Род и пол: юнг в контексте

Подход Юнга к роду и полу неизбежно находится под влиянием и своего личного положения, и окружения, в котором он жил, и кроме того, всей теоретической рамки, его концепту­альных привязанностей. Рассмотрим вначале концептуальную рамку, а затем обратимся к культурному окружению.

Мы видели, что Юнг рассматривал психологическое строе­ние человека через дополняющие друг друга противоположности и что для него противоположности стремятся к поляризации и к образованию спектра. Он рассматривал мужское и женское начала как психологически дополняющие друг друга. Он распро­странил принцип противоположностей даже дальше, так что род был помещен на карту психической структуры. В частности, это распространение применения принципа противоположностей предполагало рассмотрение анимы и анимуса как занимающих противоположное место по отношению к эго в отличие от своего места по отношению к персоне. Анимус и анима колеблются между эго и внешним миром (CW 6, para. 804). Более того, бессознательный потенциал рода рассматривается Юнгом как противоположность роду, ограниченному полом, и отличный от того, что определяется культурой. В результате этого слишком дробится отношение между тем, что является внутренним (бессознательным) и тем, что является внешним (сознательным). Упомянув культурную предрасположенность Юнга, я вклю­чаю сюда сознательное и бессознательное влияние на его теорию со стороны его личного отношения к мужчинам и женщинам, полу и роду. Он сам спрашивает:

"Что может сказать мужчина о женщине, своей противопо­ложности? Я имею в виду, конечно, нечто разумное, за пре­делами половой запрограммированности, свободное от не­приятия, иллюзии и теории. Где мужчина способен на пре­восходство? Женщина всегда стоит там, где падает тень мужчины, поэтому ему очень легко их перепутать" (CW 10, para. 236).

Но видимо, Юнг не очень осознавал, насколько он также отражал свое культурное сознание, включая общие предрассудки своего времени, — его взгляды часто не отличались от взглядов других швейцарских бюргеров. Его, казалось, удивляло и озада­чивало то, что женщины думают, а не чувствуют, работают, а не сидят с детьми — и даже, по крайней мере ходит такой слух, носят брюки, а не юбки. И в браке Юнг, похоже, применял традиционный двойной стандарт по отношению к сексуальной дозволенности. Для того, чтобы понять точку зрения Юнга, важно принять во внимание этот контекст.

Иногда культурное окружение Юнга влияет на его концеп­туальные формулировки. Например, в общем описании различ­ных психологических типов Юнг заявляет, что интровертные чувства в основном свойственны женщинам. Он утверждает, что ключевая фраза здесь — "в тихом омуте черти водятся" {CW 6, paras 640-1). Перед нами стереотип, даже карикатура на жен­щину, у которой действительно много хороших качеств, но кото­рая не решается раскрыть их.

Даже у более поздних авторов — а о женской психологии писали многие женщины-аналитики, включая жену Юнга (Е. Jung, 1957) — мы видим значительный консерватизм. На­пример, Хардинг, рассматривая вопрос о женщинах и работе, говорит, что женщина может работать, только обладая в боль­шей степени мужскими чертами, и что даже это не должно слишком сильно мешать "жизни жены и матери, которая соот­ветствует ее женским и биологическим потребностям" (1933, с. 70-1, но вновь опубликовано при жизни автора в 1970). Единственное исключение, которое делает Хардинг, - это когда женщина работает для того, чтобы платить за учебу мужа! Бу­дем справедливы к Хардинг — она пишет о напряжении, кото­рое многие современные женщины испытывают, разрываясь ме­жду домом и работой, — но ее приверженность своему понима­нию Юнгианских принципов звучит неприятно для современного человека.

Еще один пример культурной среды Юнга можно найти в его утверждении, что мужчины и женщины рассматривают взаи­моотношения, и в особенности брак, совершенно по-разному. Согласно Юнгу, "мужчина думает, что он владеет женщиной, если он обладает ею в половом отношении , но для женщины соответствия выражаются совершенно по-иному. Для нее "брак — это отношения, которым сопутствует секс" (CW 10, para. 255). Нет необходимости далее развивать мысль о том, что обобщения, подобные этому, отражают особый личный и исто­рический контекст, и, будучи, возможно, верными по отношению к некоторым людям, не должны восприниматься как абсолютные утверждения.

