Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой; но и теперь знаю, что, чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог. Иисус говорит ей: Воскреснет брат твой». 19 страница

Сознание порой нарочно блокирует те или иные факты, чтобы избежать безумия, вызванного обилием информации.

«Вы можете забыть, куда положили носки, — говорил учитель психологии. — Немудрено. Если учесть, что в одной-двух клеточках столько же сведений, сколько в Британской Энциклопедии».

В классе тогда поднялся смех.

НО СЕЙЧАС НЕ УРОК ПСИХОЛОГИИ В УДОБНОМ, СВЕТЛОМ КЛАССЕ, ГДЕ НА ДОСКЕ НАПИСАНЫ СПАСИТЕЛЬНЫЕ ТЕРМИНЫ, А УМНИК-ПРЕПОДАВАТЕЛЬ РАСПИНАЕТСЯ, СЧИТАЯ МИНУТЫ ДО ЗВОНКА. ЧТО-ТО НЕ ТАК! ЧТО-ТО ЗДЕСЬ НЕ ТАК! НЕПОНЯТНО, КАК СВЯЗАНЫ ПАСКОУ, ГЕЙДЖ, ЧЕР, НО ЯСНО: ЧТО-ТО ИХ ВСЕХ СВЯЗЫВАЕТ С ЛУИСОМ. ВОТ ТОЛЬКО ЧТО?

Вдруг — словно холодной медузой в лицо — ее ошеломила догадка. Рейчел схватила трубку, нашарила в маленьком корытце возвращенную автоматом монетку. Неужели Луис задумал самоубийство? И поэтому чуть не силком выпроводил их из дома? И Элли не просто увидела сон, а… ах, чертова психология! На нее снизошло что-то вроде озарения.

На этот раз она позвонила Джаду Крандалу (все так же, за счет вызываемого). Телефон прогудел пять… шесть… семь раз. Рейчел уже собиралась бросить трубку, как вдруг услышала:

— Вас слушают!

— Джад! Джад! Это…

— Одну минутку, — прервала ее телефонистка и обратилась к Джаду. — Вы готовы оплатить разговор с миссис Крид?

— Ясное дело!

— Простите, сэр, это означает «да» или «нет»?

— Означает, означает! — буркнул Джад.

Телефонистка помолчала, видимо, переводя реплики старика на общепринятый язык, потом обратилась к Рейчел:

— Прошу вас, говорите.

— Джад, вы Луиса сегодня видели?

— Сегодня? Утверждать не берусь, я сам в отъезде был, в Бруер за продуктами катался. После обеда ковырялся в саду, за домом. А что?

— Да, собственно, ничего особенного. Просто Элли в самолете приснился дурной сон, вот я и решила: позвоню домой, чтобы ее успокоить.

— В самолете? — В голосе Джада мелькнуло недоумение. — А где вы, Рейчел?

— В Чикаго. Мы с Элли побудем некоторое время у моих родителей.

— И что, Луис не захотел поехать вместе с вами?

— Он прилетит к концу недели. — Рейчел изо всех сил старалась говорить спокойно. Что-то не понравилось ей в тоне старика.

— Это Луис вам уехать посоветовал?

— Ну… в общем, да. Джад, что происходит? Я чувствую, что-то происходит. И вы, похоже, знаете.

— Хорошо б, вы мне дочкин сон пересказали, — после долгой паузы сказал он. — Очень пришлось бы кстати.

Выслушав Рейчел, Джад накинул плащ — день выдался пасмурный и ветреный — и направился к дому Кридов. Дойдя до шоссе, внимательно огляделся: нет ли где машин. Из-за грузовиков все беды. Черт бы их подрал.

Хотя уж он-то знал, что грузовики ни при чем.

Его тянуло на Кошачье кладбище — и дальше в лес, где пение птиц и шепот листвы ласкали и баюкали, несли призрачное ощущение власти. Но сейчас лес упреждающе гудел и хмурился: НЕ ЛЕЗЬ, НЕ ТВОЕ ДЕЛО.

Но нельзя «не лезть». Ведь он в ответе за все, что происходит.

Он приметил, что «хонды» Луиса в гараже нет. Там стоял лишь большой семейный «форд», забытый, покрывшийся пылью. Толкнул дверь с черного хода — не заперто.

— Луис! — окликнул он, хотя и знал, что Луис не ответит — его нет. Просто нужно было разрушить тяжелую тишину, царившую в доме. Да, старость — не радость. Все хуже и хуже слушаются руки и ноги. А стоит покопаться часа два в саду, и спина уже разламывается, а в левом бедре будто сверлит бурав.

