Д) Исследование понимания логико-грамматических структур
В другом месте (А.Р. Лурия, 1947) мы уже указывали на тот факт, что на определенном этапе развития в языке появляются такие грамматические формы, которые отражают не изолированные предметы, действия или качества, но сложные отношения между ними. В развитом языке выражение таких отношений осуществляется с помощью известных средств, к которым относится система флексий, порядка слов в предложении и отдельных служебных слов (предлогов, союзов), являющихся специальными средствами передачи отношений. Все они образуют систему управления, которая лежит в основе синтаксиса языка.
Существуют случаи, когда эти служебные средства приходят в конфликт с более простой функцией прямого обозначения отдельных предметов и действий: такие случаи представляют для нас особый интерес. Так, например, в выражении «брат отца» речь идет не об упомянутых лицах, а о третьем, непосредственно не упомянутом в этой ситуации лице – «дяде». В двух предложениях: «платье задело весло» и «весло задело платье» прямо названы одни и те же вещи и действия, но расстановка слов придает обоим высказываниям различное значение. Наконец, в конструкции «круг под квадратом» обозначены не только два предмета, но выражено и соответственное пространственное отношение между ними.
В некоторых языковых конструкциях система связей, выраженная с помощью определенных грамматических средств, может войти в конфликт с тем порядком действий, который непосредственно следует из предложенного порядка слов. Это легко видеть, например, в инструкции «покажите гребешок карандашом», при исполнении которой испытуемый не должен следовать за порядком слов, данных в предложении, а затормозить эту тенденцию и начать с обращения к предмету, который упомянут в предложении последним, и, таким образом, произвести действие не в прямом, а в обратном порядке. Таким же является и ход понимания любой инвертированной конструкции. Понимание всех перечисленных выше логико-грамматических конструкций представляет очень сложный процесс.
Как уже указывалось выше, для того чтобы усвоить смысл такой грамматической конструкции, нужно не только понимать значение отдельных слов, необходимо объединить слова в единые структуры, выражающие эти отношения. Мы уже останавливались на том, что эта операция требует особой формы синтеза отдельных элементов, при которой их последовательное обозрение превращается в одновременную «обозримость».
Для того чтобы исследовать понимание таких логико-грамматических структур, невыгодно пользоваться длинными и сложно построенными фразами. Понимание таких фраз требует удержания их элементов, а это очень затрудняет исследование. Поэтому для анализа того, насколько больной 'сохраняет возможность понимать логико-грамматические отношения, мы предлагаем ему такие конструкции, которые состоят из минимального числа слов, выражающих известное отношение, причем значение этих конструкций может быть понято на основании хорошо закрепленных прежних связей.
Исследование понимания логико-грамматических структур начинается обычно с опыта на понимание простых флективных конструкций. Для этой цели больному, перед которым расположены три предмета (например, карандаш, ключ и гребешок), последовательно предлагают три варианта конструкций, оперирующих теми же словами, но включенными в различные логико-грамматические отношения.
а) Афлективная конструкция: предлагается показать два последовательно называемых предмета: «карандаш – ключ», «ключ – гребешок» «гребешок – карандаш» и т.п. Легко видеть, что эта конструкция составлена из двух изолированных слов и не имеет специального значения, выходящего за пределы называния изолированных предметов.
б) Затем дается инструкция, включающая те же слова, но поставленные с помощью флексий инструментального творительного падежа в специальные отношения. Больному предлагается: «покажите ключом карандаш», «карандашом – гребешок», «гребешком – ключ» и т.д. Эта конструкция уже выходит за пределы простой номинативной функции слова, и больной должен ориентироваться не только на предметы, обозначенные соответственными словами, но и на те отношения, которые выражены соответственными флексиями.
в) В третьем варианте этой же пробы инструкция осложняется необходимостью отвлечься от порядка слов и инвертировать действие. Для этой цели испытуемому предлагают: «покажите карандаш гребешком», «ключ – карандашом», «гребешок – ключом» и т.д. В этом случае, чтобы правильно выполнить инструкцию, испытуемый должен затормозить тенденцию выполнить действие в том порядке, в котором упоминаются предметы, и инвертировать порядок действий (начать с предмета, который в инструкции был упомянут вторым, а затем перейти к тому, который был упомянут первым). Естественно, что эти условия требуют полного преодоления «эхопраксического» выполнения задания и предполагают, что испытуемый будет определять свои Действия системой логико-грамматических связей.
