Социальная 'психология 20-х годов

Можно и нужно ли говорить об особенностях становления советской социальной психологии? На первый взгляд не долж­на вызывать сомнений актуальность поставленного выше воп­роса. Нельзя понять логики движения научного знания, если оно изъято из контекста своей предыстории и истории развития.

Вместе с тем оценка уровня значимости данного вопроса у исследователей варьирует в достаточно широком диапазоне. В одном случае интерес к этой странице в истории отечествен­ной социальной психологии исчерпывается достаточно обсто­ятельной характеристикой авторских разработок того периода [25], [26] в другом он сводится к изложению сути дискуссии в этот период о предмете данной науки [27, с. 10—16].

Гораздо реже соотносятся качественные особенности ста­новления социальной психологии в СССР с предреволюцион­ной социально-психологической мыслью. Но и они, если и имеют место, то преимущественно носят лапидарный харак­тер, констатируя, например, лишь то, что "...в России соци­альная психология развивалась под сильным влиянием марксизма" (имеется в виду последняя четверть XIX века), а "...после установления советской власти в октябре 1917 года марксизм становится единственной методологической основой психологической науки" [28].

Не имея ни оснований, ни намерений для упрека в адрес авторов такого подхода, можно лишь, к сожалению, констати­ровать, что и другая линия исследования, идущая в направлении от последней четверти XIX к началу XX века, в свою очередь, пока обрывается на 1910-х годах, не доходя до выявления специ­фики рассматриваемого периода. Таково, безусловно, фундамен­тальное и интересное исследование социально-психологических проблем в русской науке, осуществленное известным истори­ком психологии Е. А. Будиловой [5].

Поэтому особенно актуальна по существу первая попыт­ка дать хотя и краткий, но достаточно аргументированный срав­нительный анализ состояния отечественной социальной психологии на рубеже XIX и XX веков с позиций сопоставления дореволюционных и послеоктябрьских характеристик этой на­уки, предпринятая К. А. Абульхановой-Славской и В. А. Коль­цовой [29].

Исходя из определения основных предпосылок становле­ния и развития отечественной социальной психологии на рубе­же XIX—XX веков, данной Е. А. Будиловой в ее книге "Социально-психологические проблемы в русской науке", К. А. Абульханова-Славская и В. А. Кольцова делают вывод об особой роли феномена массовой психологии как предмета внимания и фактора развития последней. Массовая психология в России, с их точки зрения, играет, по-видимому, большую роль, чем в странах жестко конституированных в правовом, инсти­туциональном и других социальных отношениях. Это составляет предпосылку, исходя из которой в России отечественная социальная психология должна быть развита более, чем в дру­гих странах, в других типах общества. При этом, однако, как отмечают они далее, реальный ход развития социальной пси­хологии не подтвердил этого, возникнув и начав бурно разви­ваться на рубеже веков, она практически исчезает как область психологического знания почти на тридцать лет (с 30-х до 60-х годов) [29, с. 375—376].

Чем объяснить столь трагический поворот в судбе отечественной социальной психологии?

По мнению названных авторов, это было проявлением го­сударственного политического воздействия на судьбы многих общественных наук в эпоху тоталитаризма. Почему именно социальная психология подверглась депривации? В силу того парадоксального обстоятельства, что социальные психологи, стремясь применить марксизм к анализу массовых психических явлений, начали осмыслять методологические проблемы своей науки и тем самым оказались в конкурентных отношениях с идеологией, которая опиралась исключительно на политические, а не на научные основания [29, с. 376].

Соглашаясь в основном с таким подходом к определению специфики в становлении, истории и судьбе отечественной социальной психологии, хотелось бы вместе с тем высказать не­сколько соображений по этому поводу.

Прежде всего, представляется в определенной мере спор­ным утверждение-гипотеза об особой, "роковой" роли феноме­на массовой психологии как главного объекта внимания и исследования в судьбе отечественной социальной психологии.

Повышенный интерес к массовой психологии несомненно сыграл свою роль в формировании традиций отечественной со­циальной психологии. Нельзя вместе с тем специфику последней связывать только с этим. Во-первых, потому, что только из об­ращения к феномену массовой психологии еще с неизбежностью не вытекала обреченность этой науки на исчезновение. Поэто­му были основания и для предположения о возможности боль­ших успехов в развитии последней. Нельзя не учитывать, во-вторых, и то, что повышенный интерес к массовым явлениям психической деятельности людей во второй половине (особенно последней четверти) XIX века был свойствен исследователям не только в России, но и во Франции (Г Тард и Г. Лебон), и в Герма­нии (В. Вундт), и в Италии (А. Лабриола, Сигеле и др.). Вообще интерес к явлениям массовой психологии присутствует во всех без исключения национальных школах и до сих пор.

