунов“ оказала могучее воздействие на все последующее развитие русской драматургии. Особенную печать она наложила на исторические пьесы А. Н. Островского и драматическую трилогию А. К. Толстого. Трагедия вдохновила М. П. Мусоргского на создание одного из вершинных своих произведений — одноименной оперы (1868— 1872). М. Горький назвал Пушкина автором «лучшей нашей исторической драмы „Борис Годунов“.
28. Маленькие трагедии.
29. Повести Белкина.
29) Общая характеристика прозаического цикла А.С. Пушкина "Повести Белкина".
Поражает разнообразие и необычность их тематики. Это не только картины дворянско-усадебного быта("Барышня-крестьянка") Пушкин выдвигает демократическую тему "малеького человека" в "Станционном смотрителе".
"Станц.смотритель"-идеализированные образы, созданные в дидактических целях, сентиментальные сюжетные ситуации сменяются реальными типами и бытовыми картинами незаметных, но всем хорошо знакомых уголков русской действительности. Такова почтовая станция, где писатель находит неподдельные радости и горести жизни.
В повестях Белкина Пушкин выступает против романтического шаблона в повествовательной прозе конца 20-х годов. В "Выстреле" и "Метеле" необычные приключения и эффектные романтические ситуации разрешаются просто и счастливо, в реальной обстановке, не оставляя места никаким загадкам и мелодраматическим концовкам, к-е были популярны в романтической повести.
В "Барышне-крестьянке" казавшийся романтическим герой, носивший даже перстень с изображением черепа, оказывается простым и добрым малым, находящим свое счастье с милой, но обыкновенной девушкой, а ссора их отцов, не породив ничего трагического, разрешается добрым миром.
"Гробовщик" Всевозможные чудесные и таинственные ситуации, связанные с загробным миром, присущие романтическим балладам и повестям, сведены к весьма прозаичной торговле гробами, сами они оказываются простыми деревянными ящиками, а их хозяин вполне реальным и обыкновенным гробовщиком Адрианом, проживающим у Никитских ворот в Москве и не обладающим никакими сверхъестественными силами.
Появление приведений в повести оказалось лишь сновидением подвыпившего с приятелями Адриана. Таинственное становится комическим, теряя весь свой романтическийореол, превращяясь впредмет шуток и насмешек.
Повести Белкина» содержат в себе именно такое отношение к жизни, в жизни значимо всё. Вот пример из повести «Выстрел». Противник Сильвио, граф, выходит к барьеру с фуражкой, наполненной черешней и «завтракает». Для самого графа эти черешни — способ скрыть волнение, для его противника Сильвио черешни имеют другое значение — они стали поводом к откладыванию выстрела на будущее; для повествователя (подполковника И.Л.П. и для Белкина) черешня воспринимается как второстепенная, малозначащая подробность; для самого Пушкина черешня имела особый смысл — когда-то в Кишиневе Пушкин стрелялся с офицером Зубовым и вышел на дуэль «с черешнями и завтракал ими».
Зубов стрелял первым и не попал, а Пушкин не стал стрелять и просто ушел, не простив обидчика; наконец, читатель повести ясно видит, что черешня, в конечном счёте, спасла жизнь графу. Черешня или даже косточки от черешни, некая ерунда, мелочь, может иметь очень существенное значение.
29)а)особенности духовного развития героев повести "Выстрел".