Не спеша обошел дом, присматриваясь, выискивая одному ему ведомые отметины. КАК ВОР. В ТАКОМ ВОЗРАСТЕ, ПРАВДА, НИКТО УЖ ПО ДОМАМ НЕ ЛАЗАЕТ, подумал он, но даже не улыбнулся. Ничего опасного или огорчительного вроде разобранных ящиков с игрушками, приготовленных было для Армии Спасения, или одежды для малыша, дожидающейся хозяина в шкафу, за дверью или под кроватью, он не обнаружил. Подозрительно, пожалуй, лишь одно: в комнате Гейджа снова стоит его заново застланная кроватка. Больше никаких тревожных примет. Тревожил только сам дом: пустой, молчаливый, будто затаивший дыхание перед приходом гостей.

НАДО Б НА КЛАДБИЩЕ СГОНЯТЬ, ПОСМОТРЕТЬ, ВСЕ ЛИ ТАМ ТИХО-СПОКОЙНО. ВДРУГ ЛУИСА ВСТРЕЧУ? ГЛЯДИШЬ, НА УЖИН БЫ ЕГО ПРИГЛАСИЛ.

Но опасность исходила не от городского кладбища. Опасность подстерегала здесь, в этом доме, и дальше, за ним, куда уводила тропа.

Джад вышел из дома, пересек дорогу. На кухне вытащил из холодильника полдюжины пива, принес в гостиную и сел подле окна, выходившего на шоссе. Откупорил банку, закурил. Вместе с сумерками его окутали воспоминания и закружили, закружили.

Знай он, о чем думала Рейчел перед тем, как позвонить, он бы подтвердил слова учителя психологии. Все вроде верно. Только с годами приходят в негодность механизмы, стирающие в памяти все былое (как, в сущности, и весь организм мало-помалу сдает), и вдруг отчетливо встают перед глазами места, лица из далекого прошлого — даже не по себе делается. Блеклые образы проясняются, наливаются красками, голосам возвращается звучность, то уже не эхо прошлого. Они оживают, приближаются. Нет, это не причуды склероза, это просто старость.

Сейчас Джаду вспомнился Ханратти, бык Лестера Моргана: налитые кровью глаза, ярость при виде всего, что движется. Ханратти бросался даже на деревья, когда ветер колыхал листву. Пока Лестер, отчаявшись, не положил этому конец, каждое дерево на лугу носило кровавую бычью метину. Рога у него размочалились, голова вечно разбита до крови. И когда хозяин наконец пристрелил быка, то долго не мог прийти в себя от страха, сродни тому, что испытывал сейчас Джад.

Он курил и потягивал пиво. Света старик не включал. И вот во тьме горит лишь красный глазок сигареты. Джад не спускал глаз с дороги перед домом Луиса. Рано или поздно тот приедет, и Джад навестит его, перекинется словом, убедится, что задуманного тот все-таки не сделает.

Но что-то давило, угнетало. Темные силы, населявшие то дьявольское место, пытались дотянуться до старика из-за старого могильника, на верхушке которого сложены из камней маленькие пирамидки.

НЕ ЛЕЗЬ, СЛЫШИШЬ, НЕ ЛЕЗЬ! НЕ ТО ПОЖАЛЕЕШЬ!

Но Джад гнал прочь все предостережения. Он курил, пил пиво и ждал.

Джад Крандал сидел в кресле-качалке и ждал, когда вернется Луис, а тот тем временем заканчивал в гостиничном ресторане обильную, но невкусную трапезу.

Впрочем, другой ему сейчас и не хотелось. Собирались сумерки. Зажглись фары проезжающих машин, узкие лучи, словно тонкие пальцы, ощупывали дорогу. Луис едва не силком запихивал в себя пищу: бифштекс, печеный картофель, гарнир из ядовито-зеленой фасоли, такой мать-природа родить не смогла бы. Ломоть яблочного пирога, катышек мороженого — все смешалось в какую-то кашу-размазню. Сидел Луис в углу и внимательно смотрел: кто пришел? Вдруг занесет кого-либо из знакомых. Он все же надеялся, что врасплох его не застанут. Конечно, начнутся вопросы: где Рейчел? Что это он здесь под вечер делает? Как жизнь? И кто знает, не запнется ли он с ответом? А может, именно такой запинки он и ждал? Последние сомнения разрешились бы сами собой.

И что же? Не успел он доесть пирог и допить вторую чашку кофе, как в ресторан вошла знакомая чета Гринеллов: Боб, доктор из Бангора, и его красавица жена Барбара.

Луис приготовился. Сейчас они увидят его, заговорят, но метрдотель повела их в дальний конец зала, где столики прятались за высокими спинками кресел, и Луис потерял знакомых из виду, лишь изредка мелькал затылок рано поседевшего Гринелла.

Официантка принесла счет. Луис поставил на нем номер своей комнаты, расписался и вышел через боковую дверь.

