Жанровая природа первого романа Олдингтона довольно неоднозначна. Сам автор, как мы знаем, назвал его "джазовым романом", имея в виду форму изложения.

Ведущая в романе тема бессмысленности войны осознается ее героями как простая истина: убитый тобой – не твой враг, он – такой же несчастный.

Уже названия романов были говорящими: в словах «Смерть героя» слышалась горькая, обличающая насмешка над лживой патриотической риторикой, в словах «Прощай, оружие» — антивоенный пафос. Самое многозначное и интригующее из этих названий оказалось у романа Ремарка — «На Западном фронте без перемен». Есть здесь и ирония: когда гибнет главный герой романа, с фронта передают именно эту стандартную сводку. Есть и антивоенный пафос — призыв к таким “переменам”, которые раз и навсегда положат войнам предел. Но важнее другое: слова “без перемен” указывают на способ повествования и философский смысл романа. Заглавие книги многозначно. Смысл его раскрывается в первых строках эпилога: когда был убит главный герой, «на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: «На Западном фронте без перемен» . С легкой руки Ремарка эта проникнутая горьким сарказмом формула приобрела в немецком языке характер фразеологического оборота, подобного русскому выражению: «На Шипке все спокойно» . Емкое, с глубоким подтекстом заглавие романа позволяет читателю расширить рамки повествования и домыслить авторские идеи: если в дни, когда, с «высокой» точки зрения главного командования, на фронте все остается без перемен, происходит столько ужасного, то что же сказать тогда о периодах ожесточенных, кровопролитных сражений?

И всё же на Западном фронте всё остается “без перемен”: Жизнь вновь и вновь терпит поражение. Весёлые приключения друзей и забавные эпизоды боевой жизни нарочно ведут читателя по ложному следу — внушают ему надежду на благополучный исход, хотя бы для Пауля и его товарищей. Тем труднее мириться с каждой новой смертью: один за другим — перебита вся рота, погибает даже самый живучий из всех — умница и проныра Катчинский… Автор не щадит читателя, воздействует на него шоком внезапной развязки: в последнем абзаце сообщается о смерти самого Пауля Боймера. Так роман превращается в повествование от имени мертвеца, в свидетельство с того света.

А если бы Пауль остался жив? Эпиграф подсказывает: он всё равно стал бы жертвой войны. Он и его товарищи не могут вернуться с войны, даже если их миновали пуля и снаряд. Для них война продолжается — “без перемен”: “Первый же разорвавшийся снаряд попал в наше сердце. Мы отрезаны от разумной деятельности, от человеческих стремлений, от прогресса. Мы больше не верим в них. Мы верим в войну”; “Нам уже не возродиться”. Роман Ремарка есть реквием по “потерянному поколению”, обращённый к современникам и потомкам, — чтобы это не повторилось.

Удивительная душевная тонкость пронизывает все произведения Олдингтона, а в особенности романы.

Олдингтон развил собственную свободную поэтическую формулу. Он начал как имажист, поскольку таким способом мог выразить "сиюминутную жизнь", а это была его главная задача как художника. Эта задача стояла перед Олдингтоном и в романистике. Все его методы и композиционные приемы служили в конечном счете этой цели.

Олдингтоновский же роман-джаз "Смерть героя" начинает новую литературную традицию, ведущую в постмодернизм, поток сознания. Называя свой роман "романом-джазом", автор перекидывает мост к творчеству Ф.С. Фицджеральда, который первый обнаружил определяющие черты "эпохи джаза" и отобразил их в своей прозе. Джаз - это неоднородное музыкальное явление, история которого распадается на несколько периодов. Во времена Р. Олдингтона джаз переживал пору своего детства. Теперь эту разновидность джаза называют традиционной. В основном его определяют две черты: импровизация и быстрая смена ритма, которая, в свою очередь, не позволяет музыке быть гармонической, нарушает ее лад. Импровизация присутствует и в "Смерти героя", так же как и резкие контрасты, и быстрая смена тона, калейдоскопичность сцен и событий.

Жанровая природа первого романа Олдингтона довольно неоднозначна. Сам автор, как мы знаем, назвал его "джазовым романом", имея в виду форму изложения.

Quot;Эта книга, - писал он в письме к Олкотту Гловеру, - не создание романиста-профессионала. Она, видимо, вовсе и не роман. В романе, насколько я понимаю, некоторые условности формы и метода давно уже стали незыблемым законом и вызывают прямо-таки суеверное почтение. Здесь я ими совершенно пренебрег". Там же он назвал свою книгу "надгробным плачем".6

Внешне, по сюжетному замыслу, роман укладывается в рамки биографического романа (это история жизни отдельного человека от рождения до смерти), а по своей проблематике относится к антивоенному роману. Вместе с тем роман ломает рамки всех привычных жанровых дефиниций. Так, рассматривая проблему военной катастрофы, докапываясь до ее причины, можно заметить, что собственно фронтовым сценам отведено в нем менее половины места. Историю же жизни своего героя автор разбирает фрагментарно, пробираясь ощупью сквозь разрозненные влияния, но прослеживает ее от начала до конца, заранее предупреждая о трагическом исходе.

М. Урнов относит роман Олдингтона к разновидности "интеллектуального субъективно-психологического романа, связанного со школой потока сознания. Это один из побегов ХХ века, выросший на ветви литературного древа, посаженного еще Лоренсом Стерном".8

И в самом деле: построение сюжета, повествовательная манера, тон и стиль авторского комментария очень необычны. "Нет, - пишет М. Урнов, - в "Смерти героя" повествовательной обстоятельности и глубины, полноты раскрытия идейно-тематического содержания, какую предполагает большая эпическая форма. Непохож роман Олдингтона на книги-воспоминания писателей-сверстников - Грейвза, Сэссуна, Герберта Рида, посвященных той же военной теме. Сюжет и стиль повествования в нем ломаются и дробятся; гротесковый персонаж-ярлык действует наряду с персонажем обычных пропорций, строго объективное описание соседствует с подчеркнуто субъективным, трогательное лирическое излияние обрывается грубым выкриком, площадной бранью".9

К последнему относится, к примеру, такой пассаж:

Quot;Дивная старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая сука, ты нас отдала на съедение червям (мы сами отдали тебя на съедение червям). А все же - дай, оглянусь на тебя...".

Или - соединение высокого книжного пафоса с разговорным стилем, просторечием: