Опыт фбр в переговорах с террористами

Проблема терроризма очень серьезна для всех стран. Из восьмидесяти терактов, совершенных в мире за пос­леднее время против первых лиц государств, шестьдесят четыре достигли цели. Нас "заинтересовали" проблемы терроризма после теракта против премьера Украины П. Лазаренко.

Одновременно следует отметить, что переговоры с террористами являются чисто коммуникативным процес­сом. В данном случае они нас интересуют как процесс на­лаживания контакта и убеждения человека в экстремаль­ных условиях. Нам представляется, что они возможны только благодаря отсылкам на определенный символизм, как со стороны террориста, так и со стороны переговор­щика. В изложении некоторых правил этого процесса мы будем опираться на исследование специального агента Дуайна Фусельера [478], а также на работу конфликтолога Джейн Дохерти [459], анализирующей трагическое ос­вобождение заложников в Техасе.

С позиции нашей темы переговоры с террористами мы можем представить как попытку форсированно изменить символический мир террориста, поскольку при этом мы стараемся заставить его выполнить условия, чуждые ему. Символический компонент выделяется как существен­ный и для межэтнических конфликтов:

"Страх оказаться в подчинении становится сильнее любых материальных расчетов. А как реакция на него

возникает стремление к оформлению определенных сим­волов всей групповой легитимности и защищенности. Такими символами чаще всего выступают территория, окружающая природная среда, которые при этом рас­сматриваются не просто как источник жизнеобеспече­ния, а как неотъемлемый культурный и духовный атри­бут. Символическая сторона процессов межэтнического взаимодействия обладает мощной реальной силой, когда она "овладевает массами" (314, с. 95].

Московские специалисты по конфликтам так ранжи­руют цели переговоров с террористами:

1) Защита жизни заложников.

2) Задержание захватчиков.

3) Возвращение или защита имущества [96, с. 185].

При этом нельзя нарушать эту последовательность приоритетов, чтобы не принести вреда заложникам.

Какие же правила (с точки зрения оперирования с символическим миром) предлагает Дуайн Фусельер? Они в сильной степени зависят от типа человека, захвативше­го заложников. Часто террористами являются люди с оп­ределенными психическими отклонениями. Поэтому первой задачей становится выяснение особенностей тер­рориста, поскольку это определяет тип коммуникации с ним. Естественно, нам спокойнее говорить с предсказуе­мым собеседником. Однако в случае террориста у нас нет времени на то, чтобы съесть с ним пуд соли. В помощь переговорщикам подготовлена классификация, делящая террористов условно на четыре психологических типа личности, каждый из которых обладает своим собствен­ным видением мира. ФБР установило, что 52% инциден­тов с захватом людей протекает с типом личности, харак­теризуемым как "ментальное расстройство", его в свою очередь можно представить в виде следующих четырех категорий:

1) Параноидальная личность.

2) Депрессивная личность.

3) Антисоциальная личность.

4) Неадекватная личность.

Параноик имеет настолько расстроенную психику, что фактически он находится вне контактов с реальностью. Он захватывает людей, чтобы осуществить какой-нибудь выдающийся план. При этом он может получать от кого-нибудь приказы. Параноики, как правило, имеют интел­лект выше среднего. Поэтому не следует стараться обма­нуть их. Лучше принимать их высказывания так, как будто они являются истинными и для вас.

В этом случае вводится такое правило: избегать спо­ров с этим лицом по поводу его представлений, посколь­ку невозможно рационально убедить его в неправильнос­ти его фантазий. Вместо этого следует обсуждать с ним другие темы, чтобы наладить раппорт (связь), и на базе этого искать альтернативное решение для удовлетворения его требований.

Например, в 1982 г. в Арканзасе автобус был захвачен людьми, которые считали, что именно о них говорилось в Библии: пришел час смерти, а через три с половиной дня они воскреснут. Заложники были освобождены, но убедить захватчиков сдаться не удалось. Они совершили самоубийство.

Депрессивное лицо также может находиться вне кон­тактов с реальностью. Здесь очень высок потенциал са­моубийства и убийства заложников, поскольку такое ли­цо может считать себя, к примеру, ответственным за все прегрешения мира.

Заложниками часто являются члены семьи депрессив­ного человека, который может верить, что убивая их, он освобождает их от этого ужасного мира. Этот тип терро­риста разговаривает медленно, на 15-30 секунд задержи­вает ответ на вопрос, все его мысли центрируются вокруг его ненужности. Поэтому здесь в процесс переговоров необходимо вплетать доказательства его ценности. Это делается следующим образом. Если просто сказать "дела не так плохи", он решит, что его не понимают. Вместо этого разговор переводится в область его интересов, хоб­би, чего-то позитивного.

