Текст как последовательность 3 страница

2. Что является означаемым запаха как знака? Здесь есть известные тонкости, не всеми понимаемые. Например, запах духов. Конечно, это знак. Какой смысл может нести запах, и в частности, запах духов? На­строение, состояние души. Отсюда делается вывод, что духи существу­ют для воздействия не столько на других людей (как принято думать), сколько на себя самого: они формируют то состояние души, которое человек хочет испытать. Разные духи формируют разные состояния. Один класс духов способствует эротическому состоянию. Есть духи, которые стимулируют агрессивность (человек, надушенный такими ду­хами, начинает испытывать эту эмоцию, которая ему необходима, ска­жем, для особого разговора с другим человеком). Существуют духи, сти­мулирующие релаксацию, размышления и раздумья. Большая группа духов является допингом для нервной системы (человек, надушенный такими духами, испытывает "боевой задор", в нем появляется особая энергетика, позволяющая ему активно функционировать). Этот запах как бы стимулирует "пружинящую походку" в течение дня.

Человек выбирает себе духи по-разному:

1) он может их менять в зависимости от состояния, которое хочет в себе вызвать; тогда он их меняет в течение дня и душится слабо, чтобы никто, кроме него, не ощущал запаха; 2) он может через духи раскрывать главное свойство своей личности или ее типичное состояние; с этой точки зрения духи символизируют его внутренний мир и создают опре­деленный имидж. Во втором случае подбираются такие духи, которые провоцируют самореализацию, окружающие воспринимают эти духи как знак личности и получают информацию о том, что это за личность или чем она хочет казаться. Такие духи более коммуникативно оформ­лены. Следует еще раз подчеркнуть, что запах не просто знак психофизиологического состояния — он сам вводит человека в то состояние, которое символизирует. Знак в этом случае провоцирует состояние, а не состояние определяет знак. В этом смысле запахи напоминают знаки ВL, которые при сознательной их реализации также вводят самого человека в определенную эмоцию (см. ниже).

Есть запахи, которые являются следствием конкретных событий, например дым — знак костра (см. ниже).

3. Что является означаемым обряда или ритуала как культурологического знака? Частично ответ на этот вопрос был дан в главе "Риту­альная речь". Культура народа есть упорядоченная знаковая система, в известной мере аналогичная системе языка.

Фиксируя общее в различных знаковых системах, семиотика устанавливает всеобщую связь между принципами организации:

а) языка;

б) материальной культуры;

в) духовной культуры.

Однако следует подчеркнуть одну особенность культурологических знаков. Значение многих из них носителями сегодня не распознается, потому что знаки сложились исторически. Например, не каждая девуш­ка знает, что фата есть символ невинности невесты. Тем не менее прак­тически всегда, вступая в брак (иногда — не первый!), фату надевают. Это означает, что люди могут пользоваться знаками, не понимая их зна­чения.

Исполняя ритуал, современные люди достаточно часто не понима­ют его значения целиком или частично. На примере, скажем, религиоз­ных православных ритуалов (причастие, миропомазание и т.д.), ис­полняемых в церкви всеми верующими, становится понятным, что от­сутствие эрудиции в богословской сфере сегодня носит почти тоталь­ный характер. Словосочетание таинство причастия или таинство по­каяния перестает быть метафорой, его уже можно понимать в прямом значении. Это свойство культурологических знаков, это семиотика особого порядка, связанная с необходимостью совместного бытия в рам­ках определенной культуры. Использовать же знаки других семиоти­ческих систем, например естественного языка (слов), значение кото­рых неизвестно, говорящему очень трудно.

4. В качестве означаемого знака может выступать другой знак.

Ноты — графическая система, выражающая звуки: это музыкаль­ный алфавит. Алфавит слепых так же, как и обычный графический ал­фавит и часть знаков языка глухонемых, символизирует звуки речи.

