Свет после жизни
Беспощадна судьба, паши планы круша.
Час настанет — и тело покинет душа.
Не спеши, посиди на траве, под которой
Скоро будешь лежать, никуда не спеша.
Омар Хайям
Одной из тем, в течение многих лет будораживших мое воображение, были вопросы о жизни души после смерти. В советское время мы были далеки от религиозности, посещения церкви не приветствовались, а иногда могли привести и к печальным последствиям. Для верующих людей возможности серьезного продвижения по службе, дипломатической или руководящей работы были полностью закрыты. Роясь в библиотеках, я освоил курс философии религии от Шопенгауэра до Фрезера, детально познакомился с Кораном, Бхагавадгитой, Каббалой, не говоря уж о Библии, и читал по этому поводу лекции в обществе "Знание". Вместе с тем это был чисто академический интерес, и для меня не было особой душевной разницы между изречениями пророков и коэнами Дзэн.
Книги Р. Моуди, Кублер-Росс, Грофа возбудили большой интерес к вопросам трансформации души после смерти. Но все свидетельства были основаны только на рассказах людей, переживших клиническую смерть. Никаких экспериментальных данных не было. И у меня возник естественный вопрос: "Если мы можем измерить энергоинформационное состояние человека при жизни, то что будет после смерти? Как будут выглядеть кирлиановские фотографии и как они будут меняться со временем?"
Мы стали обсуждать эти темы со знакомыми врачами и пришли к мнению, что вполне возможно организовать измерения кирлиановского свечения тел человека после его смерти. Но чтобы сделать какие-то выводы, необходимо набрать определенный объем данных, а это требует большого времени, целой группы специалистов, аппаратуры, компьютерной обработки и тому подобное. А это все не только время, но и финансы. Когда подсчитали по самому минимуму, то получилась весьма значительная сумма. Почесали вместе в затылках, подумали, кто бы мог дать денег на подобный проект, и оставили его как красивую идею.
По тем временам у меня в голове крутилась целая куча проектов из разных областей деятельности. Некоторые доходили до бумаги и отправлялись путешествовать по министерствам и ведомствам, где и пропадали без следа. Но со временем кое-что воплотилось и дало интересные результаты. Да и сейчас количество замыслов существенно превышает реальные возможности их осуществления. Но вместе с тем за бокалом красного вина я регулярно рассказываю приятелям новые идеи.
Так было и с идеей посмертных измерений. И вот как-то раз сидим мы с другом из Финляндии Хельге Саволайненом. Это очень интересный и талантливый человек. Много лет он работал в министерствах Финляндии, потом успешно занялся частным бизнесом. Познакомившись в России с несколькими талантливыми целителями, он увлекся их работой и представил их в Финляндии. Опять полный успех. При этом у Хельге есть еще одно хобби. Он фотографирует женщин. Любых. Толстых, тонких, высоких, коротких. И превращает их в красавиц. В русалок, в фей, в дриад. Он открывает женщинам их внутреннюю сущность и заставляет поверить в собственную красоту, снимает депрессии, заставляет забыть разочарования и обрести новый жизненный импульс. Его портреты оживают, и в них можно влюбиться. (Но это, как правило, печальный опыт. Будьте осторожны с Галатеями! Обман искусства гораздо слаще прозы жизни!)
Вместе с женой Викторией — талантливой русской целительницей — Хельге часто живет в Питере. Мы любим сидеть с ним на кухне, попивать пиво и обсуждать разные прожекты. И вот как-то во время такого неторопливого вечера Хельге сказал:
— Константин, я тут провернул удачную бизнес-операцию, хочется сделать что-то хорошее. Сколько денег тебе надо, чтобы провести эксперименты с посмертным свечением?
Через месяц мы уже начали первые измерения.
