Глава 11. Обедня в Катманду

Я лежал на койке и играл на флейте.

Играю я не очень хорошо, но на перуанской флейте и не надо играть хорошо. Достаточно дуть, а флейта сама будет выдавать звуки удивительной тоски и одиночества. Загадочные, бередящие душу.

Я дудел, и перед моим внутренним взором вставали разрушенные пирамиды с плоскими вершинами, водопады, низвергающиеся с острых утесов, ну, само собой, бездонные пропасти, которых не счесть. Как без них, без пропастей-то? Зеленые холмы, это уж тоже само собой. Скоро, скоро будут водопады и бездонные пропасти…

В самый тонкий миг, когда я почти окончательно перенесся в милый моему сердцу мир Южной Америки, воспарил в пропитанные песнями Кетцалькоатля [16]эмпиреи, в мою комнату ввалился Дрюпин.

Дрюпин закрыл дверь, задействовал глушилку.

Мне совершенно не хотелось ни с кем беседовать.

Я достал коробку с патронами и принялся снаряжать патронташи. Не спеша, аккуратно, осматривая каждый патрон. Это было, конечно, излишне, каждый был просвечен рентгеном и еще проверен несколько раз. Но оружие любит руки.

– Я кое-что нашел, – сказал Дрюпин.

Интересно, подумал я. Но вслух ничего не сказал.

– Кое-что… – сказал Дрюпин. – Мне показалось, что ты хочешь убежать.

– С чего это вдруг?

– Не знаю… Ты как-то нервничал во время разговора с Ван Холлом. Но не стоит этого делать. Убегать не стоит. Вот смотри.

Дрюпин извлек из кармана приборчик, похожий на портативный металлоискатель. Провел приборчиком по своей шее. Приборчик запищал, замигал красной лампочкой. Затем Дрюпин провел по шее мне. Аппарат точно так же замигал.

– Там небольшой навигационный прибор, – прошептал Дрюпин. – Размером с ноготь. Имплантат. В легком.

Я промолчал.

– Тут у всех такие штуковины. У меня, у Сирени. Даже у Седого, я проверил. Даже у сантехников. Нам отсюда не уйти.

Приятные новости.

– Я потом и остальных проверил, – продолжил Дрюпин. – В каждого вмонтирован. Мы все на крючке.

– И что?

– Я не хочу быть на крючке, – прошептал Дрюпин. – У меня другие планы.

– Какие?

– Не знаю… Но я не хочу жить с маяком в кишках.

Я даже зауважал Дрюпина. Он, оказывается, борец с режимом.

– И я не хочу на Планету Х, – добавил Дрюпин.

– Ну допустим… Ты не хочешь… А Сирень вот хочет, это по ней прямо видно. У нее руки просто чешутся – ей пострелять не терпится…

– Это не так, она совсем не любит стрелять… Но это не важно. Я просто предлагаю… предлагаю отсюда уйти.

– Ну да, – кашлянул я. – Осталось немного, только – склеить крылья из папируса и двинуть в сторону заката. Согласись, Дрюпин, лучше склеить крылья, чем ласты. На чем мы полетим, Дрюпин? Угоним пердолет?

– Я знаю код запуска «Бурелома».

Это уже интересно. Интересно, но ничего не решает. Кода запуска мало.

– Ты же сказал, что не умеешь им управлять? – спросил я. – Что он управляется какими-то там нейросенсорами, которые подсоединяются прямо к голове?

– Нейросенсоры придумал я, – сказал Дрюпин.

Чем дальше в лес, тем толще баобабы.

– Что дальше? – спросил я. – Есть код, ты умеешь управлять. Предлагаешь свалить прямо сейчас? А навигаторы? Как можно отключить навигаторы?

Я щелкнул себя по шее, шея чесалась.

– Никак, – уверенно сказал Дрюпин. – Вернее, можно. Оперативным путем. Их можно вырезать. Для этого нужен хирург. Хороший хирург, имплантаты спрятаны глубоко.

