Когда ребенок появляется на свет

Можно сказать, что в наши дни будущие отцы за­менили будущих бабушек рядом с роженицей - с тех пор, как место действия переместилось из супружеской спальни в родильную палату. Конечно, мужья не всегда присутствуют во время родов (к счастью, так как далеко не все из них готовы к подобному риску - пройти экс­тремальные испытания вместе с другим). Но бабушки появляются там все реже и реже. В наши дни медики предпочитают, чтобы в состав присутствующих при ро­дах включался бы отец, но многие продолжают считать, что после того, как дочь разрешилась от бремени, она нуждается в материнской помощи. Как для одной, так и для другой это важно, чтобы состоялась передача эста­феты жизни из поколения в поколение, которая прояв­ляется разными способами - и в словах, и в жестах.

Когда ребенок появляется на свет, первые впечатле­ния матерей - свежеиспеченных бабушек - от своего нового статуса также могут явиться результатом пре­дыдущих ожиданий или опасений. Это событие может быть воспринято ими с жестокостью, с умилением или с юмором, в зависимости от их предшествующего отноше­ния к приближающимся родам и реакции на сообщение дочери о своей беременности. Стоит заметить, что сама задача - стать бабушкой - не из легких. Мать взрослой дочери может в той или иной мере желать этого, прини­мать или испытывать на сей счет определенные опасения по вполне оправданным или не слишком благовидным соображениям, но никогда эта ситуация не является ее собственным выбором, тогда как «становиться матерью или нет» - это всегда собственный выбор женщины, при­чем, в последнее время это распространяется все более

широко. Сложность состоит еще и в том, что девушке предстоит вновь пережить вместе с дочерью то, что она пережила когда-то вместе с собственной матерью, ког­да рожала дочь. Теперь она должна стать матерью матери, которая в то лее время остается ее дочерью и которая ранее подчинялась ей или даже, возможно, под­чиняется по-прежнему, а кроме того, признать ребенка, одновременно своего и близкого, так как это ребенок ее дочери, и вместе с тем далекого и чужого, так как это не ее ребенок.

Передача дочери своего жизненного опыта, особенно при появлении на свет ее первенца, представляет собой серьезное испытание и во многом зависит от способности будущей бабушки поделиться своими знаниями и навы­ками, пока еще неведомыми молодой матери, а также от способности дочери воспринять материнские уроки или умения отрешиться от них, если дочь почувствует в этом необходимость. Даже если женщина хотя бы час­тично не приемлет опыта своей матери или бабушки, ее реакция не заставит себя долго ждать: по меньшей мере, ей необходимо будет подтвердить этот разрыв и отказ пользоваться их опытом впредь. С этой точки зрения, грудное вскармливание является красноречи­вым испытанием, как вспоминает Луиза Л. Ламбрикс в своем воображаемом обращении к новорожденному:

«В какое-то мгновение мне почудилось, что у меня не хватит молока, чтобы насытить твой аппетит, я даже начала мечтать - ты будешь смеяться - о достоинствах Данаид. Я представила, как мое молоко растекается по кровати, течет по простыням, потом на пол, это зрели­ще вызвало у меня отчаяние, а когда я приложила тебя к груди, больше ничего не оставалось. Или, во всяком случае, осталось слишком мало, чтобы накормить тебя. Еще немного, и я бы поверила, что я плохая мать и, конечно же, я сразу же так и подумала. Кроме того, я вспомнила, как моя мать кормила меня - уже не во сне,

а в реальности, - и тут лее мне пришло в голову, что она стала бы уговаривать отказаться от кормления грудью: «Почему ты не кормишь из бутылочки? Это же намного проще. Например, я тебя так и кормила, и тебе от этого было ничуть не хуже». Неужели я почувствовала себя плохой матерью из-за того, что сделала иной выбор? Или это она была недовольна, когда увидела, что я де­лаю по-другому? Она продолжала настаивать: «И с моей матерью было также - моя мать тоже не кормила гру­дью. Правда, в то время, можно было легко нанять кор­милицу. В любом случае, между нами - женщинами...» Она чуть помедлила, прежде чем продолжить: «И, кро­ме того, между нами - женщинами говоря, для груди это не слишком-то полезно. "Прежде всего", — говори­ла мне мать, — "если хочешь сохранять красивую кожу, постарайся не кормить грудью». Так вот в чем дело, я не просто сделала нетрадиционный выбор, оказывается, в нашей семье после двух поколений я стала первой жен­щиной, которая кормит грудью своего ребенка. Более того, я подвергалась (по ее мнению) опасности стать не­красивой и нежеланной. Я прекрасно знала, что все это предрассудки, причем совершенно безосновательные, которые меняются в каждом поколении. К счастью, вок­руг меня нашлось немало других людей, которые под­держивали меня в моем решении». Молено побиться об заклад, что два или три поколения назад молодая мать услышала бы противоположные доводы - в пользу груд­ного вскармливания, при всеобщей поддержке окружа­ющих и царящих тогда нравов.

