Коммуникативные зависимости

Считается, что человек при помощи разнообразных коммуникативных средств в рамках девиаций стремится «бежать от свободы» (по Э. Фромму, 1990). В одних случаях бегство приводит к аутистическому паттерну поведения, в других— к гиперобщительно­сти, в третьих — к конформизму и т. д. Сутью бегства от свободы и становления отклоне­ний в поведении является осознанное или неосознанное стремление уклониться от кон­структивного анализа и переживания основополагающих экзистенциальных ценностей, базисных проблем существования индивида с целью избежать тревоги, страха и неопре­деленности. И. Ялом (1998) причисляет к таким базисным проблемам страх смерти, осо­знание необходимости и возможности свободы, следовательно, и ответственности, а также смысл существования и единения/изоляции.

Коммуникативные девиации позволяют человеку не решать экзистенциальные про­блемы, а существовать вне их. Выбор одного из аномальных (аддиктивных) способов взаимоотношения с окружающим миром как бы автоматически снимает необходимость предпринимать какие-либо усилия по устранению экзистенциальной тревоги. По Ж. Сар­тру, человек полностью ответственен не только за свои действия, но и за свою неспособ­ность действовать. Можно утверждать, что выбор того или иного девиантного стиля коммуникативного поведения опосредован желаниями, стремлениями и потребностя­ми индивида, чаще осознаваемыми, чем неосознаваемыми. В равной степени и аутиза-ция в виде необщительности и нелюдимости (отрешение от мира), и гиперобщитель­ность— это способы преодоления экзистенциальной тревоги.

Конформистское поведение проявляется в склонности приспосабливаться к любо­му окружению, к любым точкам зрения и любому мировоззрению, жить не собствен­ными интересами, а схемами, придуманными в обществе, игнорировать собственное мнение или не иметь своего взгляда на происходящие события. Конформист — это чело­век без свойств. Основная его способность — быть незаметным, «как все», не проявлять никаких реакций, отличающихся от общепринятых и традиционных, полная подчиняе-мость без внутренней борьбы. Удовлетворение такому индивиду приносит попадание в резонанс с общими интересами, привычками, навыками. Он склонен использовать по­веденческие и речевые штампы: одеваться по форме, трафаретно говорить, применяя, к примеру, бюрократический язык.

Особой разновидностью коммуникативных девиаций считается поведение, когда человек руководствуется псевдологией. При данной форме отклоняющегося поведения индивид склонен активно и часто использовать ложные (неправдивые) высказывания. Он лжет не ради получения какой-либо выгоды, а с целью привлечения к собственной персоне внимания или для провоцирования окружающих. Псевдологическое поведение

Фанатизм

носит аддиктивный или патохарактерологический оттенок. Выгода для такого индивида заключается в изменении своего психологического состояния (получение удовлетворе­ния от признания и привлечения внимания, радости от введение в заблуждение или запутывания собеседника, успокоения от причинения партнеру вреда).

К коммуникативным аддикциям относится крусадерство или идеологический аван­тюризм, характеризующийся чрезмерной склонностью выискивать для себя эффектные и важные предприятия, чтобы затем погрузиться в них с головой (С. Мадди). Такие инди­виды хватаются за любой повод, чтобы «выйти на улицу», стать сторонником какого-нибудь социального движения и активно участвовать в деятельности общественных орга­низаций. Считается, что крусадерство базируется на обостренном чувстве бессмыслен­ности существования, которое притупляет погружение человека в активную деятельность («ложное центрирование» по Д. Пайку).

К нередко встречающимся коммуникативным девиациям относится нигилизм. Его отличительная черта — активная, всепроникающая склонность дискредитировать дея­тельность, имеющую смысл для других (Ялом, 1998). Такой человек склонен подвергать критике с позиции постижения смысла любые поступки и устремления окружающих. Для него характерна «идеологическая пассивность», маскирующаяся под глубинный экзистенциальный анализ. При нигилистическом поведении индивид часто отказывается от любой деятельности, рекламируемой другими, саркастически и иронично относясь к стремлениям окружающих достичь в ней успехов.