Я не буду здесь описывать детали этих работ. В 1996 г. вышла книга "Свет после Жизни", в которой приведены и экспериментальные данные, и различные соображения на эту тему. Результаты получили известность в мире. Книга была переиздана в США, во многих странах были опубликованы статьи, сделаны телевизионные передачи. Основной вывод исследований заключался в том, что энергоинформационная активность тела после смерти не прекращается в течение нескольких дней, т. е. с телом оказывается связана некая информационная структура. Не менее важным оказался экспериментальный факт, что характер активности этой структуры зависел от типа смерти. В случае спокойной, естественной смерти активность продолжалась 2-3 дня, в случае мгновенной гибели от ДТП это был мощный всплеск, фонтан свечения, длящийся всего несколько часов, а в случае самоубийства, убийства, удушения, колебания активности продолжались по 5-6 суток и иногда не угасали во время всего срока измерений.
Во время спасательных работ в горах мне несколько раз приходилось транспортировать погибших альпинистов, помогать врачам при вскрытиях. Каждый раз это вызывало глубокое душевное волнение. Даже если погибший был совершенно незнакомым человеком. Полученные нами экспериментальные данные полностью соответствовали религиозным и эзотерическим представлениям о трансформации души после смерти. Мы неоднократно обсуждали эту тему со священнослужителями. Все они благожелательно относились к нашим работам и подчеркивали их значимость. С отцом Сергием мы даже беседовали на эту тему в телевизионной программе, показанной по ОРТ в пасхальный вечер. Глубокое проникновение в эту тему, чтение множества книг, в том числе написанных отцами Православной церкви, явилось основой моего персонального искреннего отношения к вере.
В то же время эта работа поставила больше вопросов, чем дала ответов. Мы убедились в сильном влиянии умерших на энергетику и здоровье экспериментаторов, влиянии негативном. Убедились в связи мира мертвых духов с миром живых — как на основании ощущений, так и косвенных измерений. И главное — убедились, что подобные "тонкие материи" можно исследовать методами современной науки,
В последнее время большое внимание привлекли работы по картированию активности мозга во время экстатических ощущений, типа глубокой молитвы или медитации. Было обнаружено, что при этом возбуждаются определенные области мозга, при стимуляции которых у спокойного человека возникают особые состояния. Измененные состояния. Помните, я уже затрагивал эту тему. Мы к ней еще вернемся. Так что же первично: возбуждение отдельных областей мозга, вызывающих ощущение контакта со Сверхъестественным, или информация, посылаемая от Высшего Разума, от Творца, и реализуемая через наш мозг? Кем были Моисей, Будда, Заратустра, Христос, Жанна д'Арк — психически нестабильными людьми, склонными к развитию импульсивной активности мозга, вызывающей видения, которые трудно отличить от реальности, или Провозвестниками Воли Божьей? Кем являются гениальные поэты, писатели, композиторы — больными, живущими в воображаемом мире, оторванном от реальности, или чувствительными индикаторами эпохи, каждой клеточкой тела ощущающие Коллективные Информационные потоки и способные выразить их в своем творчестве? Во многих измерениях показано, что при целительской деятельности в мозгу развивается распространяемая и локальная эпилептиформная активность. Но это не клинический диагноз. Это лишь похожий характер мозговых процессов. Но ведь недаром издревле на Руси юродивые считались глашатаями Бога. К их словам прислушивались даже цари. Великий мистификатор Сальвадор Дали сказал как-то: "Единственная разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший". Что же все-таки такое наш мозг: источник информации или приемо-передатчик, кодирующий и декодирующий сигналы из внешнего пространства, в том числе из пространства Горних Сфер? Что такое Церковь — один из человеческих институтов, придуманных для обуздания масс, или Духовная Миссия, несущая людям Слово Божие и цементирующая духовное единство нации?
