Основной категориально-понятийный аппарат практической социальной психологии 1 страница

Во второй, наиболее объемной части настоящей «Азбуки» помещены в алфавитном порядке около ста статей, раскрывающих психологическую суть основных «рамочных» понятий, с помощью которых практический психолог-практик может описать и проинтерпретировать ту психологическую реальность, с которой он сталкивается в рамках своей профессиональной деятельности. Несомненно, этот список не является исчерпывающим и даже полностью достаточным, но безусловно необходимым. При этом следует отметить, что каждая из статей выстроена по аналогичной с другими схеме — сначала собственно словарно-энциклопедическая часть, а затем — краткое, конспективное описание некоторых исследований, подчеркивающих «рабочий» характер данного конкретного понятия в рамках современной исследовательской практики.

Авторитет [от лат. autoritas — влияние, власть] — 1) влияние индивида, основанное на занимаемом им положении, должности, статусе и т. д.; 2) внутреннее признание окружающими за индивидом права на принятие ответственного решения в условиях значимой совместной деятельности. В первом значении понятие «авторитет» в социальной психологии нередко соотносится с представлением о власти и с ролью руководителя. В этом смысле определенным авторитетом обладает любой индивид, который легко добивается от партнеров по взаимодействию и общению подчинения и мнение которого воспринимается ими как подлежащее немедленному и беспрекословному исполнению. Но сам по себе факт послушания в условиях ролевого давления не гарантирует от того, что в ситуации ослабленного контроля поведение индивида качественно не изменится. При этом падение ролевого статуса носителя властного авторитета нередко приводит к принципиальному снижению степени его влияния, т. к. основой последнего являлась именно и только его формально-статусная позиция. Подобный тип влияния в социальной психологии определяется как «авторитет власти». Во втором значении авторитет может и не совпадать с властью — им может пользоваться индивид, не наделенный соответствующими официальными полномочиями, но обладающий, несмотря на это, подлинной «властью авторитета». Обязательной составляющей такого собственно личностного авторитета является высокая ценность индивида для окружающих и как источника значимой для них информации, и как позитивно референтного лица, чье мнение рассматривается в качестве важного ориентира, необходимого для обоснованного принятия решения. Степень социального влияния конкретного

28

лица резко возрастает, если происходит интеграция ролевого и личностного авторитета. Отношения авторитетности — качественно более высокая ступень развития межличностной значимости, чем собственно референтные отношения. Авторитетному лицу авансируется доверие, его мнение признается изначально верным, воспринимается как прямое руководство к действию, а успех ожидается и предвидится. Такие отношения являют собой пример ярко выраженного личностного предпочтения и имеют глубоко эмоциональную окраску. Авторитет такого индивида обусловлен его «идеальной» представленностью в сознании других и значимостью для этих других тех преобразований, которые он осуществил своей деятельностью в интеллектуальной и эмоциональной сферах личности окружающих. Авторитет того или иного лица может признаваться не только в той области, в которой он был изначально завоеван. Возможен процесс «иррадиации авторитета», т. е. переноса его на те сферы жизнедеятельности, где право данной личности на авторитетное влияние не проверялось. В том же случае, когда индивид признается авторитетным лишь в одной из сфер жизнедеятельности и не выступает в качестве такового в других, в социальной психологии принято говорить о «спецификации авторитета». При этом спецификация авторитета в реально функционирующих малых группах наиболее ярко проявляется в условиях многоплановой групповой деятельности, а иррадиация авторитета — в условиях жестко структурированной групповой монодеятельности, что нередко приводит к высокой степени персонализированности элиты в сознании деперсонализированной основной части членов общности. Авторитет является одним из трех факторов (наряду с аттракцией и властными полномочиями), характеризующих основания межличностной значимости «другого» и для отдельной личности, и для группы в целом.

