Понятие о семейной иерархии

Человеческий индивидуализм, себялюбие создают в браке особые трудности. Преодолеть их можно только усилиями обоих супругов. Оба должны ежедневно созидать брак, борясь с суетными ежедневными страстями, подтачивающими его духовное основание. Начинать эту работу надо с первых дней совместной жизни. Казалось бы, самое простое, но и самое трудное – решимость занять в браке свое место: жене смиренно стать на второе место, мужу – взять тяжесть и ответственность быть главой, детям – находиться в послушании у родителей. Священное Писание свидетельствует о строгом иерархическом устроении семьи: "Всякому мужу глава Христос; жене глава – муж" (1Кор. 11, 3), "учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии. Ибо прежде создан Адам, а потом Ева" (1Тим. 2, 12-13), "мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы" (Кол. 3, 19), "мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь, как сонаследницам благодатной жизни" (1Пет. 3, 7), "жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем" (Еф. 5, 22, 24), "дети, повинуйтесь своим родителям в Господе; ибо сего требует справедливость" (Еф. 6,1), "дети, будьте послушны родителям во всем; ибо сие благоугодно Господу" (Кол. 3, 20).

Исполнение воли Божией – основа счастья христианских супругов

Решимость занять в семье Богом уготованное тебе место есть трудный, мученический, но и блаженный путь. Недаром во время хождения вокруг аналоя поют "Святии мученицы…".

О женщине сказано – "немощнейший сосуд". Эта "немощь" состоит главным образом в подвластности женщины природным стихиям в ней самой и вне ее. Вследствие этого – слабый самоконтроль, безответственность, страстность, недальновидность в суждениях, словах, поступках. Почти ни одна женщина от этого не свободна, она часто бывает рабою своих страстей, своих симпатий и антипатий, своих желаний. Только во Христе женщина становится равной мужчине, подчиняет высшим началам свой темперамент, приобретает благоразумие, терпение, способность рассуждать, мудрость. Только тогда возможна ее дружба с мужем.

Однако ни мужчина, ни тем более женщина не имеют в браке друг над другом абсолютной власти. Насилие над волею другого, хотя бы во имя любви, убивает саму любовь. Большинство браков несчастны именно оттого, что каждая сторона считает себя собственником того, кого любит. Величайшая мудрость христианского брака – дать полную свободу тому, кого любишь, ибо земной наш брак – подобие брака небесного, Христа и Церкви, а там полная свобода. Тайна счастья христианских супругов заключается в совместном исполнении воли Божией, выраженной особо к каждому члену семьи и соединяющей их души между собой и со Христом. В основе этого счастья – стремление к высшему, общему для них предмету любви– к Богу, все к Себе влекущему (Ин. 2, 32). Тогда и вся семейная жизнь будет направлена к Нему, и упрочится соединение сочетавшихся. А без любви к Спасителю никакое соединение не прочно, ибо ни во взаимном влечении, ни в общих вкусах, ни в общих земных интересах не только не заключается истинная и прочная связь, но, напротив, нередко все эти ценности вдруг начинают служить разъединению. Христианский брачный союз имеет глубочайшее духовное основание, которым не обладает ни телесное общение, ибо тело подвержено болезням и старению, ни жизнь чувств, переменчивая по природе своей, ни общность мирских интересов и деятельности, "ибо проходит образ мира сего" (1Кор. 7, 31).[64]

Духовные основы семейной иерархии

Рассматривая иерархическую структуру семьи, протоиерей Борис Ничипоров[65] начинает описание с первого лица – отца. Отец имеет свойство рождать детей и по плоти, и духовно. Если отец предстательствует за детей в Боге, то Господь Сам или через старца открывает путь каждого из детей к Богу, и отец старается способствовать тому, чтобы дети шли этим путем. Отец знает уникальность каждого ребенка.

Отец – это воплощенная жертвенность и любовь. Отец в Духе – это всегда священник, сознающий во всей полноте свою молитвенную ответственность за род. Священник не в смысле реального посвящения, а в отношении предстательства пред Богом за род. Отец – это тот, кто осознает, что молитвой, скорбями, терпением он призван к искуплению грехов рода. Отец своей жизнью выпрямляет путь рода к Богу.

Отец имеет силу и власть благословлять детей именем Божиим. Отец – господин для своих близких, но и слуга для них. Отец семьи отчасти распространяет свое отцовство и на жену, как и Адам был по плоти отцом для Евы.

Второе лицо – сын. Сын всегда меньше отца. Даже если он и больше отца, он все равно об этом не знает. Об этом говорит Господь в Евангелии: "Ученик не выше учителя… своего" (Мф. 10, 24).

Отношения отца и сына всегда иерархичны. В иерархичности нет полноты откровения. В этом как бы их недостаточность. Однако полнота откровения между отцом и сыном – достояние будущей жизни (хотя и жизнь в вечности так же иерархична). Тот отец, который чувствует неполноту в этой иерархичности и пытается преодолеть ее уже здесь и теперь, вместо искомого обретает либо ложную искренность, либо панибратство. Такой ложной открытости в данном случае всегда сопутствует чувство стыда. Вместо того, чтобы смириться с тем, что здесь, на земле, нет полноты и гармонии, а во всем есть момент несовершенства, вместо того, чтобы понять, что предощущение этой гармонии относится к вечности, многие горе-отцы пытаются здесь, на земле, выстроить Царство Божие.