Некоторые знаки речи глухонемых означают целое понятие, т.е. являются аналогом иероглифа. Таким образом, язык глухонемых — комбинированный. Комбинированным является и такой знак, как часы. Часы обозначают время через изменение положения стрелок: движущаяся картинка символизирует течение времени, что напоминает кинема­тограф, символизирующий развитие событий или изменение состояния души героев.

Разумеется, разные типы знаков для того и возникли, чтобы специализировать способ коммуникации в различных сферах деятельности человека.

Из определения знака следует, что если некоторый предмет счита­ется знаком (т.е. его называют знаком), то должна иметься возможность выбрать другой предмет, обозначаемый им. Без обозначаемого нет зна­ка, как нет обозначаемого без знака, подобно тому, как один человек может считаться начальником лишь при условии, что другой может быть назван его подчиненным.

Кроме того, что знаки находятся в соответствии с обозначаемыми предметами, они имеют и другие свойства, но в качестве знаков они берутся исключительно с точки зрения их места в соответствии. На роль знаков отбираются удобные для этой цели предметы, а не любые (в ча­стности, легко воспроизводимые, дешевые и т.д.). Каждый знает, что вос­производить слово — дело довольно простое, а дешевизна слов превос­ходит дешевизну всего на свете.

Обозначаемые предметы могут не существовать и быть недоступ­ными непосредственному восприятию. Но знаки должны быть предме­тами, которые могут непосредственно восприниматься теми, для кого они предназначены, т.е. должны существовать имперически и быть до­ступными слуху, зрению, осязанию, обонянию.

Предметы становятся знаками не в силу каких-то обстоятельств, заложенных в них самих, а по воле и желанию исследователя. При этом, чтобы предмет считался знаком, необходимо согласие многих людей, а не произвол одного человека. Знаки, как и все на свете, не вечны. В изменившихся условиях принятый знак может быть отменен или заменен более удобным. Чтобы знак существовал, необходима объективная потребность в нем людей.

Знаки отличаются от чувственных образов предметов: последние суть состояние исследователя, а первые существуют сами по себе. Сово­купность знаков и правил оперирования ими образует знаковый (или искусственный) аппарат отражения, но, вероятно, он невозможен без естественного аппарата отражения.

Из определения знака и понимания того, что есть соответствие, следует, что предмет не может быть знаком самого себя. Но имеются случаи, когда различение обозначаемых предметов и их знаков является деломдовольно тонким, однако различие их во всех случаях может быть установлено.

Всякая знаковая система, как уже было сказано, включает три уров­ня: синтаксический, семантический и прагматический.

1. Синтаксический уровень (синтактика) — отношение знаков друг к другу, т.е. внутренняя структура знаковой системы безотносительно к выполняемым ею функциям. На синтаксическом уровне мы не знаем значения знаков, но знаем, что делать со знаками. Например, у нас есть правила построения сложных знаков из простых.

2. Семантический уровень — отношение знаков к тому, что ими обозначается; на этом уровне знаковые системы рассматриваются как средство выражения смысла, дается их семантическая интерпретация.

3. Прагматический уровень — отношение знаков к тем, кто ими пользуется. Это уровень рассмотрения знаковой системы в отношении говорящего и слушающего; семиотика на этом уровне занимается зако­нами, зависящими от позиции наблюдателя, например рассматривает модальные аспекты языка, которые выражают отношение говорящего к высказываниям (может, должен и т.д.), а также императивную логи­ку, связанную с приказаниями (повелительное наклонение).

Следует уточнить, что язык как система знаков знает только две координаты — синтактику и семантику. Третье измерение — прагмати­ку — добавляет речь как коммуникативная структура.

Основной вопрос лингвистики формулируется как необходимость через посредство познания структуры языка проникнуть в структуру мышления (т.е. смоделировать его; см. выше). Надо построить такую теорию языка и мышления, чтобы положения, касающиеся обоих этих объектов, были доступны экспериментальной проверке. Лингвистика — существенная часть современной психологии познания, которая пыта­ется опереться на экспериментальные данные. Ж. Пиаже писал: "Интел­лект есть система операций, в результате которых строится внутренняя модель внешнего мира. Эта система операций имеет определенную целенаправленность, которая диктуется ситуацией в окружающей среде". В речи эта целенаправленность получает свое максимальное эксплицит­ное выражение.