Молодые армейские офицеры, к которым принадлежит повествователь, скучают в местечке. Среди окрестных жителей только один входил в их веселое общество: странный человек 35 лет, обладатель противоречивого и загадочного характера, отличный стрелок, в чем всегда упражняется, по имени Сильвио. Однажды во время игры в карты один из офицеров, поручик, ещё не привыкший к странностям Сильвио, воспринял манеры Сильвио как оскорбление, вызвал Сильвио на дуэль. Однако дуэли не состоялось. Это обстоятельство снизило его в глазах общества, хотя скоро многие забыли об этом происшествии, но повествователь испытывал неприятное ощущение оттого, что Сильвио, казавшийся ему раньше романтическим героем, оказался не тем, их взаимоотношения охладели. Вдруг Сильвио получает письмо и тут же объявляет, что уезжает насовсем и поэтому приглашает всех на последний обед. Когда гости разошлись Сильвио просит повествователя остаться и все ему объясняет: с поручиком он не стрелялся не из великодушия или трусости, а потому, что ему нельзя рисковать жизнью, так как он еще не отомстил старому врагу. 6 лет назад он стрелялся на дуэли, но свой выстрел не сделал, так как его обидчик ел на дуэли черешни и это задело Сильвио, он отложил свой выстрел. II. Повествователь однажды, скучая в своей деревне, поехал в гости к богатому соседу. В разговоре случайно выяснилось, что этот граф и есть соперник Сильвио. Повествователь узнал от графа продолжение истории: Сильвио приезжал к нему, застал врасплох, заставил поволноваться, унизил графа (заставил его смалодушничать и сделать выстрел), а сам опять не стал стрелять и уехал.
О Сильвио читатель узнает из двух источников: рассказ самого Сильвио и рассказ его противника, графа. Однако и тот и другой рассказы известны нам уже в пересказе подполковника И.Л.П., который в свою очередь литературно обработан Белкиным, которого создал Пушкин… Что это значит? Чтобы разобраться в истории с выстрелом и понять ее, читатель вынужден сначала разобраться с позициями тех, кто рассказал эту историю, а это возможно только при внимательном рассмотрении всех мелочей: возраст рассказчика, социальное положение, привычки, степень близости герою (друг, приятель, враг) и т.д. Таким образом Пушкин подражает самой жизни, где мы не можем полностью доверять ничьим оценкам, так как правда всегда больше, шире, и она не является простой суммой оценок. Мир в «Выстреле» оказывается подвижным, ускользающим. Рассмотрим пересечение точек зрения («кругозоров сознаний») в этой повести.
Повествователю, который является любителем чтения («малое число книг, найденных мною под шкафами и в кладовой, были вытвержены мною наизусть», С.64; первое, на что он обратил внимание в доме графа, это книги: «около стен стояли шкафы с книгами», С.65) Сильвио кажется «героем таинственной какой-то повести» (С.60), неудивительно поэтому, что повествователь, глядя на Сильвио испытывает «странные, противуречивые чувства» (С.64).
Сильвио сам себе кажется человеком исключительным, обладающим особым характером, достойным лидерства; свое поведение он характеризует словами «буйство», «взбесило меня», «я возненавидел», «волнение злобы». Сильвио преувеличивает особенности своего характера, оценивает себя неадекватно, по литературным моделям (ср. его хвастливое заявление, что он перепил известного пьяницу).
Графу Сильвио кажется необъяснимым злодеем, может быть даже демоном или чёртом, — у него характерный для этого вид («увидел в темноте человека, запыленного и обросшего бородой», С.67), Сильвио демонически усмехается, у него дрожит от волнения голос, он наводит ужас на графа («волоса стали вдруг на мне дыбом», С.67; «голова моя шла кругом», С.68). Однако мнение графа о Сильвио несколько искажено тем обстоятельством, что он рассказывает это приятелю Сильвио, поэтому старается избегать прямых оценок. Тем не менее косвенно он свое отношение выразил — он тоже романтически преувеличивает Сильвио.
Повествователь наивно верит обоим рассказчикам, так как он сам начитался романтической литературы.
Белкин более мудр. Его точка зрения проявляется в эпиграфе: «Стрелялись мы. Баратынский. Я поклялся застрелить его по праву дуэли (за ним остался ещё мой выстрел). Вечер на бивуаке.» (VI, 58). Смысл двойного эпиграфа: поэт Баратынский воспринимает дуэль как поэтическое «стрелялись мы», а воины на привале воспринимают дуэль как предлог для убийства (на самом деле вторая часть эпиграфа тоже литературная, это цитата из повести Бестужева-Марлинского «Вечер на бивуаке»). Две разных оценки дуэли — поэтическая и прозаическая. Герои повести видят красивую романтическую историю о демоническом таинственном Сильвио, совершающем странный загадочный поступок. Для Белкина дуэль — это поэтическое оправдание убийства, так как в основе её лежит не защита чести, а месть, злоба, желание увидеть противника униженным.