Подлинная иерархичность благодатна и исполнена любви, но и определенной строгости. Ибо у хорошего отца всегда есть задача приготовить сына к трудностям, скорбям этой жизни. И отец в известном смысле всегда строг. Наказанный и даже обиженный сын мистически всегда знает, что он любим отцом, ибо это так.

Мы помним библейскую историю поведения Хама, когда он увидел наготу своего спавшего отца – опьяневшего Ноя. Увидев отца таким, Хам рассказал об этом двум своим братьям – Симу и Иафету. Сим и Иафет вошли в дом и, пятясь, дабы не видеть наготы отца, накрыли его. И это есть нравственно-психологический образ поведения сына, который старается не видеть недостатков и падения отца или матери. Однажды преподобному Серафиму один монах пожаловался на неблагочестие игумена. Преподобный советовал ему молиться, чтобы Господь дал бы такое устроение души, чтобы и видеть, и как бы не видеть эти недостатки. Аскетологический момент взаимоотношений отца и сына состоит в покаянном молитвенном видении своей недостаточности как отца или как сына. В самом же покаянии нет уныния, но есть надежда на помощь Божию в деле исправления и духовного становления.[66]

Благодатная иерархичность семьи, живущей церковной жизнью, укрепляет духовность всего рода, наполняет животворной энергией и дает духовные силы для рождения и воспитания не одного или двух, как свидетельствует практика современной жизни, а многих детей. Иерархическое устроение семьи способствует духовному становлению личности в различные периоды ее развития и раскрытию ее психофизических сил при условии признания каждым членом семьи этих Богом установленных обязанностей спасительными и обязательными. Если жизнь уподобить дереву, приносящему плоды, как об этом говорит Священное Писание, то детство можно рассматривать как росток этого дерева. Нелегко быть ребенком и находиться в полном послушании у родителей, принимая их волю как волю Божию. Но, только научившись быть ребенком в духовном иерархическом смысле этого возраста, человек может стать мужем, главой семьи с осознанием всей духовной ответственности своего нового послушания. Этот этап жизни можно назвать цветением дерева жизни. И, только осознав свою ответственность как главы семьи, муж в духовном смысле готов и может стать отцом, принеся плод добрый. Подобным образом восходит по ступеням семейной иерархии как части иерархии вселенской и девочка, становясь матерью, сохранив целомудрие и свое особое женское смирение, умение хранить покой и мир при равном достоинстве с мужем, помня при этом свою вторичность по происхождению: "не муж от жены, но жена от мужа" (1Кор. 11, 8).

Семейная иерархия как основа восприятия авторитета

Философ И.А. Ильин, рассматривая основы духовно здоровой семьи, говорил о том, что в семье ребенок учится верному восприятию авторитета. В лице естественного авторитета отца и матери он впервые встречается с идеей ранга и учится воспринимать высший ранг другого лица, преклоняясь, но не унижаясь, и учится мириться с присущим ему самому низшим рангом, не впадая ни в зависть, ни в ненависть, ни в озлобление. Он учится извлекать из начала ранга и начала авторитета всю их творческую и организаторскую силу, в то же время освобождая себя духовно от их возможного "гнета" посредством любви и уважения. Ибо только свободное признание чужого высшего ранга помогает переносить свой низший ранг без унижения, и только любимый и уважаемый авторитет не гнетет душу человека.

В здоровой христианской семье есть один отец и одна мать, которые совместно представляют единый – властвующий и организующий – авторитет в семейной жизни. В этой естественной форме авторитетной власти ребенок впервые убеждается в том, что власть, насыщенная любовью, является благостною силою и что порядок в общественной жизни предполагает наличие такой власти. Он начинает понимать, что авторитет духовно старшего человека совсем не призван подавлять или порабощать подчиненного, пренебрегать его внутренней свободой и ломать его характер, но, наоборот, он призван воспитывать человека к внутренней свободе.

Семья есть первая и естественная школа свободы. В ней ребенок должен в первый, но не в последний раз в жизни найти путь к внутренней свободе, принять из любви и уважения к родителям все их приказы и запреты во всей их кажущейся строгости, вменить себе в обязанность их соблюдение, добровольно подчиниться им и представить своим собственным воззрениям и убеждениям свободно и спокойно созревать в глубине души. Благодаря этому семья становится как бы начальной школой для воспитания свободного и здорового правосознания.[67]

10) Термин монашество применяется не только к отдельным лицам, но и к сообществам, обрекающим себя на безбрачие и отречение от всех благ мира, подчиняющимся обычно определённому уставу и имеющим своей целью служение идеалам, достижимым лишь путём самоотречения и удаления от мира. Монашеский путь занимает центральное место вбуддизме и джайнизме. С монашеского устава начинается буддийский канон Типитака. Идея обособления, осуществляемого в тех или иных формах, встречается как в древнемиудаизме (в Библии примером могут служить назореи и такие пророки как Илия и Иоанн Креститель), так и в других религиях: в египетском культе Сераписа, и в греческой философии(см. например: Неоплатонизм).

В Библии само греческое слово «монах» не встречается. Есть версия, что возможно впервые с монашеским образом жизни греки познакомились после походов Александра Македонского и во время существования греко-индийских царств. Одним из первых упоминаний о греческих монахах является сообщение в Махавамсе о том, что во времена правления Менандра I (II до н. э.) греческий (йона) глава монахов буддистов по имени Махадхармаракшита вместе с тридцатью тысячами буддистов из «греческого города Александрия» (вероятно, имеется в виду Александрия Кавказская) посетил освящение великой ступы в Анурадхапуре (Шри-Ланка).