Ветер крепчал, дул непрерывно, стонал в проводах. Звезд на небе не видно: Луису казалось, что в темной вышине непрерывной чередой несутся облака. Луис постоял на тротуаре, засунув руки в карманы, подставив лицо неистовому ветру. Потом вернулся к себе в номер, включил телевизор. Все равно еще рано куда-либо идти. Да и ветер такой, что всякого ждать можно. На душе у Луиса было неспокойно.

Четыре часа подряд он смотрел по телевизору короткие комедийные фильмы. Так долго он давненько не сиживал перед голубым экраном. Все героини — из той породы, которую еще в школе мальчишки прозвали «динамщицами»: подразнят, а ничего не позволят, «продинамят».

А в Чикаго Дора Гольдман причитала:

— Ну зачем, зачем тебе обратно? Что ты там забыла? Ты же только что прилетела!

А в Ладлоу Джад Крандал все недвижно сидел у окна, курил, потягивал пиво, перелистывая в памяти страницы прошлого, дожидаясь Луиса. Должен же он когда-нибудь вернуться. Помнится, в старом-престаром фильме герои так же дожидались свою верную собаку — колли Лесси. Конечно, и на Кошачье кладбище, и к индейскому могильнику можно попасть иными путями, но Луис их не знал. И если он и впрямь надумал туда идти, начинать ему от собственного дома.

Добрые помыслы его близких, точно снаряды, пущенные по неверно рассчитанной траектории, не попадали в цель; Луис их не чуял. Он смотрел телевизор. Комедий этих он никогда не видел, лишь был наслышан о модных, бесконечных сериалах: вот семья негров, вот семья белых, вот малыш, превосходящий умом богатеев родителей, вот одинокая женщина, вот замужняя, а вот разведенная. Луис терпеливо просмотрел каждую из восьми серий, от начала до конца, лишь изредка поглядывая в окно, за которым во тьме бушевал ветер.

Посмотрев новости в одиннадцать часов, он наконец выключил телевизор и отправился совершить задуманное (а задумал он это, очевидно, еще тогда, когда увидел на шоссе сынишкину шапку, полную крови). Опять его прохватил озноб, еще сильнее прежнего, но в душе уже затеплился огонек желания, он разгорится до неистовой, необоримой страсти. Неважно. Пока этот огонек согревает, помогает собраться с духом. Он завел мотор. Да, пожалуй, прав Джад: проклятое место снова полнится темными силами. Даже сейчас здесь, у гостиницы, чуял Луис колдовские чары, они подталкивают, подгоняют.

А СУМЕЛ БЫ Я ОСТАНОВИТЬСЯ?

СУМЕЛ БЫ? ЕСЛИ БЫ ДАЖЕ ЗАХОТЕЛ?

— Рейчел, ты сама не знаешь, чего хочешь, — увещевала Дора дочь. — Ты сейчас устала, издергана… Выспись хорошенько, и все…

Рейчел лишь мотала головой. Никак не объяснить матери, почему нужно вернуться домой. Так внезапно, будто ниоткуда, прилетает ветер, легонько колышет траву, с каждым дуновением сильнее, настойчивее. Вот ветер уже воет под карнизом, вот уже ходуном ходят стены. Ясно: то не ветер, а ураган налетел невесть откуда. Еще чуть-чуть и повалится, рассыплется дом.

В Чикаго шесть вечера. А в Бангоре уже близится ночь. Луис заканчивает неаппетитный, но обильный ужин.

Рейчел и Элли тоже за столом, но есть им совсем не хочется. Всякий раз Рейчел поднимает глаза и встречается с вопрошающим, суровым взглядом дочери: что собираешься делать, как будешь вызволять папу из беды?

Она еще надеялась: вот-вот позвонит Джад, скажет, что Луис вернулся домой… Телефон и впрямь зазвонил. Рейчел так и подскочила, а Элли чуть не выронила стакан с молоком. Увы, звонила приятельница Доры по гольф-клубу: благополучно ли та долетела.

Не допив кофе, Рейчел встала, бросив салфетку на стол.

— Пап… мам… простите, но мне нужно домой. Прямо сегодня, сейчас, если на самолет успею.

Старики воззрились на дочь, а Элли совсем по-взрослому облегченно вздохнула и прикрыла глаза. Наверное, это могло бы вызвать улыбку, будь лицо у девочки не таким измученным и изжелта-бледным.

Нет, старики не поняли. И Рейчел долее не в силах все им растолковывать: как из жиденького ласкающего траву ветерка вдруг вырастает смерч, способный смять в лепешку даже стальной ангар. И Элли, конечно же, не из программы новостей узнала о Викторе Паскоу, не оттуда попало к ней в подсознание это имя.