Можно, вероятно, говорить лишь о том, что в России это преимущественно интерес к политическим массовым движени­ям и процессам. В других же странах с более стабильной соци­ально-экономической и правово-политической системой и ситуацией это интерес больше к психологии досуга и массово­го потребления.

Значит, дело, на наш взгляд, не только и не столько в са­мой обращенности внимания отечественных исследователей к явлениям массовой психологии, сколько в ряде других не ме­нее, если не более, существенных обстоятельств.

В их числе безусловно особенно значимо то, что, во-пер­вых, начав осмысливать методологические проблемы своей на­уки, социальные психологи оказались в конкурентных отношениях с идеологией, а та, в свою очередь, во-вторых, опи­ралась исключительно на политические, а не на научные осно­вания.

Однако нельзя при этом забывать и того, что советская идеология опиралась не столько на вариант "бархатного" (по словам К. А. Абульхановой-Славской и В А. Кольцовой) марк­сизма и социально-психологическую трактовку в исполнении Г. В. Плеханова, сколько на марксистский же, но несопоставимо более жесткий социально-психологический анализ массовой поли­тической и классовой психологии, представленный во взглядах В. И. Ленина [29, с. 376].

Здесь же, несомненно, сказались и традиции российской революционно-демократической и народнической мысли с их откровенно комплиментарной трактовкой как массовой психо­логии и движений, так и героев, ведущих за собой толпу. При этом безраздельно позитивная оценка массовой психологии не отделяла народников от марксистов (при условии, что после­дние имели в виду прежде всего организованное политическое движение рабочего класса). Не из этой ли комплиментарности впоследствии начала складываться и та атмосфера безгранич­ного доверия масс к политическим лидерам, без которой вряд ли могла бы сформироваться идеология культа личности поли­тического лидера, равно как и доминирование идеологических и политических приоритетов и ценностей над научными?

Разумеется, развернутый и аргументированный ответ на этот вопрос еще ждет своих исследователей.

Но уже и так достаточно очевидно то, что существенным водоразделом между состоянием дореволюционной и послере­волюционной социальной психологии в России была их преиму­щественная включенность в различные сферы жизнедеятельности общества. Нельзя во многом не согласиться с К. А. Абульхановой-Славской и В. А. Кольцовой, когда они говорят о том, что "дореволюционная социальная психология была значительно органичнее включена в социально-культурный, мировоззренчес­кий контекст духовной жизни общества. В ней отсутствовали идеологические и политические акценты" [29]. С последней час­тью этой фразы (об акцентах) можно, однако, согласиться лишь отчасти, поскольку эти акценты в последней четверти XIX века в России набирали силу и просачивались уже в различные сферы духовной жизни вместе с ростом популярности марксизма.

Таким образом, существенным фактором, который сыг­рал свою роль, создав условия, благоприятствующие росту при­оритета политических и идеологических акцентов над научными в тот период, была сама революционная атмосфера общества и сопровождающие и обеспечивающие ее идеология и популярность марксизма.

Особенности становления социальной психологии в СССР в 1920-е годы. Основная особенность процесса становления оте­чественной социальной психологии в период 20-х годов состо­яла в том, что, переживая этап своего самоопределения, еще не сложившись в полной мере в качестве самостоятельной науки с прочным методолого-теоретическим фундаментом, она должна была, откликаясь на социальный заказ своего времени, дать ответ на вопрос о путях социально-психологического обеспе­чения социалистического строительства.

В отличие от предшествующих традиций, сложившихся в русской культуре, философии и социологии, она должна была помочь обществу не в разрушении былого уклада жизни, а в созидании и прежде всего в формировании психологии, идеоло­гии и культуры нового человека.

А это, в свою очередь, предполагало обращение исследо­вателей к практическим вопросам как развертывания творчес­кого потенциала самой науки, ее внутреннего самоопределения, так и ее применения в повседневной практике социальной жизни.

В эти годы было положено начало первым эксперименталь­ным социально-психологическим исследованиям, проведенным В. М. Бехтеревым совместно с М. В. Ланге и В. Н. Мясищевым со студентами медицинского, педагогического и психоневроло­гического институтов. Это знаменовало переход от чистой тео­рии к формированию эмпирически-верифицируемого фундамента научного знания.

Тогда же началась активная разработки ряда проблем при­кладной социальной психологии. Потребности практики социа­листического государства, связанные как с радикальными переменами в процессе формирования ряда социальных институ­тов (управления, политики, права, образования и др.), так и с осу­ществлением установки на воспитание нового человека — коллективиста являлась мощным фактором активизации социаль­но-психологических исследований, дали толчок выступлению по вопросам этой науки большой группе философов, психологов и представителей других отраслей научного знания. Среди них были: логик, психолог и философ Г. И. Челпанов; зоопсихолог В. А. Вагнер; психиатр В. М. Бехтерев; журналист и литератур­ный критик Л. Н. Войтоловский; психологи К. Н. Корнилов, В. А. Артемов, П. П. Блонский, В. М. Боровский; правовед М. А. Рейснер и многие другие.