Не одного меня поразили несоответствия между такой по­зицией Юнга (и его близких последователей) с одной стороны, и, с другой стороны, жизнью в Цюрихе между двумя войнами. По крайней мере, в субкультуре аналитической психологии в городе работало несколько процветающих женщин-аналитиков. Эти женщины, часто не имевшие детей или мужей, по-видимому, не испытывали никакого беспокойства или конфлик­тов между своей ориентацией на карьеру и тем, что относилось к их женскому началу.

Возможно, за исключением тех моментов, когда проблемы брака рассматриваются через взаимодействие между мужчиной и женщиной, заявления Юнга не следует рассматривать буквально или в применении к поведению, но скорее как относящиеся к одной из нескольких межпсихических психологических перспек­тив. Это различие, которое сам Юнг, однако, не смог рассмот­реть, и перед нами теоретическая путаница между внешним ми­ром мужчин и женщин и внутренним миром психологических образов. Несмотря на то, что между ними есть связь, Юнг по­вторял, что смещение точек зрения не намеренно и поэтому ме­шает.

С моей точки зрения, сейчас необходимо ограничение ис­пользования теории противоположностей и прояснение родовой терминологии. Последнюю следует использовать только тогда, когда это абсолютно необходимо и требуется с точки зрения обсуждаемого вопроса. Например, если рассматриваются различ­ные отношения активного и пассивного поведения в половом акте или если в связи с ними возникают фантазии, тогда реле­вантна терминология, связанная и с полом, и с родом. Но очень часто активное и пассивное поведение совершенно не связаны с полом или родом. Активное и пассивное определяют спектр пси­хологических возможностей вокруг активности и пассивности — ничего более.

Эти аргументы не отметают необходимости различать муж­чин от женщин, а для младенца — отличать отца от матери. Считаться с фактом разделения на два пола важно, не только для проверки внешней реальности, но также в качестве первой попытки примирения внутренних психологических различий и конфликтов.

В заключение: вопросы, относящиеся к анимусу/аниме, Логосу/Эросу можно определить следующим образом:

(1) может ли быть абсолютное определение мужественного и женственного начала, или эти родовые термины можно приме­нять так же широко, как в Юнгианской перспективе;

(2) даже если бы и существовало нечто абсолютно мужествен­ное или абсолютно женственное, совершенно не обязательно, что у мужчин было бы больше первого, а у женщин — второго;

(3) не все из того, что кажется мужественным, имеется в созна­тельном мужчины; не все из того, что кажется женственным, доступно сознательному женщины. Следует говорить в терминах многосторонних потенциалов, которые пока недоступны.

ПОИСК ЖЕНСТВЕННОСТИ

В предыдущих абзацах я говорил об отношении рода к пси­хике. Идея Юнга, что род имеет архетипический компонент (Эрос и Логос) была тщательно изучена несколькими авторами — постьюнгианцами, в большинстве своем женщинами. С точки зрения исторической перспективы, здесь выделяются три боль­шие группы.

Первая группа продолжает исследовать мысль Юнга о том, что Эрос предполагает "психическое соответствие". Помимо Эм­мы Юнг и Хардинг, о которых уже говорилось, в эту группу можно включить Вольфф и Клэрмон де Кастиллехо (1973). Вольфф написала короткую работу под названием "Структурные формы женской психики" (1951), которая была в моде среди Классических аналитических психологов. В этой работе она оп­ределила четыре формы и назвала их: мать, гетера (или подру­га), амазонка и средняя женщина. Все они выражают отношение к мужчинам, или по крайней мере, к другим — матери к ребен­ку или мужу, гетеры — к партнеру, амазонки — к миру работы и к объективным, внешним целям. Амазонка психологически Не связана или не зависима от мужчины, хотя она может на него походить, по крайней мере, в том виде, в каком это выражено в культуре времени Вольфф. Средняя женщина действует в каче­стве мостика между личными и коллективными силами, модули­руя динамику между сознанием и бессознательным. Она чувст­вует, что происходит в каждый момент, и передает это. В этом отношении она является персонификацией анимы (мужчины).