Неадекватная личность всегда проигрывает. Захват за­ложников становится для него попыткой доказать кому-

то (жене, друзьям, родителям, подруге), что он может сделать что-то. Этот тип символического мира можно де­шифровать по фразам типа "Я покажу им, что я могу кое-что сделать" или "Я докажу, что не козел отпущения".

Наиболее привычный для нас образ террориста — ан­тисоциальная личность, у которой полностью отсутству­ют мораль и ценности общества, у которой нет чувства вины. Он очень импульсивен, требует немедленной реак­ции. Следует помнить, что нельзя обещать ему вещей, которые, как он знает, вы не выполните. С ним необхо­димо постоянно поддерживать контакт, чтобы он не пе­реключился на заложников.

В случае захвата заложников возникает так называе­мый стокгольмский синдром, когда заложники начинают ощущать позитивные чувства к своим захватчикам и не­гативные по отношению к властям. С точки зрения проблемы символической можно сказать, что они пере­ходят на систему мира террористов. Отсюда следует важ­ное следствие: нельзя доверять информации, исходящей от жертв. И более того, жертвы могут мешать проведению операций по их же освобождению, не слушаться команд спасающих их людей.

Проблема коммуникативного контакта, установление необходимого уровня доверия террористов требует дос­таточно сложной работы.

Для физического контакта предлагаются следующие правила:

1) Прежде договоритесь, что вам не причинят вреда.

2) Не говорите с ним, если он держит вас на мушке, настаивайте, чтобы он опустил пистолет.

3) Лицом к лицу можно говорить тогда, когда время прошло и установлен контакт и достигнуто доверие.

4) Никогда не ведите беседы лицом к лицу больше, чем с одним террористом.

5) Всегда держитесь прямого контакта глазами.

6) Всегда имейте план по спасению.

7) Никогда не поворачивайтесь спиной.

8) Следите за пространством, от вашего приближения к собеседнику зависит уровень психологического давления.

Установление контакта состоит в стремлении говорить с террористом на его же языке. Вопросы должны стро­иться так, чтобы была возможность получать развернутые ответы, а не только "да" или "нет". Следует избегать нега­тивных ответов со своей стороны, делая, по крайней ме­ре, вид, что вы пытаетесь решить проблему именно так, как хочет этого террорист. Не следует употреблять слов "захватчик", "заложник", чтобы не увеличивать напряже­ние. Как и слова "сдаваться", что для него значит провал. Всегда следует торговаться. Даже если его требование не­велико, все равно за выполнение его в ответ следует про­сить нечто от него самого.

Уильям Юри в принципе вводит многие похожие тре­бования как основу проведения стандартных перегово­ров. Так, он считает, что для установления доверия необ­ходимо признавать чувства вашего оппонента. "Не игнорируйте эмоции оппонента. Его нападки часто выз­ваны гневом; "каменная стена" часто скрывает страх; по­ка вы не рассеете эти эмоции, аргументы разума не будут услышаны" [407, с. 36]. Или такое правило: "В самом конце проявите щедрость. Подавите естественное иску­шение сцепиться из-за последней крошки. Профессио­нальный специалист по переговорам о заложниках гово­рит: "Мы сохраняем проявление гибкости под конец, потому что любим проиграть им последний раунд. В кон­це мы становимся покладистей, чем они ожидали, пото­му что хотим, чтобы они считали себя молодцами" [407, с. 108]. Интересно, что все эти правила находятся четко в эмоциональной сфере, преследуя цель успокоить оппо­нента. Как и воздействие на террориста через его собс­твенную семью или родственников, поскольку их он бу­дет слушать без того предубеждения, с каким он слушает чужого человека. Правда, Д. Фуссельер считает, что нуж­но с большой осторожностью давать возможность для разговора террориста с родственниками. Дело в том, что преступник может специально вытребовать кого-то, что­бы на его глазах совершить убийство или самоубийство, поскольку он считает, что именно они довели его до та­кого состояния.

У. Юри также приводит мнение специалиста по пере­говорам, который считает весьма важным невыполнение первого требования, чтобы сбить террориста с чувства ав­томатического подчинения всех ему.

Переговоры должны вести несколько человек, чтобы более объективно оценивать происходящее. В команде обязателен психолог, который может использоваться только как консультант, но не переговорщик. Требования к самому переговорщику, по Фусельеру, следующие:

1) Он должен обладать эмоциональной зрелостью, ни­когда не срываясь в ответ на любые выпады.

2) Он должен хорошо уметь слушать, обладать навыка­ми интервьюера.

3) Он должен уметь легко устанавливать доверие к себе.

4) Он должен уметь убеждать других, что его точка зрения вполне рациональна и разумна.

5) Он должен уметь общаться с людьми как с низов, так и с самих верхов.

6) У него должна быть практическая сметка, здравый смысл, понимание уличного типа поведения.