– И что ты предлагаешь? – Я заталкивал патроны в гнезда.

– Для начала надо выйти из зоны слежения спутника. Это двести километров. Двести километров – и они нас потеряют… Чтобы найти, понадобится часов пять, не меньше…

Дрюпин положил на стол бумагу, стал рисовать схему. Дуги, стрелки, крестики.

– Вообще-то это система глобального позиционирования… – бурчал он. – Нельзя уйти. Но вот здесь… Вот здесь полоса. Шириной примерно десять километров.

Я не перебивал. Хотел посмотреть, что этот изобретатель напридумывал. Может, что-то интересное на самом деле…

Хотя я, лично, никуда не собирался с базы. Во всяком случае в ближайшее время. Сначала я должен выяснить, все, что мне нужно выяснить. И если мне придется для этого прогуляться под сиреневым небом Планеты Х… Я прогуляюсь.

Легко.

Впрочем, и Дрюпина отпугивать мне смысла не было. К тому же наверняка план разрабатывал не сам Дрюпин, а в содружестве с Сиренью. Подыграть им в таком случае полезнее, нежели послать подальше.

Не исключена была, кстати, и возможность провокации. Дрюп мог легко действовать по наводке Ван Холла.

Так что следовало быть осторожным. Очень.

– А врач? – прервал я дрюпинское красноречие. – Даже если мы уйдем по этой полосе, где мы возьмем врача?

– Захватим Йодля, – сказал Дрюпин.

Верно. Это он… вернее, они хорошо придумали. Йодль чел серьезный. Ну, что ж, проверим, что им в самом деле нужно.

– Уйдем сейчас? – Я нацепил патронташи. – Беги за своей коростой… красоткой то есть, будем отрываться. Я как раз бананов сушеных запас, это в отрыве лучшая еда.

– Сейчас? – Дрюпин оторопел.

– А чего тянуть? Сейчас они не ожидают. Прихватим барахлишко, прихватим этого мясника и оторвемся…

– Не получится, – покачал головой Дрюпин.

Так я и знал. Так я и знал, что сейчас не получится.

– Почему не получится?

– «Бурелома» сейчас нет. Ван Холл его отослал. Сегодня ночью он улетел, я слышал.

– Давай на вертолете. Ты же умеешь вертолетом рулить.

– «Беркут» тоже отправили.

– Значит, надо дождаться следующего раза. Если Ван Холл остался, то «Бурелом» вернется за ним, не сегодня так завтра…

– Следующего раза не будет, – прошептал Дрюпин.

– Почему? – насторожился я.

– Ван Холл перенес дату сброса.

Добрую весть ты принес в мой дом, зараза. Так-так-так. У меня вдруг дико зачесались курковые пальцы. Это к стрельбе.

Нетерпение. Нетерпение вошло в кровь, разлилось горячими искрами.

– Откуда это известно? – спросил я. – Про перенос сброса?

– Он сам мне сказал. На послезавтра. Он перенес сброс на послезавтра.

– Но я не готов! – возмутился я. – К чему такая срочность? У меня до сих пор голова болит…

Я был готов. Я готов всегда. Всегда готов. Хоть сейчас.

– Ван Холл хочет сбросить не тебя.

Тут я рассмеялся. Мне действительно стало смешно. И даже весело. Вот уж не ожидал, что Ван Холл решит отправить этого придурка Дрюпина. Дрюпин его здорово со своей собакой разозлил. Я вот его разозлить как следует не смог.

Ну что ж, это можно будет легко исправить. Дрюпин – он ведь такой неуклюжий. Пойдет по лестнице, споткнется, покатится, переломит копчик. Ну и сотрясение мозга, разумеется получит. Тогда пошлют меня. Не эту же посылать… Свету…

Поэтому я не очень расстроился.

– Не бойся, Дрюпин, – сказал я. – Я позабочусь о твоих друзьях, пока ты будешь в отлучке. О Сирени, о собаке твоей дурацкой. Я их тут приучу к строгости!