11)Дихотоми́я (греч. διχοτομία: δῐχῆ, «надвое» + τομή, «деление») — раздвоенность, последовательное деление на две части, не связанные между собой. Дихотомическое деление в математике, философии, логике и лингвистике является способом образования взаимоисключающих подразделов одного понятия или термина и служит для образования классификации элементов.Пример [править]

Объём понятия «человек» можно разделить на два взаимоисключающих класса: мужчины и не мужчины. Понятия «мужчины» и «не мужчины» являются противоречащими друг другу, поэтому их объёмы не пересекаются. От дихотомии следует отличать обычное деление, приводящее к тому же самому результату. Например, объём понятия «человек» можно разделить по признаку пола на мужчин и жен­щин. Но между понятиями мужчина и женщина нет логичес­кого противоречия, поэтому здесь нельзя говорить о дихотомичес­ком делении.

Трихотомия - , трихотомии, мн. нет, ж. (от греч. tricha - трояко и tome - разрез) (спец.). Деление, членение на три части.

12)Значение тела в составе человеческой природы

Интересен взгляд христианской антропологии на значение тела в составе человеческой природы. Этот взгляд существенным образом отличается от того, как понималась телесность в античности. В античной философии ценность человека, его достоинство всегда связывалось с его душой, и спасение человека всегда мыслилось как спасение только души. Тело же всегда рассматривалось как злое начало, враждебное по отношению к духу.

Отношение античного человека к телесности запечатлено в известной поговорке эллинистического периода "тело – темница" или "тело – гроб".

Примером такого отношения к телесности могут быть следующие слова известного философа-стоика Сенеки:

"Я – высокое существо и рожден для большего, нежели быть рабом своего тела, на которое я смотрю лишь как на оковы, надетые на мою свободу. В таком отвратительном жилище обитает душа"[73]. Аналогичные высказывания можно найти у многих языческих философов древности. Некоторые из них, например, Плотин, признавались, что им стыдно за то, что они имеют тело.

Гераклид: «Вот уже и душа моя вещая провидит грядущее освобождение из этой темницы, и, высовываясь из трясущегося тела, словно из окошка, вспоминает свою родину, низойдя откуда на землю, она облеклась в текущее тело – это труп, который другие люди мнят живым, сдавленный в слизи, желчи, сукровице, крови, жилах, костях и мясе. И если бы каждый из нас, находясь в изгнании, не старался избежать наказания за самовольное возвращение, то разве бы мы не покинули уже это тело давным-давно и не убежали бы из него?».[74]

Для христианства принятие такого взгляда на значение тела в составе человеческой природы было изначально невозможно в силу факта Боговоплощения. Хотя христианство всегда учило о преимуществе духовного, вечного, нетленного над вещественным, телесным и смертным, тем не менее, утверждение этого иерархического принципа в христианстве никогда не выливалось в отождествлении телесности с чем-то злым и человека недостойным.

Святой Иустин Философ в полемике с язычниками замечает: "Если плоть поистине бесполезна, почему Христос исцелил ее".[75] Более того, Церковь восприняла от библейской традиции взгляд, согласно которому человеком может называться только существо, состоящее из тела и души. Только такое психофизическое единство и может в собственном смысле называться человеком. Душа сама по себе человека не составляет.

Христианская традиция более позднего времени, связанная с возникновением монашества, несмотря на распространенную практику "умерщвления плоти", никогда не рассматривала аскезу как борьбу с телесностью, как стремление освободиться от оков тела и т.д.. Наоборот, аскеза имеет своей целью освобождение тела, через достижения бесстрастия, через освобождение всего человека от страстей, включая душу и тело.

Как понимает христианская антропология назначение тела в составе человеческой природы? Каковы его функции?

Прежде всего, тело есть жилище души, ее материальный носитель, посредством которого невещественное начало живет и действует в материальном мире. Кроме того, тело есть инструмент, орудие души, без которого душа сама по себе в этом мире ничего сделать не может. Однако не следует рассматривать тело как нечто утилитарное, вспомогательное и случайное.

Тело – не просто случайное прибавление к душе, а один из уровней человеческой личности. Личность выражает себя и посредством тела. Можно сказать, что тело является пространственной границей личности.

В заключение нужно сказать о хранении тела в чистоте. В христианской антропологии тело - храм Духа Святаго. "Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?"(1 Кор. 6, 19). «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят, а этот храм – вы» (1 Кор. 3, 16-17).

Человек качественно отличается от всех других животных. "Человек, – писал Н. А. Бердяев, – есть принципиальная новизна в природе". Тело человека – культурное тело, оно одухотворено и подчинено высшим целям человека. Форма человеческого тела духовна и лицо человека духовно.[76]

Принципиальное отличие человека состоит в свободном отношении к переживаниям органических потребностей. С помощью воли человек может блокировать ощущение голода и жажды, преодолевать чувство страха и боли, если это необходимо для достижения личностно значимых целей.

В психологии постулируется, что человеческое тело – его форма, строение, функционирование есть продолжение эволюционного ряда, а произошел человек от общего с обезьяной предка, в связи с развитием языка как средства общения, использованием орудий труда и распределением труда.