Сейчас мы не можем однозначно ответить на все эти вопросы. Как человек верующий, я стремлюсь найти подтверждение примата Духовного над материальным. Как ученый, я пытаюсь делать это объективно. На основании экспериментальных фактов. Я убежден, что сначала должны быть получены убедительные свидетельства, только потом мы можем подводить под них костыли теоретических построений. В противном случае получается болтовня, которой очень много в последнее время и от которой никогда еще не было особого толка. Болтуны были всегда, но что от них осталось, кроме пустых пивных бутылок?
И еще один момент, касающийся наших экспериментов с посмертным свечением. Тема эта очень щепетильная, требующая очень аккуратного отношения как при постановке экспериментов, так и при их осмыслении. Не раз после лекций я слышал вопрос: "И не страшно вам было браться за подобную тему?" И опять на память приходит ситуация из альпинистской практики.
СТРАХ
Дело происходило в горах Памира во время моего третьего летнего сезона. Мы прошли тренировочные восхождения и решили вдвоем с приятелем отправиться на сложное стенное восхождение. С нами напросилась знакомая девушка-разрядница из нашей секции, и после недолгих сборов мы втроем вышли из лагеря.
Каменистая тропа уходила вверх к перевалу, откуда открывался вид на зеленую долинку с бирюзовыми пятнами озер. От долины подъем шел по каменистой осыпи, в конце которой высохшее русло ручья подводило к отвесной скальной стене — цели нашего восхождения. Памирское солнце висело высоко в безоблачном небе, и горячий воздух дрожал и казался плотным на ощупь. Мы с жадностью приникали к каждому ручейку, и струи ледяной воды приятно сбегали по плечам и груди.
С каждым часом подъема мы набирали высоту, и примерно на 4000 м появился легкий ветерок, сильно скрасивший наше существование. К вечеру выбрались на площадку под стеной, сбросили рюкзаки и первым делом стали осматривать маршрут предстоящего восхождения. Все было предельно ясно и соответствовало описанию: прямо от места нашего бивуака вверх уходила широкая вертикальная расщелина, удобная для лазания. Поужинав, мы залезли в спальные мешки и, после обмена анекдотами и шутками, приготовились ко сну.
Я лежал, закрыв глаза, но без сна. В животе противным червяком шевелился страх. Точнее, беспокойство. Я физически ощущал, что мы лежим под огромной вертикальной стеной с нависающей сверху ледовой шапкой, крошечные пигмеи, дерзнувшие карабкаться по этой стене. Что нас ожидает впереди — отвесные гладкие скалы без зацепок; камни, проносящиеся сверху со скоростью пули; километровая бездна под ногами и тонкие паутинки веревок, зацепленных за вбитые в скалы ненадежные крючья. В памяти всплывали случаи катастроф в горах, которые мы регулярно обсуждали на семинарах по безопасности в горах. В конце концов я уснул, но сон был беспокойным и недолгим. Утром мы попили чаю, собрали рюкзаки, связались веревками и полезли вверх.
На сложном восхождении один альпинист идет впереди, он тащит за собой веревку и забивает крючья для обеспечения своей безопасности: в случае срыва он пролетает до первого крюка и повисает на веревке, которую держит напарник внизу. Естественно, он повисает, если крюк выдерживает рывок и не вырывается из скалы, если напарник внимательно стоит на страховке и если веревка не лопается от нагрузки. Всякие бывают ситуации. Лучше первому не срываться. Пройдя веревку (40 метров — высота десятиэтажного дома), он забивает крючья, организует страховку и принимает остальных членов команды.
Первые веревки шли легко. Расщелина была крутая, но удобная для лазания. Небо было ясное, и легкий ветерок приносил прохладу. Через несколько часов мы вышли на высокую полку, откуда вверх шла мраморная стена с небольшими зацепками и трещинами, удобными для забивания крючьев. Мы с Толей работали по очереди: веревку — он, веревку — я, девушка страховала снизу. Каждый метр продвижения вверх был осторожен и конкретен: мы буквально ощупывали глазами и пальцами каждую зацепку, каждый выступ, каждую расщелину в скале. Предельная концентрация и предельное внимание, времени на эмоции, переживания и "осмотр окрестностей" уже не оставалось.