Я продемонстрировал Дрюпину кулак.

– Пока ты там будешь бороться с мировым злом, я их заставлю порядок любить…

– Не меня сбрасывают, – покривился Дрюпин.

– Погоди, – не понял я. – Если сбрасывают не меня и не тебя, то кого же тогда?

– Светку, – шепотом сказал Дрюпин. – Он велел сбросить Светку.

Я рассмеялся во второй раз. Воистину сегодня удачный день, боги благоволят мне, я не знаю, когда я родился, но это случилось под счастливой звездой.

– Светку, – шепнул Дрюпин еще тише.

– Ты, Дрюпин, в свих пустился, – сказал я. – Какую еще Светку? Она же…

– После… После того случая… ну, с красным волком. Ван Холл сказал, что ты прекрасно подготовлен. Что тебя жалко сбрасывать неизвестно куда. Что надо тебя поберечь.

Сволочь триллионерская! Меня почему-то не хочет пускать.

– Это правильно, – кивнул я. – Меня надо поберечь для будущих свершений… Вообще, Ван Холл молодец. Знаешь, как это называется по-научному?

– Как?

– Буйвол для пираний. Вот представь. Идет большое стадо буйволов, а перед ним река. А в реке пираньи…

– У нас в реках нет пираний, – возразил Дрюпин.

– Здесь нет, а у нас в Перу есть.

– При чем здесь Перу?

– Стадо-то идет в Перу. Не сбивай меня, Дрюпинг, слушай. Вот идет стадо, а перед ним река с пираньями. Если все стадо пустить – пираньи всех быков попортят. Вот пастухи и выбирают самого заморышного быка. Самого хилого, самого бесполезного, самого жалкого. И пускают его первым. Чтобы пираньи наелись. А когда пираньи наедятся, можно запускать остальное стадо.

– При чем здесь пираньи?

– При том. А вдруг там, на Планете Х, москиты, термиты и другие сплошные крокодайлы?

Я представил, как Сирень падает в болото с пиявка… в реку с пираньями. И мне стало весело в третий раз за сегодняшний день.

– Ты хочешь сказать, что Сирень ни на что не годится? – разозлился Дрюпин. – Ты хочешь сказать, что тамошние москиты ею наедятся, а потом, значит, спустишься ты – весь такой чистенький?

– Ну почему ни на что не годится? – покачал головой я. – Судя по ее лицу, она оладьи неплохо должна жарить. Ленивые голубцы тоже, наверное…

– Да она в пять раз тебя умней! – завелся Дрюпин. – Она может…

– Я тебя что-то не очень понимаю, Дрюпинг. Если тебе твоя Софья Ковалевская так дорога, так пойди к Ван Холлу и предложи для сброса свою кандидатуру…

Дрюпин покраснел.

– Неужели уже ходил? – хмыкнул я.

Дрюпин не ответил.

– Какая жертвенность, – сказал я. – Дрюпин, ты вырос в моих глазах! В тебе, оказывается, глубины всякие скрыты. Да ты… Ты просто Данко какой-то!

Тут я вдруг понял, что надо этому бобику. Зачем он ко мне приперся. Однако… Все разворачивается просто как нельзя лучше!

– Ты явился, чтобы умолять меня… – сказал я.

– Чтобы просить, – перебил Дрюпин.

– Чтобы умолять, – уточнил я. – Просьбы тут мало, на просьбу я не поведусь. Так что, Дрюпин, умоляй. Желательно в униженной форме. Мне будет приятно. Давай так сделаем. Я сбегаю на кухню за фасолью, раскидаю ее по полу, вы с Сиренью начнете ползать и собирать ее! А я буду…

Дрюпин злобно прищурился. Как быстро все-таки в человеке технический гений уступает место заурядному дикарю! Умно это я подумал. Красиво. Так думают и говорят герои пьес Чехова. Любуюсь собой. Жалко, нет в человеке внутреннего зеркала, в котором можно видеть отражение собственного величия. А то бы я полюбовался собой на славу!