Это положение материалистической парадигмы позволило списывать многие пороки человека на его животную природу. Некоторые психологи (Ф. Перлз, К. Роджерс и др.) даже используют термин организм, как синоним слова человек. А. Маслоу, критикуя З. Фрейда и других психологов, писал, что нельзя списывать человеческую агрессивность на то, что человек произошел от животных и у него, поэтому, животные инстинкты. Животные гораздо чаще демонстрируют сотрудничество, любовь, чем скупость, эгоизм, агрессивность. У человека к тому же есть чисто специфические человеческие свойства: самопожертвование, стыд, любовь, юмор, совесть, патриотизм и т.д., поэтому нельзя выводы, сделанные при наблюдении за лягушками, лососями и белыми крысами переносить на человека, как это делают, например, психологи-бихевиористы.[77]

Христианская антропология говорит о том, что самое печальное, что зло внушило людям «требованиями природы» называть требования греха. Требование природы – дышать, в меру питаться, согреваться, уделять часть суток сну…

Сколь чище и нравственно выше человека сейчас даже та пошатнувшаяся природа, из которой создано его тело.

13) Понятие о страсти

С церковнославянского языка слово «страсть» переводится как «страдание». Отсюда, например, слово «страстотерпец», то есть терпящий страдания, мучения. И действительно, ничто так не мучает людей: ни болезни, ни что-либо другое, – как собственные страсти, укоренившиеся грехи.

Сначала страсти служат удовлетворению греховных потребностей людей, а потом люди сами начинают служить им: «Всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8: 34). Страсть психологическим языком можно назвать зависимостью.

Понимание страсти как болезни человеческой души свойственно уже древнегреческой философии. Именно в таком аспекте и понимается страсть в стоицизме и в платонизме. Так в стоицизме по определению Зенона, страсть означает импульс души, беспорядочный и излишний. Страсть есть импульс, который, когда-то будучи естественным, стал неконтролируемым, непослушным разуму и, следовательно, противным природе. Для Цицерона, речь идет о болезни, но он добавляет, что не все страсти могут быть рассматриваемы таким образом «Все страсти являются болезнями, и (…) их жертвы страдают умственными недугами»; они составляют «патологические расстройства личности». То есть, мудрый человек стремится к апатии, к уничтожению страстей». Для Платона же страсть хотя и негативное, но неизбежное явление. В “Тимее” он исключает страсти из наиболее возвышенной части души. В “Республике” он указывает, что каждая часть души имеет свою собственную ей присущую страсть.[78]

Древнегреческое понимание страсти, как мы видим, близко к христианскому пониманию страстей. Но как святые отцы определяли, что такое страсть? В восточно-византийском богословии под страстью чаще всего понимаются греховные, противоестественные движения души, заключающееся в ее увлечении чем-либо вместо Бога, и ставшие привычкой. Преподобный Исаак Сирин под страстью понимает противоестественное состояние души, болезнь, которая не свойственна человеческой природе.

Конечно, в каждой страсти есть элемент греховного удовольствия для человека, но, тем не менее, страсти мучают, терзают и порабощают грешника.

Самые яркие примеры страстной зависимости – алкоголизм и наркомания. Потребность в алкоголе или наркотиках не только порабощает душу человека, но алкоголь и наркотики становятся необходимой составляющей его обмена веществ, частью биохимических процессов в его организме. Зависимость от алкоголя или наркотиков – это зависимость духовно-телесная. И лечить ее нужно двояко, то есть, врачуя и душу, и тело. Но в основе лежит грех, страсть. У алкоголика, наркомана разваливается семья, его выгоняют с работы, он теряет друзей, но все это он приносит в жертву страсти. Человек, зависимый от алкоголя или наркотиков, готов на любое преступление, чтобы удовлетворить свою страсть. Недаром 90% преступлений совершаются под воздействием алкогольно-наркотических веществ.

Страсти являются извращением естественных человеческих свойств и потребностей. В человеческой природе есть потребность к пище и питью, стремление к продолжению рода. Гнев может быть праведным (например, к врагам веры и Отечества), а может привести к убийству. Бережливость может переродиться в сребролюбие. Мы скорбим о потере близких людей, но это не должно перерастать в отчаяние. Целеустремленность, упорство не должны приводить к гордости.

Один западный богослов приводит очень удачный пример. Он сравнивает страсть с псом. Очень хорошо, когда пес сидит на цепи и охраняет наш дом, но беда, когда он залез лапами на стол и пожирает наш обед.[79]

Всякая сила души, служащая к пользе, дарована от Бога. И силы телесные вложены в тело на пользу и возрастанию ему; таковы же и силы душевные. Из преподобного Исаака Сирина можно сделать вывод, что страсть является силой души, которая дана Богом для возрастания духовного, но человек, использующий эти силы против естества души в угождении телесного естества, делает эти силы злом, страстью, душевной болезнью.

О страсти как противоестественном состоянии человеческой природы говорит и преподобный авва Дорофей. По естеству Бог дал нам добродетели. Страсти же не принадлежат нам по естеству, ибо они даже не имеют никакой сущности или состава, но как тьма по существу своему не имеет состава, а есть состояние воздуха, как говорит святой Василий, бывающее от оскудения света, так и страсти (не естественны нам), но душа, по сластолюбию укло­нившись от добродетелей, водворяет в себе страсти и укрепляет их против себя.[80] Кроме понимания страстей, авва Дорофей также дает различие греха от страстей, и это различие состоит в том, что страсть это наше внутренне желание, а грех это исполнение этих греховных желаний: «Ибо иное суть страсти, и иное грехи. Страсти это: гнев, тщеславие, сластолюбие, ненависть, злая похоть и тому подобное. Грехи же есть самые действия страстей, когда кто приводит их в исполнение на деле, то есть совершает телом те дела, к которым побуждают его страсти; ибо можно иметь страсти, но не действовать по ним».[81]

Страсть, как привычку, которая замещает собой естественное состояние души человека, понимал и преподобный Нил Сорский. Вот как он сам описывает что такое страсть: «Страстью называет такую склонность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки, обращаются как бы в естество ее».[82]

Из выше приведенных высказываний святых отцов о страстях мы можем сделать вывод, что страсть считается извращённой (искажённой) добродетелью. Например, гнев может быть как праведным, так и греховным. В связи с этим утверждается, что страсть как проявление зла, не имеет собственной онтологической сущности, а паразитирует на изначально добром устроении Божественного творения (человека).