Часам к шести вечера мы прошли мраморную стену и оказались вблизи громадного камина, образовавшего подобие пещерки с широкой ровной площадкой. Идеальное место для палатки.
Через несколько часов, попив чаю с сухарями и колбасой, мы уже лежали в спальных мешках. Каждый из нас был в обвязке, привязанный к основной веревке, продетой через палатку и закрепленной к вбитым в скалу крючьям. Даже ночью нельзя забывать, что мы лежим на крошечной площадке посередине отвесной стены.
Ночью мы проснулись от воя ветра. На вечерней радиосвязи передали, что в ближайшие дни погода испортится. На наше несчастье, прогноз реализовался раньше обещанного. Остаток ночи мы лежали в полудреме, слушая, как порывы ветра трясут и раскачивают наш хрупкий домик да шелестит падающий снег.
Когда рассвело, мы выглянули наружу и увидели, что все скалы покрыты снежной крупой. Небо было хмурое, по нему неслись рваные тучи, и даже в палатке мерзли руки. Настроение было нерадостное. Нам еще оставалась добрая половина стены с вертикальным сложным лазанием. Одно дело — лезть по сухой теплой скале, совсем другое — карабкаться по холодным обледенелым уступам. Это похуже, чем на автомобиле на лысой летней резине попасть в гололед. Но выхода у нас не было: спуск вниз был бы крайне сложен, да и как вернуться в лагерь, спасовав перед погодой? Никто не скажет ни слова, но по неофициальному рейтингу это резко отбросит нас в задние ряды. Толик надел на себя снаряжение и двинулся вверх. Мы с Леной остались на страховке.
Продвижение шло крайне медленно. Участок, который в хорошую погоду можно было пройти за час, сейчас занимал три. Скалы заледенели, чтобы найти зацепку, приходилось стряхивать снег. Веревки быстро намокли, и руки мерзли до одеревенения. К тому же все время дул пронизывающий холодный ветер. В середине дня мы втроем собрались на маленьком уступе скалы. Сверху нависали мрачные бастионы. Было очевидно, что до гребня нам сегодня не выбраться.
— Да, попали, — сказал То лик, — похоже, придется ночевать сидя. Хорошо бы найти место, где палатку прицепить. Ну, давай, бери снаряжение и работай вверх. Сейчас дорог каждый час.
Он протянул мне молоток и крючья. И тут я почувствовал глубокий внутренний ужас. К тому времени я три года занимался скалолазанием и достиг хорошего уровня. Возникло ощущение, что для меня нет непроходимых маршрутов. Это дало ощущение своей силы и привело к потере внутреннего контроля. Я стал смел до безрассудств и безо всякой страховки лазал по сложным отвесным скалам. Эйфория от собственного мастерства, гордыня — один из серьезных грехов в христианстве. И вот как-то ранней весной, на тренировочных скалах под Питером, рука соскользнула с зацепки, я потерял равновесие и спиной вниз упал с 15-метровой высоты.
Что уж меня спасло тогда — не знаю. Убедившись, что переломов не видно, и отлежавшись в тенечке, я с помощью друзей неторопливо добрался до дома. А ночью проснулся от ощущения, что наступает конец. Боль была везде, она переходила границы нормальных ощущений, и, чтобы прекратить ее, казалось, хороши все средства. Даже самое последнее. В больнице сделали рентген, вкололи препараты, и к утру я уже вернулся на этот свет. По-видимому, как предположил врач, открылось какое-то внутреннее кровотечение. Через месяц я уже был совсем здоров и снова приступил к тренировкам, но ощущение ужаса смерти осталось глубоко внутри. И вот сейчас оно поднялось вновь, вызвав почти тошнотворное ощущение.
— Не могу, Толик, прости. Я что-то себя очень плохо чувствую.
