Эмпатия - вчувствование, способность понять другого на уровне чувств,а неумом; вжиться в его состояние как в свое собственное

Эльячефф Каролин, Эйниш Натали

ДОЧКИ-МАТЕРИ.Третий лишний?— Перевод с французского О.Бессоновой под редакцией Н.Поповой. М.: Наталья Попова,

«Кстати», Издательство «Институт общегуманитарных исследований»,2006 — 448 с.

Фундаментальный труд известных французских психоаналитиков К. Эльячефф и Н. Эйниш всесторонне освещает извечные проблемы семейных отношений и в первую очередь — все аспекты и тонкости взаимоотношений матери с дочерьми, анализируя их на примерах классической и современной литературы (произведений О. Бальза­ка, Г.Флобера, Г. де Мопассана, Л.Толстого, В.Набокова, А.Моруа, Ф.Саган и многих Др.), а также таких знаменитых фильмов, как «Самая красивая», «Осенняя соната», «Пианино», «Тайны и ложь», «Острые каблуки», «Пианистка» и др. Издание адресовано не только психологам и психоаналитикам, но и специалистам в области литера­туры, театра и кино, а также любому читателю, которого интересуют психология и культура человеческих отношений

Издание осуществлено в рамках программы "Пушкин" при поддержка Министерства иностранных дел Франции

и посольства Франции в России.

Книга издана при поддержке Национального центра книги Министерства культуры Франции.

© Albin Michel, 2002

© Наталья Попова, «Кстати», 2006

© «Институт Общегуманитарных

Исследований», 2006

Отче наш, сущий на небесах - если

ты все еще Отец мне, - каков этот

ребенок, которого я привела в мир?

Натаниел Хоторн, «Алая буква»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многие мужчины, возможно, будут весьма удивлены, узнав, что женщины в большинстве своем предпочита­ют обсуждать между собой совсем не противоположный пол, а собственных матерей. Множество секретов, пове­данных на ушко друг другу девочками, отроковицами, юными и взрослыми женщинами, мамами и бабушками вьется вокруг событий из жизни и высказываний их ма­терей. Это универсальный повод и вечная тема многих женских разговоров. Конечно, не каждая женщина ста­новится матерью, и не все матери производят на свет до­черей; но у любой женщины есть или была мать, а иног­да даже несколько «мамочек» (которые, кстати, могут быть и мужчинами, так как эти отношения в большей степени обозначены функцией, а не местом в генеалоги­ческой паре).

Разбираться в отношениях «мать-дочь» — такой слу­чай выпадает на долю всех женщин в тот или иной пе­риод их жизни, а, может быть, и на протяжении всей жизни. То же самое, хотят они этого или нет, в равной степени относится и к мужчинам, которые иногда актив­но участвуют, иногда наблюдают со стороны, а зачастую всего лишь телесно присутствуют в этих отношениях. Хотя на самом деле (или только по их собственному мнению) они не претендуют на материнскую позицию

в визави (парных) - взаимоотношениях со своей женой или дочерью.

Наше исследование теоретически основано на двух различных дисциплинах: на социологии и на психоана­лизе, хотя и направлено на общий объект - это дочери, у которых есть мать, то есть они не сироты; и матери, у которых именно дочери, а не дети вообще. Иначе говоря, нас интересуют материнско-дочерние отноше­ния. Исследуя их, мы применяем единое толкование, а именно: две вышеупомянутые науки и наш личный и профессиональный опыт во взаимном обогащении. Всё то, что может породить противоречия между ними, мы оставляем вне поля нашего внимания.

Новое пространство - новые средства освоения: вмес­то реально существующих людей и клинических случа­ев из нашей практики*, - мы исследуем вымышленных персонажей, литературных и кинематографических. Пусть художественный вымысел не воспроизводит ре­альный опыт буквально, но, воплощенный в стилизо­ванной, драматизированной или очищенной от всего липшего, рафинированной форме, он вполне позволяет очертить «общее воображаемое». Как только художест­венное произведение было опубликовано, поставлено на сцене, распространено, прочитано, прокомментировано, оно начинает участвовать в образовании коллективного представления и перестает существовать как исключи­тельно индивидуальный или условный опыт. Использо-

* Подобный метод типичен для немногочисленных авторов, раз­рабатывающих ту же тематику: педиатра Альдо Наури («Дочери и их матери», Париж, 1998), психоаналитика Мари-Магдалены Лессана («Между матерью и дочерью: опустошение», Париж, 2000), американ­ской журналистки Нэнси Фрайдей («Моя мать - мое зеркало», Париж, 1993). (Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, приме­чания авторов.)

вать на практике художественные произведения как ме­тодический источник материалов для анализа означает то же самое, что применить психологический опросник для социологических или антропологических исследований.