Противоестественность страсти заключается в том, что в ней человек отказывается от естественного для своей природы соединения с Творцом, дающим человеку высшее духовное блаженство. Вместо наслаждения общением с вечным Богом человек ищет наслаждения в своем временном земном бытии, среди преходящего и непостоянного мира. Такими наслаждениями могут являться деньги (страсть сребролюбия), еда (страсть чревоугодия), незаконные половые увлечения (блуд), унижение других людей, утверждение своего превосходства над ними (гнев, гордость, тщеславие), чрезмерные огорчения по поводу недостатка или лишения материальных благ, неосуществления страстных пожеланий (уныние, печаль).

Обычно выделяют восемь основных страстей, к которым относятся гордость, тщеславие, сребролюбие (алчность), гнев, блуд, чревоугодие, уныние (лень), печаль. Их разделяют на телесные (чревоугодие, блуд) и душевные. Им противоположны восемь добродетелей: любовь, смирение, нестяжание, кротость, целомудрие, воздержание, трезвение (внимание к себе), радость.[83]

В аскетике различают несколько ступеней постепенного развития страсти. Преподобный Нил Сорский перечисляет пять ступеней: «Различно в нас происходит борьба, или брань мысленная, сопровождаемая победою или поражением, учат святые Отцы: прежде возникает представление помысла, или предмета (прилог), потом принятие его (сочетание), далее - согласие с ним (сложение), за ним - пленение, или порабощение от него, и, наконец, страсть»[84].

Итак, как же начинается и зарождается в человеке страсть? Протоиерей Георгий Нейфах, пишет: «Приведем описание, данное преподобным Иоанном Лествичником (Слово 15, гл. 73). Оно присутствует в трудах и многих других святых. Началом является прилог, когда в уме нашем появляется мысль, помысл о чем-нибудь, о каком-нибудь предмете. Имеется в виду предмет, не богоугодный или для нашей души неполезный. Часто эта мысль появляется по действию злого духа, беса-«хранителя», если так можно выразиться, который приставлен к каждому из нас и всеми силами старается вести нас к погибели. Бес, как существо очень опытное, хорошо понимает, что для нашей души полезно, а что вредно. И то, что, может быть, в общем смысле не вредно, но конкретно вредно для нас в данных обстоятельствах, он тем более будет усердно в нас внедрять, потому что оно имеет благовидную оболочку и само по себе вредом как бы не является. Мысль о всяческих таких вещах, делах, действиях, намерениях именуется прилогом. Сам по себе прилог никоим образом не является грехом.

Следующую стадию Отцы называют сочетанием, или собеседованием. Можно либо сразу отсечь прилог, отринув его, либо мы его принимаем и начинаем его рассматривать и обсуждать. И здесь уже в малой степени проявляется наш грех. Вспомним Еву, когда к ней подошел бес и сказал: «Правда ли, что Господь не разрешил вам вкушать ни от каких деревьев в саду?» Если бы не произошло сочетание, это был бы прилог. С ее стороны еще не было ничего плохого. И если бы Ева тут же сказала бесу: «Иди отсюда, ибо ты представляешь мне Бога злым, жестким и черствым, а я знаю, что Бог есть любовь, поэтому не желаю тебя слушать», то не было бы ничего и дальнейшего. Но ей стало интересно: а что же он дальше-то скажет? И она вступила с ним в собеседование. Не поддалась еще, даже мыслей еще никаких не было, просто она отвечает ему: «Да нет. Мы можем вкушать. Вот только от одного дерева мы не можем вкушать». В общем, стала с ним разговаривать (см.: Быт. 3, 1–3).

Следующую стадию Отцы именуют сложением. Это когда мы сердцем мысленно уже вкушаем запретный плод, пробуем его на зуб с удовольствием. При этом он может выглядеть как явный грех, а может быть хитро завуалирован и выглядеть внешне как вещь безобидная.

Следующая ступень именуется пленением. Это происходит, когда сердце уже охватывается пожеланием и не может ему противиться. Но человек еще противится. И тут начинается стадия борьбы.

Отметим, что до этого момента никакой борьбы еще не было. Достаточно было нам приложить произволение наше, и все это отошло бы от нас. Все дело было только в том, что мы по невниманию, неумению, незнанию, неопытности или по небрежению и нерадению о тщательном исполнении заповедей Божиих самопроизвольно допускали заигрывание с грехом. Итак, достаточно было только захотеть воспротивиться греховным атакам, и победа была бы за нами, и она не стоила бы нам никаких усилий.

После того как сердце уже пленено, наступает борьба. Здесь, если мы опомнимся, – то начинаем бороться; и то ли победим, то ли нет. Но борьба бывает не всегда. Некоторые сдаются без борьбы, даже не заметив своего пленения. И тогда наступает падение. Эти падения могут повторяться на деле, а могут только в сердце, когда сердце без борьбы сдается на милость победителя, в данном случае дьявола. Падение может быть только в сердце, в силу того, что у человека нет обстоятельств или времени для совершения греха. А бывают грехи мысленные по своей природе, которые не осуществимы, мечтательные грехи. Например, я буду мечтать, что я самый лучший, самый духовный и все вокруг меня прославляют. Я не могу так согрешить на деле по причине полной невозможности этого. Но если я предамся этим мечтам, прекратив сопротивление, то это уже будетпадение, хотя и мысленное.