Развитие человеческого мышления и языка есть развитие их операционных структур. Существует точка зрения, что внутренняя модель мира, которую каждый из нас строит, есть отражение тех закономерно­стей и явлений, с которыми человек встречается в своей жизни. Тогда человеческий разум, мысль — более или менее полное отражение закономерностей, с которыми мы встречаемся в мире.

В соответствии с противоположной точкой зрения, не познание ве­щей ведет к развитию логики, а развитие логики ведет к познанию ве­щей. Опыт — лишь условие развития мышления, которое, однако, раз­вивается по собственным законам.

Анализируя, мы всегда должны идти от речи, так как речевая последовательность — это первое, с чем мы имеем дело. Только из речевых последовательностей мы вычленяем те сегменты, которые следует отне­сти к языку. А к нему следует отнести все то общее, что мы обнаружива­ем среди множества конкретных случаев. Язык отвлечен от конкретных языковых задач, от конкретной ситуации произнесения речи. Процеду­ра вычленения общего из конкретного происходит на двух уровнях:

1. Построение некоторой абстрактной системы. При этом могут быть использованы разные степени абстракции, поэтому существуют различные грамматические системы: фонетические, морфологические и т.д. Можно учитывать отношения между единицами, или только харак­тер отношений, или (в предельном случае) только системы абстракт­ных операций (см. выше модель Н. Хомского).

2. Вычленение самих единиц языка. Иногда говорят даже не о сис­теме, а о совокупности единиц. Основными при этом являются принци­пы сегментации (синтагматика) — о чем уже говорилось в связи с чле­нением текста — и классификации (парадигматика). Сама процедура использования этих принципов осуществляется разными учеными по-разному.

Язык — это построенная на дискретном принципе абстрактная система, служащая целям упорядочивания фактов, наблюдаемых в речи; система, построенная из разных уровней, базирующаяся на определен­ном иерархическом принципе, т.е. система соподчиненных уровней. (Это определение можно рассматривать как рабочее, поскольку язык принадлежит к категории неопределяемых понятий — известно более 200 оп­ределений языка.)

Сегментация идет иерархически сверху вниз: от более крупного к более мелкому, построение — в обратном направлении: от более мелкого к более крупному. Принцип иерархии действует в большинстве зна­ковых систем. Классы в парадигматике и длины в синтагматике связа­ны соответственно одними и теми же внутренними отношениями, сводящимися к трем типам зависимостей (Л. Ельмслев):

1) детерминация — зависимость между постоянной и переменной (®);

2) интердепенденция (взаимозависимость) — зависимость между двумя постоянными (↔).

3) констелляция — зависимость между двумя переменными (>-<).

К одному из этих типов могут быть сведены разнообразные част­ные случаи языковых отношений.

Отношения детерминации, интердепенденции и констелляции могут быть представлены каждое как комбинация двух более общих зависимостей математической логики:

1) транзитивность:

если А ® В & В ® С, то А ® С;

2) симметричность:

если А ® В, то В ® А,

где «®» общий знак любой операции. Детерминация равна транзитивности и несимметричности, интердепенденция — транзитивности и симметричности, констелляция — нетранзитивности и симметрично­сти.

В знаковых системах, как правило, нет взаимнооднозначного соответствия между означающим и означаемым. То есть одному плану выражения может быть поставлено в соответствие несколько планов содержания (омонимия), а одному плану содержания — несколько пла­нов выражения (синонимия) (см. выше закон "асимметрического дуа­лизма языкового знака" С.О. Карцевского).