Проблематика авторитета и отношений авторитетности уже целый ряд десятилетий является традиционной в рамках социальной психологии. Так, например, классический эксперимент по исследованию авторитета как фактора социального влияния провел еще в 1963 г. американский психолог С. Милграм. Испытуемому объясняли, что целью исследования, в котором ему предстоит принять участие, является поиск методов улучшения памяти. По словам представительного и строгого экспериментатора, облаченного в белый халат и окруженного сложными лабораторными приборами, уже доказано положительное влияние на память такого метода, как поощрение. Целью же данного эксперимента является изучение влияния наказания. Для этого испытуемый вместе с другим случайно выбранным добровольцем должен, прежде всего, вытянуть жребий, который рассудит, кто будет исполнять роль «учителя», а кто «ученика». «Ученик» должен постараться максимально точно запомнить пары слов из длинного списка, после чего «учитель» в случайном порядке начинает зачитывать первые слова в парах. Задача «ученика» — правильно дополнить каждую из пар. Все это выглядело бы вполне банальной и скучной процедурой, если бы не одна деталь: за каждый неверный ответ «ученик» получает удар током. При этом сила разряда увеличивается с каждым неверным ответом. Функцию «палача» выполняет «учитель». Для этого в его распоряжении имеется электрогенератор, и он имеет возможность варьировать напряжение от 15 до 450 вольт. Надписи на приборе сообщают о степени воздействия силы разряда на человеческий организм. Так, например, напряжение в 15—60 вольт вызывает «легкий шок», а в 375—420 вольт — «жестокий шок», опасный для жизни. Перед началом исследования, экспериментатор показывает испытуемому, играющему роль «учителя», как правильно обращаться с прибором и в доказательство того, что все работает, «угощает» последнего

29

легким разрядом в 75 вольт. Согласно инструкции экспериментатора, «учитель» должен увеличивать напряжение на 15 вольт при каждом неверном ответе ученика.

С. Милграм, разработавший и реально осуществивший целую серию экспериментов подобного рода, не был привлечен к уголовной ответственности: вся эта жуткая сцена была «постановочной» от начала до конца. Реальным испытуемым был только один человек и именно ему неизменно доставалась роль «учителя». Вторым «испытуемым», которому всегда выпадал незавидный жребий «ученика», был ассистент экспериментатора. Естественно, никакого электрического разряда при включении тумблера электрогенератора «учителем» «ученик» не получал.

Подлинной целью эксперимента было выяснение того, насколько далеко готова пойти та или иная личность в своей готовности подчиниться авторитету исследователя. При этом, как отмечал С. Милграм, «первоначальная процедура не предполагала обратной связи от жертвы. Мы полагали, что вербальные и цифровые обозначения на контрольной панели электрогенератора станут достаточно мощным противовесом давлению экспериментатора. Однако этого не случилось. При отсутствии протестов со стороны участника практически все испытуемые, подчиняясь требованию экспериментатора, беспечно нажимали рычаги, словно не видя надписей под ними: “Очень высокое напряжение” и “Опасно для жизни”. ... Необходимо было ввести какую-то дополнительную силу, которая укрепляла бы сопротивление испытуемого приказам экспериментатора. ... Такой силой стали протесты жертвы. Сначала это были протесты в форме слабых возражений, однако, этого оказалось недостаточно для того, чтобы уравновесить силу давления экспериментатора. Поэтому мы решили, что протесты жертвы должны быть более резкими и настойчивыми. К нашему ужасу, даже самые отчаянные протесты жертвы не помешали некоторым испытуемым применить к ней самое суровое наказание»¹.

В ходе дальнейших экспериментов было показано, что свыше 60% испытуемых, следуя указаниям экспериментатора, увеличивали силу тока вплоть до максимального значения в 450 вольт, несмотря на отчаянные крики жертвы и даже пугающую тишину, наступавшую после рубежа в 370 вольт.

То, что в данном случае речь идет именно о подчинении авторитету роли подтвердили результаты модифицированной исследовательской процедуры. Так, в одном из вариантов эксперимента, «исследователь велел Учителю остановиться, в то время как жертва храбро настаивала на том, чтобы Учитель продолжал. Результат говорит сам за себя: 100% испытуемых отказались выдать хоть один дополнительный электрический разряд, когда этого требовал всего лишь такой же испытуемый как они. В другом случае исследователь и второй испытуемый менялись ролями таким образом, что привязанным к креслу оказывался экспериментатор, а второй испытуемый приказывал Учителю продолжать (при этом исследователь бурно протестовал). И вновь ни один испытуемый не прикоснулся к кнопке»².