После многократных падений порок переходит в незаметную привычку сердца и становится как бы исходящим изнутри нас. В самих нас, уже без внешних прилогов, вновь и вновь начинает возбуждаться, даже без помощи дьявольской, желание повторения греха. И вот это именуетсястрастью».[85]

Отцы различают несколько состояний души: человек, являющийся рабом страстей; человек, победивший страсти. Есть третье – человек, борющийся со страстями, ведущий с ними войну, сопротивляющийся страсти. Это тот, кто видит страсть, сознает ее и старается с помощью Божией изгнать ее, хотя и очень часто проигрывает пока эту войну. Но если он не сложит оружие, то, в конце концов, будет победителем.

Из выше сказанного можно сделать вывод, что страсти развиваются в человеке постепенно, все больше и больше захватывая его естество, и поэтому и борьба со страстями, по святоотеческому учению должна начинаться с самых первых этапов развития страсти.

14) Понятие о грехе

Что такое «грех», что такое смертный грех, и чем отличается смертный грех от обычного? Грех (греч. amartia – ошибка, промах, мимо цели) – повреждение человеческой природы, болезнь души.

Церковь из своего опыта знает, что грех — это смертельное заболевание. Шестой Вселенский собор прямо определяет грех как болезнь души. Бог дал человеку свободу воли и никогда не отнимал её у него. Господь терпеливо ждёт, когда человеку надоест калечить себя грехами. Если мы видим разрушительность греха и обращаемся к Богу за помощью, Он с радостью исцеляет раны, которые мы наносим себе. Но даже Бог не может нас спасти вопреки нашей воле… (патриарх Московский и всея Руси Алексий II)

У святых отцов есть разделение греха на три категории: первородный, родовой и личный. Первородный и родовой грех – это, скорее, греховное поражение человеческой природы. И только личный грех подразумевает персональную ответственность человека за содеянное.

Как уже говорилось, греческое слово амартиа, обозначающее грех, имеет несколько значений. А буквально оно переводится как “промах”. Эти промахи ранят, прежде всего, самого человека, и, в конце концов, – убивают его.

Для православного богословия грех – это смертельное заболевание, человек – тяжело больной пациент, а Бог – любящий врач. И это не просто образ, использованный каким-то автором с художественной целью. Шестой Вселенский Собор прямо определяет грех – как болезнь души.[86]

Вопрос о жестоком наказании за грех попросту отпадает как очевидная бессмыслица. Больного и страдающего человека не нужно наказывать, он сам себя уже наказал. Его нужно лечить. Поэтому Бог в православном богословии не судья, и уж никак не палач, приводящий приговор в исполнение. Христос – это врач, пришедший исцелить сотворенное Им человечество, страдающее от смертельного заболевания.

Грех паразитирует на здоровых импульсах человеческой природы. Все наши влечения (включая сексуальные и прочие физиологические потребности), с точки зрения православной аскетики, нужны, добры и заложены в нас Господом. А грех рождается как не вовремя и невпопад реализованный добрый импульс.

Пример: человек хочет есть. Простая и вполне естественная потребность. Но можно просто пожарить себе яичницу, а можно отобрать завтрак у первоклассника. Можно взять деньги и пойти в хороший ресторан, а можно пообедать в этом ресторане и сбежать, не заплатив по счету. Можно утолить свой голод, а можно объесться и умереть от заворота кишок. Отсюда видно что, грех рождается не в богоданной природе человека, а как неверно выбранное направление действия воли.

Во второй половине двадцатого века, когда наука начала активно изучать деятельность мозга высших животных, физиологами был поставлен любопытный эксперимент. В мозгу крысы были найдены нервные центры, формирующие импульсы удовольствия. В эти центры были вживлены электроды, а крысу научили нажимать мордочкой на педаль, которая включала слабый ток. Ученые собирались исследовать поведение крысы после того, как она научится получать удовольствие в обход законов своей, крысиной природы. Но их ожидало разочарование. Крыса жала на педаль до тех пор, пока не сдохла от жажды и голода. Удовольствие победило даже страх смерти. Наверное, так умирают люди, имевшие несчастье пристраститься к тяжелым наркотикам…

Замечательный английский писатель-христианин Клайв Льюис в “Хрониках Нарнии” писал: “Каждый человек получает в жизни то, чего хочет. Но не каждый после этому рад”. Бог создал человека с волей, свободной в выборе добра и зла. И никогда не отнимал у него этой свободы. Всю человеческую жизнь Бог терпеливо ждет, когда человеку надоест калечить себя грехами. И если он поймет, что смертельно болен и обратится к Богу за помощью, Господь с радостью исцелит раны, которые тот сам себе наносил всю жизнь.[87]

Различение же грехов на смертные и не смертные весьма условно, ибо всякий грех, будь он малым или великим, разлучает человека с Богом, источником жизни, и согрешивший человек неизбежно умирает, хотя и не тотчас после грехопадения. Это видно из Библии, из повествования о грехопадении прародителей рода человеческого Адама и Евы. Не велик был (по нынешним меркам) грех вкусить плода от запретного древа, но через этот грех умерли и Ева и Адам, и по сей день все умирают…

Кроме этого, в современном понимании, когда говорят о грехе «смертном», то имеется в виду, что тяжкий смертный грех убивает душу человека в том смысле, что она становится неспособной к Богообщению до тех пор, пока не покается и не оставит этот грех. К таким грехам относятся убийство, блуд, всякая бесчеловечная жестокость, богохульство, ересь, оккультизм и магия, и т. д.