Работа Вольфф главным образом представляет собой анализ межличностных отношений, связи с внешним миром и другими людьми — с мужем, детьми, объективными целями. Это спра­ведливо даже для средних женщин, модуляции динамики между сознанием и бессознательным у которых идут на пользу и слу­жат для защиты первого.

Далее, как указывала Маттун (1981, с. 90), Вольфф в дей­ствительности пишет о женской психике (т.е. о психике женщи­ны), поскольку мужчины просто не рассматриваются. Несмотря на то, что Витмонт пытался провести параллельную классифика­цию для мужчин (1969), остается путаница между полом и ро­дом.

Вольфф говорит, что ее категории не взаимоисключающи, но что типологически можно говорить о высшей или о вспомога­тельной форме (и, видимо, о низшей форме, наиболее беспокой­ной, поскольку наиболее бессознательной). Таким образом, ее модель не содержит возможности движения и изменения.

Вторая группа постъюнгианцев, которые писали о женской психологии, отошла от позиции, согласно которой женщина рас­сматривается как некто, кто "соотносится", они рассматривают ее так, как она есть, т.е. собственно женщину (Woodman, 1980, Perera, 1981, Ulanov, 1981). Эти авторы исследуют, что значит и что исторически значило быть женщиной. Они считают, что этим пренебрегала "патриархальная" психология.

Здесь я должен задаться вопросом, не ошибочен ли глав­ный тезис этой работы, не слишком ли большой делается упор на врожденно женское, и не идеализируется ли вследствие этого "женское". Например, несмотря на то, что такая концепция как "модель- первичной женской энергии", без сомнения является внутренней гипотезой (и следовательно, относится и к мужчи­нам, и к женщинам), Перера полагает, что нам следует ее рас­сматривать "подразумевая современную женщину' (1981, с. 94, выделено мною). Тем не менее, нет сомнения, что то, что мож­но назвать "женским", и подавлялось, и недооценивалось в за­падной культуре, и сейчас происходит нечто, что должно восста­новить равновесие (см. ниже, с. 361—362).

Иногда эти современные Юнгианские авторы-женщины, которые пишут о фемининном, очень стараются отмежеваться от политического феминизма. Например, Вудман утверждает, что:

"Мощное Феминистическое Движение на Западе требует признания, но слишком часто их подход — это всего лишь карикатура на мужественность. Многие тысячи женщин воо­ружаются против патриархального давления; многие тысячи радуются за женщин, которые получают все новые права, вырванные у государства. Многие другие чувствуют себя по­терянными. Им претит агрессивность воинствующих лидеров феминизма, но они осознают, что внутри них самих какая-то пустота. Они стараются быть хорошими женами, и хороши­ми матерями, и хорошими деловыми женщинами. Но чего-то не хватает. Они не знают, как сохранять верность собствен­ной женственности (1980, с. 103).

Если мы назовем третью группу психологов "феминистками", это будет чрезмерным упрощением. Тем не менее, эти постьюнгианцы выражают взгляды, совместимые с современным феминизмом. Мы видели, что Юнг действительно ' допускал существование Эроса и Логоса как в мужчинах, так и в женщинах, но в некоторых из его утверждений эта мысль те­ряется. Эта грань его теории развивалась этими авторами. Ос­новополагающая психологическая бисексуальность предлагается не просто как отправная точка, но и как цель. Например, в сво­ей книге "Андрогинность" (1977) Сингер пишет о "сознательном признании" мужского и женского потенциала в каждом человеке. Она утверждает, что это признание завоевы­вается в борьбе за гармонию мужского и женского элементов. Она предпочитает слово "андрогинность" слову "бисексуаль­ность", поскольку оно предполагает врожденное, первичное единство и оставляет открытым вопрос о дальнейшем разделе­нии, в то время как "бисексуальность" как само слово предпо­лагает слияние двух элементов. Сингер рассматривает андрогина как носителя нового отношения к роду и полу.