В экспериментах С. Милграма мы сталкиваемся с поразительными результатами воздействия на личность «авторитета власти» и «власти авторитета» в их совокупности. Экспериментальная ситуация сознательно структурирована таким образом, что всячески подчеркивается ролевой статус экспериментатора. При этом как на формально-рефлексивном уровне он прямо и официально представляется в качестве руководителя эксперимента, так и на уровне многочисленных невербальных сигналов, адресованных скорее подсознанию испытуемого (уверенный тон, белый лабораторный

30

халат, папка в руках — и все это на фоне сложного оборудования непонятного назначения). Вместе с тем совершенно очевидно, что в рассматриваемой ситуации реальный властный ресурс собственно ролевой позиции экспериментатора явно недостаточен для того, чтобы подвигнуть массу людей на жестокие и, более того, несущие прямую угрозу для жизни действия в отношении беззащитного человека. В экспериментах С. Милграма на «авторитет власти», продуцируемый ролью организатора и руководителя эксперимента, накладывался гораздо менее формализованный (хотя, по-видимому, в большинстве случаев, и деперсонализированный) авторитет, связанный с «идеально» представленным в сознании испытуемых образом ученого как лица заслуженного и высококомпетентного в соответствующей области, «знающего что делает» и к тому же преследующего социально значимые, «прогрессивные» цели. Подобное наложение порождает своего рода резонансный эффект в плане роста влияния авторитета, что и наблюдалось в описанных экспериментах.

По мнению С. Милграма, резонансный эффект такого рода может привести к тяжелым последствиям: «Я видел как достойные люди, подчиняясь требованиям авторитетного лица, с ошеломляющим постоянством совершают бессердечные, жестокие поступки. ... Если в нашем исследовании некий экспериментатор смог подчинить себе взрослых людей, заставив их подвергнуть болезненным ударам тока пятидесятилетнего человека вопреки его протестам, то на какие же поступки может толкнуть граждан правительство, которое обладает куда большим авторитетом и огромными властными полномочиями?»¹. При всей актуальности и справедливости данного замечания, описанный резонансный эффект может иметь большое значение для достижения и позитивных целей. По сути дела, интеграция «власти авторитета» и «авторитета власти» является важным условием эффективности лидерства в любой сфере человеческой деятельности.

В рамках своей профессиональной деятельности практический социальный психолог, сталкиваясь с феноменом авторитета, должен рассматривать подобную систему отношений в реально функционирующем сообществе как существенный ресурс реализации принятой им программы психологического сопровождения данной конкретной группы, а не только как характеристику особенностей межличностных отношений в ней. В зависимости от уровня социально-психологического развития группы, ее композиционных показателей, специфики совместных действий ее членов практический социальный психолог именно через авторитетное лицо способен наиболее эффективно решать стоящие перед ним профессиональные задачи, избегая при этом применения, как правило, малопродуктивного приема воздействия, что называется, «в лоб».

Авторитарность [от лат. autoritas — влияние, власть] — социально-психологическая характеристика личности, отражающая ее стремление максимально подчинить своему влиянию партнеров по взаимодействию и общению. Авторитарность связана с такими личностными чертами, как агрессивность, завышенные самооценка и уровень притязаний, склонность к следованию стереотипам, слабая рефлексия и т. п. На поведенческом уровне авторитарность нередко проявляется в стремлении индивида во что бы то ни стало добиться доминирования в группе, занять максимально высокое положение, опираясь при этом не столько на свои личные достоинства, достижения, сколько на преимущества своей ролевой позиции. Наиболее ярко авторитарность проявляется в автократическом давлении руководителя (лидера) на подчиненных (ведомых), устранении других людей от участия в

31

решении важнейших вопросов как стратегических, так и тактических. При этом авторитарная личность полностью готова беспрекословно подчиняться указаниям «сверху» в рамках той управленческой системы, членством в которой она удовлетворена и «винтиком» которой она себя с гордостью считает, но при условии, что ей будет предоставлена возможность осуществлять полновластное давление «вниз» по иерархическому властному вектору «руководство — подчинение». Именно эту особенность авторитарной личности отмечал Адорно, фиксируя ее с помощью специальной шкалы «фашизма». Другими словами, авторитарность как личностная характеристика не исчерпывается лишь стремлением к доминированию, но и предполагает готовность к подчинению вышестоящим, как раз и делегирующим за это авторитарной личности право подавлять нижестоящих. Такой руководитель строго контролирует решение любой задачи, жестко пресекает инициативу членов группы, видя в ней акт своеволия и посягательство как на его личный авторитет, так и на авторитет той власти, представителем которой в данной общности он себя воспринимает. Помимо этого, в современной семейной психологии и семейной психотерапии авторитарность рассматривается как типичная «горячая картофелина» — деструктивный поведенческий паттерн, передаваемый из поколения в поколение в процессе семейного воспитания. В практическом плане проблема авторитарности тесно связана с такими явлениями, как авторитарный стиль воспитания и авторитарный стиль управления. И то, и другое предполагает жесткую статусно-ролевую иерархию, контроль и подавление инициативы и автономии индивидов, занимающих подчиненное положение. Тем самым не только ограничиваются возможности развития, самоактуализации личности, но и нередко провоцируется устойчивое неприятие любых общепринятых авторитетов и социальных норм. Как показывают последние исследования, наиболее тяжкие преступления достаточно часто совершаются лицами, выросшими в условиях авторитарного воспитания.