Фанатизм

Увлечение какой-либо деятельностью, достигающее крайней степени выраженно­сти с формированием культа и создания идолов, с полным подчинением человека и «растворением» индивидуальности, носит название фанатизма. Чаще фанатичное от­ношение формируется в таких сферах, как религия (религиозный фанатизм), спорт (спортивный фанатизм) и музыка (музыкальный фанатизм). Общая характеристика фа­натизма — выработка человеком стереотипа подчинения собственных интересов и уст­ремлений интересам конфессии, команды, музыкального коллектива, сосредоточение внимания и сил на поддержке идола и оказания ему всемерной и активной помощи, миссионерская деятельность. В рамках девиантного поведения в виде фанатизма чело­век начинает действовать по психологическим законам группы и ведомого индивида, он не способен критично отнестись к высказываниям кумира, идола и осознать отклонения собственного поведения, иногда заключающиеся в отрыве от близких или уходе из се­мьи, игнорировании работы.

Особое место в аддиктологии, в связи с социально-психологической значимостью его последствий, занимает религиозный фанатизм. Разрушение семей, разрыв родствен­ных и дружеских связей, резкая и кардинальная смена стереотипа жизни человека ставят эту проблему на одно из первых мест по значимости. Наибольший интерес представляет психологический аспект веры, позволяющий анализировать механизмы формирования фанатичного поведения, становление аномалий и отклонений от этно- и социокультур­ных норм, изучение изменений, происходящих в личности под воздействием религиоз­ной общины.

Характерная особенность религиозной веры — признание существования сверхъ­естественного, под которым понимается нечто, не подчиняющееся законам окружаю­щего мира, лежащего «по ту сторону» чувственно воспринимаемых объектов. Особую роль играет феномен «избранности», формирующий, с одной стороны, чувство иденти-

Коммуникативные зависимости

фикации с группой единомышленников, «посвященных в тайну»; с другой — укрепляю­щий чувство превосходства над другими (непосвященными) людьми.

Наиболее благоприятной почвой для возникновения отклоняющегося поведения счи­тается сектантство. Последователи христианства считают, что секта—это «организован­ное общество людей, разномыслящих с... церковью, но согласных друг с другом в рели­гиозном отношении» (Б. А. Любовик). Не существует однозначной трактовки понятия «секта», поскольку межконфессиональное противостояние носит принципиальный ха­рактер. По мнению представителей «больших (старых, склонных к монополизации веры)» религий, отличительная черта секты в том, что она в своих воззрениях не согласна с главенствующей, критически относится к официальной и широко распространенной в конкретной стране религии. Подобную точку зрения нельзя признать обоснованной. Можно согласиться с тем, что тоталитарные религиозные секты применяют в своей практике жесткие психологические методы воздействия. Это выражается в возникнове­нии в сознании человека состояния повышенной внушаемости за счет физического и психического истощения, социальной депривации, использования трансовых состояний и т. д. В нетрадиционных религиях, как правило, большую роль играет эмоционально-психологическая сторона, оттесняющая на задний план вероучение. Это выражается в провозглашении приоритета религиозного переживания. Огромное значение придается «боговдохновленной» форме проявления чувств и поведения верующего как свидетель­ству подлинной и глубокой религиозности человека. Спонтанные выражения религиоз­ных чувств, особенно состояния транса, экстаза, интерпретируется как «просветление», как приобщение к божественной реальности, к чему и стремятся адепты религиозной группы (Егорцев, 1989).