Хотя можно подумать, что Сингер пренебрегла вопросом о родовых различиях, она подчеркивала, что полярности все же достойны внимания; их нельзя отринуть. Но такие различия следует рассматривать как нечто, происходящее из одного источ­ника, нейтрального по отношению к роду. И, несмотря на то, что Гольденберг не согласна с понятием андрогина у Сингер, она также призывает всех придти к заключению, что по сути дела мы рассматриваем психическую силу, которая сама по себе нейтральна и одинакова для мужчин и женщин:

"Менее важно, на мой взгляд, как назвать основной челове­ческий драйв — "мужским" или "женским"; главное состоит в том, что один и тот же первичный импульс существует в либидо человека в одинаковой степени для мужчин и жен­щин. В последующей работе эта модель может быть разра­ботана более основательно, чем ограниченное разделение психики на анимус/аниму" (1976, с. 447).

В подобном же, хотя и в несколько менее экстремистском ключе некоторые авторы (напр., Mattoon, 1981; Moore, 1983) говорили, что анимус и аниму не следует рассматривать как два отдельных архетипа, поэтому можно говорить об анимусе-аниме; и следовательно, можно более свободно вербализировать воз­можность переживания или интеграции более широкого набора вариантов.

МУЖЕСТВЕННО ЛИ СОЗНАНИЕ?

При рассмотрении эго-сознания в главе 3 мы отмечали связь, которую Нойманн проводит между сознанием и мужест­венностью (1954). Хотя Юнг никогда не описывает сознание как мужественное per se, он все же проводит резкое и несколько натянутое разделение между мужественным и женственным соз­нанием. Женственному сознанию Юнг отдает царство "бесконечных нюансов личных отношений, которые обычно пол­ностью ускользают от мужчины". Но мужчине он отдает "mnpoKFje просторы коммерции, политики, технологии и науки, все царство прикладного мужского ума" (CW 7, para. 330).

Можно понять, почему сознание традиционно выражалось мужественными терминами. Это связано с ранним отделением от матери. Обоим полам приходится самоутверждаться и исследо­вать, учиться говорить "нет" и т.д. Мать — это женщина, и, возможно, она воплощает все женское вследствие культурного равенства женщина=женственное. Отсюда следует, что отделе­ние от нее, и следовательно, развитие эго, ребенку приходится воспринимать как то, что противоположно ей. Это значит — как мужское и, в силу действия того же культурного уравнения — в конечном итоге мужественного.

С другой стороны, преобладание образов с мужественным началом, которые, как считается, воплощают сознание (герой, бог-солнце и т.д.) может означать всего лишь равенство между тем, что ценит наша культура (сознание), и высшей группой в ней (мужчины); образная система символизирует статус кво.

НАУЧНЫЙ СПОР

Я с некоторыми колебаниями обращаюсь к рассмотрению имеющихся научных данных по вопросу о том, существуют ли врожденные родовые различия, как существуют врожденные половые различия. Мои сомнения объясняются тем, что приходится одновременно браться за огромную работу по оценке "науки": объективные ли это исследования или на них влияют преобладающие социальные отношения и ценности. Не будучи ученым, все что я могу предложить своим читателям — это свое понимание направлений в этом споре. Я основываюсь в основ­ном на двух книгах. Первая написана психиатром юнгианской ориентации, Энтони Стивенсом, и книга называется "Архетип: естественная история самости" (1982). Другая книга называется "Биологическая политика", ее написала Дженет Сейерс, акаде­мический психолог (1982). Чтобы дать понятие о различиях во взглядах, скажем, что Стивене явно считает, что:

"доминирующая роль мужчин — это проявление "психологической реальности" нашего вида. Кроме того, есть генетические и нейрофизиологические данные относительно биологии сексуальной дифференциации... Видимо, патриархат — это естественное состояние человечества... Общество че­рез своих представителей родителей, может модифицировать, подавлять или преувеличивать модели сексуального поведе­ния и сознания, но то, что эти воздействия модифицируют, 'подавляют или преувеличивают, — это родовая предраспо­ложенность, которая уже существует" (1982, с. 188-92).