Пушкин. Крайне трудно восстановить его точку зрения. Возможно мы не замечаем эзотерический уровень смысла (пародирование Бестужева и Баратынского? Ирония по поводу какой-то конкретной дуэли? Своей собственной?). Скорее всего Пушкин склонен видеть во всем этом отсутствие смысла. Каждый видит то, что хотел увидеть.
Творчество А. С Пушкина предопределило развитие русской литературы, заложило основы современного русского языка.
Композиция повести «Выстрел» интересна и непроста благодаря своей многоуровневости, которую создают несколько рассказчиков и сложно построенный сюжет. Сам А. С. Пушкин, который находится на верхней ступени композиционной лестницы, формально передает авторство Ивану Петровичу Белкину. Мнимое «авторство» приводит к созданию многоуровневого текста, а это в свою очередь позволяет глубже и шире охватить действительность, описать нравы, рассказать о судьбах и устремлениях героев. На фоне исключительных событий развернута обобщенная картина действительности, сами исключительные события подчиняются законам повседневной реальности, конкретным времени и пространству.
Герои повести изначально попадают в ситуацию, где присутствует любовь. Они влюблены или ждут этого чувства, но именно отсюда начинается развертывание и нагнетание значимых событий сюжета.
Центральным героем повести является бывший гусар Сильвио. «Ему было около тридцати пяти лет… Опытность давала ему… многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые… умы. Какая‑то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя… У него водились книги, большею частию военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой. Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета». Его окружала какая‑то тайна, и, наверное, именно она была причиной всеобщего интереса к нему.
Другой герой (автор не называет его имени) ни в чем не уступал Сильвио. Это был «молодой человек богатой и знатной фамилии». Вот как о нем отзывается Сильвио: «Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым он не знал счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен он был произвести между нами… Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние… Я стал искать с ним ссоры…»
Являясь центральным компонентом художественного текста, персонаж оказывается связанным с движением сюжетных линий, что приводит к динамичности образа. В начале повести подчеркивается равнодушие соперника Сильвио: «Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплевывая косточки, которые долетали до меня. Его равнодушие взбесило меня…». В финале же заметно его смятение: «Я почувствовал, как волоса стали вдруг на мне дыбом»
Мысль о мести не оставляет Сильвио. Понимание чести перевернуто для него с ног на голову: одно оскорбление не смыто кровью из‑за того, что не завершена предыдущая дуэль.
В конце повести автор показывает, что все же Сильвио получил успокоение, для него было важно не убить соперника, а просто потешить свое самолюбие: «Не буду, – отвечал Сильвио, – я доволен: я видел твое смятение, твою робость; я заставил тебя выстрелить по мне, с меня довольно. Будешь меня помнить. Предаю тебя твоей совести».
Сильвио не убил своего противника, но тем не менее он восторжествовал над ним, увидел его слабость. Для него главным было не просто причинить зло обидчику, а увидеть его страх, растоптать, унизить его, показать свое превосходство. Мощь и сила его духа не только поражают своей стихийной красотой, но и страшат красотой пугающей, разрушительной. Его душа обесчеловечена гордостью. Так проявляется противоречие между понятием дворянской чести, присущим конкретному времени и определенному слою людей, и общечеловеческими ценностями.
Удовлетворяя злое чувство, Сильвио приносит горе и непричастной к конфликту жене графа. Но вслед за сценой переживаний графской четы упоминается героическая смерть героя, вечно гонимого его страстями.
Автор разрешает все конфликты неординарным, но вполне реальным ходом. В своих произведениях А. С. Пушкин учит нас мудрому отношению к жизни, благородству, терпимому отношению к окружающим и близким нам людям.
Метель.
Открывая читателю всю сложность и непредсказуемость жизни, А.С. Пушкин использует в «Повестях Белкина» традиционные сюжетные ситуации романтической и сентиментальной литературы («отложенная месть», «тайный брак» и т. д.). Но вместе с тем в каждой из повестей можно увидеть растворение романтико-сентиментальных стихий в реалистическом плане повествования. Не является исключением в этом отношении и повесть «Метель».