Но и незначительные, мелкие «не смертные» грехи могут умертвить душу грешника, лишить ее общения с Богом, когда человек не кается в них, и они большим грузом лежат на душе. К примеру, одна песчинка нам не в тягость, а если их накопится целый мешок, то этот груз придавит нас.

Священник Дионисий Толстов говорит, что когда человек произносит такое словосочетание, как «смертный грех», тогда сразу же по логике мышления хочется задать вопрос: а что такое несмертный грех? Разделение грехов на смертные и несмертные – лишь условность. На самом деле любой грех смертный, любой грех – это начало погибели. Святитель Игнатий Брянчанинов перечисляет восемь смертных грехов (см. ниже). Но эти восемь грехов – это лишь классификация всех возможных грехов, которые может совершить человек; это как бы восемь групп, на которые подразделяются все они. Авва Дорофей указывает, что причина всех грехов и их источник состоит в трех страстях: это себялюбие, сластолюбие и сребролюбие. Но, однако, этими тремя пороками не охватывается вся бездна грехов – это лишь начальные условия греховности. Так же и с теми восьмью смертными грехами – это классификация. Каждый грех должен быть уврачеван покаянием. Если человек принес искреннее покаяние в своих грехах, то, конечно, Бог ему простит исповеданные грехи. Именно для этого и существует исповедь. «Покайтесь и веруйте в Евангелие», - говорится в начале Евангелия от Марка. За раскаянный грех человек не понесет осуждения. «Не бывает греха непрощаемого, кроме греха нераскаянного», – говорят Святые Отцы. Бог по своей неизреченной любви к роду человеческому установил таинство исповеди. И приступая к таинству покаяния, мы должны твердо верить, что Бог простит все наши грехи. Святитель Димитрий Ростовский говорил: «Покаявшиеся блудники вменяются с девственниками». Такова сила покаяния.

Как же грех отделяет человека от Бога? В Библии написано, что как только Адам согрешил, то он:

• стал прятаться, потому что ему стало стыдно,

• потом стал обвинять Еву, что она ему дала плод и поэтому он согрешил,

• даже стал обвинять Бога, что Он дал ему жену...

Если мы обратимся к маленьким детям и спросим, брали ли они, например, деньги из кармана родителей и что они при этом чувствовали, то выстраивается подобная цепочка переживаний. Когда они это делали, то прятались, ибо им было стыдно, потом боялись, как бы кто не узнал, и оправдывали себя, что им нужно, может быть, даже для кого-то. Но никогда совесть не успокаивалась, и если они не признавались, то в конечном итоге, это “секретное” действие отчуждало их от тех, кого они привыкли любить, отца и мать.

Таким образом, грех, который стал действовать в первых людях, таким же образом действует и в нас, отчуждая нас от нашего Небесного Отца.

Итак, классификация смертных грехов по свт. Игнатию Брянчанинову:

Чревообъедение (объедение, пьянство, нарушение постов, излишняя любовь к плоти – из этого следует самолюбие, неверность Богу).

Любодеяние (блудное разжжение, блудные ощущения, принятие нечистых помыслов и беседа с ними, блудные мечтания и пленения, нехранение чувств (особенно осязания), сквернословие и чтение сладострастных книг, грехи блудные естественные и противоестественные).

Сребролюбие (любовь к деньгам, имуществу, желание обогатиться, размышление о средствах к обогащению, мечтание богатств, опасения старости, нечаянной нищеты, болезненности, изгнания, корыстолюбие, неупование на Промысел Божий, пристрастие к различным тленным предметам, суетная любовь к подаркам, присвоение чужого, жестокосердие к нищим, воровство, разбой).

Гнев (вспыльчивость, принятие гневных помыслов, мечтание отмщения, возмущение сердца яростию, помрачение ею ума, непристойный крик, спор. Брань, жестокие колкие слова, рукоприкладство, убийство, злопомнение, ненависть, вражда, мщение, клевета, осуждение, возмущение и обида на ближнего).

Печаль (огорчение, тоска, отсечение надежды на Бога, сомнение в обетованиях Божиих, неблагодарение Богу за все случившееся, малодушие, нетерпеливость, скорбь на ближнего, ропот. Отречение от креста).

Уныние (леность ко всякому доброму делу, в особенности к молитве, оставление молитвы и душеполезного чтения, невнимание и поспешность в молитве, небрежение. Неблагоговение, праздность, многоспание, празднословие, кощунство, забвение заповедей Христовых, нерадение, лишение страха Божия, ожесточение, нечувствие, отчаяние).

Тщеславие (искание славы человеческой, хвастовство, желание и искание земных и суетных почестей, любовь к одежде, роскоши, стыд исповедывать грехи и сокрытие их перед духовником, лукавство, самооправдание, прекословие, лицемерие, ложь, лесть, зависть, унижение ближнего, безсовестность, переменчивость нрава).

Гордость (презрение ближнего, предпочтение себя всем, дерзость, омрачение, дебелость ума и сердца, склонность их к земному, хула, неверие, ереси, непокорность Закону Божию и Церкви, чтение еретических книг, последование своей плотской воле, колкое насмешничество, потеря простоты, любви к Богу и ближнему, невежество и финал – смерть души).