По мнению В. В. Павлюка (1988), религиозная секта воспитывает у своих членов «реакцию избегания», вследствие чего верующий непроизвольно, как бы автоматиче­ски, воздерживается от действий, не одобряемых группой. Привитая в ходе общения и воспитания в религиозной группе такая эмоциональная реакция блокирует возможность отступления от принятых в данном сообществе норм. Подкреплением для «реакции из­бегания» выступают определенные религиозные санкции со стороны группы в целом либо ее лидеров в виде неодобрения, осуждения. Чувство общности, объединенности с другими членами группы может быть весьма реальным психологическим фактором в религиозном коллективе, Угроза использования или пример применения в прошлом мер осуждения, отчуждения вызывает у индивида чувство опасения быть отверженным группой и тем самым выступает в роли своеобразного психологического стража, делаю­щего невозможным отступление от регламентированных норм повседневной жизни ве­рующего.

Характерными особенностями воздействия тоталитарных сект наличность счита­ются (Егорцев, 1989) следующие:

1) установление жесткого контроля над волей, сознанием и чувствами членов секты (жесткая дисциплина; внушение чувства вины перед организацией; психологическое давление на тех, кто хочет порвать с сектой);

2) формирование психологической зависимости от лидера и организации (подавле­ние способности к критическому мышлению; требование разрыва с критически настро­енными людьми; ограничение круга общения только членами секты; отсутствие свобод­ного времени, личной жизни вне общины).

В рамках религиозной секты формирование религиозного фанатизма существенно облегчается, поскольку лидером и самой общиной с помощью длительных и интенсив­ных психологических воздействий у индивида формируется готовность не сомневаться в

Фанатизм

правильности или неправильности собственного поведения, снимается ответственность за него и, как следствие, — за волевой контроль собственной деятельности. Человек начинает поступать в соответствии с поведенческим шаблоном, навязанным группой.

Одним из актуальных, теоретически и практически значимых является вопрос о лич­ностных особенностях, предрасполагающих к вовлечению индивида в религиозную сек­ту, о соотношении внутренних устремлений личности, религиозной толерантности и необходимой степени активной психологической «вербовки» для становления религиоз­ного фанатизма. Известно, что особую группу риска составляют личности, занятые ин­тенсивными духовными поисками, стремящиеся к «полной и абсолютной Истине» (ча­сто понимаемой как простые и однозначные ответы на сложные вопросы), а также инди­виды с художественным складом мышления.

R. J. Lifton (1978) выделяет 8 элементов, приводящих к катастрофическому измене­нию сознания человека в религиозной группе:

1) контроль окружающей обстановки (среды) — жесткое структурирование окру­жения, в котором общение регулируется, а допуск к информации строго контролиру­ется;

2) мистическое манипулирование — использование запланированной или подстро­енной «спонтанной», «непосредственной» ситуации для придания ей смысла, выгодно­го манипуляторам. Например, физиологические и психологические изменения при пе­реходе на вегетарианское питание объясняются «нисхождением святого духа»;

3) требование «чистоты» — четкое деление мира на «чистый» и «нечистый», «хо­роший» и «плохой». Тоталитарная секта — «хорошая» и «чистая», все остальное — «плохое» и «грязное»;

4) культ исповеди—требование непрерывной исповеди и интимных признаний для уничтожения «границ личности» и поддержания чувства вины;

5) «святая наука» — объявление своей догмы абсолютной, полной и вечной исти­ной. Любая информация, противоречащая этой абсолютной истине, считается ложной;

6) нагруженный (культовым смыслом) язык — создание специального клиширо­ванного словаря внутригруппового общения с целью устранения самой основы для самостоятельного и критического мышления;

7) доктрина выше личности — доктрина более реальна и истинна, чем личность и ее индивидуальный опыт;

8) разделение существования — члены группы имеют право на жизнь и существо­вание, остальные — нет, т. е. «цель оправдывает любые средства».