В речи этот закон требует от говорящего снятия многозначности в тексте с целью адекватного понимания (снятие омонимии) путем уточ­нения или каким-либо другим способом, а также выбора из всех сино­нимичных вариантов наиболее эффективного в конкретном коммуни­кативном акте. Последнее имеет большое значение для понимания сти­листики как науки о синонимии: о различных средствах выражения одного содержания, в частности в разных функциональных стилях речи.

Остановимся подробнее на проблеме синонимии, играющей в речи важную роль. Синонимы могут быть симметричными и несиммет­ричными. Рассмотрим, например, набор значений слова номер:

1) порядковое число предмета (номер билета);

2) ярлык (бляха) с изображением цифры (номер от гардероба);

3) предмет, обозначенный определенным номером (Я живу в девя­том номере);

4) отдельная часть сборного концерта;

5) затея, поступок, выходка.

Слово номер многозначно (5 значений). Свойство многозначности (полисемии) очень распространено в естественных языках. Симметрич­ными будут синонимы: номер в пятом значении и слово выходка (они взаимозаменяемы). Несимметричными будут синонимы: слово номер в первом значении и слово число, так как номер в первом значении может быть заменим, т.е. описан словом число, но не наоборот (номер есть чис­ло, но число не есть номер).

Симметричная синонимия есть частный случай интердепенденции (номер ↔ выходка).

Несимметричная синонимия есть частный случай детерминации (номер число). Детерминация признается главнейшим типом языковых отношений.

Пример констелляции дают синтаксические связи в сложных числительных в русском языке: (сто >—< двадцать >—< четыре).

Одним из примеров детерминации может служить так называемая контекстная синонимия, явившаяся основой выделения в языке лекси­ческих функций, идиоматически связывающих слова в словосочетания (см. работы И.А. Мельчука, А.К. Жолковского, Ю.Д. Апресяна).

Замечено, что одно и то же значение может выражаться в языке разными словами (которые в классическом словаре синонимов никогда не попадают в один синонимический ряд) в зависимости от того, с каким словом они сочетаются в тексте. Набор значений, связывающий словосочетания в таких случаях, и назван лексическими функциями, которые сведены в специальный автоматический словарь семантического синтеза.

Приведем примеры.

i	Figur*
сатира	жало
совесть	голос
сон	объятья
брак	узы
туман	пелена
заговор	нити
тайна	покров
рабство	ярмо
блокада	кольцо

* Figur — фигуральное, образное обозначение, принятая метафора.

i	Magn**
дождь	проливной
брюнетка	жгучая
дурак	круглый
истина	абсолютная
ноль	полный
ученый	гениальный

** Magn — высшая степень.

(См. подробнее в главе "Словари".)

Во всех рассмотренных примерах полной контекстной синонимии одно слово (i) определяет, детерминирует выбор другого.

Синонимия в языке подчиняется закону иерархии.

В самом общем виде закон иерархии проявляется в том, что со вся­кой семиотической системой могут быть сопоставлены две другие системы — одна низшего порядка, другая — высшего по отношению к данной. Гамма классификаций иллюстрирует этот общий закон. Сле­дует отличать, например, звуковой язык, детерминируемый артику­ляцией, от буквенного языка, являющегося следствием более высоко­го уровня сознания, которое оказалось в состоянии исследовать свои собственные понятия (на этой способности человека основано созда­ние метаязыков; см. выше).

Закон иерархии, в частности, проявляется в том, что всякий класс семиотических элементов (знаков), в свою очередь, составляет элемент высшего класса. При описании знаковой системы это свойство отража­ется как свойство саморасширяемости описания: правила построения описания для одного яруса применимы и ко всем другим ярусам. Нако­нец, совершенно в другом отношении иерархия проявляется в виде за­кона эквивалентности. Закон эквивалентности в общем случае форму­лируется просто: один знак может быть эквивалентен другому. Про каж­дые два знака можно сказать, различаются или не различаются они фи­зически по их видимому, слышимому и т.д. (воспринимаемому) виду. Если знаки считаются физически тождественными, они суть экземпля­ры (повторения) одного и того же знака. Например, два разных упот­ребления в тексте слова стол суть экземпляры одного и того же знака.

