А) Естественнонаучные теории как исходные модели

Моделями теоретизирования в любой области служат обычно физические, химические, биологические теории. В теоретических построениях всех этих наук (в меньшей степени — биологии) мыслится нечто, лежащее в основе наблюдаемых явлений (атомы, электроны, волны и т. п.) и имеющее определенные количественные характеристики; благодаря этому на основании теории удается делать выводы, соответствие которых действительности может быть подтверждено или опровергнуто экспериментально. Иначе говоря, между теорией и фактами существует отношение постоянного взаимообмена. Теория плодотворна потому, что она ведет к выявлению новых фактов; и она продолжает господствовать до тех пор, пока подчиняет себе все факты. Исследование в истинном смысле слова начинается тогда, когда во взаимоотношении теории и фактов что-то не сходится. Цель теории состоит не в том, чтобы толковать или по возможности точно определять уже известное, а в том, чтобы открывать пути для обнаружения нового. Успех некоторых естественнонаучных теорий оказал большое влияние на все иные науки. Теории аналогичного типа возникли и в психологии и психопатологии. То обстоятельство, что их успех не был столь велик, объясняется их принципиальным отличием от теорий в естественных науках. Во-первых, теориям психической жизни свойственно совершенно иное отношение к тому, что может рассматриваться как подтверждение и опровержение. В психопатологии теория — это схема, служащая для упорядочения известных фактов и выявления фактов, поддающихся истолкованию в терминах данной теории, а также предоставляющая определенную «нишу» возможным будущим открытиям. Все это делается без какого бы то ни было систематического, методологически выверенного контроля за всей совокупностью фактов; в нашем распоряжении нет точного метода, с помощью которого можно было бы улавливать моменты несоответствия между действительностью и теоретическими выкладками. Теории в психопатологии — это способы группировки фактов, лишь внешне аналогичные теориям в других науках; они не являются инструментами исследования. Во-вторых, теории этого типа никогда не «надстраиваются» друг над другом, не трансформируются, образуя все более и более крупные, соразмерные реальности единства. Вернее было бы сказать, что, достигнув определенной степени развития, они полностью забываются. Наконец, в-третьих, в психопатологии существует множество разрозненных теорий, никак не соотносящихся друг с другом.

Итак, мы можем утверждать, что в психопатологии, в отличие от естественных наук, нет теорий в собственном смысле. Теории не оправдываются, они оказываются обманчивыми спекуляциями о мнимом бытии; будучи с виду аналогами теорий в естественных науках, они, как правило, характеризуются отсутствием какого бы то ни было логически ясного метода.

Б)Дух теоретизирования

Все теории (за исключением естественнонаучных), несмотря на многообразие, проникнуты неким единым духом. Теоретизированию как таковому свойственна особая, специфическая атмосфера. Людям свойственно горячее стремление сделать все возможное ради постижения психической реальности во всей ее уникальности и полноте. Поскольку в представлениях, относящихся к частностям, содержится представление о целом, исследователь усматривает в них нечто сверх того, что они способны выразить на самом деле: его исконное переживание реальности сообщает ему о себе в символической форме. Так на теоретика воздействуют видение неорганического мира и его законов и видение жизни в динамическом движении присущих ей конфигураций, встреча с переживанием во всей его полноте и встреча с чистыми формами в их вневременности. Каждый из этих аспектов фундаментального опыта вызывает в нем такой внутренний настрой, при котором жажда познания переключается именно на данный модус рефлексирующего созерцания. Называя теоретизирование, относящееся к сфере соматического, «материализмом» или «биологизмом», психологическое теоретизирование — «психологизмом», логическое теоретизирование — «идеализмом» и т. п., мы классифицируем лишь содержание этих теоретических построений, но не выраженные в них фундаментальные переживания и устремления, разнообразные настроения и мировоззренческие установки (отсюда — тот сильный аффект, который обычно ассоциируется с теоретизированием и без которого последнее очень скоро начинает казаться пустым и скучным занятием).