Вот как сейчас.

– Я не буду тебя умолять, – сказал Дрюпин. – Мне кажется, ты неумолим.

Хороший ответ.

– Просто я хочу, чтобы ты рассудил логически… – начал Дрюпин.

– Сейчас-сейчас рассужу, погоди секундочку. Значит, так. Если я не соглашусь на твои безумные требования, то ты…

– То я не поведу «Бурелом». Вот и все.

Какой непреклонец попался! Решил меня пошантажировать, дурилка. Ну-ну.

– Дрюпинг, – притворно удивился я. – Да ты просто стойкий оловянный солдатик какой-то! Ганс Христиан Андерсен в собственном соку!

– Я не поведу «Бурелом», – повторил Дрюпин. – И тогда следующего все равно пошлют тебя. Думай. У тебя почти нет времени.

Вот так, господа керлингисты. Посмотрите на меня и увидите неудачника. Все меня кидают, все меня шантажируют. Даже такая свинья, как Дрюпин, и то мне в харю исхитрился плюнуть.

Я загнан в угол. Бедный я.

Ну что ж, под давлением обстоятельств придется отступить. И уступить. Сделаю вид, что вынужден подчиниться.

– Сделай что-нибудь, а? – просительно промурлыкал Дрюпин.

– А пошел ты…

– Тогда от меня помощи не жди! – посуровел Дрюпин. – Я экранолет не поведу! Сдохнешь здесь! Все здесь сдохнем.

Не люблю влюбленных баранов. Ничего не видят. Ничего не понимают. С другой стороны – влюбленные бараны слепы, делают все, что мне надо.

– Сиди здесь, – сказал я Дрюпину. – И помни. Вы у меня в долгу! Я, может, из-за вашего счастья жизнью жертвую. Назовете в честь меня своего первенца…

– Как?

– Потом скажу. Сиди тут, не дергайся. Понял, Ромео?

– Понял…

Я достал с полки плеер. Приставил наушники. Play.

«Анаболик Бомберс», композиция 5, «Обедня в Катманду», лирическая баллада о геноциде буддийских монахов во времена правления Мао Цзэдуна.

Я вышел в коридор. Закрыл глаза, возбудил в себе злость усилием мощной воли. Через минуту я был злей, чем бываю по утрам, божественная музыка «Анаболиков» входила в мозг, вела к свершениям. Быстрым и четким шагом я направлялся к обиталищу Сирени.

Дверь ее была закрыта, я постучал в нее головой.

– Кто? – послышался голос.

– Это я, Света.

Сирень открыла дверь, ничего не заподозрила, я ударил.

Она перекатилась к дивану, потянулась за пистолетом. Я был быстрее. Наступил на кисть. Надавил. Косточки хрустнули. Сирень не застонала, другой рукой треснула меня под колено. Я отскочил. Сирень выхватила нож и безо всякого предупреждения метнула его в меня. Супербулат рассек мне ухо, сантиметром левее – и я бы вообще лишился органа слуха. Вот такое коварство.

Нож врубился в косяк. Я быстро его выхватил, перекинул в руке и запустил в Сирень.

Резак перевернулся в воздухе и хлопнул рукояткой в лоб. Как я и рассчитывал.

Сирень стукнулась о шкаф, завалилась. Вот и все.

Я пощупал ее правую руку. Кисть была сломана. Хорошо. Но мало. Я огляделся. На спинке стула висело полотенце. С цветочками и леопардами. Я взял его, заглянул в ванную, намочил холодной водой.

Плотно обмотал полотенцем левую руку Сирени. Мне неприятно было это делать. Но другого выхода не было. Я должен был попасть туда первым.

Stop. «Анаболики» замолчали.

Я поднял левую руку Сирени и стукнул ею о стул. Рука сломалась.

– Рыцарь, благородный, как небеса, – сказал я.

Вот и все.

Сирень всхлипнула.

Пока.