Грань греха
Хотя брак и дан (в частности) «для погашения естественного пламени», то есть является как бы лекарством от блуда или, по словам свт. Иоанна Златоуста, — врачевством, истребляющим блуд (14: 205), сексуальные отношения супругов не должны при этом становиться разнузданными[45]. Ведь как и яд в малых количествах может стать лекарством, так и чрезмерное употребление лекарств может сделать их ядом. Таким образом, данное вещество становится ядом или лекарством для человека не только по своей сущности, но и по употребленному количеству. Подобное и в действиях человека: не являются греховными, сами по себе, супружеские отношения в законном браке и, например, принятие пищи. Греховными то и другое становится от чрезмерности. Иными словами, греховными их делает злоупотребление ими, а не их сущность.
Так, например, если и процесс питания (не являющейся греховным сам по себе) превратить в самостоятельный и специальный источник получения удовольствия, то он уже становится грехом — чревоугодием. Известно, что в древнем Риме определенные категории граждан предавались неуемным пиршествам. Наевшись, они вызывали у себя рвоту для освобождения желудка и возможности пиршествовать далее. Аналогично этому, если в контексте брака оставить только чувство сексуального удовлетворения, то есть превратить секс в самоцель, то тогда такой секс уже будет грехом. Кроме того, это повлечет за собою и другие грехи сексуального характера. Так известная порочность жителей Содома заключалась именно в их гомосексуальном поведении, получившем название «содомского греха». В частности, содомляне добивались гомосексуальной связи с гостями Лота — двумя ангелами в образе людей (Быт. 19: 4-9). «Жители Содома добивались гомосексуальной связи с пришельцами. Божие отношение к такому мерзкому, нечестивому поведению стало явным после того, как Он разрушил город. Ср. с Лев. 18: 22, 29; 20: 13; Рим. 1: 26; 1 Кор. 6: 9; 1 Тим. 1: 10, где всякое гомосексуальное поведение запрещено и осуждается Богом» (39: 41. См. пояснение к словам «познаем их» из Быт. 19: 5). Святой апостол Павел по данному вопросу говорит: «Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен во веки, аминь. Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение.
И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства… Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют» (Рим. 1: 25 - 28, 32).
Свт. Григорий Палама пишет: «Третье порождение болящей похотением души есть чревоугодие, от которого всякая плотская нечистота. Почему же мы называем его третьим и последним, когда оно внедрено в естество наше от самого рождения, равно как и естественные движения, относящиеся к деторождению. Почему же мы на последнем месте полагаем плотское похотение. Потому что это есть нашего естества принадлежность. Что же естественно, то и невинно, как благим Богом сотворенное, чтоб мы пользовались тем на добро. Естественные сего ради движения не указывают на болезнь души. Больною обличается душа в тех, кои злоупотребляют ими. Когда мы попечения о плоти превращаем в похоти (Рим. 13: 14), тогда это сластолюбие — грешная страсть, начало плотских страстей и болезнь души, ибо они хотя совне входят, но усвояются душою и делаются собственными ее» (цит. по 38: 263). Антоний Великий учит: «Не то грех, что делается по закону естества, но то, когда по произволению делают что худое. Вкушать пищу не есть грех, но грех — вкушать ее без благодарения, неблагоговейно и невоздержно» (цит. по 40: 69).
Иными словами, секс не должен превращаться в специальную и единственную цель брака, или становится самоцелью[46]. Действительно, если в контексте брака оставить только чувство сексуального удовлетворения, то есть превратить секс в самоцель (в самостоятельный источник удовольствия), то такой секс будет уже греховным. «Брак установлен... не для того, чтобы предавались блудодеянию, но чтобы были целомудренными»[47] — говорит свт. Иоанн Златоуст. Это обусловлено тем, что основной целью брака, как уже говорилось в гл. 1, является помощь друг другу в спасении. А супружеская близость здесь выполняет роль средства или лекарства, помогающего избежать тяжкого греха — прелюбодеяния.