15) Душа

В христианской антропологии тема души является достаточно разработанной. Общее определение человеческой души дает святой Иоанн Дамаскин ("Точное изложение…", кн. 2, гл. 12): "Душа есть сущность живая, простая и бестелесная, одаренная разумом и умом, не имеющая определенной фигуры или формы. Она действует при помощи органического тела и сообщает ему жизнь, возрастание и силу рождения. Ум, или дух, принадлежит душе не как что-либо другое, отличное от нее самой, но как чистейшая часть ее. Душа есть существо свободное, обладающая способностью хотения и действования. Она доступна изменению со стороны воли".

Прп. Макарий Великий дает следующее определение души: «…Душа есть тварь умная, исполненная красоты, великая и чудная, прекрасное подобие и образ Божий… Нет иной такой близости и взаимности ни у одной твари, какая есть у души с Богом и у Бога с душою».

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин): «Душа – младенец бессмертия, беззащитный и жалкий в условиях окружающего нас мира. Как нужно прижимать к груди своей, к сердцу своему – свою душу. Как нужно любить ее, предназначенную для вечной жизни. О, как нужно очищать даже малейшее пятнышко с нее…».

Основные свойства человеческой души: духовность, самостоятельность, разумность, сознательность, бессмертие, свобода.

Самостоятельность тесно связана с духовностью, с отличием от тела. Свойство самостоятельности означает, что душа есть особая субстанция, отличная от тела, а не есть лишь некий феномен или совокупность феноменов, являющихся продуктом высшей нервной деятельности человека.

Самостоятельность проявляется, прежде всего, в способности самосознания, т.е. в способности отличить себя от своего тела, от видимого мира и от содержания собственной жизни. Именно благодаря этой способности человеческой души для человека возможно такое действие как покаяние, потому что покаяние основано на осознании человеком нетождественности самого себя и своих поступков.

Разумность и сознательность души выражается в способности рассудочного познания и в способности религиозного ведения, а также в даре слова, способности членораздельной речи.

Наиболее ярко вера Ветхого Завета в бессмертие души выражена у Моисея в Быт. 37, 35. Это слова патриарха Иакова после того, как он узнал о смерти Иосифа: "с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю".

В Новом Завете вера в бессмертие души выражена наиболее ясно.

Свобода – это нечто такое, что принадлежит не только душе, но человеку как таковому. Это скорее характеристика не души, а личности, состоящей из души и тела.

О свободе можно говорить в двух смыслах: с одной стороны о свободе формальной или психологической, и о свободе нравственной или духовной, с другой. Православная антропология, основываясь на учении преподобного Максима Исповедника (VII в.), различает в человеке две воли: волю физическую как способность желать и действовать ради удовлетворения желания и волю гномическую как способность самоопределяться по отношению к желаниям своего естества, т.е. избирать одни желания, а другие отвергать.

Формальная (психологическая) свобода – это способность направлять свою волю, деятельность на те или другие предметы, избирать тот или иной путь, отдавать предпочтение тем или другим побуждениям к деятельности. На этой способности человека основаны многие заповеди Священного Писания. Втор. 30, 15: "Вот, Я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло". Дальше говорится о необходимости делать выбор между этими предложенными началами. В Ис. 1, 19-20: "Если захотите и послушаете, то будете вкушать блага земли. Если отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас". Эта формальная свобода сохраняется у человека и после грехопадения, она сохраняется даже в аду. Сама по себе формальная свобода вовсе не является признаком совершенства. Скорее наоборот. Она свидетельствует о некотором несовершенстве, поскольку Бог не имеет воли гностической, т.к. не имеет потребности выбирать из различных возможностей. Любой выбор всегда связан с некоторым несовершенством: незнанием, сомнением, колебанием, а Бог всегда в совершенстве знает Свои цели и средства для их достижения. Поэтому Бог является совершенно свободным существом. Он свободен в том смысле, что Он всегда является таким каким хочет быть, и всегда действует таким образом, каким желает; ничто Ему не препятствует, никакая необходимость, ни внутренняя, ни внешняя, над Ним не довлеет. Такая свобода называется свободой нравственной, духовной. Поэтому сама по себе способность выбора, без духовной свободы, еще не делает человека свободным.

Наиболее ярко в Священном Писании эта мысль выражена в Рим. 7, 19-23: "Доброго, которого хочу, не делаю, злое, которого не хочу, делаю". Поэтому путь к истиной свободе лежит через освобождение от тирании греха и от власти природной ограниченности, которая, сама по себе не являясь грехом, является следствием грехопадения.

"Всякий, делающий грех, есть раб греха… Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете" (Ин. 8, 34-36). Апостол Павел говорит: "Закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти" (Рим. 8, 2) и: "Где дух Господень, там свобода!" (2 Кор. 3, 17). Иными словами, через причастие Божеству, через соединение с Богом, человек приобщается к той свободе, которой обладает Бог, и сам обретает свободу, освобождаясь от власти греха и природной необходимости.

"Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ин. 8, 31-32).[88]

Христианская антропология дает нам также признаки отличия души человеческой от душ животных.

Главное отличие человеческой души от душ животных заключается в том, что человеческая душа может существовать без тела. Будучи соединена с телом в единую ипостась, она, тем не менее, обладает свободой по отношению к собственному телу, имеет свою особую, отличную от тела жизнь.

Все отцы Церкви, высказывавшиеся по данной проблеме, придерживались мнения, что души животных смертны. Кроме того, души животных не обладают существенными свойствами человеческой души, такими как независимость от тела или самостоятельность, разумность, свобода и бессмертие.