Понятно, что проблематика авторитарности и ее проявлений наиболее развернуто исследуется в рамках психологии управления и политической психологии. В то же время и в рамках социальной психологии развития и, в частности, социальной возрастной психологии эти вопросы активно и достаточно давно изучаются и обсуждаются. Так, например, очень точный портрет типичной авторитарной матери дал в своей работе «Идентичность: юность и кризис» Э. Эриксон. «Описывая пациентов с некоторыми патогенетическими тенденциями, мы склонны спрашивать себя, что общего у них с их родителями. Я думаю, можно сказать, что в наших случаях общим для значительного числа матерей является ряд черт, прямо не зависящих от их реального социального статуса. Во-первых, это провозглашаемое стремление к власти, претенциозность или намерение “держаться за что-то”. Они, как правило, склонны отвергать понятия чести и интеллектуальности в пользу видимости здоровья или статуса, благопристойности и “счастья”; фактически они пытаются заставить своих детей претендовать на “природную” и “правильную” социальность. Во-вторых, они обладают специфическим качеством проницательной вездесущности; их обычные голоса, равно как и тишайшие вздохи, на деле оказываются острыми, занудными или раздражающими, от которых нигде нет убежищ. ... Матери, подобные этой, любят своих детей, но любят отчаянно и назойливо. Они сами настолько изголодались по одобрению и признанию, что изводят своих малышей бесконечными жалобами, особенно по поводу отцов, почти умоляя детей оправдать свое материнское существование их собственным существованием»¹.

32

Как видно из приведенного описания, авторитарность в контексте детско-родительских отношений отнюдь не всегда является синонимом прямых жестокости и физического насилия. В частности, в своем исследовании детства А. Гитлера, Э. Фромм отмечает, что его отец — Алоис Гитлер «...не был тираном, хотя и был авторитарной личностью; он верил в такие ценности, как долг и честь, и считал своим долгом определять судьбу своих сыновей до наступления их зрелости»¹.

Однако, будучи по самой своей природе, в сущности, симбиотической зависимостью садо-мазохистского характера, авторитарность часто порождает жестокость и насилие. Так, например, английский путешественник Дж. Флетчер, так описывал нравы простого, «черного» люда в Московском царстве конца XVI в.: «Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц и других начальников, они также бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин (как они называют простолюдина), унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль у ног его, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх. От этого бывает здесь множество грабежей и убийств. Жизнь человека считается нипочем. Часто грабят в самих городах на улицах, когда кто запоздает вечером, но на крик ни один человек не выйдет из дому подать помощь, хотя бы и слышал вопли. Я не хочу говорить о странных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, что подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно такими, которые называют себя христианами»².

Перед нами, по сути дела, классическое описание общества, основанного на авторитарной иерархии. Это, разумеется, не случайно. Авторитарность с давних времен являлась главной составляющей традиционного воспитания и социального устройства на Руси. По словам известного отечественного историка И. Е. Забелина, «...старинная родительская философия и житейская практика со стороны всяческой власти стояла на том, чтобы не давать воли малому, т. е. малому или меньшему во всех отношениях, и домашних, и общественных. ... Это было коренное, несомненное начало, руководившее прежде всего воспитанием детей, следовательно родительской властью, а потом всяким начальством, всяким управлением в житейской среде, начиная с домовладычества и восходя до владычества в каком либо воеводстве или наместничестве, или даже в государстве. На этом начале крепко стоял смысл всякой власти, сколь бы ни была она мала или велика. Оно господствовало везде и не допускало никаких других понятий о подчиненных, подвластных, как только о детях, о малолетних или домочадцах, которыми управлять — значило не давать им воли»³.