Действие закона эквивалентности связано с проблемой тождества: два знака должны быть различны и в то же время тождественны в том или ином отношении. Все дело в том, чтобы установить различные ли­нии отношений, в которых имеет смысл семиотически изучать эквивален­тности знаков. Рассмотрим здесь только две такие линии: 1) вверх — вниз по семиотической иерархии (в парадигматическом отношении) и 2) вширь — в пределах одной ступени иерархии (в синтагматическом отношении).

1. В парадигматических отношениях, чем абстрактнее знак, тем меньше у него ограничений в позиции при употреблении, тем большая у него свобода встречаемости. При движении вверх-вниз по ярусам семиотических систем отношения эквивалентности носят характер модели: знак одного яруса является моделью знаков другого яруса, моделирует те или иные его свойства.

2. В синтагматических отношениях эквивалентность проявляется иначе. Тут возможно несколько основных случаев эквивалентности:

А. Оба элемента встречаются в одном и том же окружении, в одной и той же позиции:

а) элементы взаимозаменяемы, при этом и они, и их окружения остаются тождественными: между бревен — между бревнами;

б) элементы взаимозаменяемы, но общего тождества не сохраняет­ся: на стол — на столе.

Б. Оба элемента не встречаются в одной позиции. Таким образом их непосредственное сравнение невозможно: я иду — мы идем. В этом случае нужно рассматривать как элемент все сочетание в целом и даль­ше поступать, как в случае А.

Случай Б представляет наибольший интерес для семиотики, так как он часто встречается в семиотических системах типа символичес­кой логики, значительная часть правил которой сводится к правилам установления эквивалентности в тех случаях, когда она неочевидна с первого взгляда, т.е. к выявлению скрытой эквивалентности.

Итак, язык есть не просто система знаков, а система соподчинен­ных уровней знаков: все, что остается за пределами этих уровней, не относится к языку. Установить верхний и нижний уровни иерархии в языке достаточно сложно, так как язык не имеет четкого ограничения, он открыт. Уровневый характер языка принадлежит лингвистической теории.

Нижним уровнем признается обычно членение на морфемы (минимальные знаки). Однако последние фонетические исследования показа­ли, что слог является носителем определенной ритмической характери­стики, и поэтому возможно выделение слога в уровень.

Одной из центральных проблем лингвистики является осознание того, какая структура является верхним уровнем языка. В этом контек­сте основное внимание сосредоточено на изучении предложения.

Отношения между нижележащим и вышележащим уровнями равно отношению средства к цели.

Вся иерархия уровней языка покоится на линейном признаке. Принимая линейный характер и соподчинение уровней, следует признать еще одно положение: у каждого языка есть строго ограниченные правила построения синтагматических и парадигматических рядов, в кото­рые входят единицы разных уровней языка. Эти ряды в конечном счете подчиняются смысловым критериям. Лингвистические единицы не существуют вне синтагматических и парадигматических отношений с дру­гими единицами языка. Каждая единица любого уровня есть точка пе­ресечения функций и средств.

Субзнаковый уровень дает средства для построения знакового уров­ня, элементы которого, в свою очередь, являются основой для построе­ния суперзнакового уровня. Л. Ельмслев под языком понимал систему отношений, которая накладывается на континуум действительности.

Предложение, ограничивая систему уровней языка сверху, рассматривается учеными двояко. Наиболее распространенная точка зрения утверждает принадлежность предложения не к языку, а к речи. "Предложение — образование неопределенное, неограниченно варьирующееся, сама жизнь языка в действии. С предложением мы покидаем область языка как системы знаков и попадаем в другой мир, мир языка как сред­ства общения, выражением которого является сама речь", — писал из­вестный французский лингвист Э. Бенвенист. "Группа предложений не образует единицу высшего уровня, нежели само предложение" (А.Х. Гардинер).