По мнению Е. Н. Волкова (1990), личность в культе переживает и проживает не свой индивидуальный «опыт», а групповой, отсюда — сильная зависимость от групповых процессов. Ответственность за принятие решений переносится с конкретной личности на группу, поэтому самые нелепые и странные акты воспринимаются и выполняются рядовыми членами как должное. В процессе приобщения человека к групповым нор­мам тоталитарной секты происходит формирование феномена «удвоения» личности (Лифтон, 1978), суть которого — разделение «Я» индивида на две независимо функцио­нирующие системы. При этом люди не испытывают чувства эмоционального диском­форта или неустойчивости. Они не способны к критическому осмыслению собственно­го положения и склонны совершать какие-либо поступки при ослабленном волевом контроле.

Разделение происходит потому, что в определенный момент член культовой группы сталкивается с тем, что его новое поведение несовместимо с докультовым «Я». Поведе­ние, требуемое и вознаграждаемое тоталитарной группой, настолько отличается от старо-

Коммуникативные зависимости

го «Я», что обычной психологической защиты (рационализации, вытеснения и т. п.) недо­статочно для жизненного функционирования. Все мысли, убеждения, действия, чувства и роли, связанные с пребыванием в деструктивном культе, организуются в независимую систему, частичное «Я», полностью согласующееся с требованиями данной группы, но происходит это не по свободному выбору личности, а как инстинктивная реакция само­сохранения в почти невыносимых — психологически—условиях (Волков, 1990).

Исследования R. J. Lifton (1978) привели к пониманию того, что практически каждая личность в условиях массированного группового давления и манипулирования базис­ными человеческими потребностями способна к формированию девиантного поведе­ния в виде религиозного фанатизм. Предрасполагающими к этому факторами могут быть низкая коммуникативная толерантность, семейные традиции магического и мисти­ческого мышления, некоторые характерологические и личностные особенности.

Под влиянием психологических воздействий тоталитарной секты у человека со сфор­мировавшимся девиантным поведением в первую очередь происходит изменение всех четырех формальных признаков сознания (по Ясперсу, 1999). У него нарушаются: 1) чув­ство деятельности — осознание себя в качестве активного существа; 2) осознание соб­ственного единства: «В каждый данный момент я сознаю, что я един»; 3) осознание собственной идентичности: «Я остаюсь тем, кем был всегда»; 4) осознание того, что «Я» отлично от остального мира, от всего, что не является «Я».

Многообразие психических феноменов, возникающих в результате пребывания че­ловека под культовым контролем и кардинально изменяющих его поведение в сторону аномалий и девиаций, можно сгруппировать в следующие восемь блоков (рис. 13).

Рис. 13. Культовый контроль и его эффекты

1. Блок изменений сознания и самосознания (нарушение самосознания и идентич­ности личности).

2. Блок аффективных феноменов-расстройств (психопатологические эмоциональ­ные состояния (переживания) в рамках посттравматического стрессового расстройства: депрессия, панические атаки, навязчивые воспоминания и сны и т. д.).

3. Блок инверсии двигательно-волевой сферы (снижение волевой активности (апа­тия), способности контролировать свою деятельность, утрата спонтанности и естествен­ности).

4. Блок патологической зависимости (формирование психологической зависимо­сти от религиозной группы, утрата способности быть ответственным за что-либо и авто­номным в принятии решений).

Фанатизм

5. Блок регресса личности (остановка интеллектуального, когнитивного, эмоцио­нального, нравственного развития, сопровождающаяся развитием психического инфан­тилизма).

6. Блок перцептивных феноменов (иллюзии, галлюцинации, нарушения схемы тела, восприятия времени).

7. Блок мыслительных аномалий (использование т. н. аффективной логики, утрата критичности, склонность к образованию сверхценных и бредовых идей).