Мотивы «Метели» напоминают нам прозу А.А. Бестужева-Марлинского, в частности его повесть «Роман и Ольга». Как и Марья Гавриловна, Ольга прощается с родительским домом, со своей прежней жизнью. Но она не может решиться на отчаянный поступок, считая, что без родительского благословения счастье ее будет невозможно. В результате героиня Марлинского «с благодарной твердостью остается дома».
Сны пушкинской героини отсылают нас к произведениям В.А. Жуковского и А.С. Грибоедова. Накануне своего рокового тайного венчания Марья Гавриловна видит страшный сон: «То казалось ей, что в самую минуту, когда она садилась в сани, чтоб ехать венчаться, отец ее останавливал ее, с мучительной быстротою тащил ее по снегу и бросал в темное, бездонное подземелие… и она летела стремглав с неизъяснимым замиранием сердца; то видела она Владимира, лежащего на траве, бледного, окровавленного. Он, умирая, молил ее пронзительным голосом с ним обвенчаться… другие безобразные, бессмысленные видения неслись перед нею одно за другим». Сон Марьи Гавриловны напоминает нам вымышленный сон Софьи из комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» и сон Светланы из одноименной баллады В.А. Жуковского[37]. Общим для Пушкина и Грибоедова является здесь мотив бедности предполагаемого жениха и внезапное появление отца. Светлана у Жуковского увидела своего жениха мертвым, однако у Жуковского несчастье – лишь «лживый сон», счастье – «пробужденье». В пушкинской же повести сон героини явился в определенной степени вещим: Владимир, не попав из-за метели на обряд венчания, ушел в армию и погиб в 1812 году. Марью Гавриловну же по ошибке обвенчали совершенно с другим человеком, которым и оказался затем влюбившийся в нее Бурмин. Таким образом в сюжете повести реализовался балладный мотив жениха-мертвеца.
Здесь также уместно вспомнить и о новелле американского писателя-романтика В. Ирвинга «Жених-призрак», в которой невеста была похищена призраком, оказавшимся затем другом погибшего жениха. Бурмин в пушкинской повести не является другом Владимира, однако в чем-то повторяет его судьбу. Как и Владимир, Бурмин, очевидно, участвовал в войне 1812 года (он – раненый гусарский полковник), так что вполне мог бы быть другом первого возлюбленного Марьи Гавриловны.
Упоминание в повести о 1812-м годе, о победе русских войск вновь отсылает нас к А.С. Грибоедову: «Женщины, русские женщины были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они: ура! И в воздух чепчики бросали».
Описывая зарождающееся чувство Марьи Гавриловны к Бурмину, А.С. Пушкин вспоминает сонет Петрарки: «Если это не любовь, так что же?». И уже здесь звучит мотив судьбы, реализованный в пушкинском сюжете. Петрарка сравнивает любовь со смертью, человек в его сонете бессилен перед властью судьбы:
Призвал ли я иль принял поневоле
Чужую власть?.. Блуждает разум мой.
Я утлый челн в стихийном произволе.
Мотив бессилия человека перед судьбой звучит и в пушкинской повести. «Суженого конем не объедешь» – решает в повести Прасковья Петровна, автор же будто бы мимоходом замечает: «Нравственные поговорки бывают удивительно полезны в тех случаях, когда мы от себя мало что можем выдумать себе в оправдание».
Таким образом, в «Метели» присутствуют все романтические и сентименталистские атрибуты: клятвы в вечной любви, старая часовня, письма с печаткою, изображающей два пылающие сердца, бледность героини, бедность ее возлюбленного, свидания на лоне природы. Но все эти элементы с самого начала овеяны неизменной авторской иронией: «Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и, следственно, была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нем и думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя. Наши любовники были в переписке и всякий раз виделись наедине в сосновой роще или у старой часовни. Там они клялися друг другу в вечной любви, сетовали на судьбу и делали различные предположения».
