Проблема отношения к террору
Парадокс заключается в том, что очевидное далеко не всегда очевидно, а страшное не всегда пугает. При всей «ужасности» террора, он почти всегда вызывал и продолжает вызывать к себе сложное, подчас противоречивое отношение. Причем это - далеко не проблема «двойных стандартов». Это вопрос одного, причем благоприятного стандарта в оценке деятельности террористов. Как известно, ужас, при всем отторжении и отталкивании, может и притягивать: не зря говорят, что ужас имеет «сладковатый привкус». Говорят и о «сладком ужасе», о его «особой притягательной силе». Именно за счет этой «сладости» в мире почему-то никак не уменьшаются ряды террористов, особенно среди молодых людей.
Террор привлекает, прежде всего, благодаря своему сильному романтическому ореолу. Несмотря на то, что террор - это всегда страшно, это всегда насилие, смерть и разрушение, то есть во многом античеловеческие или даже бесчеловечные методы, часто он даже открыто одобряется и приветствуется людьми. Особенно это касается индивидуального террора - здесь это, как правило, связано с предварительно уже сложившимся отношением к жертвам террора.
Так, например, из описаний современников известно, что в свое время народ России приветствовал многие акции Боевой группы эсеровской партии - в частности, убийство террористами генерал-губернатора Москвы. Вчитаемся: «... «чернь» сбежалась к месту происшествия: убит сын царя-освободителя, великий князь Сергей Александрович. При виде его останков, еще как бы дымящихся, никто не обнажил голову. «Все стояли в шапках», - сообщал в охранку уличный филер. Он же зафиксировал и похвалу злодеям: «Молодцы ребята, никого стороннего даже и не оцарапали, чего зря людей губить». Какая-то салопница подобрала не то косточку, не то палец убитого, мастеровой прикрикнул: «Чего стоишь, чай не мощи!». Кто-то пнул носком сапога студенистый комок: «Братцы, а говорили, у него мозгов нет!»[82].
«На месте казни лежала бесформенная куча, вышиной вершков в десять, состоявшая из мелких частей кареты, одежды и изуродованного тела. Публика, человек тридцать, сбежавшихся первыми, осматривала следы разрушения; некоторые пробовали высвободить из-под обломков труп. Зрелище было подавляющее. Головы не оказалось; из других частей можно было разобрать только руку и часть ноги. В это время выскочила Елизавета Федоровна в ротонде, но без шляпы, и бросилась к бесформенной куче. Все стояли в шапках. Княгиня ' это заметила. Она бросалась от одного к другому и кричала: «Как вам не стыдно, что вы здесь смотрите, уходите отсюда». Лакей обратился к публике с просьбой снять шапки, но ничто на толпу не действовало, никто шапок не снимал и не уходил. Полиция же все это время, минут тридцать, бездействовала...»[83].
А. Блок писал В. Розанову в ответ на его письмо: «Страшно глубоко то, что Вы пишете о древнем «дай полизать крови». Но вот: Сам я не «террорист» уже по одному тому, что «литератор». Как человек, я содрогнусь при известии об убийстве любого из вреднейших государственных животных... И однако так сильно озлобление (коллективное) и так чудовищно неравенство положений - что я действительно не осужу террор сейчас»[84]. Несмотря на последнюю, достаточно слабую оговорку, в истории российской культуры издавна прослеживается вполне терпимое отношение к террористам. До «неосуждающего» террор А. Блока, как известно, тиранам откровенно грозил еще А. С. Пушкин, прямо-таки призывая к террору:
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Если Пушкин «видел», то М. Ю. Лермонтов вполне прозорливо «предвидел»:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пищей многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон.