— Рейчел, дорогая моя, — заговорил отец. Мягко и доброжелательно, будто успокаивая разошедшуюся истеричку. — Просто ты очень сильно переживаешь смерть сына. И ты, и Элли. И никто в вас камня не бросит. Но ведь ты сама себя изведешь вконец…

Рейчел не ответила. Подошла к телефону, нашла в справочнике раздел АВИАКОМПАНИИ. Набрала номер «Дельты». Дора стояла рядом и все бубнила, что, дескать, нужно все обдумать, хорошенько «обмозговать», составить план действий… Элли стояла позади, смотрела все так же угрюмо, но появилась во взгляде и надежда, отчего у Рейчел прибыло сил и решимости.

— «Дельта» слушает вас, — проворковала телефонная трубка. — Меня зовут Ким, рада буду вам помочь.

— Спасибо, — откликнулась Рейчел. — Мне необходимо сегодня ночью из Чикаго в Бангор… дело безотлагательное. Не могли бы вы составить мне маршрут со всеми пересадками?

— Попробую, — неуверенно ответила трубка.

— Будьте любезны, очень прошу! — Голос у Рейчел дрогнул. — Может, кто сдал билеты, я на любые условия согласна.

— Хорошо. Подождите, пожалуйста. — И в трубке воцарилась тишина.

Рейчел закрыла глаза. Вдруг чьи-то холодные пальцы коснулись ее плеча. Рейчел так и вскинулась — рядом оказалась дочь. Ирвин с Дорой стояли поодаль, глядели на Рейчел с Элли и перешептывались. ТАК СМОТРЯТ, БУДТО МЫ ЧОКНУТЫЕ, досадливо подумала Рейчел и с натугой улыбнулась дочке.

— Мам, не поддавайся им, — тихо сказала та. — Ну, пожалуйста!

— Ни за что, сестренка. Ты же старшая! — вспомнила Рейчел былую семейную присказку и осеклась: «старшей» они начали величать Элли после рождения Гейджа. Но сейчас… какая ж она старшая?

— Молодец, мам.

— Мне ведь очень нужно поехать, правда?

Элли лишь кивнула.

— Доченька, я тебе верю. Но помоги мне, расскажи подробнее. Это всего лишь сон?

— Нет… Это… все сейчас во мне. Ну, как ты, мамулечка, не понимаешь? Это… вроде… ну…

— Вроде ветра, который все в тебе колышет?

Элли сокрушенно вздохнула.

— Но ты хотя бы можешь назвать, кого, что ты видела?

Элли задумалась.

— Папу, Чера, Гейджа. Больше никого не помню. — И Элли покрутила головой. — Не помню, как они все вместе оказались.

Рейчел крепко обняла дочь.

— Все обойдется, вот увидишь.

Но на душе по-прежнему было тяжело.

— Вы слушаете? — ожила телефонная трубка.

— Да, да, конечно! — Рейчел одной рукой обнимала дочь, другой вцепилась в трубку.

— Похоже, вам удастся долететь до Бангора. Только прибудете поздно ночью.

— Неважно, — бросила Рейчел.

— Пожалуйста, возьмите ручку и запишите. Маршрут у вас сложный.

— Да, слушаю. — Рейчел выудила из комодного ящика огрызок карандаша и схватила какой-то конверт — на обратной стороне можно писать.

Она долго и внимательно слушала, тщательно записывала. Когда диспетчер закончила говорить, Рейчел улыбнулась, свернула большой и указательный пальцы колечком, дескать, вроде бы все в порядке, Элли. ВРОДЕ БЫ. Пересадки, предстоящие ей, были, что называется, впритирку. А в Бостоне, чтобы пересесть с самолета на самолет, ей отводилось несколько минут.

— Пожалуйста, закажите мне все эти билеты. И большое вам спасибо.

Ким записала номер кредитной карточки Рейчел. Наконец разговор окончился. Рейчел, хоть и наволновалась, но зато на сердце полегчало. Она взглянула на отца.

— Па, отвезешь меня в аэропорт?

— Видимо, мне следует сказать «нет», — изрек Гольдман. — Должен кто-то положить конец этому безумию.

— Не говори так! — вдруг выкрикнула Элли. — Никакое не безумие! Не безумие!

Гольдман заморгал и отступил на шаг — столь неожиданным и неистовым оказался выпад внучки.

— Отвези, Ирвин, — тихо сказала Дора. — Мне тоже что-то не по себе. Вот узнаю, что у Луиса все в порядке — успокоюсь.

Гольдман уставился на жену, потом перевел взгляд на Рейчел.

— Ну, если хочешь, отвезу… Если хочешь, даже с тобой полететь могу.

Рейчел покачала головой.

— Спасибо, па. Но мне и так достались последние билеты, словно Господь их для меня приберегал.