8. Блок коммуникативных девиаций (замкнутость, отчужденность, аутизация, не­способность устанавливать доверительные отношения, утрата эмпатичности и навыков социального общения). ■

Мотивы отрыва человека от реальности и ухода в группу (религиозную, спортивных или музыкальных фанатов), подчинения себя идеи и лидеру могут быть различными. Одним из мотивов могут стать психологические проблемы, с которыми индивид не спо­собен справиться самостоятельно или считает, что не способен. Как правило, данный мотив основывается на психопатологических симптомах и синдромах, патологии харак­тера или внутриличностном невротическом конфликте. Уход такого человека в группу фанатиков обусловлен снятием с себя ответственности за принятие решений по многим жизненным проблемам, желанием стать ведомым, искоренить в себе сомнения и неуве­ренность. Другим мотивом фанатичного поведения в группе может быть стремление уйти от однообразной, не вызывающей радости и эмоционального отклика реальности. Кумир, идол, идея, ритуал, причастность к какой-либо тайне или социальной группе, обретение новых переживаний становятся своеобразными аддиктами.

К сверхценным психологическим увлечениям при девиантном поведении относится деятельность, посвященная проповедованию тех или иных мистических традиций, эмо­циональная поглощенность и следование традициям экстрасенсорики и эзотерики — парапсихологическая зависимость. Сутью подобного девиантного поведения является убежденность в том, что действиями, переживаниями и даже сознанием человека управляют «неведомые силы». Адепты экстрасенсорики убеждены в существовании «сверхъестественных» феноменов и процессов, вызывающих те или иные болезненные патологические проявления индивида на уровне соматики или психики. Основой пара-психологических воззрений становятся остающиеся нераспознанными феномены пси­хической деятельности человека, которые трактуются как экстрасенсорные, биоэнерге­тические. По мнению А. П. Дуброва и В. Н. Пушкина (2002), биогравитация — это спо­собность человека создавать, излучать и воспринимать определенный вид физического поля, имеющего специфическую квантово-импульсную природу, сходную с гравитаци­ей, и в то же время имеющего свои «особые черты».

Все обоснования существования биоэнергетики в настоящее время носят гипотети­ческий характер и поэтому могут рассматриваться лишь как одна из версий возможной трактовки происходящих в человеке психических и психосоматических процессов и не могут приниматься за факты. Лица, поведение которых базируется на парапсихологи-ческих воззрениях и постулатах экстрасенсорики, не принимают во внимание принципи­ально важное научное мировоззрение и способ доказательства чего бы то ни было в сфере познания. Они настаивают и в этом вопросе на привлечении к анализу ненаучных методов и способов анализа действительности.

Аддиктивное поведение, базирующееся на традициях экстрасенсорики, можно раз­делить на пассивный и активный варианты. При пассивном варианте человек, разделяя экстрасенсорные традиции осмысления действительности и, в частности, межличност­ных отношений (любви, верности, зависти и др.), возникновения и лечения болезненных

Коммуникативные зависимости

проявлений (порча, сглаз и др.), прибегает к помощи практикующих экстрасенсов лишь в случаях возникновения семейных (партнерских, сексуальных) проблем или болезней. При активном варианте человек с определенного момента начинает ощущать в себе необычные способности («прозревает») и изменяет весь стиль поведения, стараясь мак­симально использовать «новые качества его личности». В некоторых случаях человек начинает ощущать в себе способности прогнозировать течение и исход событий (ясно­видение и провидение), в других — осознает лечебные и оздоровительные качества сво­их действий. Нередко такой человек отказывается от прежних привычек и поведенческих стереотипов. Он способен бросить любимую работу, уйти из семьи и «помогать страж­дущим». Его воззрения в возможность исцелять людей превращается в стойкую непоко­лебимую убежденность, не требующую доказательств. Критика его способностей со стороны окружающих либо игнорируется им, либо встречает сопротивление, когда «экс­трасенс» начинает активно противостоять официальной медицине.

Девиантное поведение, основанное на увлечении экстрасенсорикой и эзотерикой, может базироваться как на характерологических особенностях, так и на психопатологи­ческих симптомах и синдромах (мы не рассматриваем варианты сходного по форме псевдодевиантного поведения, основанного на попытке извлечь выгоду из заблуждений людей).