С другой стороны, Сейер определила способы, с помощью которых те, кто противится изменению социальной роли жен­щин, "приспособили" биологию для своих целей. Помимо подчас сокрушительных атак на экспериментально полученные данные, Сейерс утверждает, что:

"Когда рассматривают эти, как считается, чисто биологиче­ские описания половых ролей, обнаруживается, что их корни кроются в социальных, а не биологических моментах. Это справедливо не только по отношению к современным био­логическим исследованиям полового разделения общества, но и к аналогичным биологическим объяснениям этого разделе­ния, которые выдвигались в XIX веке. Сходство между бо­лее ранними и более поздними вариантами тезиса о том, что "биология — это предназначение женщины", поразительно" (1982, с. 3).

Стивене ссылается на работу Хутт, которая наблюдала по­веденческие различия, относящиеся к полу в очень раннем дет­стве, и на социобиологию Вилсона и Гольдберга, которые пыта­ются показать, как наша культурная и социальная организация генетически определена в своей иерархии. Типичный экспери­мент Хутт (который приводится в Stivens, с. 181) заключается в том, чтобы дать игрушку мальчикам и девочкам. Она наблюда­ла, что мальчики используют ее более оригинально и с выдум­кой. Учителя также сообщали, что такая изобретательность свя­зана с непоседливостью в классе. Стивене соглашается с выво­дом Хутт о том, что "творческий подход, самоутверждение и дивергентное мышление — это черты, связанные с мужественно­стью" (там же).

Эти и другие наблюдения относительно половых различий приводят Стивенса к выводу о том, что существует биологически определенная дополнительность половых различий и половых ролей. (£)н имеет в виду скорее "род", чем "пол", поскольку его идея заключается в том, чтобы привлечь биологию для подтвер­ждения идеи Юнга о врожденных родовых качествах. Так, на­пример, преобладание мужчин, облеченных политической вла­стью, рассматривается как "прямое выражение биологической природы мужчин... Напротив, женщины демонстрируют явный недостаток энтузиазма там, где речь идет об общественных де­лах" (Stivens, 1982, с. 187).

Это явно пример неправильного вывода из данных (и такой, на который Сейерс безусловно не преминет указать). Стивене далее добавляет, что уже в течение многих лет женщины могут заниматься политикой, а также работать в профессиональных и деловых организациях, но они редко достигают вершин власти" (там же). Стивене явно приходит к выводу, что это происходит в силу недостатка интереса или каких-то врожденных недостат­ков.

Говоря далее о биологическом подходе, мы видим, что клю­чевая область обсуждения связана с открытиями, последовавши­ми за экспериментами, когда большие дозы мужских гормонов вводились эмбрионам женского пола in utero. При этом, как говорят, появляется некоторая степень "мужественности". Это предполагает повышенную агрессивность и другие факторы (о которых мы будем говорить). Аргумент здесь очевиден: такое поведение связано с половым гормоном, и следовательно, гене­тически определено. Однако позиция Сейер заключается в том, что такие данные доказывают очень немногое. Например, даже социобиолог Вилсон полагает, что эти изменения в поведении могут иметь место из-за кортизона, который девочки получали после рождения, а не из-за того, что происходило in uie.ro. Более того, данные основываются на сообщениях матерей девочек, которые знали о том, что делали врачи с дочерьми, возможно, реагировали на наличие мужских гениталий при рождении. Од­нако "андрогинизированные" девочки, как говорил Гольдберг, демонстрировали:

"больший интерес к карьере и меньший интерес к браку, от­давали предпочтение "мужским" игрушкам, например, писто­летам и не проявляли интерес к "женским" игрушкам, на­пример, куклам" (цит. по Sayers, 1982, с. 75).