Протоиерей Глеб Каледа по данному вопросу говорит: «Освящая брак и супружеское ложе (“брак честен и ложе нескверно, ложе их ненаветно”[48], Церковь учит миру и воздержанности в супружеских отношениях. Перед едой православный христианин читает молитву и, если есть рядом священник, он просит: “Благослови, Господи, ястие и питие рабом Твоим”, но обжорство и пьянство Церковь осуждает и вменяет в грех. Так же и благословляя брак, Церковь осуждает сосредоточенность взаимных интересов супругов исключительно на плотских отношениях. Когда в браке преобладает секс, тогда под его покровом скрывается разврат; когда муж, предварительно поругавшись с женой, требует ее тело или мирится с нею только для того, чтобы обладать им, тогда и в браке совершается половой грех» (130: 184).
Таким образом, определяя грани (границы) дозволенного (негреховного) в отношение супружеской близости, необходимо, с одной стороны, следовать наставлениям свт. Иоанна Златоуста: «Итак, соблюдай меру в своем воздержании, смотря по тому, насколько ты можешь обуздать немощь своей плоти. Не стремись превзойти эту меру, чтобы не ниспасть ниже всякой меры»[49], а с другой — не превращать эту близость в разнузданность. Иными словами, в супружеской близости необходимо избегать чрезмерности, как со стороны воздержания (чтобы не впасть в грех мысленного или физического прелюбодейства), так и со стороны излишеств (чтобы не впасть в разнузданность).
u Отметим теперь основные отличия супружеской любви, основанной на страсти (страстной любви) от любви христианской. Страстная любовь со временем утихает. Уменьшается сексуальное взаимное влечение (сексуальная взаимная привлекательность) супругов. Вместе с этим, поскольку в страстной любви удовлетворение сексуальной страсти является основой, происходит охлаждение отношений между супругами и в других сферах семейной жизни. Далее, как неизбежное следствие, начинается поиск других партнеров для возобновления, хотя бы временных, но страстных былых отношений т. д. Таким образом, брак, основанный исключительно на страстной любви, как правило, обречен на самоуничтожение. Такой брак просто не логичен, порочен и является временным.
Христианская же любовь имеет принципиальные отличия от любви страстной. Эта любовь основана на взаимном уважении, понимании, доверии, нежности, помощи, бескорыстии и со временем становится только крепче и больше. Она ведет к спасению и не боится различных мирских трудностей, «не вылетает в окно, когда нищета стучится в дверь» и не бросает человека в бедах, болезнях и несчастьях. Эта любовь есть подобие любви Бога к человеку[50] и любви Спасителя к Своей Церкви[51]. Именно такая любовь и является выполнением одной из важнейших (основных) заповедей: любите друг друга; как Я возлюбил вас (Ин. 13: 34; 15: 12). Именно о свойствах такой любви, без которой, — по словам старца Амвросия Оптинского, — ни раздание всего имения, ни предание тела на сожжение не действительны[52], и говорит апостол Павел: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13: 4-8) (55: 70).
Свт. Тихон Задонский пишет, что супруги должны любить и не оставлять друг друга до самой смерти «Правильно вступившие в супружество должны друг друга любить и верность хранить до конца жизни. Ни муж жены, ни жена мужа не должны оставлять до смерти, но, как обещались и согласились, неразлучны пребывать до кончины» (53: 834, 835 со ссылкой на «Творения свт. Тихона 6-го издания, 1899 г. Т. 5. С. 174»).
Митрополит Сурожский Антоний о христианской любви пишет: «Любовь — удивительное чувство, но оно не только чувство, оно — состояние всего существа. Любовь начинается в тот момент, когда я вижу перед собой человека и прозреваю его глубину, когда вдруг вижу его сущность. Конечно, когда я говорю “вижу”, я не хочу сказать “постигаю умом” или “вижу глазами”, но — “постигаю всем своим существом”. Если можно дать сравнение, то так же я постигаю красоту природы, красоту произведения искусства, когда стою перед ним в изумлении, в безмолвии, только воспринимая то, что перед мной находится, не будучи в состоянии выразить это никаким словом, кроме как восклицанием: “Боже мой! До чего это прекрасно!”. Тайна любви к человеку начинается в тот момент, когда мы на него смотрим без желания им обладать, без желания над ним властвовать, без желания каким бы то ни было образом воспользоваться его дарами или его личностью — только глядим и изумляемся той красоте, что нам открылась.
