Глава 20 Матери-законодательницы

К любовной жизни дочери мать может относиться двояко и, в зависимости от этого отношения, может иг­рать либо превентивную роль, надзирая за ней, либо, наоборот, побудительную, направляя ее к выбору «хо­рошего объекта», то есть мужчины, который отвечает наследственным интересам всей семьи в целом, по тра­диционной версии, или эмоциональным потребностям молодой женщины — в соответствие с версией совре­менной. Одна из разновидностей «матерей-наставниц», которые бдительно следят за дочерьми, — это «мате­ри-законодательницы», которые принуждают дочерей следовать родовыми законам, установленным отцами. Обе разновидности, конечно, могут уживаться в одной и той же матери, а какая функция выйдет на первый план — это зависит от конкретных обстоятельств.

Если мать не выполняет свою функцию «законода­тельницы», дочь рискует познать любовную жизнь лишь как серию случайных связей, что навсегда приговорит ее к статусу «второй»: сожительницы, любовницы, то есть женщины, ведущей предосудительный образ жизни. Именно это происходит с героиней «Бэк-стрит» (1931), романа Фанни Хэрст: сирота по матери, она умеет соб­лазнять, но ей не удается выйти замуж - сказывается отсутствие матери, семейных устоев, и она в конце жиз-

ни живет, как бывшая содержанка, в нищете. Наобо­рот, слишком жестко насаждаемые матерью семейные устои приводят, зачастую, к трагическим последствиям. В романе Гете «Страдания молодого Вертера» (1774) Шарлотта дает клятву умирающей матери, что выйдет замуж за Альберта, поэтому столь желанный для нее союз с Вертером становится невозможным. Из-за не­счастной любви Вертер кончает жизнь самоубийством, а Шарлотта погружается в отчаяние.

Мать может досаждать дочери своими наставления­ми и после ее замужества, например, в целях сохране­ния фамильной чести. В романе «Эффи Брист» (1895) Теодора Фонтане выведена супруга, которая изменила мужу и была не только отвергнута им, но и разлучена после развода с дочерью, от нее отказались даже собс­твенные родители, причем, по инициативе матери. Она приговаривает дочь к изоляции от всякой социальной жизни: «Раз ты не желаешь больше жить с ним, будешь жить в полном одиночестве. И конечно, тебе придется опуститься ниже твоего социального уровня. Мир, кото­рый был твоим, отныне закрыт для тебя».

Матери - наперсницы

Насаждение матерью семейных устоев может, конеч­но, принимать более цивилизованные формы, но при этом они продолжают оставаться не менее жестокими по отношению к дочери: яркий пример тому мы находим у Мариво в короткой пьесе «Мать-наперсница» (1735).

Юная Анжелика в тайне от матери, госпожи Аргант, влюбляется в Доранта, своего ровесника. Он небо­гат, тогда как она богата - именно это обстоятельство может стать помехой и вызвать неодобрение матерью их брака. Как объясняет Доранту Лизетта, сестра Ан­желики: «Действительно, сестра с радостью вышла бы за вас замуж, но наша мать не слишком обрадовалась

бы этому, и ваша любовь принесла бы нам одни только огорчения».

Но мать все-таки желает дочери благополучия, и дочь охотно соглашается с этим: «Меня беспокоит только моя мать, которая обожает меня, для которой я - вроде кумира, она всегда любила меня, хотела того же, чего хотела я». Однако Анжелика пока не знает, что мать, за­ботясь о ее счастливой супружеской судьбе, планирует выдать ее замуж за Эргаста - человека «такого печаль­ного, такого серьезного», «холодного, неразговорчивого, меланхоличного и грустного мечтателя», который ока­зывается дядей и опекуном Доранта, хотя главные герои пока этого не знают.

Не встретив ожидаемого восторга в связи с планиру­емым браком, госпожа Аргант начинает догадываться о существовании любовной связи у дочери и решает прибегнуть к хитрости: вместо того, чтобы проявить материнскую власть и настоять на своем выборе, она предлагает Анжелике себя в качестве ее доверенного лица, чтобы дочь воспринимала ее не как мать, а как наперсницу. Нижеследующий диалог точно отражает эту двуличность матери-законодательницы, затаившей­ся в матери-сообщнице и заманившей в ловушку свою слишком доверчивую дочь:

«МАТЬ: Ты ведь знаешь, как сильно я люблю тебя?