В этот период исследовались проблемы формирования об­щественного мнения (В. Кузьмичев, 1929), психологии быта рабочих Москвы и Ленинграда. Применялись как методы наблю­дения (И. Жига), так и методы анализа документов, стенгазет и писем рабочих корреспондентов (Лебедев и Рафаил), разраба­тывались вопросы промышленной эстетики, тесно соприкасав­шиеся с проблемами прикладной социальной психологии.

Обстановка решительной ломки старого социального ук­лада жизни и пестрота подходов к построению социальной пси­хологии, связанная с работой на этом поприще представителей самых разных направлений и поколений, определили особен­но острый характер полемической борьбы между ними в этот период.

Дискуссия о предмете и путях развития социальной психо­логии. Настоятельная необходимость определения предмета и путей развития социальной психологии, с одной стороны, и раз­личия во взглядах исследователей на способы решения этих за­дач, с другой, с неизбежностью породили дискуссию по этим вопросам.

В эпицентре полемики оказались различия во взглядах на предмет и перспективы социальной психологии, с одной сторо­ны, Г. И. Челпанова — представителя дореволюционной эмпи­рической психологии, до 1923 года возглавлявшего Московский психологический институт, и целой группой его оппонентов (В. А. Артемова, К. Н. Корнилова, П. П. Блонского и В. М. Бех­терева) — с другой.

Г. И. Челпанов (1862—1936), логик, психолог и философ-идеалист, предложил дополнить индивидуальную эксперимен­тальную психологию социальной. При этом социальная психология, по его мнению, должна разрабатываться в рамках марксизма через преодоление абстрактного, фейербаховского антропологизма, в то время как собственно психология долж­на остаться эмпирической наукой, не зависимой от мировоз­зрения, в том числе и от марксизма. При этом он настаивал на первостепенной важности изучения психологии сознания инди­вида, обвиняя сторонников объективной психологии в отказе от его исследования [30].

Г. И. Челпанову возражали стоявшие на позициях: бихе­виоризма — П. П. Блонский; реактологии — К. Н. Корнилов; коллективной рефлексологии — В. М. Бехтерев. Их объединя­ло первостепенное внимание к изучению поведения как отдель­ного индивида, так и различных групп людей в контексте социальной среды. За более полное включение марксизма в си­стему психологии выступали В. М. Бехтерев, П. П. Блонский, В. А. Артемов, М. А. Рейснер и др. [24], [31]—[33].

Итоги дискуссии. Однако по мере того, как идеалистичес­кое направление в советской психологии сходило со сцены, все более очевидной становилась ограниченность рефлексологии и реактологии, выражавших, по существу, механистический под­ход к решению сложных вопросов социальной психологии. В кон­цепции "коллективной рефлексологии" В. М. Бехтерева наряду с "законом ритма" или "законом периодичности", ассоциирую­щимся с реальными тенденциями динамики, приливов и отливов общественного настроения, отчетливо просматривался и излиш­не прямолинейный перенос универсализируемых физических и биологических принципов и законов (инерции, сцепления, диф­фузии, отбора, изменчивости, воспроизведения, колебания маят­ника и др.) на область социальной психологии.

Полемизируя со своими оппонентами и в первую очередь с В. М. Бехтеревым, Г. И. Челпанов настаивал на том, что его «эмпирическая психология не противоречит марксизму, а вы­текающая из последнего необходимость реформы психологии должна своим символом иметь не "устройство собачников для изучения условных рефлексов", а серьезную организацию ра­бот по изучению социальной психологии, для чего необходимо создание специального института социальной психологии» [34, с. 9—10].

Против идеализма Г. И. Челпанова и механистического материализма В. М. Бехтерева, в свою очередь, выступил К. Н. Корнилов, прозорливо указавший на перспективу гряду­щего синтеза двух борющихся пока во многих странах течений — так называемого эмпирического, или субъективного, направления и психологии поведения, рефлексологии, объективной пси­хологии [35, с. 9].

Наиболее обстоятельная и аргументированная критика "коллективной рефлексологии" была дана в тот период В. А. Артемовым, по мнению которого нельзя отождествлять законы проявления коллективной и индивидуальной психоло­гии или тем более физиологии, как это делали В. М. Бехтерев и другие [31]. Он же в дальнейшем возражал и тем, кто отказы­вал социальной психологии в праве на самостоятельное разви­тие на том основании, что вся психология и так целиком социальна; квалифицируя такую позицию как тормоз на пути развития социальной психологии, он указывал в числе других препятствий и на почти полное отсутствие экспериментальных разработок в данной области [36, с. 170—171].