Функциональные разновидности рефлексии
В повседневности самосознание (рефлективное “Я”) выполняет две важные функции: познавательную и регулятивную. Первая реализуется в самосозерцании, самоописании и концептуализации опыта самобытия, в связи с чем ее можно разделить на две составляющие — самонаблюдение и самоанализ. Вторая функция реализуется в соотнесении своего опыта с социальными и личными нормативами, а также в саморегуляции и самовоздействии, а потому в свою очередь разделается на самооценку и самоконтроль.
В повседневности познавательная функция практически всегда подчинена регулятивной. Можно сказать, что чаще всего самопознание совершается исключительно с целью саморегуляции. Я познаю себя для того, чтобы потом себя преобразовать. Однако смешение этих функций отражается как на качестве самопознания, так и — через некачественное самопознание — на качестве саморегуляции. Результатом смешения познавательной и регулятивной функции чаще всего становится ситуация, когда самоисследование уступает место самовоздействию, когда я спешу воздействовать на себя, недостаточно разобравшись в самом себе. Прерывание самобытия самоконтролем может произойти на протяжении всей деятельности продуктивного “Я”, когда регулятивная рефлексия обнаружит “отклонение от нормы”.
Как следствие такого слияния упомянутых рефлективных функций или даже полного вытеснения познавательной функции мы имеем “агрессивную”, “деструктивную” рефлексию. То, что Фрейд называл “супер-эго”, есть не что иное, как внутренний “контролер”, в котором познавательный компонент полностью подчинен “цензуре”. Фрейд считал, что самонаблюдение “является лишь подготовкой к суду и наказанию”; если совесть является одной из функций “сверх-Я”, то самонаблюдение, “необходимое как предпосылка судебной деятельности совести”, является другой его функцией.
Отголосок “агрессивного самоконтроля” мы можем наблюдать в ситуациях, когда рефлексия прерывает привычное продуктивное действие: мышление, дыхание, походку и пр. Очень часто в творческой деятельности негативно оценивается вмешательство самонаблюдения. Например, в японской живописи и каллиграфии художник не должен задумываться над тем, как он будет писать, его кисть должна следовать внутреннему бессознательному импульсу, только так он достигнет необходимой ему свободы и легкости самовыражения, вмешательство ума делает мазок неестественным, а значит неэстетичным. Именно этот деструктивный эффект самонаблюдения-самоконтроля дал основание для негативной оценки рефлексии — как чего-то, мешающего продуктивной реализации самобытия. Однако дело не в рефлексии как таковой, а в смешении ее познавательных и регулятивных функций, в неспособности различить самонаблюдение и самоконтроль.
Особую роль различение познавательной и регулятивной функций рефлексии приобретает в процессе самопознания. Для качественного самопознания регулятивная функция рефлексии должна быть “заключена в скобки” (то есть подвергнута феноменологической редукции), поскольку любое корректирующее вмешательство в продуктивный процесс начинает искажать его картину. В самопознании на первый план выступает необходимость в рефлексии, освобожденной от регулятивных целей, — в своего рода “неагрессивном сознании”. Самоконтроль тесно связан с самооценкой: негативная оценка своего переживания или действия с этической, моральной, эстетической или другой точки зрения автоматически влечет за собой желание исправить положение, что приводит к прерыванию продуктивного акта. Отсюда понятно известное требование З. Фрейда к “свободным ассоциациям” в психоанализе: не оценивать свои мысли и чувства с точки зрения каких-либо моральных нормативов — есть не что иное, как попытка очистить рефлексию от регулятивного компонента.
Таким образом, в функциональном плане можно выделить следующие виды рефлексии: самонаблюдение, самоанализ, самооценка, самоконтроль. Смешение этих функций, их неразличение приводит к снижению качества рефлексии, к появлению, в частности, феномена “агрессивной рефлексии”, мешающей реализации продуктивного “Я”. Напротив, освобождение рефлексии от “агрессивных компонентов”, связанных, например, с этической оценкой своего опыта, дает возможность совмещения продуктивности и рефлективности. Для того чтобы познавательные и регулятивные функции не смешивались и не мешали друг другу, необходима особая рефлективная процедура — метарефлексия, призванная “следить” за качеством рефлексии. Слежение за качеством рефлексии, проявляющееся в основном в сдерживании оценочной функции рефлексии, — главная задача метарефлексии. В результате мы приобретаем чистую познавательную рефлексию, открывающую нам дорогу к самопониманию.