ДОЧЬ: Не было и дня, чтобы я не получала тому под­тверждений.

МАТЬ: А ты, дитя мое, ты любишь меня также сильно?

ДОЧЬ: Я льщу себе надеждой, что вы не сомневаетесь в этом, также, как и я.

МАТЬ: Не сомневаюсь, но для того, чтобы еще больше уверить меня в этом, нужно, чтобы ты дала мне одно обеща­ние.

ДОЧЬ: Обещание, мама! Вот слово, которое мне совершенно не подходит, приказывайте, и я вас послушаюсь».

Но мать предпочитает играть на иных струнах, чем власть или послушание, — шантаж любовью, по ее мне­нию, вернее позволит ей достичь с помощью хитрости того, что она боится упустить, используя принуждение:

«МАТЬ: Ах, если ты предпочитаешь говорить со мной в таком тоне, ты не любишь меня так, как мне бы хотелось. Я не собираюсь отдавать вам никаких приказов, дочь моя; я - ваш друг, а вы - мой, и, если вы воспринимаете меня иначе, мне нечего вам больше сказать,

ДОЧЬ: Ну что вы, мама, конечно, нет, вы меня растрогали, я просто таю от нежности. Так что же это за обещание, кото­рое вы у меня просите? Я заранее даю вам согласие.

МАТЬ: Подойди, я обниму тебя: ты уже достигла того воз­раста, когда люди способны мыслить разумно, но пока ты еще нуждаешься в моих советах и в моем опыте; помнишь ли ты нашу беседу, которую мы вели в прошлый раз, и ту нежность, что мы почувствовали при мысли о том, чтобы жить вместе и полностью доверять друг другу, не таить друг от друга ника­ких секретов, ты помнишь? Нас тогда прервали, но эта мысль часто вновь приходила мне в голову, давай так и поступим, расскажи мне все чистосердечно, доверься мне:

ДОЧЬ: Вы - доверенное лицо вашей же дочери?»

Чтобы склонить дочь к абсолютному доверию и от­крытости в отношениях, матери приходится изменить некоторые термины и сделать вид, что она забыла об их родстве и, в особенности, о материнском авторитете над дочерью:

«МАТЬ: А! «Ваша дочь!» Зачем ты говоришь так? Это не твоя мать хочет быть твоим доверенным лицом, а твоя подру­га, я повторяю это еще раз».

Дочь не попалась на эту удочку псевдообмена идентичностями, но в конечном итоге все же уступает из чувства вины:

«ДОЧЬ: Хорошо, но моя новая подруга все расскажет моей матери, поскольку она не отделима от нее.

МАТЬ: Вот и прекрасно! Я их разделю сама, я клянусь тебе: давай, попробуем представить, что ты доверяешь мне полностью, это будет так, как если бы твоя мать никогда не слышала этого, договорились? Это должно быть так и будет так, будто я нарушу клятву, если поступлю иначе.

ДОЧЬ: Трудно надеяться, что вы сдержите слово.

МАТЬ: Ах, ты меня огорчаешь; я не заслуживаю такого упорного сопротивления.

ДОЧЬ: Ну, хорошо, допустим, вы требуете от меня слиш­ком многого, но я согласна и расскажу вам все.

МАТЬ: Если хочешь, называй меня не матерью, дай мне другое имя.

ДОЧЬ: О нет! В этом нет нужды, это имя мне дорого, если я его поменяю, не будет ни хорошо, ни плохо, это будет лишь бесполезным лукавством, оставьте его для меня, оно меня вовсе не смущает.

МАТЬ: Как тебе будет угодно, дорогая моя Анжелика. Пусть так! Я - твое доверенное лицо, не хочешь ли мне рас­сказать что-либо прямо сейчас?

ДОЧЬ: Нет, пока нет, но в будущем, возможно.

МАТЬ: Как поживает твое сердце? Никто на него не по­сягает?»