Ирвин Гольдман тяжело вздохнул. В эту минуту он казался глубоким стариком. И Рейчел вдруг подумала, что он похож на Джада Крандала.

— У тебя еще есть время вещи сложить, — сказал он. — До аэропорта я тебя за сорок минут довезу, если «с ветерком» ехать, как я после свадьбы Дору катал. Дора, дай-ка ей свою дорожную сумку.

— Мамуля! — позвала Элли. Рейчел обернулась. Лицо дочери покрылось испариной.

— Что, милая?

— Береги себя, мамуля!

Деревья темными силуэтами проносились мимо окон машины. Мглистое небо подсвечивалось огнями аэропорта — он совсем рядом. Луис поставил «хонду» на Масонской улице, она шла вдоль кладбища с южной стороны. Ветер неистовствовал, норовя распахнуть дверцу машины, которую Луис старался закрыть. Пришлось приложить немало сил. Потом, когда Луис доставал с заднего сиденья брезент, заворачивал инструменты, ветер принялся срывать с него пиджак. Выбравшись на обочину, Луис со свертком в руках — как со спеленутым дитя — оказался в полной темноте: он стоял как раз меж двумя уличными фонарями и свет не доставал до него. Осмотрелся — нет ли на дороге машин? — и пересек улицу, там начиналась железная кованая ограда кладбища. Луису не хотелось, чтобы его кто-то приметил, пусть даже случайный прохожий, который сразу забудет о нем. Рядом качал огромной кроной и постанывал старый вяз — Луису вспомнились суды Линча и повешенные негры. Что и говорить, он струхнул. Нет, это не безумная работа. Это работа для безумца.

Машин не было. На Масонской выстроились уличные фонари, светлые пятачки убегали по тротуару вдаль. На этом тротуаре играли после уроков ребятишки: мальчишки гоняли на велосипедах, девчонки прыгали через скакалку, играли в «классы» и не замечали кладбища, вспоминали о нем разве что на Ведьмин день: тогда все, связанное с потусторонними силами, приобретало жутковатую привлекательность. Детишки могли, например, повесить бумажный скелет на ажурных воротах, припомнить стародавние шутки вроде: ЭТО САМОЕ ЛЮБИМОЕ ГОРОЖАНАМИ МЕСТО, КАЖДЫЙ НЕПРЕМЕННО ТАМ ПОБЫВАЕТ, или: ПОЧЕМУ НА КЛАДБИЩЕ НЕЛЬЗЯ ВЕСЕЛИТЬСЯ? ПОТОМУ ЧТО ЕГО ПОСТОЯЛЬЦЫ — ЛЮДИ ГЛУБОКО ПОКОЙНЫЕ.

— Гейдж! — вырвалось у Луиса. Сын лежит за этой узорчатой оградой, спеленутый сырой землей. И это уже не шутка. Это — несправедливость! Я ВЫЗВОЛЮ ТЕБЯ, ГЕЙДЖ! — мысленно обратился он к сыну. ЛИБО ВЫЗВОЛЮ, ЛИБО САМ КОНЦЫ ОТДАМ.

Луис перешел дорогу с тяжелым грузом в руках, огляделся, перебросил брезентовый сверток через ограду. Лопата, кирка и совок тихонько звякнули, упав на землю. Отряхнувшись, Луис приметил место и отошел. Даже если и забудет — не беда: просто пойдет по кладбищу вдоль забора, пока не увидит свою «хонду». Значит, где-то рядом и сверток.

Вот только не заперты ли сейчас ворота? Он дошел до угла, ветер подгонял, хватал за ноги. На освещенных пятачках дороги плясали тени.

Луис свернул на улицу Красивую и продолжал идти вдоль ограды. Вдруг свет мощных фар залил улицу, и Луис машинально укрылся за вязом. Слава Богу, это не полицейский патруль, просто случайная машина, очевидно, к шоссе держит путь. Подождав, пока она проедет, Луис зашагал дальше.

КОНЕЧНО, ВОРОТА НЕ ЗАПЕРТЫ. НИ КАПЛИ НЕ СОМНЕВАЮСЬ.

На воротах с готической изящной аркой играли тени, отчего они казались еще ажурнее. Луис толкнул — заперто!

ИДИОТ. КТО Ж ОСТАВИТ КЛАДБИЩЕ — ГОРОДСКУЮ СОБСТВЕННОСТЬ — ОТКРЫТЫМ НА НОЧЬ? В КАЖДОМ АМЕРИКАНСКОМ ГОРОДЕ ИХ ЗАКРЫВАЮТ ПОСЛЕ ОДИННАДЦАТИ ВЕЧЕРА. ИЩИ ДУРАКОВ! ИТАК, ЧТО БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ?