Толя внимательно посмотрел на меня и все понял. Он служил в ВДВ, два раза зимовал в Антарктиде и многое повидал в жизни. Ни слова не говоря, он надел на себя обвязку с крючьями и полез вверх.
Мы провели на этой горе еще два дня. Погода так и не улучшилась. Лена совсем упала духом, и нам приходилось буквально тащить ее на веревке. Следующую ночевку мы провели на крошечной полочке, сидя, прижавшись друг к другу и держа в руках работающий примус. Только к вечеру третьего дня Толя пролез очередную веревку и устало крикнул сверху: "На гребне!" Это означало, что мы прошли отвесную стену, дальше было несколько часов простого лазания до вершины и длинный день спуска вниз, на ледник.
В лагере ни Толя, ни Лена ничего не сказали о произошедшем. Наш рейтинг резко возрос: немного групп сумело завершить стенные восхождения в такую погоду. Я-то понимал, что мы этим обязаны только Толе. Он со мной почти не разговаривал.
Я решил, что должен преодолеть свой страх. Но как? После некоторых размышлений я попросил начальника лагеря разрешение сходить несколько более простых маршрутов вдвоем с... Леной. Якобы нам нужно было набирать восхождения для спортивного разряда. На самом деле я понимал, что мне придется рассчитывать только на свои силы.
И это было настоящее испытание. Мы начали с относительно простых маршрутов и постепенно усложняли их. Вначале каждый шаг вверх давался с трудом — было страшно... Но я заставлял себя, преодолевал сосущее чувство в животе и шел вперед. И в какой-то момент страх пропал. Мозг понял, что аккуратность в сочетании с опытом позволяют преодолевать скальные бастионы и невредимо спускаться вниз. Это был переломный момент в моих занятиях альпинизмом, и, словно почувствовав это, Природа стала благоволить ко мне. Конечно, были и травмы в горах, приходилось попадать и в грозы, и в лавины, но каждый раз я благополучно выходил из этих приключений и с нетерпением ожидал следующего момента встречи.
Страх — это необходимый элемент жизни. Это оградительный механизм мозга, оберегающий от безрассудных поступков. Но во многих случаях это тормоз, блокирующий действия цепенеющего от страха человека.
Известно, что 90% утонувших тонут от страха: при непредвиденной ситуации в воде человек пугается, паникует, теряет силы и — тонет. Однажды на Цейлоне местный рыбак показал мне столб пузырьков, поднимающийся над водой.
— Что это? — спросил я.
— Это подводная воронка. Они периодически образуются вблизи рифов при приливах и отливах. Если человек попадет в такую воронку, она засасывает его. Много европейцев утонуло таким путем.
— И что же, из нее не спастись?
— Нет, почему же. Надо только расслабиться и позволить воде увлечь тебя вниз, ко дну. Там воронка заканчивается, и из нее можно выплыть. Мне несколько раз приходилось бывать в такой ситуации, и ничего, — он широко улыбнулся, словно приглашая порадоваться вместе с ним.
Так и в большинстве жизненных ситуаций. Известны случаи, когда маньяки-убийцы были щуплыми низкорослыми людьми, гораздо слабее своих жертв. Но они сначала пугали, а потом делали с парализованной жертвой все, что хотели. Как тут не вспомнить питона, завораживающего мышку или обезьянку взглядом, прежде чем сжать на ней свои кольца.
Чтобы преодолеть страх, надо представить то, что тебе угрожает, и постараться оценить реальность опасности, а потом спокойно подумать, как ее избежать. Начать сопротивляться, бороться или позвать на помощь? Главное — преодолеть первый импульс цепенеющего страха и рационально взглянуть на ситуацию. В большинстве случаев это надежно срабатывает.