Больные с различными поражениями мозга испытывают неодинаковые затруднения при выполнении только что описанных инструкций.
Больные с поражением височных отделов левого полушария и явлениями акустической афазии часто оказываются не в состоянии выполнить уже первую из описанных инструкций. Легко теряя значение предложенных слов, они могут повторять эти слова, но указывать совершенно несоответствующие этим словам предметы; естественно, что это же «отчуждение смысла слов» оказывается существенным препятствием и для выполнения остальных, грамматически более сложных вариантов инструкции. Мы неоднократно наблюдали случаи, когда больной с элементами височной афазии мог схватить флективное отношение, выраженное творительным падежом («покажите карандашом на ключ»), но в силу нестойкости словесных значений выполнял ее, показывал другие предметы (например, показывал гребешком на ключ). Естественно поэтому, что проведение усложненных вариантов этого опыта теряло здесь свой смысл.
Больные с поражением теменно-затылочных систем левого полушария, не проявлявшие «отчуждения смысла слов», без труда справлялись с первой из описанных проб; но в силу тех дефектов симультанного синтеза и пространственных представлений, о которых мы уже говорили выше, часто не могли справиться со вторым, флективным вариантом инструкции. Конструкция «карандашом – ключ» воспринималась ими так же аграмматично, как и конструкция «карандаш – ключ», и они продолжали по-прежнему изолированно указывать на оба названные предмета, не учитывая тех отношений, в которые они были поставлены благодаря флективной структуре этой синтагмы. Однако такой дефект имел место лишь при относительно грубых поражениях теменно-затылочной коры левого полушария; при более легких поражениях этой области значение данной инструкции понимается достаточно хорошо.
Больные с поражением передних отделов мозга (или с общим гипертензионным синдромом и вторичной аспонтанностью), как правило, хорошо справлялись с первыми двумя вариантами инструкции, но нередко начинали испытывать затруднения, как только им предлагался третий, инвертированный вариант («покажи ключ карандашом»). В этих случаях «эхопраксическая» тенденция следовать за порядком слов в предложении и выпадение стадии предварительного анализа включенных в инструкцию связей приводят к тому, что больной не замечает необходимости инверсии и продолжает механически выполнять инструкцию в том порядке, в каком следовали обозначенные в ней предметы, превращая инвертированную конструкцию в прямую («покажи ключом карандаш»). Нередко «эхопраксическое» выполнение инструкции оказывалось столь прочным, что даже после соответствующего разъяснения больной продолжал инертно следовать за прямым порядком слов, так и не совершая нужной инверсии.
Только что описанные пробы имеют относительно комплексный характер, и при их выполнении включается ряд факторов, осложняющих анализ полученных результатов. Поэтому для исследования тех нарушений в понимании логико-грамматических структур, которые связаны с локальными поражениями, следует свести к минимуму эти осложняющие факторы и, наоборот, усилить те трудности, которые характерны для больного с «импрессивным аграмматизмом», возникающим в случаях так называемой «семантической афазии».
Этим условиям отвечает ряд проб, направленных на понимание тех логико-грамматических конструкций, понимание которых требует специальных операций симультанного синтеза.
К ним относятся пробы на понимание конструкций атрибутивного родительного падежа, предложных конструкций и некоторых сравнительных конструкций. Мы перечислим их кратко, имея в виду, что мотивы подбора именно этих конструкций подробно изложены нами в другом месте (А.Р. Лурия, 1945, 1947).
Первой из таких проб является проба на понимание конструкций атрибутивного родительного падежа.
Больному дается рисунок, изображающий женщину и девочку, и предлагается показать, где изображена «мама дочки» или «дочка мамы». В более грубо выраженных случаях так называемой «семантической афазии» это предложение может быть сформулировано в более простой конструкции: «где мамина дочка?», «где дочкина мама?». В другом варианте той же пробы больному предлагают сказать, что означает конструкция «брат отца» и «отец брата», «брат начальника» и «начальник брата» и т.п. и ответить на вопрос, имеют ли они одинаковое или различное значение.