Былобы наивным считать, что юная мать «ничего не знает»: по меньшей мере, у нее есть собственный грудничковый опыт. Но присутствие бабушки необходимо, чтобы облечь ее ощущения в слова и помочь молодой матери осознать то, чего, как ей кажется, она не знает. В подтверждение этой мысли Луиза Ламбрикс приво­дит весьма показательные высказывания своей героини:

воспоминания не имели никакой, или почти ни­какой реальной основы. Конечно, до твоего рождения я знала, что тоже была когда-то младенцем и что моя мать держала меня также, как я сейчас держу тебя - прямо у своего лица. Эти мгновения совершенно стер­лись из моей памяти и были недоступны сознанию, но я знаю это, потому что мама и бабушка рассказывали мне об этом, я словно видела своими глазами, но воспоми­нание, о котором я говорю сейчас, — это совсем другое. Это неопределенное знание, которое само возникло во мне благодаря ощущению, прикосновению твоей такой нежной кожи к моей, запаху твоих волос, пахнущих так лее, как мое молоко. Как будто твое присутствие и прикосновение помогли разбудить чувственную, так­тильную и обонятельную память. Вот, например, запах лосьона, которым я смазываю твою попку, поверишь ли ты, если я скажу тебе, что узнаю этот аромат? Впрочем, моя мать подтвердила, что он точь-в-точь такой же, как у бальзама, которым она меня пользовала в свое время. И когда я держу тебя на руках, вот так, прямо у своего лица, тысячи картин из моего самого раннего детства всплывают в моей памяти, и хотя эти образы почти все время размыты, иногда они вдруг становятся такими от­четливыми, живыми, необыкновенно яркими. Как буд­то все это происходило вчера».

Конечно, далеко не всегда мать и дочь испытывают подобную близость, когда дочь сама становится мате­рью. Но еще реже встречаются случаи, когда дочь не желает такой близости, какими бы не были внешне их отношения. У женщин, которые никогда не знали матери (в случае смерти, отказа, усыновления) и в свою очередь стали матерью, может появиться навязчивая идея об ее отсутствии и причинять им мучительные переживания. Впрочем, появления и возвращения подобных мыслей не избежать, а подчас они могут оказаться даже жела­тельными. В период между сообщением о беременности

и рождением ребенка, независимо от того, какую пози­цию занимает отец, обычно проявляется специфика от­ношений матери и дочери, которая состоит для дочери в осознании жизненного долга перед матерью, а для ма­тери в необходимости передать дочери эстафету жизни. Для каждой из них - это возможность перераспределе­ния поколенческих позиций, и, соответственно, возмож­ность восстановить справедливость в отношениях друг к другу благодаря появлению третьего, чье место пока что отмечено только символически, и которое далеко не всегда так уж просто уважать и одной, и другой.

Матери-заместительницы

Известно, что на протяжении нескольких веков кор­мить младенца грудью поручали кормилице, по крайней мере, если у семьи было достаточно средств для этого, более того, это могло даже служить внешним призна­ком богатства. Появление кормилицы знаменовало со­бой, что отныне у малыша появлялась первая «мать-за­местительница»: не просто потому, что она питает его своим молоком, но и потому, что как только ребенок пе­редается кормилице, он обретает одновременно целую семью - молочных братьев и сестер. В наше время это понятие существует разве что как воспоминание о давно минувших днях. Чуть позлее в жизни ребенка кормили­цу могла заменить, заполняя оставленное ею и пустую­щее место, крестная мать или гувернантка. Сегодня нее это место, которое позволяет вступать в прямое сопер­ничество с матерью, может занимать ясельный персо­нал и другие помощницы матери, воспитательницы или учительницы, особенно если забота и внимание, которое уделяет своим ученикам преподавательница, основано на подлинной любви к ним. Пример такой ситуации мы находим в романе Джейн Гэлзи «Зачинщица с пустыми руками» (1929), о молодой воспитательнице, которая,

увы, была наказана за свою «слишком материнскую» любовь к маленькой ученице.