Когда я нахожусь лицом к лицу с человеком, которого я вижу глазами любви, не глазами безразличия или ненависти, а именно любви, то я приобщаюсь этому человеку, у нас начинается нечто общее, общая жизнь. Восприятие человека происходит на глубине, которая за пределами слов, за пределами эмоций. Верующий сказал бы: когда я вижу человека в этом свете. в свете чистой любви, то я вижу в нем образ Божий, икону…
Как часто бывает, что любящему другого кто – нибудь скажет: “Что ты в нем нашел? Что ты в ней нашел?” — и человек дает совершенно бредовый ответ: “Да разве ты не видишь, до чего она прекрасна, до чего он красив?”. И оказывается: да, так оно и есть, этот человек прекрасен, потому что любящий видит красоту, а нелюбящий , или безразличный, или ненавидящий видит только раненость. Вот об этом очень важно не забыть. Чрезвычайно важно помнить, что любовь реалистична до конца, что она объемлет человека всецело и что она видит, она зряча, но вместо того, чтобы осуждать, вместо того, чтобы отрекаться от человека, она плачет над изуродованностью и готова жизнь положить на то, чтобы все болезненное, испорченное было исправлено и исцелено. Это то, что называется целомудренным отношением к человеку, это — настоящее начало, первое серьезное видение…
В любви есть три стороны. Во-первых человек любящий дает, хочет давать. Но для того, чтобы давать, для того, чтобы давать совершенно, давать не делая получающему больно, нужно уметь давать. Как часто бывает, что мы даем не по любви, настоящей, самоотверженной, щедрой любви, а потому, что, когда мы даем, в нас нарастает чувство своей значительности, своего величия… Но получать от человека на этих условиях — очень больно. Любовь только тогда может давать, когда она забывает о себе…
С другой стороны, в любви надо уметь получать, но получать порой гораздо сложнее, чем давать. Мы все знаем, как мучительно бывает получить что-нибудь, испытать благодеяние от человека, которого мы или не любим, или не уважаем, это унизительно, это оскорбительно… И вот для того, чтобы уметь давать и уметь получать, нужно, чтобы любовь дающего была самозабвенной, а получающий любил дающего и верил безусловно в его любовь. Западный подвижник Венсан де Поль, посылая одну из своих монахинь помогать бедным, сказал: “Помни — тебе нужна будет вся любовь, на которую способно твое сердце, для того, чтобы люди могли тебе простить твои благодеяния”…
Но даже там, где и давать, и получать — праздник, радость, есть еще одна сторона любви, которую мы забываем. Это — жертвенность. Не в том смысле, в котором мы обычно о ней думаем: например, что человек, который любит другого, готов на него работать, лишать себя чего-нибудь, чтобы тот получил нужное… Нет, та жертвенность, о которой я говорю, более строга, она относится к чему-то более внутреннему. Она заключается в том, что человек готов по любви к другому отойти в сторону. И это очень важно. Ведь порой бывает так между мужем и женой: они друг любят сильно, крепко, ласково, радостно. И один из них ревнует мужа или жену — не по отношению к кому-нибудь, который вот тут, теперь может поставить под вопрос их любовь, а по отношению к прошлому… И любящий должен принять тайну прошлого как тайну и ее уберечь, ее сохранить, должен допустить, что в прошлом были такие отношения любимого человека с родителями, с друзьями, с подругами, такие события жизни, к которым он не будет причастен, иначе как сберегающей, ласковой, почтительной любовью…
Человек начинает любить другого, потому что вдруг, неожиданно для себя самого, видит в нем что-то, чего он раньше никогда не видел. Бывает: молодые люди, девушки принадлежат к какому-то общему кругу, живут бок о бок, работаю вместе, принимаю участие в общественной жизни. И вдруг тот, кто до сих пор никем не был замечен, делается центром интереса для одного из этого круга; в какой-то момент один человек другого увидел не только глазами, но каким-то проникновением сердца и ума. И этот человек, который просто был одним из многих, вдруг делается единственным (136: 473, 479-481).