ГЛАВА 22

ЗАВИСИМОЕ ВОРОВСТВО (КЛЕПТОМАНИЯ И ДЕЛИНКВЕНТНЫЕ КРАЖИ)

Кражи, где похитителей привлекает не похищаемый объект, а сам «процесс» похи­щения, всегда вызывают много вопросов. Такие хищения не вполне соответствуют юри­дической дефиниции кражи как целенаправленного, совершаемого с корыстной целью противоправного безвозмездного изъятия или обращения чужого имущества в свою пользу. Подобный тип хищений упоминался психиатрами и психологами под названием «патических», «атипичных», «делинквентных» краж (Лукомская, 1974; Student, 1975; Cupchik, 2002), однако их психологические и психопатологические механизмы до послед­него времени не изучались.

Выделяются два типа аддиктивных хищений. 1 -й тип включает лиц, обнаруживающих клептоманию. 2-й тип составляют лица, не отвечающие клиническим критериям клепто­мании современных классификаций психических расстройств (МКБ-10 и DSV-IV-R) в основном по причине корыстной цели или группового характера хищений. Этот тип аддиктивного поведения рассматривается под названием «делинквентные кражи» или «делинквентныи тип», т. к. для входящих в эту группу лиц совершение краж является лишь одним из многих свойственных для них видов антисоциальной активности.

Клептомания

История вопроса

Одно из самых ранних письменных признаний человека, совершавшего кражи не для материальной выгоды, а ради изменения эмоционального состояния, принадлежит раннехристианскому теологу Августину (354-430 н. э.). «Я воровал не из нужды, — пишет Св. Августин в 4-й главе «Исповеди», — у меня были такие же вещи, и даже гораздо лучшие. Я не пользовался и не наслаждался украденным, потому что наслажде­ние мне приносил сам процесс воровства и сознание того, что я поступаю плохо». Впос­ледствии достоянием истории стали и другие примеры необъяснимых краж, совершае­мых известными людьми. Так, французский король Генрих IV Наваррский (1553-1610) не мог противостоять искушению тайком прихватывать понравившиеся ему вещи, которые он затем отсылал обратно владельцам. Подобной привычке был подвержен и король Сардинии Виктор-Амедей. В 1800 г. основатель американской психиатрии Бенджамин Раш опубликовал наблюдение женщины, «поведение которой отвечало самым высоким моральным принципам, за исключением одной страсти». Она, будучи в гостях за изыс­канным столом, всегда стремилась украдкой набить свои карманы хлебом, но впослед­ствии свои поступки «проклинала и оплакивала».

Клептомания как «болезнь, врожденная сознательная и непреодолимая наклонность к воровству», впервые была описана в 1840 г. французским психиатром Шарлем Креть-

Зависимое воровство (клептомания и делинквентные кражи)

еном Марком, который отнес клептоманию к классу инстинктивных мономаний — един­ственной аберрации психики нормального во всех других отношениях человека. К концу XIX в. Фовиль и Маньян объединили в одну группу обсессивных и импульсивных «на­следственных девиантов». В этот разряд попали как клептомания, так и клептофобия. Б. Морель обратил внимание на повышенную эмотивность таких больных и назвал их страдающими «эмотивным бредом».

В начале XX в. основные представления о клептомании уже сложились (Kraepelin, 1891,1904; Krafft-Ebing, 1895; Kretchmer, 1921). Обозначилась феноменология клептомани-ческих проявлений: напряжение при совершении кражи, сменяющееся облегчением, а затем — «горьким раскаянием у разумных». Побуждение к действию описывалось как навязчивое и насильственное («смутно осознаваемое как нечто неизбежное, непреодоли­мое и роковое») или «импульсивное». Прослеживалась периодичность возврата влече­ния, а динамика расстройства «не обнаруживала в течение жизни существенного улучше­ния или ухудшения». Е. Kraepelin (1891) привел дифференциально-диагностические крите­рии воровства клептомана и антисоциального психопата: «Нравственно помешанный ворует вследствие эгоистических мотивов, тогда как при импульсивном помешательстве поступки не имеют цели, волевые проявления необдуманны и нелепы. Мотивом является не сознательный план, а импульс, зачастую крайне неясный, внезапно возникающий и тотчас же побуждающий к действию, но в ряде случаев возможна борьба мотивов».