При этом постоянно подчеркивается какая-то игрушечность, литературность данной ситуации. У сентименталистов и романтиков мотив увоза героини из родительского дома основывался на героико-трагической основе либо на злодейском обмане. У А.С. Пушкина обстоятельства во многом обусловлены характерами героев. Характерно, что романтическому намерению «тайно обвенчаться» у Марьи Гавриловны сопутствует трезвый расчет. Она тщательно собирается в дорогу: увязывает белье, не забывает взять «теплый капот», собирает свою шкатулку, успевает написать два письма. Владимир самоуверен и легкомыслен, что отчасти можно оправдать его молодостью. Собирается он в Жадрино, когда уже наступают сумерки, закладывает маленькие сани в одну лошадь и один, без кучера, отправляется в дорогу. В результате он попадает в метель и, едва не заблудившись, останавливается в незнакомой деревне. И лишь к утру он попадает в Жадрино, где и узнает о состоявшемся венчании своей невесты с незнакомцем. Бурмин – ветреный и импульсивный повеса, с радостью участвующий в любом приключении. Пожалуй, в юности этот герой напоминает нам Минского из повести «Станционный смотритель». Однако стоит отметить, что характер этот не статичен. Раненый гусарский полковник, вероятно, был храбрым и мужественным воином на Бородинском поле, он оказался способен на настоящую любовь, вполне раскаялся в своем легкомысленном поступке и, сумев преодолеть собственное малодушие и эгоизм, даже признался во всем Марье Гавриловне. Таким образом, следуя принципам реализма, А.С. Пушкин изображает действительность в развитии, в определенной динамике.
Таким образом, известный в литературе сюжет получил оригинальное воплощение в пушкинской повести. События повести мотивированы не судьбой, а самими характерами персонажей. Образы многогранны и даны в развитии, автор
Станционный смотритель.
«Станционный смотритель» - одна из повестей, входящих в цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина», написанный А. С. Пушкиным осенью 1830 года в Болдине. Известно, что Болдинская осень - едва ли не самый продуктивный период в творчествепоэта: собираясь расстаться с холостой жизнью и предчувствуя ограниченность времени, которое у него будет оставаться для творчества после женитьбы, Пушкин, казалось, старался успеть написать как можно больше. С другой стороны, предстоящая женитьба, несмотря на все огорчения, связанные с устройством свадьбы, не могла не радовать поэта, не заставлять трепетать и волноваться его сердце. Творческому вдохновению способствовала и пора года - любимая Пушкиным осень. Лирика этого периода как нельзя глубже отражает внутреннее состояние поэта: радостные, игривые нотки перемежаются в ней с тревожными и грустными. Однако хорошее настроение преобладает. Оно побуждает Пушкина экспериментировать, пробовать себя в прозе. Так появляются «Повести Белкина», проникнутые «веселым лукавством ума» (слова эти когда-то Пушкин сказал о творчестве И. Крылова). Пушкинского «веселого лукавства ума» трудно было не заметить: не зря Баратынский при чтении повестей, по словам самого поэта, «ржал и бился».
Однако не все повести цикла занимательны и веселы. Есть среди них и вполне серьезные, и грустные. Такой является и повесть «Станционный смотритель», написанная в духе лучших произведений сентиментального направления: униженный и печальный герой; финал - в равной степени и скорбный и счастливый; повесть проникнута пафосом сострадания. Но от традиционного сентиментализма ее отличает особенный характер конфликта: здесь нет отрицательных героев, которые были бы отрицательны во всем; здесь нет и прямого зла - и в то же время горе простого человека, станционного смотрителя, от этого не становится меньшим.
Что только не ставят в вину станционному смотрителю: «Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут - а виноват смотритель…». Для большей части проезжающих станционные смотрители - «изверги рода человеческого», и это несмотря на то, что многие «сии столь оклеветанные смотрители вообще суть люди мирные, от природы услужливые, склонные к общежитию, скромные в притязаниях на почести и не слишком сребролюбивые».
Таким был и пушкинский герой - Самсон Вырин. Семья у него была небольшой - он да красавица дочь Дуня. Ей с детства пришлось взвалить на свои хрупкие плечи всю женскую работу: жена Самсона умерла. В четырнадцать лет никто лучше ее не мог приготовить обед, убрать в доме, прислужить проезжему: Дуня была мастерицей на все руки. И отец, глядя на ее проворство и красоту, не мог нарадоваться.