Придется лезть через ограду и надеяться, что никто из близживущих обывателей не оторвется от развлекательной телепрограммы и не взглянет в окно: взрослый, неуклюжий человек перелезает через кладбищенскую ограду, как последний сорванец-мальчишка.

АЛЛО? ЭТО ПОЛИЦИЯ? СЕЙЧАС ВИДЕЛА ВЗРОСЛОГО НЕУКЛЮЖЕГО ЧЕЛОВЕКА, ПЕРЕЛЕЗАВШЕГО ЧЕРЕЗ ОГРАДУ НА КЛАДБИЩЕ. ДА, ДА, ВИДНО, НЕ ТЕРПИТСЯ ПОСКОРЕЕ ТУДА ПОПАСТЬ. СМЕЮСЬ? ДА ВЫ ЧТО? ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ… КОПАЙТЕ ГЛУБЖЕ… ЧТО ВЫ? НИКОМУ НИ СЛОВА. Я — МОГИЛА!

Луис дошел до очередного угла, снова повернул. Железные копья ограды выстроились почетным караулом. Ветер студил разгоряченное лицо, пожирая капельки пота на лбу и висках. Тень его то чеканилась на свету, то растворялась во мраке. Время от времени Луис поглядывал на ограду. Вот остановился, прикинул.

И ТЫ, СТАРИНА, ВПРЯМЬ НАДЕЕШЬСЯ ЕЕ ОДОЛЕТЬ? НЕ СПЕШИ!

Луис Крид ростом вроде бы удался. Но ограда раза в полтора выше, да всякий орнамент увенчан острым копьецом. Для красоты, ясное дело. Но стоит, перелезая, оступиться, и девяносто килограммов собственного веса припечатают, насадят прямо мошонкой на остроконечные копья ограды. Так и будешь висеть, точно поросенок на вертеле, да орать благим матом, пока не прибудет полиция, снимет с ограды и отвезет в больницу.

Рубашка прилипла к мокрой от пота спине, кругом тихо. Лишь далеко, на шоссе нет-нет да прошуршит запоздалая машина.

Как же проникнуть на кладбище?

Безвыходных положений не бывает!

ПОСМОТРИ-КА ПРАВДЕ В ГЛАЗА, ЛУИС. МОЖЕТ, ТЫ И ЧОКНУТЫЙ, НО ПО ВИДУ НЕ СКАЖЕШЬ. НУ, ХОРОШО, ЗАБЕРЕШЬСЯ ТЫ НА ОГРАДУ. НО И ГИМНАСТ С ТРУДОМ НА ДРУГУЮ СТОРОНУ ПЕРЕМАХНЕТ. ДОПУСТИМ, ВСЕ-ТАКИ ОДОЛЕЕШЬ ТЫ ОГРАДУ, А ДАЛЬШЕ? КАК ГЕЙДЖА С КЛАДБИЩА ВЫНЕСЕШЬ?

Луис все шагал и шагал вдоль ограды, не замечая, что совершает уже не первый круг. Но так и не придумал, что делать.

АГА, КАЖЕТСЯ, НАШЕЛ! ПОЕДУ СЕЙЧАС ДОМОЙ, В ЛАДЛОУ, А СЮДА ВЕРНУСЬ ЗАВТРА К ВЕЧЕРУ, ЧАСА В ЧЕТЫРЕ, ПОКА ВОРОТА ОТКРЫТЫ. ЗАТАЮСЬ ДО ПОЛУНОЧИ… В ОБЩЕМ, ОТЛОЖУ НА ЗАВТРА ТО, ЧТО ХОТЕЛ БЫЛО НАСКОКОМ СДЕЛАТЬ СЕГОДНЯ.

УМНИЦА, О ВЕЛИКИЙ ЛУИС КРИД. А ВОТ ЧТО ДЕЛАТЬ С БРЕЗЕНТОВЫМ СВЕРТКОМ, ОН-ТО ВЕДЬ УЖЕ ТАМ, ЗА ОГРАДОЙ. КИРКА, ЛОПАТА, ФОНАРЬ… ЭТО ЛИ НЕ «НАБОР ГРОБОКОПАТЕЛЯ»?

ВПРОЧЕМ, СВЕРТОК УПАЛ В КУСТЫ. И НИКОМУ НА ГЛАЗА НЕ ПОПАДЕТ.

Что ж, разумное предложение. Да только разве дело, за которое он взялся, продиктовано разумом? Сердце спокойно и неумолимо постановило: завтра здесь нечего делать. Либо сегодня, либо никогда. Только сейчас, только сию минуту.