П. Б. Ганнушкин (1933) описал механизм формирования и фиксации импульсивных навыков на основе условно-рефлекторной связи как форму патологического развития личности. Он считал реализацию импульсивных действий «разрядкой эмоционального напряжения». При повторной реализации девиантного действия с помощью эмоцио­нального подкрепления эта связь фиксируется. В возникновении импульсивных влече­ний особое значение приобретают истерическая и эпилептоидная почва.

Однако в середине XX в. в нашей стране под влиянием социологической парадигмы преступного поведения изучение клептомании фактически попало под запрет. Табу на такие исследования также были связаны с тем, что большинство зарубежных работ в тот период лежали в плоскости психоаналитических теорий. Многие из них не выдержали проверку временем, но именно в рамках «глубинной психологии» было начато изуче­ние коморбидности клептомании различным психическим нарушениям.

Как и прежде, в настоящее время основным отличием клептоманической кражи от обычного воровства считается ее «бескорыстность» и незапланированность (Маге, 1840; Krafft-Ebing, 1895). Абсурдность клептоманического действия, заключающаяся в том, что вор ничего не выигрывает, а лишь подвергает себя риску попасть в тюрьму, подчер­кивается и во многих современных наблюдениях (Elizir, Jaffe, 1968; Davis, 1979; Medlicott, 1991, и др.), где описывается, как украденные носки, старая одежда, скрепки, книги, би­жутерия, лекарства выбрасывается, ломаются, возвращаются владельцам, иногда тайно коллекционируются. J. Gauthier, D. Pellerin (1982) подчеркивают неодолимость влечения к краже, не ослабевающего со временем, a G. Gudjonsson (1987) утверждает, что с года­ми сопротивляться влечению становится все труднее. Нарастание чувства напряжения, приводящее к «неосознанным, будто автоматическим» действиям часто сопровождает­ся выраженными вегетативными (сердцебиение, потливость), а в некоторых случаях — диссоциативными симптомами (Bleuler, 1920; Money, 1983; Goldman, 1992). Аффектив­ная разрядка на «пике риска» одними авторами оценивается как близкая к маниакально­му эпизоду, другими — как облегчение невыносимого напряжения, подобное облегче­нию от выполнения компульсивного действия, ритуала при обсессивно-компульсивном расстройстве (Gudjonsson, 1987; McElroy etal., 1992; Hollander, 1993).

Клептомания

22.1.2. Теоретические модели клептомании и связь ее с другими психическими расстройствами

Согласно американской классификации DSM-IV-TR, клептомания относится к рас­стройствам контроля над импульсами наряду с периодическим эксплозивным рас­стройством, пироманией, страстью к азартным играм и трихотилломаниеи и другими неуточненными нарушениями контроля над импульсами, где объединены виды поведе­ния, характеризующиеся следующими признаками: повторямостью, неадаптивностью, первичностью (т. е. не служащие проявлением психопатологического снидрома — бре­да, галлюцинаций и т. п.), а также периодической неспособностью противостоять влече­ниям к выполнению специфических поступков и наличием «продрома» с напряженно­стью перед совершением поступка и облегчением после него.