Преобразующая рефлексия
Самопознание не сводится исключительно к фиксации того, что уже есть. Самопознание, главным инструментом которого является рефлексия, это еще и самотворение. Н. Бердяев писал: “Моя личность не есть готовая реальность, я созидаю свою личность, созидаю ее и тогда, когда познаю себя, я есть прежде всего акт”. Когда мы отмечали, что продуктивное “Я” — это действующее “Я”, это означало, что “Я” одновременно и познает окружающий мир, и преобразует его. А поскольку рефлективное “Я” по своей сущности идентично продуктивному “Я”, то и в случае рефлексии мы имеем дело с особого рода познанием — преобразующим познанием. Рефлексия — это креативный, пребразующий акт. Преобразующая функция рефлексии проявляется в ретроспективной рефлексии в форме ретроспективного восстановления событий, переживаний и поступков; преобразованием пропитана проспективная рефлексия; идея преобразования лежит в основе самоконтроля. Впрочем, самоконтроль необходимо отличать от преобразующей рефлексии: в случае самоконтроля преобразование следует за познанием (самонаблюдением и самооценкой), а в преобразующей рефлексии преобразование сопутствует познанию, поскольку последнее само по себе уже есть преобразование. Это преобразующее познание действует и в сфере внешнего опыта, и — возможно, более чем где-либо, — в сфере внутреннего опыта, в этом текучем и неопределенном пространстве субъективного “Я”.
Рефлективные позиции
Если мы говорим о рефлексии как форме самонаблюдения, то мы вправе задуматься над тем, с какой “точки зрения”, или позиции, мы осуществляем это наблюдение. В связи с этим можно говорить о субъективной и интерсубъективной рефлективных позициях. Субъективная позиция — это исключительно индивидуальная, личная позиция наблюдателя, некий взгляд изнутри. Интерсубъективная позиция — это взгляд с точки зрения внешнего наблюдателя. Другими словами, я могу иметь внутреннюю систему наблюдения, или отсчета, и одновременно с этим я могу использовать системы отсчета, центры которых выходят за пределы моего “Я” в интерсубъективное пространство, прикрепляясь к конкретным персоналиям, социальным, этническим, религиозным и другим культурным группам или общностям. Поэтому правильнее говорить не об одной, а о различных интерсубъективных позициях. Вдобавок к этому как особого рода интерсубъективную позицию можно рассматривать “точку зрения Бога”, в которую религиозный человек помещает центр (исток) своего рефлективного взгляда. Вероятно, таким же образом можно выделить различные варианты субъективной позиции, в том числе некую трансцендентальную позицию — позицию чистого “Я”.
Субъективная и интерсубъективная позиции суть не только различные точки зрения на свое бытие, но и различные точки зрения на мир, то есть — в совокупности — различные точки зрения на самобытие-в-мире. Подобно тому, как для всех нас по своему практически важен и птолемеевский, и коперниковский взгляд на мир, так для любого человека имеет важное значение и субъективная, и интерсубъективная позиция, с точки зрения которых он может наблюдать и оценивать свое бытие-в-мире: в первом случае — мир вокруг меня и для меня (“эгоцентрический взгляд”); во втором случае — я для мира, я как его часть (“онтоцентрический взгляд”). Поэтому едва ли стоит здесь говорить о преимуществе субъективной или интерсубъективной позиции. Ни в коей мере не умаляя значение той или иной позиций, рассмотрим различие их в свете воздействия на объект рефлективного наблюдения.
Поскольку интерсубъективная позиция — это всегда внешняя (по отношению ко мне) позиция, то у нее, стало быть, больше вероятности “конфликтовать” со мной как объектом наблюдения. Когда я в своей рефлексии опираюсь на позицию, например, какой-то социальной группы, то моя рефлективная оценка будет неизбежноокрашена в тона, соответствующие нормативам и ценностям этой социальной группы. И результаты моей рефлексии будут напрямую зависеть от того, насколько замечаемая моим рефлективным взглядом деятельность моего “Я” — самобытие — соответствует этим нормативам. Конечно, в случае крайне резкого расхождения между социальной оценкой и моими действиями (словами, переживаниями, мыслями, желаниями и т.д.) может образоваться что-то вроде “рефлективного фильтра” — избирательного восприятия, искажающего картину самобытия. Здесь, правда, стоит заметить, что данное “искажение” необходимо понимать только относительно картины, которая может быть получена исходя из другой позиции. Едва ли правильно было бы в этих обстоятельствах искать среди интерсубъективных позиций некую абсолютную, по отношению к которой можно наверняка оценивать истинность всех остальных. Впрочем, ничто не мешает нам искать некую “чистую” — трансцендентную — позицию, не претендующую на исключительность в плане истинности, скорее, напротив, ценность которой будет заключаться именно в “нейтрализации”, то есть воздержании от каких-либо ценностных и нормативных оценок.
Кажется, что субъективная рефлективная позиция имеет несомненное преимущество перед интерсубъективной в плане “экологии самовосприятия”: рефлексия, отталкивающаяся от собственной системы отсчета, вероятно, не несет того “деструктивного потенциала”, который мы можем наблюдать в случае, когда рефлексия опирается на какой-либо внешний социокультурный норматив. С этим утверждением можно было бы окончательно согласиться (или опровергнуть), если бы точно удалось определить, в чем собственно заключается субъективность рефлективной позиции? насколько субъективная позиция независима от интерсубъективной? какие вообще виды субъективных позиций возможно различить?