Но ведь предложение конструируется из языкового материала низ­ших уровней. Из единиц языка получается образование, принадлежа­щее уже не языку, а речи. Любопытно, что из любой единицы низшего уровня можно образовать предложение, даже из морфемы. Американс­кий лингвист Ф. Боас в качестве примера приводит диалоги типа: ,

— Не dances well ("Он хорошо танцует").

— -ed («танцевал»).

«Условием для перехода слова или словосочетания в предложение является законченность мысли (наличие сочетавшихся субъекта и предиката) и законченность словесного выражения, что "требует особой инто­нации"» (А.А. Шахматов). По определению Аристотеля, "слово или сочетание слов, выражающее законченную мысль, есть предложение".

Н. Хомский относит предложение к единицам языка — это противоположная точка зрения.

Всего существует более 150 определений предложения, но все они содержат общие установки:

1) предложение — это точка, в которой происходит превращение явлений языка в явления речи;

2) признание соотнесенности предложения с действительностью;

3) предложение связано с мыслью;

4) предложение выражает законченную мысль.

Предложение обладает законченностью и целостностью.

У предложения легко выделяется синтагматический уровень. А мож­но ли выделить предложение на парадигматическом уровне как отдель­ную лингвистическую единицу для формирования структуры более вы­сокого порядка?

Выше предложения можно возвести уровень текста, связной речи (или дискурса). Дискурс характеризуется единой модальностью и еди­ной стилистической окраской. Если выделен более высокий уровень, то можно установить парадигматические отношения на уровне предложе­ния, и предложение, таким образом, становится цельной единицей, подчиняющейся всем правилам единиц низших уровней.

Разграничение языка и речи должно носить абсолютный характер. Речь от языка отличается качеством ситуативной привязанности (речь определяется ситуацией). На ситуативности построено понимание речи, а направленность речи ориентирована на понимание.

Ситуативность включает в себя:

а) экстралингвистические обстоятельства;

б) широкий лингвистический контекст;

в) эмоционально-психологический контекст произнесения речи.

Таким образом, становится понятно, что речь не может изучаться собственно формальными лингвистическими методами (ее изучение использует методы самых разных наук; см. "Введение"), так как количе­ство ситуаций не поддается исчислению даже в своем наиболее типич­ном выражении. И, видимо, не надо ставить перед собой цель такого перечисления. Ситуативность надо понимать в ее абстрактном харак­тере, т.е. как неотъемлемость речи, и изучать то, как ситуативность вли­яет на ее структуру. В терминах семиотики ситуативность определяется именно через прагматический компонент. Различие языка и речи по ко­личеству измерений (два — у языка, три — у речи) хорошо демонстри­руется драматургией абсурда (С. Беккет, Э. Ионеско и др.), где прагма­тика сдвинута, и функции речи возлагаются на язык. Диалог оказыва­ется абсурдным именно потому, что строится на прагматической пус­тоте. А так как речь невозможна без прагматики, то она задается сред­ствами языка. Рассмотрим диалог:

— Я люблю яблоки.

— Любить можно что угодно.

— Кому угодно, кому не угодно и т.д.

Каждая следующая реплика "цепляется" за слово, т.е. внешнее обстоятельство. За такими диалогами не стоит никакой ситуации.

Действующие лица не используют осмысленную речь. Авторская задача требует, чтобы они говорили без цели коммуникации и без учета ситуации. Такие диалоги связаны не внутренними связями, а внешним образом (чем напоминают словесные игры Л. Витгенштейна), при этом они могут быть настолько содержательны, что представляют интерес для публики. Рассмотрим два текста:

1. Он остался дома. Катя любит наряжаться. Заходи, если будет свободное время, за мной. Скажи ему хоть одно слово. Мы помогли выкормить жеребенка-сосунка. А вдали в тумане виднелись горы. На здоровье! Я потерял книгу и очень жалею об этом. Не дразни собаку!