Представление о покорности и полном подчинении вышестоящему — «старшему» как о главной нравственной добродетели и проявлении житейской мудрости превратилось в устойчивый архетип российского коллективного бессознательного, что отчетливо проявляется в пословицах и поговорках: «Покорись, да в ноги поклонись»; «Повинюсь, да в ноги повалюсь»; «Послушание паче поста и молитвы»; «Не делай свое хорошее, а делай мое худое» и т. п. Этим во многом объясняется живучесть авторитарных установок и в современном российском обществе. Авторитарность по-прежнему рассматривается многими родителями и педагогами как наиболее эффективное, а часто и единственно возможное, средство выполнения

33

своей миссии и достижения поставленных целей. Аналогичных взглядов придерживаются многие руководители бизнес- и государственных структур.

Между тем, по практически единодушному мнению специалистов в области организационной психологии и психологии менеджмента, авторитарный стиль руководства наименее эффективен из всех возможных. Как пишет известный американский специалист Д. Гоулман, «Давайте проанализируем, как он (авторитарный стиль управления — В. И., М. К.) влияет на климат в организации. Больше всего страдает гибкость корпоративной среды. Крайняя форма иерархичной деспотии в принятии решений убивает все новые идеи в зародыше. Люди чувствуют, что босс не испытывает к ним ни малейшего уважения, и поэтому не питают никаких иллюзий: “Мне нет смысла даже заикаться о своих идеях, — все равно они будут отвергнуты”. Пропадает также и чувство ответственности перед организацией: не имея возможности проявлять инициативу, сотрудники теряют ощущение причастности к судьбе компании и мало заботятся о качестве своей работы. ... Авторитарное лидерство наносит вред и системе стимулирования. Для самых лучших работников факторы мотивации не ограничиваются деньгам и — для них важно еще и удовлетворение от хорошо выполненной работы. Авторитарный же стиль руководства не щадит профессиональную гордость. Наконец, этот стиль лидерства лишает начальника одного из важнейших инструментов грамотного управления — возможности показать сотрудникам, что их работа является частью значимой коллективной миссии, и тем самым повысить их мотивацию. Такой стиль руководства приводит к потере ясного представления задач организации, к ослабевающей приверженности общим целям и, наконец, приводит к отчуждению людей от своей работы. Сотрудники задаются вопросом: “Да какое мне до всего этого дело?”»¹.

Следует добавить, что последние исследования в области корпоративного управления, проведенные, в частности, крупнейшим международным консалтинговым агентством McKinsey, доказали полную несостоятельность весьма распространенного и тиражируемого утверждения о якобы эффективности и, более того, необходимости авторитарного руководства в экстремальных условиях функционирования организации. В действительности авторитарная иерархия с ее многоуровневой системой принятия решения, тотальным контролем и доминирующим принципом мышления («Как бы чего не вышло») оказывается совершенно несостоятельной в экстремальных ситуациях, каждая из которых характеризуется выраженным давлением временных ограничений в сочетании с высокими требованиями к инициативности, самостоятельности, готовности к принятию ответственности на всех уровнях. Более того, данные требования на глазах становятся необходимым условием успешности и повседневного функционирования в современном мире. По словам одного из экспертов агентства, Т. Петерса, «для того, чтобы сохранить хоть какой-то шанс удержать контроль над событиями в наше бурное время, необходимо отказаться от большей части средств и методов контроля»².

Деструктивные последствия авторитарности проявляются не только в специализированных областях человеческой деятельности, но и в негативных социально-психологических явлениях, вызывающих широкий общественный резонанс. В частности, так называемая «дедовщина» в российской армии является прямым следствием авторитарных установок, доминирующих и, более того, порой сознательно культивируемых в армейской среде. В ходе ряда полевых экспериментов

34

было установлено, что в наибольшей степени к насилию и издевательствам над солдатами первого года службы склонны те из старослужащих, кто, будучи «первогодком», проявлял наибольшую склонность к подчинению требованиям «дедов», причем не только и даже не столько уступая физическому давлению, сколько в силу внутренней готовности признать легитимность такого рода требований. Совершенно очевидно, что и здесь речь идет о типичных авторитарных личностях.

Таким образом, проблема авторитарности на практике затрагивает самые различные и существенно важные сферы жизни общества. В связи с этим она остается одним из приоритетных направлений исследовательской и прикладной деятельности социальных психологов.

Практическому социальному психологу, работающему в реально функционирующих группах и организациях разного типа, необходимо уметь диагностировать категорию авторитарных членов сообщества, что позволяет, с одной стороны, адекватно осознавать действительные мотивы конкретных проявлений активности отдельных личностей, а с другой — корректировать, а порой и купировать как сами эти проявления, так и их последствия и в пространстве диадических контактов, и в пространстве внутригруппового партнерства в целом.