Конкретные террористические акты в истории вызывали как минимум тайное одобрение, по крайней мере, у части российского общества. Так, например, Б. Савинков описывает ситуацию после убийства министра внутренних дел Плеве: «В Женеве, по случаю убийства Плеве, царило радостное оживление. Партия сразу выросла в глазах правительства и стала сознавать свою силу. В боевую организацию поступали многочисленные денежные пожертвования, являлись люди с предложением своих услуг... пожертвования после убийства Плеве исчислялись многими десятками тысяч рублей»[85]. Судя по всему, такие пожертвования делались явно не только из страха перед террористами, а и из симпатии к их борьбе.
Понятно, что в периоды открытого противостояния, войны, противоборствующие стороны всегда приветствовали террористические акты, которые совершались в их пользу. Партизаны всегда и везде были «супергероями» для своих соотечественников - от участников испанской герильи против наполеоновских войск в начале XIX века до маccoвoгo партизанского движения в СССР или французского Сопротивления в войне с гитлеровской Германией. Напротив, немцы приветствовали массовый террор против евреев и населения оккупированных стран.
Очевидно, что террор властей всегда демонстративно приветствовался теми слоями населения, которые сами боялись стать его жертвами - обыватель стремится послушным одобрением «задобрить» власть. Но столь же очевидно, что террор против властей молчаливо одобрялся всеми, кто имел к властям претензии, но по разным причинам был вынужден терпеть притеснения и скрывать свое недовольство. Те же самые психологические механизмы действуют и в отношении международного, меж государственного террора. Атомная бомбардировка японских городов Хиросима и Нагасаки американцами на исходе Второй мировой войны вызвала ликование в странах антигитлеровской коалиции, хотя этот акт расправы с мирным населением уже не диктовался логикой войны. Акции международного исламского террора против США, начиная от первых попыток взрывов еще в начале 1990-х годов, постоянно вызывали одобрение в мусульманских странах.
Сразу же после трагических событий в США 11 сентября 2001 года в Палестине на городских площадях всю ночь продолжалось массовое народное гуляние. В Ираке через день был даже проведен военный парад, на котором президент С. Хусейн лично салютовал из винтовки в честь американской трагедии. В том же Пакистане «мировой террорист № 1» Усама бен-Ладен стал национальным героем.
Однако более чем терпимое отношение к антиамериканскому террору отличало далеко не только исламские страны. В органы МВД Украины осенью 2001 года обратилась женщина с просьбой изменить ее прежнюю фамилию на фамилию «Бенладен». Мотивируя свое желание, она пояснила, что считает бен-Ладена «величайшим политиком современности», разрушившим «миф о неуязвимости символа несправедливости» и «мирового супергегемонизма». Несмотря на официальное участие страны в мировой антитеррористической коалиции, в России, на сцене Якутского драматического театра уже через два месяца после сентябрьских террористических актов 2001 года был поставлен спектакль, в котором главным героем был все тот же У. бен-Ладен - причем как страдающая фигура, погибающая от «ковровых» бомбардировок.
Все это говорит о том, что пресловутый «двойной стандарт» имеет очень глубокие корни, которые отнюдь не сводятся к примитивным оценкам типа «наш» - «не наш», «выгодный» или «невыгодный» террор. Явное или неявное одобрение террора, очень удобная, психологически мало травмирующая человека форма признания собственной несостоятельности при внутренне скрытом желании быть состоятельным.
Одобряя террор, люди проецируют на совершенное террористом собственные, по различным причинам неосуществимые мотивы, желания и потребности. Террорист - фигура в ореоле борьбы, а глубинная потребность в борьбе свойственна людям хотя бы в силу их животного происхождения. Террор - метод борьбы. Значит, пока есть борьба, будет террор и будет, помимо негативного, еще и достаточно заметное позитивное к нему отношение. А это означает, что террор не только имел, но и долго еще будет иметь под собой определенную психологическую почву. Социально-психологический прогноз пессимистичен - ряды террористов еще долго не поредеют. Если же они и поредеют, то явно ненадолго: любая антитеррористическая акция, помимо истребления террористов, будет готовить и новых сочувствующих им людей, которые смогут очень быстро пополнить эти иногда все-таки редеющие ряды. Просто для осознания этого необходимо понять некоторые психологические факты.