Теории обычно притязают на господство над целым. Теоретики инстинктивно сознают, что им каким-то образом удалось уловить сущность предмета, и стремятся одним махом охватить целое. Но их удовлетворенность покупается слишком дорогой ценой. Их воззрения безнадежно фиксируются на одной точке — независимо от того, насколько изменчивыми кажутся внешние формы проявления этих воззрений. Они совершают насилие над действительностью; они глядят на все сквозь одни и те же очки, так что некоторые вещи видятся более или менее отчетливо, тогда как другие выпадают из поля зрения. Похоже, что их идеи теряют какую бы то ни было гибкость — в особенности если это настоящие теоретики, а не люди, лишь забавляющиеся своими построениями. Они восхищают потому, что глубина их познаний сама по себе обладает силой эмоционального воздействия; но еще больше они восхищают потому, что производят впечатление людей, сумевших проникнуть в природу вещей с помощью относительно простых средств. Их теории привлекают других, ибо способны удовлетворять некоторые потребности метафизического порядка. Удовольствие от того, что вы обладаете теорией, — это особого рода околдованность неким самодовлеющим бытием, которое, как вам кажется, вы сумели уловить в его истинной сущности. Поэтому содержание теорий всегда теснейшим образом связывается с мировоззренческими установками и духом времени.

История доказывает, что начальный этап построения теории обычно бывает плодотворным. Предвосхищающие интуитивные представления о целом открывают новые сферы для наблюдений и одновременно создают новые «органы» восприятия этого целого; но в дальнейшем именно влечение к теоретизированию приводит к утрате плодотворного «зерна» теории, ибо порождает уверенность в том, что подробно разработанные схемы полностью охватывают истинную суть основ бытия. Такова обманчивая природа любого теоретизирования, которое хотя и может поначалу характеризоваться замечательно широким охватом явлений, но в конечном счете непременно попадает в тупик рационального конструирования. Первоначальный энтузиазм, обусловленный чувством обретенного контакта с действительностью, превращается в фанатизм всезнания и вырождается в ложную догму. Кризис, порожденный обманчивой природой теории, заключается в переходе от завоевания новых, не вызывающих сомнений фактических данных к необоснованной уверенности в собственном точном знании; эта уверенность, в свой черед, приводит к новой слепоте, которая роковым образом предопределяет характер систематизации и классификации данных. Теоретики, пережившие первоначальный энтузиазм, всячески защищаются от любых сомнений в его неподдельности. Но вместо того чтобы в своей борьбе обратиться к первоисточнику, они пользуются лишь бесплодными умозрительными операциями, дозволенными в рамках утратившей былую гибкость теории; или же они апеллируют к ее претензии на всезнание как к своего рода противовесу, позволяющему нейтрализовать значимость настоящего эмпирического знания, от которого они уже отошли. Обаяние первоначальной истины заставляет ученых держаться за свои теории даже тогда, когда те вырождаются в бесконечные цепи рациональных операций.

Исторический опыт поучителен; он доказывает, что любая психопатология, подчиняющаяся теоретическим интересам, быстро превращается в бесплодную догму. Только психопатология, отталкивающаяся от неукротимого интереса к бесконечно разнообразной реальности, к богатству и полноте субъективного созерцания и объективного фактического материала, к многообразию методов и уникальности каждого отдельно взятого метода, выполняет свою задачу как научная дисциплина. Она отвергает те разновидности теоретизирования, в соответствии с которыми «все запутанное многообразие живой реальности сводимо к немногим возвращающимся биологическим механизмам». Она стремится защитить свою свободу от того чисто теоретического мира, в рамках которого бытие выступает как нечто механическое и будто бы познанное до конца, и прорывается в мир, где реальность присутствует во всей полноте своих проявлений (тем самым она хочет защитить в ученом человека, увести его от ложного знания, разработанного в рамках той или иной теории; поэтому она не закрывает ему доступа к экзистенции, то есть к тому, что является границей психопатологического знания, а не его предметом). Такая психопатология ощущает опасность любых теорий, которые отвлекают ученого от всякого непредвзятого опыта и уводят его в узкие коридоры застывших понятий, схематических воззрений и самоуверенного агностицизма. Необходимо чувствовать как смысл и обаяние теории, так и ее нищету и неполноту.

Наши рекомендации