Он взглянул на другую сторону улицы: домов мало, вон светит огонек в окне, вон играют голубоватые блики от черно-белого телевизора. Он заглянул через ограду на кладбище: могилы здесь давние, круглобокие, одни чуть завалились, другие, наоборот, подались вперед — да уж, помотали их морозы да оттепели за много лет. Впереди маячил предупредительный знак, значит, там еще поворот, на улицу, идущую параллельно Масонской, откуда он и начинал. И что дальше? Опять по кругу, как заведенный? Значит, признать поражение?

На улицу вывернула машина с зажженными фарами. Луис едва успел спрятаться за деревом, чтобы переждать. Из окошка машины ударил острый луч, — видно, зажгли фонарь, — ощупал кладбищенскую ограду. Сердце сжалось в комок — ведь это полицейская машина! Проверяет кладбище.

Луис еще теснее прижался к дереву, царапая щеку о кору: ну, укрой, укрой понадежнее! Луч фонаря скользнул к дереву. Луис опустил голову, иначе лицо обозначится белым пятном и выдаст. Луч задержался, потом скакнул вправо, Луис чуть подался влево. Машина двигалась так близко, что он заметил: крыша покрашена неровно, пузырится. Сейчас сзади вспыхнут красные огоньки, дверцы распахнутся, луч фонаря резко повернет и — словно большой белый палец — ткнет прямо в Луиса: ЭЙ, ТЫ, ТАМ, ЗА ДЕРЕВОМ! ВЫХОДИ! НЕ СПРЯЧЕШЬСЯ! И В РУКАХ ЧТОБ НИЧЕГО НЕ БЫЛО! НУ, ЖИВО!

Но полицейская машина все ползла и ползла вперед. На углу, как и положено, дала гудок и повернула налево. Луис в изнеможении обхватил дерево: дышал он часто, во рту пересохло и появился кислый привкус. Сейчас, наверное, мимо его «хонды» проезжают. Впрочем, не все ли равно. На Масонской ночью не запрещено ставить машины. И кроме его «хонды», небось целая вереница. А владельцы все из близлежащих многоквартирных домов.

Луис, не отдавая себе отчета, стал внимательно рассматривать дерево, под которым стоял.

Прямо над головой оно ветвилось. Сучья довольно толстые. А не попробовать ли…

Не позволив себе задуматься, он подтянулся и встал коленом на развилку. Из-под теннисных кед на тротуар посыпалась кора. Еще секунда, и Луис уже твердо стоял обеими ногами. Случись полицейской машине вернуться, необычную птицу увидели бы они на ветвях. Нельзя терять ни минуты.

Луис вскарабкался на сук повыше — он приходился как раз над кладбищенской оградой. Луис чувствовал себя двенадцатилетним сорванцом, ведь и ему когда-то было двенадцать! Дерево покачивалось на ветру. Листья шуршали, точно перешептывались. Луис едва успел сообразить, куда он забрался и, не расхолаживая себя сомнениями, прыгнул. Даже не видел толком, куда. Правда, он не отпускал ветви, толщиной с руку. Ветка прогнулась, но выдержала. Луис повис метрах в трех от земли и, перебирая руками по ветке, начал двигаться к ограде. Ветка даже не затрещала. А по земле, наверное, стелется безобразная тень — этакий орангутанг на дереве. По лицу, по шее струился пот, но Луиса даже знобило — ветер студил разгоряченное тело. С каждым движением ветка гнулась все ниже. Руки занемели. А вдруг потные ладони соскользнут?

Вот и ограда. Колени приходились почти вровень с острыми копьецами. С очень острыми, как казалось сверху. Да какие б ни были! Разве в этом дело?! Разве только мошонкой рисковал он в эту минуту?! Упади он на эти копья, они пропороли бы его до самого горла. И полицейский патруль на обратном пути обнаружил бы не совсем своевременное и не совсем традиционное пугало к Ведьмину дню, украшающее (или устрашающее?) кладбищенскую ограду.

Часто, но мелко дыша, он поискал ногой опору. Хоть секунду нужно передохнуть. Ноги болтались, не доставая до ограды. Вдруг далекий свет фары развеял тьму.

ГОСПОДИ! НИКАК МАШИНА? НИКАК СЮДА ЕДЕТ!

Он попытался еще чуть-чуть продвинуться вперед, но ладонь соскользнула. Пальцы вот-вот разожмутся.

Он все же успел повернуть голову: по улице на большой скорости промчалась машина. Что ж, удача не отвернулась от него…

Пальцы отказывались держать. На волосы сыпалась кора.

Но тут одной ногой он нащупал-таки опору. А второй штаниной зацепил за острие. Отчаянно дернул ногой. Ветка угрожающе согнулась. Пальцы разжались… затрещала штанина, но зато Луис утвердился на копьях обеими ногами. Острые концы впились в резиновые подошвы и совсем скоро добрались до ног. Но этой боли Луис почти не замечал — изнывшие руки и плечи наконец отдыхали.