В некоторой степени освободиться от магии понятий “субъективность” и “интерсубъективность” нам поможет переименование (или введение новых?) рефлективных позиций. Одна из них — интернальная рефлексия — “взгляд” вовнутрь (“интроспекция”), а точнее не “взгляд”, а чувствование, ощущение, переживание, поскольку зрительное восприятие мы отнесем к восприятию “внешнего опыта”. Другая позиция — экстернальная рефлексия — “взгляд” на самобытие со стороны, как если бы меня наблюдал Другой. Повторим, что некорректно говорить о каком-либо преимуществе одной или другой позиции, они обе необходимы для самопознания — как два важных основания феномена самобытия в мире.
Рефлексия и метарефлексия
Собственно говоря, рефлективное познание, или познание самобытия, и является главным объектом экзистенциальной феноменологии (феноменологии самопознания). Но чтобы ответить на вопросы, которые ставит феноменология самопознания, например: каким образом человеку удается в рефлексии сформировать представление о себе? на каких априорных (трансцендентальных) основаниях он, рефлектируя, познает свое бытие? и т.д., — феноменолог должен иметь инструмент, с помощью которого он будет наблюдать за деятельностью рефлективного “Я”. Другими словами, он должен осуществлять рефлексию над рефлексией. Этот новый “поворот” взгляда мы назовем метарефлексией, или метарефлективным “Я”.
Сам процесс самопознания, осуществляемый рефлективным “Я”, в обычном случае остается “латентным”, но как любое опытное постижение может “быть раскрыт благодаря рефлексии более высокого уровня”, то есть метарефлексии. В метарефлективном “Я” нет ничего выходящего за рамки возможностей человеческого сознания. Так как рефлексии над переживаниями, в свою очередь, суть сами переживания, то, будучи таковыми, они “могут становиться субстратами новых рефлексий” .
Метарефлексия, таким образом, это не столько новое понятие, сколько новое название того, что уже существует равно как в философском исследовании, так и в обыденной жизни. Например, я говорю себе: “Я слишком много копаюсь в себе”; это означает, что я наблюдаю за своей рефлексией и даже как-то оцениваю ее. Чаще всего метарефлективное “Я” вмешивается в рефлективные процессы, корректируя их в соответствии с теми или иным образцами и нормами, предписывающими, как надо думать о себе, а как не надо, что можно чувствовать, а что нельзя и пр. Метарефлективное “Я”, таким образом, обычно выполняет роль “цензуры” по отношению к рефлективному “Я”, то есть функцию самоконтроля, но более высокого уровня. Многие психотехнические процедуры (аутогенная тренировка, самовнушение и пр.) суть не что иное, как метарефлективные акты, накладывающиеся на обычные рефлективные постижения и пытающиеся их каким-то образом видоизменить, например, “плохие эмоции” заменить “хорошими”, “правильными”.
В то же время метарефлективное “Я” не обязательно выступает в “агрессивной” и “репрессирующей” роли по отношению к рефлективному “Я”. Контроль над рефлексией может заключаться в повышении качества рефлексии благодаря, например, различению познавательной и регулятивной функций рефлексии, то есть самонаблюдения и самооценки, в результате чего мы приобретаем чистую познавательную рефлексию, открывающую нам дорогу к самопостижению. Такой контроль за рефлективным “Я”, безусловно, необходим феноменологу. В этом случае метарефлексия выступает уже в роли инструмента экзистенциальной феноменологии, как средство наблюдения за деятельностью рефлективного “Я”, в свою очередь конституирующего феномен самобытия. Метарефлексия позволяет увидеть, как рефлективное “Я” конституирует продуктивное “Я”, как меняет направление его потока, как оно его творит, то есть, в конечном счете, как человек творит образ своего бытия (самобытия). Можно сказать, что метарефлективное “Я” — это “точка зрения”, дающая возможность наблюдать за самопознанием как процессом самотворения.
Впрочем, реальный метарефлективный процесс не выходит за пределы рефлективного, а выступает лишь в качестве особого вида рефлексии. Казалось бы, логично рассуждать: рефлективность — это способность выйти “за спину” продуктивности, а метарефлективность, соответственно, — способность выйти “за спину” рефлективности и т.д. Однако практически это немыслимо. Так, в продуктивном акте я могу обнаружить некую непосредственную данность (предмет, звук, ощущение и пр.), в рефлексии же я могу обнаружить себя, обнаруживающего некую данность, например: себя, смотрящего на предмет, себя слушающего, себя ощущающего; при этом я могу в одном поле непосредственного рефлективного восприятия объять и себя, и воспринимаемую мною данность. А дальше? Могу ли я в одном акте непосредственного (здесь-и-теперь) восприятия охватить себя в качестве воспринимающего себя, воспринимающего некую данность? Позволяет ли метарефлексия непосредственно воспринимать рефлективные акты, или она обеспечивает исключительно репродуцированное восприятие их как ретроспективная рефлексия?
Метарефлексия может “догонять” рефлективные акты, “наступать им на пятки”, может “препятствовать” им, но остается открытым вопрос, насколько она может быть с ними одновременно. А может быть метарефлексия — это диалог различных рефлективных позиций (рефлективных “Я”), “Я”, вступающее в диалог с самим собой.