Агрессивность [от лат. aggressio — нападать] — стабильная, устойчивая характеристика, свойство, отражающее осознаваемую или неосознаваемую предрасположенность личности к достаточно последовательному агрессивному поведению, целью которого является причинение объекту физического или психологического вреда. Подобный физический или психологический ущерб, который наносит или готова нанести агрессивная личность, может быть «частичным», «локальным», а порой и «абсолютным», когда речь идет об уничтожении объекта агрессии, будь то личность или общность людей, либо какой-то неодушевленный объект агрессивного нападения. Агрессивность в ряде случаев может рассматриваться не только как устойчивая личностная черта, но и как конкретно-актуальное состояние, а поведение агрессивной направленности, им вызванное, как деяние, осуществленное в состоянии аффекта. В логике противоправного поступка в этом случае для его оценки требуется заключение судебно-психологической экспертизы. При этом необходимо понимать, что агрессивность на протяжении тысячелетий играла одну из решающих ролей в процессе выживания человека. Меняющиеся нормы реагирования на проявление агрессивности, содержание и степень жесткости суждений по поводу подобной поведенческой активности в существенной мере отражались в том, что традиционно рассматривается в психологической науке как процесс социализации. Понятно, что агрессивность как стабильная личностная черта проявляется в реальном контактном поведении. В то же время столь же очевидно, что развивающаяся человеческая особь такой характеристикой, как агрессивность, изначально не обладает. Именно в связи с этим проблематика агрессивности и агрессивного поведения наиболее полно разработана в рамках концепции социального научения (А. Бандура и др.). В частности, в рамках этого подхода было однозначно показано, что модели агрессивного поведения усваиваются детьми практически с момента их рождения. По сути дела, речь идет о том, что люди «учатся» вести себя агрессивно и что для понимания того, почему активность данной личности носит агрессивный характер, необходимо учитывать целый ряд факторов: каким образом были усвоены образцы подобных действий, что конкретно в каждом индивидуальном случае побудило и спровоцировало подобную активность и в связи с чем данный стиль поведения и конкретные действия получили

35

подкрепление и, в конечном счете, «закрепление». Не менее значимым моментом в этом плане является тот факт, что для того, чтобы реализовать агрессию на поведенческом уровне, необходимо владеть определенными навыками, обеспечивающими успешность, результативность агрессивного поведения, конкретного акта агрессии. Как показывают исследования самого А. Бандуры и его последователей, решающее значение здесь имеют факторы социального научения и, прежде всего, внешнего поощрения и наказания (при этом не обязательно адресованные самому субъекту, а, например, просто им наблюдаемые). В современной обыденной лексике существует ряд широко употребляемых словосочетаний, в рамках которых смысловое значение агрессивности приобретает позитивное звучание, подчеркивающее силу, мощность, целеустремленность (например, агрессивная игра форварда в футболе или хоккее, агрессивный стиль вождения автомобиля и т. д.).

В рамках классических экспериментов, направленных на изучение психологической природы агрессивности и агрессивного поведения и особенностей их формирования и складывания, в частности, в исследованиях А. Бандуры и его последователей, доказывающих, что содержание внешних стимулов, в частности телевизионных программ, значимо влияет на уровень агрессивности, испытуемые обычно «...смотрели фрагмент программы либо с демонстрацией насилия, либо возбуждающей, но без показа насилия. Затем им давали возможность выразить агрессию по отношению к другому человеку, чаще при помощи регулируемого электрического разряда, который, как они знали, будет болезненным. Хотя были случайные исключения, исследователи обычно обнаруживали, что испытуемые, которые смотрели программу, показывающую насилие, действовали более агрессивно, чем те, кто видел программу без демонстрации насилия». Однако, по справедливому замечанию американских социальных психологов Л. Хьелла и Д. Зиглера, «хотя такое исследование очень наглядно, у него есть некоторые серьезные ограничения. Воздействие сохраняется в течение краткого промежутка времени и действия, посредством которых экспериментатор предлагает нанести вред другому человеку (например, нажатие кнопки для электрического разряда), далеки от реальной жизни. Следовательно, уместно спросить, насколько существенна информация о влиянии телевидения и агрессивных фильмов, полученная при помощи этих исследований, для повседневной жизни»¹.

Эти сомнения относительно эвристичности подобных экспериментов, выглядят тем более основательными в связи с тем, что в ряде других исследований агрессивности, построенных по схожему сценарию, не было получено однозначного подтверждения влияния просмотра сцен насилия на уровень личностной агрессивности.