7) Он должен уметь работать в ситуации неопределен­ности, принимать на себя ответственность, когда это пот­ребуется.

8) Он должен полностью отдаваться профессии пере­говорщика.

9) Он должен понимать, что если переговоры окажут­ся безуспешными, ему придется оказать помощь в плани­ровании захвата, чтобы освободить заложников.

У. Юри достаточно подробно приводит реальный сце­нарий переговоров с целью освобождения заложников, происшедший в 1982 г. в США. Приведем его, как при­мер названного выше правила:

"Лауден задавал открыто сформулированные вопросы, чтобы выяснить, о чем думает Ван Дайк, чего он хочет: "И как тебя угораздило попасть в такую передрягу? Как нам ее распутать?" Ван Дайк начал жаловаться на корруп­цию и злоупотребления в тюремной системе штата. Лау­ден сочувственно слушал, приговаривая: "Я тебя пони­маю", "Я и от других это слышал", и "Раз ты поднял

вопрос, нам удастся начать следствие по делу о корруп­ции". Он пытался установить контакт с Ван Дайком, признавая его доводы и соглашаясь, где только возмож­но; по сути, Лауден перешел на сторону Ван Дайка" [407, с. 112].

Обратите внимание на последнее предложение: чтобы установить контакт и завоевать доверие террориста, пере­говорщик переходит на его символическую систему.

Целью переговоров является формирование у терро­риста чувства, что вы действительно хотите помочь ему найти выход в его трудной ситуации.

Происходит столкновение двух символических миров. Переговорщик выступает как переводчик, который пыта­ется перевести террориста в новый символический мир. И уже в рамках него искать альтернативные решения проблемы.

Преступники часто уменьшают охрану, когда ощуща­ют, что они достигли успеха в переговорах. При планиро­вании захвата следует уступать по каким-то важным для террориста требованиям. И это тоже планируемый пере­вод преступника в иное эмоциональное состояние.

Однако возможен вариант, когда несовпадающие ва­рианты миров приводят к негативным последствиям. Джейн Дохерти анализирует в этом плане закончившие­ся неудачей более чем пятидесятидневные переговоры по освобождению заложников в секте Давидианцев в Техасе. Ошибкой процесса переговоров она считает неправиль­ную модель мира, с помощью которой агенты ФБР по­дошли к этой проблеме. Основная причина заключалась в том, что там не было классических заложников, как это представлялось агентам ФБР. В рамках этой секты люди жили все вместе, потому стандартное требование отпус­тить женщин и детей для них не было естественным. Да­лее, секта не могла принять на себя ярлык "преступни­ков", который пытались навязывать ей в своих планах по освобождению представители ФБР. Символ "преступни­ка" в свою очередь разрешает применение силы. Экспер­ты также не смогли проанализировать ситуацию глазами

самой секты, то есть оценить их поведение с точки зре­ния апокалиптического религиозного движения, а смот­рели на него в стандартной манере захвата заложников или псевдозаложников. Последнее представляется важ­ным параметром и носит название "групповой солидар­ности" [314, с. 101].

Основной вывод Джейн Дохерти состоит в попытке применить более гибкие модели анализа и разработки сценариев, поскольку неудача в Техасе, по ее мнению, связана с применением к совершенно новой ситуации старого сценария. На возражение автора данной книги, что для армейской структуры гибкость может стать губи­тельной, Джейн Дохерти отвечала (личное сообщение), что структура ФБР не является армейской структурой и достаточно обучаема и гибка. Она привела в качестве примера то, что после появления ее статьи ей позвонил руководитель операции ФБР и полчаса выяснял доводы и результаты исследования.

В целом столкновение символических миров происхо­дит не только в такой жесткой ситуации, как захват за­ложников. Это также может быть более привычная для нас ситуация политического конфликта. И конфликтологи заняты процессами разрешения конфликтов в разно­образных контекстах. Ситуация переговоров с заложни­ками считается успешной, когда проходит выполнение следующих стадий:

1) Никого не убили со времени начала переговоров.

2) Уменьшилось число эмоциональных инцидентов (к примеру, вербальных угроз по отношению к заложникам).

3) Длительность каждого разговора с захватчиком уве­личивается, его напряжение, скорость речи уменьшаются.

4) Заложники освобождаются.

5) Сроки ультимативных требований проходят.

Серьезной проблемой также является другой символи­ческий аспект терроризма — воздействие показа СМИ ак­тов насилия на потенциальных террористов. Коммуника­тивное внимание служит катализатором последующего поведения:

"Жуткие кадры о многочисленных жертвах действуют на зрителей возбуждающе, особенно на тех, кто склонен к жестокости и преступлениям, по сути подталкивая их на определенные шаги. Человеку с гипертрофированным чувством самомнения после просмотра аналогичного сю­жета непременно захочется стать героем журнальной ста­тьи или телерепортажа. Не случайно все террористы в первую очередь требуют приглашения журналистов и представителей властей".