Сейерс отвергает такой вывод. Она пишет:

"Интерес к карьере в детстве, однако, не обязательно при­водит к достижению высокого места в обществе во взрослом состоянии. Но ГольДбергу приходится признать, что если он использует данные по андрогинизированным в состоянии эм­бриона девочкам, он делает это для поддержки своего тезиса о том, что патриархат определяется "мужской гормонолиза-цией" (там же, с. 75-6). Другой пример того, как можно оспорить выводы социобиологов, виден в том, как Сейерс трактует данные Вилсон относительно различных навыков у разных полов. Вилсон приводит исследования, которые пока­зали, что мальчики всегда более способны, чем девочки, к математике, но девочки обладают более развитой вербальной способностью. И мальчики, с точки зрения Вилсон, более агрессивны в социальной игре. На основании этого Вилсон заключил, что "даже при идентичном образовании и одина­ковой доступности всех профессий мужчины с большей веро­ятностью продолжают играть непропорциональную роль в политической жизни, бизнесе и науке" (цит. по Sayers, 1982, с. 77).

Сейерс остро замечает, что трудно понять, как меньшая вербальная способность мужчин приводит к тому, что они лучше "подходят" для политической жизни и к тому, что они домини­руют в ней. Безусловно, должно быть все наоборот, если биология действительно определяет социальную роль. Кроме того, добавляет Сейерс, трудно понять, как математические навыки связаны с политическим доминированием.

И еще более серьезная критика социобиологии касается термина "мужественный" в связи с агрессией. OcHOMtfM идея состоит в том, что, поскольку агрессия возникает под действием мужского полового гормона тестостерона и поскольку агрессия ведет к доминирующей общественной роли мужчин, тестостерон ведет к социально доминантной роли. Большое количество мак-риала по агрессии взято из работы с обезьянами. Если действо­вать на них мужскими гормонами, игры самок становятся более грубыми и резкими", проявляются "агрессия" и "доминантность". Но есть ли непременно связь между этими данными и политиче­ской или профессиональной деятельностью? Это не означает, что современная политическая или профессиональная жизнь совер­шенно отлична от игры инъекцированных обезьян, просто связь здесь ситуативная, а не научная.

Если говорить с точки зрения приверженцев социобиологической позиции, агрессией женщин (свидетельством наличия которой является поведение львиц, которые охотятся, и матерей, которые защищают своих детей) следует пренебречь или свести ее к минимуму. Более того, в социобиологии есть концептуаль­ное смешение терминов "агрессия" и "доминантность". Не все модели господства у людей (или приматов) зависят от агрессии. Сейерс:

"утверждение биологических детерминистов о том, что гос­подство мужчин в основном является следствием мужской агрессии... не выдерживает критики. Данные говорят скорее о том, что как в сообществах обезьян, так и в человеческом обществе, преобладание мужчин — это приобретенное явле­ние, реакция на материальные условия жизни; условия, кото­рые варьируют исторически и культурно" (там же, с. 82).

Возможно, Сейерс имеет в виду явление альтруизма или самопожертвования, совести, контроля, ограничивающего власть лидера, или даже добровольную передачу власти лидеру во вре­мя кризиса. Лидер может приобрести статус, что не то же са­мое, что господство. Наконец, у людей есть потенциал коллек­тивного принятия решений.

У читателя, вероятно, есть своя точка зрения по этому во­просу. Моя задача в этом кратком резюме заключается в том, чтобы показать, что вопрос еще не ясен. Мы должны признать, что некоторые из так называемых научных данных характеризу­ются неадекватностью методологии и предвзятостью исследова­телей.