Резюме
Реальность такова, что в обычном словоупотреблении у нас часто смешиваются понятия «террор», «терроризм» и даже «террорист», представляя собой нечто общее, единое, «великое и ужасное». Пугающее и ослепляющее. Понимание того, что же такое террор, требует обращения к первичному, латинскому значению слова. Террор - это, прежде всего, буквально, «ужас», то есть эмоциональное состояние, возникновения которого как раз и добиваются террористы, осуществляя те или иные специальные действия - террористические акты. Террористический акт для них оказывается всего лишь средством, методом, использование которого ведет реальные или потенциальные жертвы к состоянию террора (ужаса). Подчеркнем: террор оказывается необходимым для террористов результатом их террористических (точнее, терроризирующих) действий. В совокупности же, вся цепочка «террорист - террористический акт - террор» составляет терроризм как целостное явление.
Терроризм - это устрашение людей осуществляемым насилием. Насилие существует в самых разных формах: это физическое, политическое, социальное, экономическое, информационное и т. д. насилие. При наличии множества конкретных видов насилия, наиболее продуктивной на данном этапе является их сложная, параметрическая типология, основанная, по крайней мере, на двух параметрах: степени массовости и мере организованности насилия. Пересечение этих двух координат позволяет выделить четыре вида насилия: массовое организованное и массовое стихийное, индивидуальное стихийное и индивидуальное организованное. Понятно, что каждое из них имеет свою специфику и особенности.
Главной проблемой человечества является исторически сложившаяся двойственная оценка терроризма. В зависимости от того, кто и, главное, против кого использует террористические методы, терроризм обычно утилитарно подразделяется на «наш» (полезный, продуктивный, направленный на противников) и «не наш» (вредный, деструктивный, направленный против нас нашими противниками). Из такой узко утилитарной логики следует пресловутый «двойной стандарт» в оценке терроризма, от которого все призывают друг друга отказаться. На самом деле, нет и не может быть «хорошего» и «плохого», «полезного» и «вредного» терроризма. Это всего лишь наши субъективные оценки, вносящие путаницу в понимание действительности. Реально терроризм - политически нейтральный инструмент. Это набор методов насилия, направленный на достижение определенной цели. Оценку он приобретает в зависимости от того, кто им пользуется, кто направляет и кто его оценивает.
Общее историческое развитие терроризма, с некоторыми исключениями, шло по цепочке: индивидуальный - групповой - локальный - массовый терроризм. По-настоящему, не метафорически, а реально массовый террор - достижение последнего столетия, и даже его последней четверти. В разные исторические эпохи, при разных формах организации социальной и политической жизни (например, диктатуры и демократии) терроризм обладал определенными особенностями. Еще недавно террор считался обязательным инструментом тоталитарных диктатур. В современном мире терроризм оказывается обратной стороной демократии.
Терроризм как специфический инструмент борьбы всегда вызывал к себе неоднозначное отношение. Будучи орудием слабых, индивидуальный, групповой и даже локальный терроризм часто опирался на определенное сочувствие со стороны тех, кто не был его жертвами. Поэтому всегда множились и продолжают множиться ряды террористов. Однако, становясь по-настоящему массовым, терроризм и террористы противопоставляют себя слишком большому числу людей и поэтому постепенно уходят за грань по-человечески приемлемых способов борьбы. Хотя, и почти наверняка, всегда будут находиться люди, сочувственно относящиеся к насилию, на современном этапе развития терроризм все больше начинает оцениваться как бесчеловечный и даже античеловеческий способ социального действия. Это порождение особой психологии, которая нуждается в специальном рассмотрении. Вначале, однако, стоит рассмотреть психологию того результата, к которому стремятся и которого достигают террористы: психологию самого террора - психологию страха и ужаса.