И далее военный российский аналитик Владимир Ва­сильев предлагает изменить форму подачи информации о террористах в эфире:

"Сообщение об инциденте должно быть кратким и су­хим. Достаточно несколько фраз: самоубийцу разнесло в куски, есть убитые и раненные. А в кадре показать лишь отдельные фрагменты: кого-то из пострадавших и то, что осталось от негодяя. Незачем смаковать жуткие подроб­ности... Садист или группа захватили заложников. Требу­ют представителей средств массовой информации, чтобы сделать заявление, и телевизор для контроля. Предоста­вив им такую возможность после выхода в эфир, добавим еще свой комментарий, в котором пусть выступят люди, "знавшие" террористов ранее, и расскажут о них: мол, один пытался как-то изнасиловать 60-летнюю женщину, другой развратничал с малолетними и т.п. Использовать другие варианты, вызывающие физиологическое отвра­щение к террористам, через некоторые подробности из их интимной жизни" ("Правда-5", 1996, № 28).

К сожалению, это возможно как предложение, но его трудно осуществить, поскольку СМИ как раз тяготеют к подаче информации в виде, против которого и выступает В. Васильев. В событии для его новостного характера обязательно должна присутствовать драматичность. К примеру похищение Альдо Моро в 1978 г. и последую­щую двухмесячную активность прессы исследователям удалось проанализировать в терминах социальной драмы: нарушение, кризис, восстановление и примирение. При этом любая социальная драма еще больше драматизирует ос-

новные параметры данного общества [440, р. 66]. Робин Вагнер-Пацифиси говорит о том, что "социальная драма манифестируется всегда, когда люди, включенные в по­литику, действуют так, чтобы привлечь аудиторию, сна­чала и прежде всего решающим разовым действием (нап­ример, похищением), а затем с помощью продления исходного действия в последовательность ситуаций, ко­торые структурированы и поставлены так, чтобы удер­жать внимание аудитории. Масс-медиа являются местами постановки, сценами, куда направляет свое внимание ау­дитория; и именно с помощью точного определения сю­жета (срежиссированности ситуаций) и сцены (канала), аудитория, а через нее и социальная (или политическая) драма, находятся в состоянии включенности" [440, р. 67]. Отсюда вновь возникает проблема переноса одного сим­волизма в другую сферу: символизм новостной становит­ся законом для планирования и проведения террористи­ческих актов. Формат новости тем самым становится определяющим не только для политики, но и для крими­нального действия.

Как видим, все время приходится сталкиваться с чис­то коммуникативной стороной процесса переговоров. Сложность экстремальной ситуации (в отличие от стан­дартного коммуникативного процесса) состоит в том, что:

1) Действует прессинг времени.

2) Неверный шаг может привести к человеческим жер­твам.

3) Ситуация может оцениваться неоднозначно.

Последняя характеристика имеет и чисто вербальную составляющую — необходимость наращивания доверия в ситуации, когда этого доверия может и не быть. Для опи­сания ее можно ввести понятие зон исчезновения доверия. Если в стандартной коммуникативной ситуации есть пре­зумпция доверия, поскольку [484] предполагается, что мы говорим с максимальным приближением к действитель­ности, то в ситуации с заложниками постоянно происхо­дит "выветривание" доверия. Между переговорщиком и террористом, между террористом и заложниками и даже между переговорщиком и заложниками (и не только в

случае стокгольмского синдрома, иногда заложники пре­увеличивают опасность действий террористов, чтобы принудить полицию уничтожить их). Такая коммуника­ция получает прикладную задачу установления доверия. Дуайн Фусельер устанавливает следующие параметры, которые с истечением времени начинают действовать в пользу освобождения заложников:

1) Увеличиваются нужда в основных человеческих потребностях — еде, воде, сне и т.п.

2) Напряженность падает.

3) Люди, остыв, начинают думать более рационально и менее эмоционально.

4) Формируется "стокгольмский синдром".

5) У заложников возрастают возможности для побега.

6) Собранная информация позволяет принимать ре­шения на более качественном уровне.

7) Увеличивается связь и доверие между переговорщи­ком и террористом.

8) Ожидания и требования террориста могут умень­шаться.

9) Инцидент может исчезнуть сам по себе, поскольку иногда террористы отпускают заложников, ничего не тре­буя взамен.

Как видим, профессиональные коммуникаторы обла­дают возможностями успешной работы даже с такими трудными собеседниками, как террористы. И подобные специализированные переговорщики, как пишет У. Юри, могут, например, летать из Америки в Мюнхен, чтобы вступить в переговоры при захвате там крупного бизнес­мена. При этом одной из задач становится проникнове­ние в символический мир другого человека, чтобы чисто коммуникативно заставить его отпустить заложников.