2. Лосенок Мишка за три года превратился в большого сильного лося. Он был совсем ручным и ходил без привязи по лесу. Как-то с ним произош­ла история. Забавная и поучительная. Однажды Даша пустила теленка гулять па поляну, а сама села под дерево читать книгу. Вдруг из кустов выбежал волк и прямо к теленку. Беда! Что делать? Откуда ни возьмись — Мишка. Он бросился на волка и изо всех сил ударил его ногой. Волк так и покатился по траве. Мишка за ним. Набросился на волка и ударил еще раз. Из того и дух вон.

Первый текст не является принадлежностью нашей речевой деятельности. Это не дискурс, так как между отдельными предложениями не устанавливается никакой связи. Дискурс в обязательном порядке предполагает наличие внутренней смысловой связи. Вне дискурса предложение существовать не может: только в пределах дискурса мож­но выделить синтагматические и парадигматические отношения. Внут­ренние связи внутри дискурса не ограничены смысловыми связями, хотя последние — наиболее важны; еще есть формальные связи, на­пример видо-временные (в дискурсе в одном видовременном ключе построены все предложения), согласование по модальности, по лич­ной соотнесенности (точка зрения, с которой излагаются предложе­ния), по стилистико-экспрессивным параметрам (это диктуется худо­жественным заданием). Виды дискурса очень многообразны: моноло­гическое повествование, диалог и др.

Рассмотрим особенности предложения как члена дискурса.

1. Ситуативная привязанность. Это речь всегда по поводу какого-то конкретного обстоятельства. Сам дискурс указывает на ситуатив­ную привязанность — основную тему. Если мы будем рассматривать предложения вне дискурса, то в них не будет ситуативной привязаннос­ти. Ситуативная привязанность не дает никаким машинам справиться с языком. В этом — главная причина провала (хотя и не единственная; см. выше) машинного перевода. Как перевести на чешский язык назва­ние цикла стихов Б. Пастернака "Сестра моя — жизнь", если по-чешски слово "жизнь" мужского рода? (Пример Р. Якобсона).

2. Наличие смысла. Как определить смысл? Можно дать следующее рабочее определение: согласование мыслительного содержания предложения с ситуативными потребностями речевого акта образует смысл предложения. Это предполагает ситуативную привязанность предложе­ния, следовательно, 2) вытекает из 1) и является его развитием.

3) Смысл предложения как члена дискурса всегда закончен. Цель­ность смысла проявляется в предложении в том, что он способен всту­пать в смысловые отношения с другими единицами того же порядка в пределах дискурса. Эти отношения определяются как синтагматичес­кие.

В отличие от единиц других уровней языка предложение как отдель­ная единица обладает целым рядом особенностей:

1) творческий продуктивный характер, который позволяет любое словосочетание превратить в предложение; это иногда идет вразрез с буквально понимаемым смыслом (например, в стихах В. Хлебникова);

2) границы законченных смыслов в дискурсе подвижны.

Расстановка знаков препинания есть понимание границ смысла. Во втором тексте можно менять знаки препинания. В первом тексте расстановка знаков препинания диктуется чисто формальными правила­ми. Их замена невозможна. «Чтобы осмыслить некоторые предложения (аномальные), надо их "окунуть" в дискурс» (В.А. Звегинцев).

Определений понятия смысла существует, видимо, столько, сколь­ко существует лингвистов. Иногда удобно бывает воспользоваться определением И.А. Мельчука и А.К. Жолковского: смысл — то общее, что есть у разных выражений, признаваемых синонимичными, т.е. смысл — инвариант синонимичных преобразований (см. выше). В этом опреде­лении предполагается, что смысл предложения носит автономный ха­рактер. Однако многие предложения не допускают перефразирования. Смысл предложения все же уточняется, а возможно, и определяется дис­курсом. Это положение сопоставимо с известной точкой зрения, в соот­ветствии с которой языковой знак получает свое значение только в кон­тексте (древнеиндийская лингвистическая школа).