ЗАНЯТНОЕ ЗРЕЛИЩЕ СО СТОРОНЫ! — подумал он. И жутко, и смешно. Придерживая ветвь левой рукой, отер правую о пиджак. Потом проделал то же самое с левой.

Не теряя времени, он снова обеими руками уцепился за ветку — на конце она была уже совсем тонкая, можно одной рукой обхватить — оттолкнулся и прыгнул, как Тарзан на лиане. Ветвь изогнулась дугой, угрожающе затрещала. Луис отпустил ее и… полетел вниз, наугад.

Приземлился он не лучшим образом. Стукнулся коленом о могильный камень — ногу до бедра точно током пронзило. Луис покатился по траве, схватившись за колено, ощерившись от резкой боли. Лишь бы смог идти! Но вот боль стихла, нога вроде бы сгибалась. Сейчас ей нужно больше движения, а иначе застынет — не согнешь.

Он поднялся и зашагал вдоль ограды в сторону Масонской, где оставил машину. Колено, конечно, болело, и Луис захромал, но мало-помалу боль притупилась. А в «хонде» у него есть аспирин в аптечке. Нет, чтобы с собой захватить! Да что сейчас об этом вспоминать. Он внимательно следил за машинами, и, стоило какой показаться на улице, затаивался в глубине кладбища. Чаще они появлялись на улице Масонской, и ему почти все время приходилось крадучись пробираться меж могил к тому месту, где напротив, через дорогу, стояла его «хонда». Луис уже пошел было к забору, чтобы вызволить из кустов сверток с киркой и лопатой, как вдруг услышал шаги, а следом — тихий женский смех. Пришлось тут же присесть за могилой. И больное колено сразу напомнило о себе. По Масонской, обнявшись, прошла парочка. Они то появлялись в свете фонарей, то ныряли во тьму. Луису припомнился стародавний многосерийный фильм по телевидению «Час Джимми Дуранте». Что бы делали сейчас влюбленные, восстань он из-за могилы — зыбкая тень в царстве мертвых — и возгласи глухо и заунывно: «Покойной ночи, миссис Дурьябашка, где бы вы ни находились!»

Молодые люди остановились под фонарем рядом с его «хондой» и обнялись. Луис смотрел на них с нездоровым удивлением и с отвращением к самому себе: ишь затаился за могилой, как вампир из какой-нибудь дешевой книжонки с картинками, подкарауливает влюбленных. НЕУЖТО ТАК ЛЕГКО ПЕРЕШАГНУТЬ ЗА ГРАНЬ БЕЗУМИЯ? — подумал он, но и мысль эта показалась ему стародавней подружкой. ТАК ПРОСТО: ВЗОБРАТЬСЯ НА ДЕРЕВО, УЦЕПИТЬСЯ ЗА ВЕТКУ, ПЕРЕМАХНУТЬ ЧЕРЕЗ ЗАБОР НА КЛАДБИЩЕ И ОТТУДА СЛЕДИТЬ ЗА ВЛЮБЛЕННЫМИ… ИЛИ РАСКАПЫВАТЬ МОГИЛЫ. НЕУЖТО ТАК ПРОСТО? РАЗ — И СВИХНУЛСЯ. Я ВОСЕМЬ ЛЕТ ПОТРАТИЛ, ЧТОБЫ СТАТЬ ВРАЧОМ. И ВСЕГО ЗА ПЯТЬ МИНУТ СДЕЛАЛСЯ ГРОБОКОПАТЕЛЕМ. НАВЕРНОЕ, ТАКИХ В НАРОДЕ И ЗОВУТ ВУРДАЛАКАМИ.

Он едва сдержал стон или вой, вцепившись зубами в кулак — так холодно и одиноко на душе. Но одиночество и обособленность не докучали, взвыть хотелось от радости, от благодарности к холодной пелене, спрятавшей и укрывшей его. Наконец парочка удалилась. Луис проводил их нетерпеливым взглядом. Вот они взошли на крыльцо большого дома. Мужчина достал ключи, и вот они уже скрылись за дверью. Снова улица тиха и пустынна, лишь носится ветер, раскачивает деревья, шуршит листвой, ерошит волосы на мокром от пота лбу.

Луис подбежал к самой ограде, нагнулся, принялся шарить в кустах. Ага, вот пальцы нащупали грубый брезент. Он поднял сверток, замер, нечаянно лязгнув киркой о лопату. Вышел на широкую гравиевую дорожку, остановился, осмотрелся. Так, сначала нужно идти прямо, на перекрестке свернуть влево. Проще простого. Шел он по самой обочине, готовый мгновенно исчезнуть в кромешной тьме под вязами, окажись на кладбище сторож и вздумай он совершить ночной обход.