В прошлом позиция крестной матери или гувернан­тки психологически была особенно уязвима, не только из-за возникающего у них, в соответствии со степенью привязанности к ребенку, желания, чтобы он полно­стью принадлежал им, но также из-за разрыва связи с ним, более или менее резкого, в зависимости от степени неприятия этой связи окружающими и, в первую голову, его матерью. Эрнест Перрошон подтверждает это в сво­ем романе «Нэн» (1920), в котором он подробно описы­вает подобную ситуацию, а именно, в истории Мадлен.

Она поступает в прислуги на ферму, а затем получает повышение в должности - до няни детей своего хозяина, который недавно овдовел и остался в полном одиночес­тве с двумя детьми и тяжело переживает свое вдовство. Мадлен переносит на этих детей всю свою нерастрачен­ную любовь. Она служит им не только как няня, но и как заместительная мать, воспитательница, а также крестная мать - «Нэн». Именно так называют в этих краях крестных матерей. Она отдает детям все свои скудные сбережения, осыпая их подарками и украше­ниями, и даже рискует чуть ли не самой жизнью, когда спасает детей одного за другим, сначала от утопления, а затем из огня. Но, пользуясь этой любовью, дети ста­новятся жертвами ее же ревности: например, Мадлен готова дойти до того, чтобы забрать девочку из школы, потому что та привязалась к своей учительнице - мать-заместительница не выносит, когда другая претендует на ее место. Но Мадлен ни в коей мере не является ма­терью этим детям, для которых она - всего лишь слу­жанка, от которой можно избавиться в любой момент. Именно такая опасность угрожает ей, когда появляется вторая супруга, чтобы заменить собой покойную мать и занять ее место. Так как любовь няни не имеет под со­бой никаких материальных оснований, у нее не остается

никаких прав и никакого прибежища. Приговоренная к тому, чтобы исчезнуть из дома, также как и из памяти детей, она оказывается в полном одиночестве, лишенная даже утешения и сострадания, которых заслуживает ее печаль. Потеряв свое место и детей, на которых она из­ливала всю свою любовь, то есть лишившись смысла жизни, она решает, что ей осталось только одно - пойти и утопиться в ближайшем пруду.

Мать-заместительница может оказаться единствен­ным шансом для ребенка, компенсировав ему отсутс­твие матери, или еще проще, она может ослабить его зависимость от родной матери. Но каким бы ни было качество этой связи, нужны особые условия, чтобы при­сутствие другой женщины рядом с ребенком нормально воспринималось его матерью и не провоцировало сопер­ничества и невыносимой ревности у каждой из женщин из-за детской привязанности к сопернице. Как только у ребенка появляется мать-заместительница, между нею и родной матерью неизбежно возникает соперничество, даже если родная мать сама решает обратиться к ней за помощью и полагает, что это единственно верное реше­ние. Так происходит в случае, когда биологическая мать отказывается от ребенка, а приемная мать заменяет со­бой родную. Например, юная героиня Генри Джеймса («Что известно Мэзи»,1997) Генри Джеймса вынуждена делить свою любовь не только между отцом и разведен­ной с ним матерью, которые совсем забросили ее, как только у них завязались новые отношения, но и между двумя гувернантками, одинаково дорогими ее сердцу. Причем, одна из них становится ее мачехой как раз тог­да, когда у материнского очага появляется обожаемый отчим. В этой ситуации героиня не может ответить на любовь одного из них, не предав кого-то другого, но обе матери-заместительницы ничуть не склонны уступать и настойчиво претендуют на полагающуюся им часть де­тского чувства привязанности.

В наши дни, когда «повторное создание семьи» стало явлением если не повсеместным, то, по меньшей мере, совершенно обыденным,* место заместительной матери делят в основном два персонажа. Во-первых, это мачеха (то есть вторая жена отца) и бабушка, мать родной ма­тери или мать отца (то есть свекровь или, по своей сути, мачеха для матери). Соперничество между матерью ре­бенка и мачехой (то есть второй женой отца) сегодня стало общим местом и темой регулярно публикуемых в женских журналах статей, в которых ни за одной, ни за другой соперницей априори не признают более вы­игрышной позиции. В то же время в волшебных сказ­ках именно мачехи односторонне предстают как «пло­хие матери» по отношению к ребенку. Соперничество между матерью и свекровью зачастую обыгрывается в многочисленных анекдотах или не слишком забавных историях, в которых каждая сторона старается взять верх и сохранить свою власть над мужчиной, являю­щимся сыном для одной из них и мужем для другой. Появление ребенка безусловно может усилить напря­женность между соперницами, и мачеха (или свекровь) может изливать свою враждебность на мать ребенка, хотя, скорее всего, испытывает ее, сознательно или бес­сознательно, по отношению к собственной матери. Так, в «Спящей красавице», во второй части сказки, после свадьбы с прекрасным принцем, героиня попадает в лапы матери мужа - людоедки, которая в отсутствие своего сына пожирает собственных внуков и невестку. Перед нами типичный пример «плохой матери», столь распространенный в волшебных сказках, но в этом ва­рианте героиня уже взрослая, а не ребенок.