Больные с нарушением симультанных синтезов и явлениями «импрессивного аграмматизма» обычно не в состоянии воспринять эту конструкцию как единое смысловое целое и в ответ на первую пробу часто показывают последовательно оба изображения, говоря «вот дочка, а вот мама». При попытке разобраться во второй пробе, они испытывают значительное замешательство и приходят к выводу, что обе упомянутые выше пары выражений обозначают одно и то же. Попытки получить точное определение значения соответствующих конструкций очень часто оказываются безуспешными в связи с трудностями, которые возникают у этих больных при намерении выйти за пределы номинативной функции слов и перейти к синтезу обозначаемых конструкцией отношений.
Близкое к этому значение имеют пробы на понимание конструкций с предлогами, особенно тех из них, где с помощью предлога выражаются известные пространственные (или аналогичные им) отношения.
При этих пробах больному предлагают поставить «крест под кругом», «круг под крестом», «точку под треугольником» и т.п. (для сенсибилизации этой пробы больному предлагают выполнять рисунок сверху вниз) или «поставить круг справа от креста» или «крест справа от круга» и т.п. Вариантом этой же пробы является предложение определить, какая из двух фраз «весна бывает перед летом» или «лето бывает перед весной» является правильной.
Эта же проба может иметь более сложную форму; больному предлагают «поставить крест справа от круга, но слева от треугольника». Правильный анализ такой конструкции бывает, однако, доступен далеко не всем испытуемым, и поэтому она может применяться лишь в отдельных случаях, как сенсибилизированная проба.
Как правило, больные с явлениями так называемой семантической афазии испытывают при выполнении этих проб значительные затруднения, показывающие, что анализ конструкций, выражающих пространственные отношения, является для них особенно сложной операцией. Обычно они проявляют отчетливые симптомы «импрессивного аграмматизма», усваивая значение отдельных слов, но понимая предложение поставить «крест под кругом» как инструкцию «поставить крест, а под ним круг» и рисуя эти фигуры в той последовательности, в которой они были названы. В силу этих же трудностей сравнение таких конструкций, как «крест под кругом» и «круг под крестом», оказывается для таких больных почти невыполнимой задачей. На вопрос, одинаковы ли эти задачи по значению, они отвечают, что обе конструкции отличаются лишь порядком слов, но в сущности выражают одно и то же. Близкие результаты получаются у этих больных и при предложении определить, к какому из двух данных рисунков относится каждая из данных ему грамматических конструкций. Как правило, попытки проанализировать эти конструкции кончаются неудачей – больной заявляет, что он, конечно, понимает, что речь здесь идет о каких-то разных отношениях, но что они обозначают – остается для него непонятным. Аналогичные затруднения в том, чтобы совместить оба элемента конструкции в одно целое и понять выраженное в конструкции отношение, выступают и при попытках решить другие упомянутые выше пробы.
Затруднения, испытываемые при выполнении этих заданий больными других категорий, оказываются существенно иными. Больные с поражением височных систем и отчуждением смысла слов могут правильно понять нужные логико-грамматические отношения, но при выполнении задания теряют правильное обозначение фигур и нередко заменяют нужную фигуру другой, нарушая, таким образом, предметное содержание задания.
Больные с поражением передних отделов мозга, со склонностью к образованию инертных стереотипов могут относительно легко усвоить Нужное логико-грамматическое отношение, но оказываются не в состоянии перейти к решению измененной задачи, даже если она является более легкой. Так, выполнив две или три задачи типа «поставить крест под кругом», они оказываются не в состоянии переключиться на другой тип задания и поставить «крест над кругом», продолжая все время воспроизводить раз усвоенную инверсию (А.Р. Лурия и Е.Д. Хомская, неопубликованное исследование). Больные с выраженным «лобным синдромом» вообще не усваивают нужного задания и либо инертно рисуют обе фигуры на одном и том же месте, либо дают выраженные персеверации одной и той же фигуры, оставаясь удовлетворенными своим решением.
Аналогичными только что описанным пробам являются пробы на понимание сравнительных конструкций.
Для исследования понимания этих конструкций больному предлагают фразы типа «Ваня выше Пети» или «Петя выше Вани» и просят сравнить эти конструкции или сказать, кто из мальчиков ниже. Это требует не только усвоения, но и мысленной инверсии конструкции. Вариантом этой пробы служит опыт, при котором больному предлагают сказать, какая из двух конструкций «муха больше слона» и «слон больше мухи» является правильной, или когда перед ним помещают две бумажки разных оттенков и ему предлагают указать, которая из них «более светлая», «более темная», «менее светлая», «менее темная». Если обе бумажки отличаются друг от друга не только по цвету, но и по размеру, можно видеть, что больной не в состоянии совместить оба обозначения в одну смысловую систему и вместо «более светлой» показывает большую и светлую бумажку.