Какой бы ни была степень литературной переработ­ки, художественное творчество - это нечто большее, чем просто рассказ об индивидуально пережитом, так как оно допускает обобщение и проецирование и дарит человеку уникальную возможность приобщиться к опи­санным чувствам и событиям. Осознать и принять, что кому-то другому удалось с помощью словесных или зри­тельных образов выразить то, что казалось неопреде­ленным, непонятным и даже не познаваемым, — значит ощутить связь с этим «другим». В одном случае - это возможность разделить бремя неудачно сложившихся отношений, которые заставляют человека почувство­вать себя в изоляции от окружающих, в другом, - воз­можность соприкоснуться с опытом многих людей, даже с коллективным опытом.

Это происходит благодаря эмпатии*, с которой чело­век воспринимает художественное произведение, и ра­ционализации**, которую обеспечивает теория, причем, они взаимно подпитывают и обогащают друг друга.

Еще одна роль теории - обобщать, одновременно помогая выстроить дистанцию, то есть деперсонализировать (обезличить) и отстраниться от мучительных

Эмпатия - вчувствование, способность понять другого на уровне чувств,а неумом; вжиться в его состояние как в свое собственное.

Рационализация -бессознательное стремление человекаподоб­рать разумные илиудобные причины и оправдания своим поступ­кам, идеям, чувствам и желаниям, какими бы иррациональными или неприемлемымиони ни были на самом деле; защитный механизмличности, блокирующий осознаниеотвергаемых по различным при­чинам мотивов и обеспечивающийподстановку на их место более приемлемых(примеры: «виноград зелен» - обесценивание того, чтонедоступно; «сладкий лимон» — преувеличение ценности«синицы в руках»). (Прим, переводчика).

переживаний благодаря словам, - тем словам, которые придают смысл горю и страданиям. Как и воображение, теория помогает установить связь со всеми, в ком узна­ют самих себя. И то, и другое помогает человеку осво­бодиться от гнета страхов и тревоги, которые он сам не может осознать и символически выразить, но которые способны полностью поработить его и запереть в безыс­ходности. Как заметил психоаналитик Серж Тиссерон: «Те же страхи и тревоги, но которые нашли выражение в публичном зрелище, как по волшебству, становятся фактором социализации. Рассказывая о жестоком филь­ме и о страхах, вызванных его просмотром, чаще всего говорят о своей собственной жизни, редко отдавая себе в том отчет из-за стыда, который охватывает, стоит это осознать». Этот феномен, кстати, в некоторой степе­ни сопоставим и объяснен терапевтическим эффектом, который оказывают волшебные сказки, проанализиро­ванным психоаналитиком Бруно Беттельгеймом в кни­ге "Психоанализ волшебных сказок". Художественный вымысел также является ресурсом, к которому очень рано прибегают маленькие девочки в своих отношениях с матерью. Приобщение к нему происходит благодаря сценариям, которые они придумывают для своих кукол и в которых они могут воспроизвести материнско-дочерние отношения, причем, выступая в активной материн­ской роли.

Но к чему относится художественный вымысел? К реальному опыту, как свидетельство очевидца? Или к вымышленному миру, как фантазия или сон? Этот воп­рос заставил скрестить копья многих теоретиков и, - тщетно, потому что реальный мир и фантазия, конеч­но же, сосуществуют и придают художественному вы­мыслу его пластичность и выразительную силу. В свою очередь, художественный вымысел дает возможность перейти от фантазматического измерения воображае­мого мира к реальному опыту, а реалистическое изме-

рение пережитой действительности - транспонировать в область воображения, что позволяет отмежеваться от индивидуального опыта и разделить общие ориентиры - мифы и волшебные сказки, романы, художественные фильмы. Вот почему, на наш взгляд, авторы-мужчи­ны столь же подходящие поставщики материала для нашего исследования, как и авторы-женщины. Если речь идет о подлинном случае, они не могут предоста­вить нам свидетельство «из первых рук», но как толь­ко они вступили в область художественного вымысла, они используют другие ресурсы, в частности, собствен­ные способности к наблюдению и эмпатии, что делает некоторых романистов (вспомним Бальзака, Флобера, Джеймса) незаурядными аналитиками внутреннего мира женщины.

Мы не принимаем в расчет художественный уровень литературных произведений или фильмов, точнее, не анализируем то, что относится непосредственно к ис­кусству. Нас не интересует изучение литературы или кино сквозь призму проблематики материнско-дочерних отношений. Наоборот, мы исследуем пространс­тво этих отношений, рассматривая его сквозь призму и фильтр художественного вымысла, и если отдаем ему предпочтение, по сравнению, например, с реальными историями или клиническими случаями, то соотносится это скорее с выбором методического решения, нежели с выбором объекта. Иначе говоря, вопрос художествен­ной ценности избранных произведений абсолютно не определяет критерии их отбора в нашем исследовании. Кинематографисты и писатели, надеемся, любезно про­стят нам некоторую вольность в обращении с их произ­ведениями и персонажами.