Что касается экспериментов с усопшими, то при их организации я был настроен весьма рационально. Среди моих знакомых есть целый ряд людей, постоянно имеющих дело с усопшими: священники, патологоанатомы, могильщики. И все они в течение многих лет спокойно делают свое дело. Вопрос не только в том, с чем имеешь дело, но и как к этому относишься. Скажем, в фильмах-боевиках разработчики бактериального оружия предстают как ужасные монстры, готовые уничтожить человечество. На деле — это милые, симпатичные люди, профессионалы, делающие свое дело и выполняющие долг перед Родиной.
— Стоп, а как же палачи и профессиональные киллеры? Выходит, что, если они служат на госслужбе, это достойные люди, а если на вольных хлебах, то бандиты?
Формально это так и есть. Но здесь мы переходим в сферу других вопросов — в сферу нравственных ценностей. Есть система нравственных заповедей, и она полностью изложена в Библии для христиан, в Коране для мусульман. Если человек следует ей в своих внутренних оценках поступков, он может спать спокойно и совесть его будет чиста. Без этой системы ценностей общество начинает превращаться в сборище бандитов и воров, готовых вцепиться друг другу в горло при первой возможности. Мой друг финн Ласси Лехтомаки любит рассказывать такую притчу:
"Один человек попал в Ад. Он увидел там большую залу, полную злых, умирающих от голода людей. Посреди залы стоял большой котел, полный еды. К руке каждого человека была привязана большая ложка на длинной ручке, в метр длиной, и человек мог достать еду из котла, но не мог положить ее себе в рот. Но как только еда падала на землю, она исчезала. И люди бродили по залу, голодные, злые и вечно умирающие от голода.
Потом человек попал в Рай. И в большой зале он увидел много людей, довольных, веселых и радостных. Посреди залы стоял большой котел, полный еды. К руке каждого человека была привязана большая ложка на длинной ручке в метр длиной, и человек мог достать еду из котла, но не мог положить ее себе в рот. И люди плясали, танцевали и радовались друг другу.
В чем же разница?
В Раю люди кормили друг друга".
Все дела, которые совершаются в соответствии с нравственными заповедями, дают благие всходы. Хотя это, может быть, и не прямой процесс типа "дал — бери". Гораздо спокойнее жить, если помнишь правило: "Любое доброе дело наказуемо".
Этот очередной парадокс имеет глубокий смысл. Если мы совершаем добрый поступок и ждем воздаяния, то в глубине души мы думаем не о том добре, которое даем, а о той награде, которая должна последовать. А это уже корысть. Добро должно быть безусловно и безвозмездно. Если дал денег другу, забудь о них. Не можешь забыть — не давай. Спасая лисенка из западни, не ожидай, что он будет благодарно лизать тебе руку — в лучшем случае он убежит, в худшем — укусит. Только в мыльных операх благодарные сироты бросаются на шею спасшему их из пруда герою. В реальной жизни спасенный начинает ругаться, что "герой" не вытащил из пруда его шляпу, в которой он туда падал. Помогая людям, ожидай неблагодарности. Это типично. Противное — исключение.
— Так что же выходит, добрые поступки не следует совершать?
Напротив. Чем больше человек отдает, тем больше получает. Чем больше добрых дел совершает, тем больше ему дается. Но не прямо. И только в том случае, если его поступки искренни и бескорыстны. Тогда ему дается, но совсем в другом месте.
Поэтому критерий жизни — это не мелкий дребезг ежедневных событий, суета дел и калейдоскоп явлений, а глобальный результат на протяжении длительного времени. Бог терпит долго, но в конце концов воздает по заслугам. Правда, есть еще понятия индивидуальной и коллективной судьбы, эпигенетического наследия, влияния техногенной и социальной среды, но это уже вопросы другого плана.
Наши эксперименты проводились чистыми руками и с чистой совестью, с глубоким уважением к усопшим и традициям, с ними связанным, без каких-либо корыстных помыслов. И наилучшим критерием является то, что за последние годы были получены многие замечательные результаты, и во всей нашей деятельности была видна направляющая добрая рука, помогающая и защищающая.