Наиболее сложным, но применимым далеко не во всех случаях вариантом этой серии является известная проба Берта, при которой больному предъявляется конструкция: «Оля светлее Кати, но темнее Сони»; требуется ответить на вопрос, какая из трех девушек самая светлая. В случаях даже стертых явлений «импрессивного аграмматизма» такая задача оказывается недоступной. Даже схватывая отношение «Оля светлее Кати», больной не в состоянии совершить требуемую логическую инверсию и обычно оценивает конец этой конструкции «но темнее Сони» как прямое суждение «Соня темнее». В этих случаях даже предложение разместить три написанных на отдельных карточках женских имени или три наглядных изображения девушек с разным цветом волос не оказывает нужной помощи, и совмещение этой сложной конструкции в одной системе значений остается недоступным.
Близкой к этой группе серий проб являются пробы на понимание инвертированных грамматических структур.
К таким структурам относятся конструкции, характерной чертой которых является несовпадение порядка слов с обозначенным в этой конструкции порядком действий и которые необходимо мысленно «перевернуть» или «перешифровать», чтобы понять их значение. Такими являются конструкции типа: «Петю ударил Ваня. Кто пострадал?», а также конструкции, выраженные с помощью страдательного залога («Солнцем освещается земля»), которые по непосредственному впечатлению могут показаться более правильными, чем «Земля освещается солнцем». К этой же группе относится конструкция «Я позавтракал после того, как нарубил дров» с последующим вопросом «что я сделал раньше?» и, наконец, конструкция двойного отрицания: «Я не привык не подчиняться правилам» с последующим вопросом, означает ли эта фраза дисциплинированного или недисциплинированного человека.
Все эти конструкции, правильное понимание которых по непосредственному впечатлению невозможно и которые требуют предварительной перешифровки, достаточно тонко вскрывают трудности, связанные с нарушением анализа и синтеза сложных логико-грамматических структур. Однако, как и многие другие, они могут быть использованы только в тех случаях, когда другие исходные условия этого процесса (понимание словесного значения, наличие направленной на выполнение задачи деятельности) являются сохранными.
Мы не будем специально останавливаться на опытах, заключающихся в анализе сложных по своей грамматической структуре фраз, включающих сложные конструкции подчинения, дистантные (разделенные вводными частями) предложения и т.д. Примеры понимания отношений, выраженных с помощью сложных грамматических конструкций («В школу, где училась Дуня, с фабрики пришла работница, чтобы сделать доклад»), уже были приведены выше.
Использование всех перечисленных выше проб имеет важное значение для обнаружения даже стертых явлений «импрессивного аграмматизма», истинные формы которого возникают при поражениях левой нижнетеменной и теменно-затылочной областей, приводящих к синдрому семантической афазии.
Для правильной оценки получаемых результатов большое значение имеют опыты с экспериментальным обучением больного, при котором ему дается ряд средств, позволяющих расчленять данную конструкцию на ее составные элементы и, пользуясь опорными приемами, последовательно приходить к выводам о ее значении (эти приемы специально описаны в других работах: А.Р. Лурия, 1947, 1948; В.К. Бубнова, 1946).
Нередко больной может с помощью предложенных приемов логически прийти к правильным выводам о значении конструкции, но остается не в состоянии непосредственно «схватить» ее значение. Это указывает, что он дошел до правильного вывода лишь путем формального рассуждения, а не путем подлинного «переживания отношений», выраженных в этой конструкции. Этот факт убедительно показывает, что в основе дефекта лежит именно «импрессивный аграмматизм», а не какое-либо иное нарушение.
Исследование импрессивной стороны речи заканчивается опытами с анализом понимания целых литературных отрывков; однако, эти пробы непосредственно входят в систему исследования словесного мышления и будут рассмотрены особо.
Тема 13. Нейропсихологическое исследование: функциональные пробы для исследования эксперссивной речи (артикуляция звуков, повторная речь, номинативная функция, диалогическая и самостоятельная продуктивная развернутая речь): инструкции, интерпретация полученных результатов, квалификация и топическое значение выявленных нарушений. Итоговое занятие по нейропсихологическим пробам для исследования высших психических функций. Сдача практических навыков