Анжелика не слишком долго сопротивляется перед тем, как впасть в излишнюю доверчивость, и ловушка захлопывается: да, она влюблена. Узнав, что ее подоз­рения подтвердились, мать с трудом удерживается от того, чтобы не выступить вновь в роли «матери-зако­нодательницы», заботящейся о репутации своей дочери: «Ну, если это так серьезно, я едва сдерживаю слезы, видя, какая опасность тебе угрожает, — ты можешь по­терять уважение, которым пользуешься в обществе». Ей удается убедить дочь отказать Доранту, тем более, что он, чтобы преодолеть материнские происки, пред­лагает Анжелике бежать, что окончательно погубило бы ее честь и, соответственно, все шансы удачно выйти

замуж. Но холодность Анжелики повергает Доранта в отчаяние, и он вновь возвращается к ней. Она не зна­ет, как ей быть и чьим притязаниям следует уступить - своего страстного поклонника или своей весьма осмот­рительной матери. Мать в очередной раз предпринима­ет активные действия, не брезгуя никакими способами, включая шантаж собственной смертью:

«МАТЬ: Ты так рьяно его защищаешь, что меня это из­рядно тревожит, скажи, что ты думаешь об этом побеге? Ты вполне откровенна со мной, но неужели ты не видишь, как это опасно для тебя?

ДОЧЬ: Но я так не думаю, мама.

МАТЬ: Мама! Ах! Небо, по счастью, хранит ее, и она не знает того, на что тебя подбивают! Не произноси больше это­го слова. Твоя мать никогда не поддержала бы тебя в этом случае. Но если ты все-таки решишься сбежать, знай, что ты причинишь ей огромное огорчение, а, может быть, даже убь­ешь ее этим. Неужели ты способна вонзить кинжал в грудь матери?

ДОЧЬ: Лучше мне самой умереть.

МАТЬ: Подумай, какой удар ты нанесешь ей? Разве смо­жет она перенести его? Я говорю тебе о матери, как твоя под­руга, подумай: кого ты любишь больше - свою мать, которая принесла тебе столько блага, или поклонника, который хочет лишить тебя всего?

ДОЧЬ: Вы меня обескуражили. Скажите ей, чтобы она не ожидала ничего плохого от своей дочери, скажите, что для меня нет никого дороже моей матери, и что я больше не буду видеться с Дорантом, если она потребует от меня такой жерт­вы, я готова пойти на все ради нее.

МАТЬ: Ах, Боже милостивый, подумаешь какая потеря! Какой-то нищий незнакомец».

Развязка наступает, когда мать решает прибегнуть к обману и, переодевшись, предстать перед Дорантом, что она и предлагает Анжелике: «Ну, хорошо! Позволь мне встретиться и поговорить с ним, я представлюсь

твоей тетушкой, которой ты все рассказала и которая готова тебе помочь; итак, дочь моя, позволь моему сер­дцу последовать своим путем и позаботиться о твоем». Анжелика с таким воодушевлением расписывает До-ранту свою столь понимающую мать: «Я ей полностью доверяю, теперь она — мое доверенное лицо, моя под­руга, она просит не отказывать ей только в одном пра­ве — праве советовать. Она всегда полагалась лишь на одну мою нежность и любовь к ней и была моей настав­ницей во всем, никогда не пыталась меня удерживать. Последовать за вами - означало бы проявить ужасную неблагодарность и оскорбить ее, но даже это не имело бы никаких последствий, потому что она дала обеща­ние, что я буду свободна в своем выборе».

Под впечатлением от этого рассказа молодой человек решает уступить пальм)' первенства материнской добро­детели: «Вы обрисовали мне потрет матери, в высшей степени достойной восхищения. Даже меня - человека, который так любит вас, этот рассказ заставил поступить­ся своими интересами в ее пользу, и я уступаю ей доро­гу. Я был бы недостойным уважения человеком, если бы смог разрушить такое прекрасный и добродетельный союз, как ваш. [...] О, моя прекрасная Анжелика, вы со­вершенно правы, полагайтесь всегда на свою благород­ную мать, чьи добродетели так меня удивляют и кото­рыми я восхищаюсь, продолжайте быть достойной ее. Я вас призываю к этому, проиграет ли моя любовь от этого или нет. Я никогда не прощу себе, если окажется, что я восторжествовал над нею».

Сраженная и побежденная искренностью молодого че­ловека госпожа Аргант дает, наконец, свое согласие на брак: «Дочь моя, я позволяю вам любить Доранта!» Что касается Эргаста, то, узнав о том, что счастливый сопер­ник - его же собственный племянник, он не только ре­шил отказаться от руки Анжелики, но и одарил Доранта перед свадьбой: все хорошо, что хорошо кончается.