Франсуазу Дольто удивляло, «почему столь многие женщины не доверяют своих детей свекрови, даже если для ребенка это могло бы стать вполне оптимальным решением. Женщины стремятся отдавать своих детей собственной матери, чтобы таким образом отделиться от нее, но не хотят доверять ребенка свекрови, потому что в глубине души они рассматривают его не просто как ребенка от своего мужа, но как личную собствен­ность, принадлежащую только им самим, то есть ис­ключительно материнской родственной линии».* И вот мы снова сталкиваемся с инцестуозным искушением: какова же роль отца, если ребенок принадлежит толь­ко материнскому потомству? Представим себе, что ни отец, ни его заместитель не является отцом дочери, или он исключен из отношении матери и дочери, следова­тельно, их подстерегает платонический инцест, который называют «матриархатом», если он повторяется на про­тяжении нескольких поколений.

Бабушка по материнской линии, похоже, избирается матерями на должность матери-заместительницы для своего ребенка с гораздо большей охотой, нежели ба­бушка по отцовской линии, независимо от того, необхо­димо ли это самой матери, или она всего лишь соглаша­ется выполнить бабушкину просьбу. С другой стороны, очень многие женщины готовы на более или менее дли­тельный срок и даже охотно доверяют детей собствен­ной матери. Помимо материальных проблем, которые позволяет разрешить бабушкина подмога, — это, без сомнения, еще и способ заплатить долг «благодарнос­ти», а иногда и заодно искупить чувство вины, осознан­ное или бессознательно испытываемое матерью.

Положение этих матерей-заместительниц: бабушки, мачехи, приемной или крестной матери, учительницы,

* Чтобы изучитьболее подробно это явление во всехего соци­альных, психологических и юридических аспектах, см.: Ирен Тэри«Расторжение брака»,П., 1993.

Болееподробно см.: ФрансуазаДольто, «Материнскийинс­тинкт» в работе «Женский род», П., 1960.

гувернантки, кормилицы — может быть весьма разно­образным. Для самих «заместительниц» оно зависит от того, в какой степени они сами готовы принимать или совсем не приемлют вторичность предназначенного им места. Для матери это связано с тем, готова ли она раз­делить с ними собственное место. Наконец, для ребенка это зависит от поведения и обращения с ним каждой из этих матерей. Кроме того, возможны любые другие кон­фигурации. Например, как в романе Жорж Санд «Ма­ленькая Фадетта» (1849), бабушка может быть злой, эта, в своем роде, колдунья взяла на себя заботу о своей ма­ленькой внучке после того, как ее бросила родная мать, ставшая проституткой. Но бывает, что очень милой бабушкой становится женщина, у которой часто возни­кали конфликты с собственной дочерью, когда она сама была только матерью, но позже ей удается найти разум­ный способ общения с внуками, что у нее не получалось в общении с собственными детьми. Такова, например, госпожа Жардин из романа «Баллада и Источник» Роза­мунды Леманн.

Умудренные опытом бабушки умеют выдержать не­обходимую дистанцию, не пытаясь подменить собой ро­дителей в их воспитательной функции, и оказывают им помощь, не соперничая и не внушая им чувство вины. Такие бабушки умеют благожелательно и с сочувствием воспринимать рассказы о детских горестях и утешать внуков, рассказывая о похожих случаях из собственного жизненного опыта. Такая бабушка - настоящий «пода­рок» для своих внучат, которые, как правило, сторицей возвращают ей ранее подаренные им внимание и под­линный интерес - к большому удивлению матери, не способной представить, что ее родная мать, с которой она вечно конфликтует, может стать идеалом материн­ского внимания для ее собственных детей.

В подобных случаях привязанность к своим бабуш­кам и дедушкам может быть сильнее, длительнее и на-

верняка менее противоречивой, чем привязанность к родителям, несмотря на то или, возможно, благодаря тому, что между ними и внуками как представителями разных поколений пролегает наибольшая дистанция. Чувство справедливости зачастую нарушается в отно­шении матери-заместительницы, так как поначалу она сама оттесняет родную мать с принадлежащего ей мес­та, а затем уже ее отстраняют от детей.

Глава 26