В одной из своих статей, посвященной различным версиям «Красной шапочки», антрополог Ивонн Вердье доказывает, что письменные варианты, дошедшие до нас благодаря Шарлю Перро и братьям Гримм, изобилу-

ют странными смещениями по сравнению с той версией сказки, которая существует в устной традиции, то есть передавалась из уст в уста в прежние времена. В этой версии совсем не волк выступает главным собеседни­ком девочки, а ее бабушка; то есть изначально вовсе не мужчины угрожают главным образом женскому миру, а женщины, которые пожирают друг друга. Изначально сказка символизирует не конфронтацию с мужской сек­суальностью, но повествует скорее об инициации и пос­ледовательном вхождении женщины в каждый возраст жизни, олицетворенный в образах девочки, ее матери и бабушки. Приключение внучки - это не столько от­крытие сексуальности с риском стать жертвой насилия, сколько утверждение ее женской самоидентичности (ре­зультат самоотождествления: такая, какая есть) с рис­ком соперничества, последовательно проявляющимся в процессе познания жизни и освоения специфически женских умений и навыков.

В заключение этого краткого анализа автор подробно объясняет причины успеха всем известной версии, кото­рая описывает «отношения обольщения между волком и маленькой девочкой» и выполняет функцию предупреж­дения об опасности: «Маленькие девочки, остерегайтесь волков». Эта версия окончательно затушевала народную, отстаивающую «женские качества» и «несущую абсолют­но иную мораль: «Бабушки, остерегайтесь ваших внучек!». Эта интерпретация находит свое подтверждение в ана­лизе страхов, проведенном психоаналитиками Николя Абрахамом и Марией Торок: «Этот вид инфантильных фобий весьма часто восходит к дедушкам и бабушкам через посредничество страха, который бессознательно испытывает мать ребенка перед собственной матерью. Страха, отнюдь не лишающего ее остроты наслаждения материнством. Этот бессознательный страх, столь же распространенный, как и детский страх перед волками, позволяет предположить, что «волк» выбран именно

из-за подразумеваемой референции с бабушкой. Не яв­ляется ли волк, вполне ожидаемо, если не считать ба­бушки, единственным млекопитающим, взвалившим на себя тяготы воспитания человеческого детеныша?»

Эти красноречивые видоизменения - от письменной версии к устной, от научного варианта к народному, от мужского к женскому и от проблематики сексуальности к проблематике самоидентичности - позволяют нагляд­но продемонстрировать значимость эволюционного раз­вития и последовательной смены поколений. Аналогич­ным образом особая значимость материнско-дочерних отношений проявляется в смене ролей и конструирова­нии идентичностей. Так обретает детальную прорисовку в каждом отдельном фрагменте тема нашего исследова­ния: как проявляются во всех своих аспектах материнско-дочерние отношения в каждом возрасте, если мы удаляемся от научной проблематики в литературе и от вопросов, центрированных на мужском или не сексуалистском представлении? И в чем их специфика, говоря кратко, не сводимая к отношениям «родителей и детей» в целом?

Наше исследование подходит далеко не для всякой культуры: мы адресуем его в первую очередь западным и европеизированным обществам. Зато временные ог­раничения для него менее значимы, нежели пространс­твенные, так как, принимая во внимание все формы художественного вымысла - от мифов до романов и от сказок до фильмов, включая театр и телевидение, мы рассматриваем довольно широкий временной пласт. В отношениях матери и дочери зачастую сложно разде­лить, что специфично для определенной эпохи, а что но­сит универсальный характер. Другими словами, трудно определить, где проходит граница между социокультурными параметрами и физической, можно даже сказать, вневременной реальностью, до смешного мало подат­ливой эволюционным изменениям. В частности, вопрос

исторической предопределенности отношений матери и дочери остается открытым. Очевидно, он не разрешен полностью, даже если ответы и находятся в отдельных случаях.

Последнее предостережение: даже если художествен­ная литература и кино обладают великолепными средс­твами отображения кризисных ситуаций, они практи­чески не уделяют внимания тем ситуациям, в которых нет напряжения. Художественный вымысел по опреде­лению требует введения интриги: даже в самых «розо­вых» романах героиню обязательно подвергнут разно­образным суровым испытаниям. Таким образом, краски сгущаются, и картина выглядит гораздо более мрачной, чем в действительности. Отношения «мать-дочь» дале­ко не всегда столь проблематичны, как это предстает в нашем исследования. Но, прибегнув к помощи художес­твенных произведений, можно выявить наиболее серь­езные проблемы и, двигаясь от противного, определить условия для построения хороших отношений. Именно это, по меньшей мере, мы и попытались сделать в За­ключении этой книги. Быть матерью для своей дочери, а для дочери - конечно же, быть, а не просто оставаться поневоле дочерью своей матери, — трудный, но неиз­бежный опыт для каждой женщины. В нем и состоит наиболее осуществимый из всех прочих путь.

Мы хотим поблагодарить всех, кто помог нам в рабо­те над этой книгой, и в особенности — Ж.М.

Карелии Эльячефф Натали Эйниш

Часть первая