ОБСУЖДЕНИЕ

То, о чем мы говорили в этой главе, не относится ни к врожденной мужественности, ни к врожденной женственности, ни к обоим вместе. Мы скорее говорили о феномене различия. Затем мы рассмотрели социальные и культурные структуры, воздвигнутые на основе этого различия. Каждый из нас прожи­вает свою жизнь в связи с этим различием. Это может подвести нас к вопросам о роли рода (как женщина может лучше всего утвердиться в нашей культуре, например), но эти вопросы не поднимаются в связи с врожденной женственностью или муже­ственностью или в связи со спектром мужественность — женст­венность. Они скорее поднимаются в связи с различием (в дан­ном примере, между утверждением и подчинением).

Проблема этого, казалось бы, более гибкого подходом со­стоит в том, что если требуется описать весь спектр мужествен-ностиженственности, необходимо понять, зачем вообще исполь­зуются термины, связанные с полом или родом. Иначе мы при­дем к односторонним и неверным выводам ( напри­мер, "мужественное" утверждение доступно женщинам через их отношение к анимусу). Опять-таки, будем говорить просто о самоутверждении.

"Андрогинность" Сингер, "первичный импульс в либидо че­ловека" Гольденберга, мое "отношение к различию" — все это подводит аналитическую психологию близко к современному психоанализу и тому, как в нем была развита туманная, но бле­стящая мысль Фрейда о том, что детская сексуальность поли­морфно извращена. Фактически, несмотря на то, что Юнг спо­рил с термином "извращение" (нельзя о чем-то всеобщем ска­зать, что это извращение), его любимая фраза — "поливалентное зачаточное расположение" — выражает ту же идею.

Можно сравнить три термина, которые только что были нведены, с точки зрения психоанализа школы Лакана. Как писа­ли Митчелл и Роуз (в предисловии к книге Лакана):

"Мы говорим о яростном отвержении любой теории разли­чий между полами в терминах изначально заданных мужских или женских сущностей, которые завершают и удовлетворя­ют друг друга. Половые различия могут быть следствием только разделения; без этого разделения они перестанут су­ществовать" (1982, с. 6).

Теперь настало время вернуть эти идеи в лоно аналитиче­ской психологии. Из общей теории противоположностей у Юнга мы можем выделить темы различий, непохожести, разделения. Возможно, в этом состоит принцип, на котором должны основы­ваться споры о поле и роде: не "противоположности", но опре­деление 'ререз различие. Я рассматриваю это как нечто, обла­дающее первостепенной важностью, то, что можно выделить из обобщений Юнга о роде. Если мы добавим к пониманию разли­чий часть приведенной выше цитаты из Юнга ("мужественный и женственный элементы объединены в нашей человеческой при­роде"), мы получим рабочую основу, на которой сможем работать (CW 10, para. 243).

Для Лакана вопрос разделения и различия является перво­степенным, и по его словам он вращается вокруг фаллоса как "абсолютного знака различия" (1958). Эта параллель с постьюнгианской психологией ярко выражена в цитате из работы Митчелла и Роуза о Лакане:

"Все говорящие существа должны расположиться по одну сторону этой границы, но каждый может перейти и оказать­ся на противоположной стороне, исходя из того, к чему он анатомически предрасположен. Это, можно сказать, ситуа­ция либо/либо" (1982, с. 49).

Каждый человек остается "мужчиной" или "женщиной", но то, что это означает, становится относительным. Получается кар­тина текучести внутри структуры инаковости.

Это перемещает понятие бисексуальности из положения не­дифференцированности (полиморфности или поливалентности) к ситуации, когда всем доступен набор позиций по отношению к половым и родовым различиям и разделениям (там же). Я бы добавил, что эти позиции могут остаться разделенными или объ­единенными — и все время спорный вопрос "мужественности" и "женственности" находится в подвешенном состоянии. Какая бы позиция ни занималась, она может вызвать другую позицию; они обе могут разойтись на разные концы спектра или просто остаться двумя позициями в нем. Либо одна позиция может исключить другую. Одна позиция может даже сочетаться с другой, давая в результате третью, новую позицию. Такая мно­жественность позиций — это то, что имел в виду Хиллман, ко­гда вводил понятие "политеистичной" психологии, происходящей от анимы и ведущей к ней (1971, 1981).