В спектральной модели обсессивно-компульсивного расстройства Е. Hollander (1993) и D. Stein с соавт. (1994-1996) импульсивность и компульсивность считаются дву­мя полюсами спектра — недостаточности (при импульсивном поведении) или избыточ­ности (при компульсивном) контроля над своими действиями, что обусловлено аффек­тивными нарушениями. К нарушениям данного спектра наряду с клептоманией и соб­ственно обсессивно-компульсивным расстройством отнесены 12 нозографических единиц. Они расположены от наименее (ипохондрические) до наиболее ауто- или гете-родеструктивных (страсть к азартным играм и др). Одно из преимуществ использования этой модели — обнаружение с ее помощью общей патогенетической ступени, «биоло­гического диатеза» в развитии всех указанных состояний: абсолютной или относитель­ной недостаточности серотонина и дисбаланса нейротрансмиттеров в целом.

S. McElroy и ее сотрудники (1991-1996) причисляют клептоманию к расстройствам аффективного спектра и приводят «четыре доказательства отношения клептомании к большой депрессии»: высокую распространенность большой депрессии и тревоги у клептоманов; совершение краж для облегчения депрессии; связь клептомании с рас­стройствами пищевого поведения; смягчение проявлений клептомании при назначении антиде прессантов.

Спектральные модели предполагают, что присутствие одного из расстройств спект­ра означает возможное наличие и других. Оба подхода оказались плодотворны при изу­чении клептомании и ее коморбидности. Психопатологическая отягощенность страдаю­щих этим расстройством настолько значительна, что М. Goldman (1998) называет клепто­манию «верхушкой диагностического айсберга». Она обнаружил депрессию у 50%, тревогу у 31% и булимию у 12% клептоманов. В свою очередь, выяснилось, что при расстройствах пищевого поведения клептоманические кражи совершают более 21 % (Кор-кина и соавт, 1986; McElroy et el., 1989). По данным S. McElroy, H. G. Pope et al. (1991), когда-либо в жизни депрессия наблюдалась у 40% больных клептоманией; злоупотребле­ние ПАВ — у 50%. 40% страдали паническими атаками, 40% — социофобией, 45% — ОКР. У 60% обнаруживалась булимия, а у 40% — иные расстройства контроля над им­пульсами. Высокая распространенность аффективных нарушений, ОКР и расстройств контроля над импульсами как у самих клептоманов, так и у членов их семей обнаружи­валась в британских, американских, итальянских, бельгийских и скандинавских исследо­ваниях (Woddis, 1957;Ramellietal„ 1979;Gudjonsson, 1987; McElroy eta!., 1991;Chong, Low, 1996; Presta et al., 2002 и др.)

Клептомания также рассматривается как одно из «замещающих» расстройств среди разновидностей аутоагрессии наряду с булимией, злоупотреблением ПАВ, нанесени­ем самоповреждений и другими видами аддиктивного поведения (Schwartz, 1992; Favazza,

Зависимое воровство (клептомания и делинквентные кражи)

1987, 1993). Уже доказано, что клептоманическое поведение направлено на смягчение имеющихся эмоциональных нарушений. Эмоциональное состояние, испытанное в мо­мент первой успешной «настоящей» (корыстной) кражи, становится своеобразной «мат­рицей» для формирования клептоманического поведения. D. Fishbain (1987) описывает редукцию симптомов депрессии во время краж и считает, что воровство — это разно­видность рискующего поведения в ответ на депрессию и служит своеобразным «анти­депрессантом».

М. Goldman (1997) выделяет факторы риска развития клептомании: аффективные на­рушения, суицидальные тенденции, расстройства пищевого поведения, нарушение иден­тичности, в том числе и сексуальной, мнительность, замкнутость, чувство пустоты, вины и принуждения, недостаток позитивных эмпатических переживаний в детстве, ранние про-трагированных психогении, аутоагрессивное или деструктивное поведение в анамнезе.

Предположения о возможной принадлежности клептомании к кругу аддиктивных (зависимых) расстройств высказывались и ранее (Менделевич, 2003; Бухановский, 2003; Favazza, 1987; Marx, 2001), но в последнее время аддиктивнаямодель клептомании на­ходит все больше подтверждений.