Основы теории речевой деятельности. М, 1974, с. 5—20

Важность категории деятельности не требует доказательства... Внесение в психологическую науку категории деятельности (Tatigkeit) в ее последовательно марксистском понимании имеет поистине ключевое значение для решения таких капитальных проблем, как проблема сознания человека, его генезиса, его исторического и онтогенетического развития, проблема его внут­реннего строения. Оно, наконец, единственно открывает воз­можность создать единую научную систему психологических зна­ний. <...>

Первый вопрос, на котором я остановлюсь,— это вопрос о значении категории деятельности для понимания детерминации психики, сознания человека.

В психологии известны два подхода к этой большой пробле­ме. Один из них постулирует прямую зависимость явлений со­знания от тех или иных воздействий на рецепирующие системы человека. Подход этот с классической, так сказать, ясностью нашел свое выражение в психофизике и физиологии органов чувств прошлого столетия. Главная задача, на которую были направлены усилия исследователей, состояла в том, чтобы уста­новить количественные зависимости ощущений как элементов сознания от физических параметров раздражителей, воздейству­ющих на органы чувств. Таким образом, исходной для этих иссле­дований служила следующая принципиальная схема: «раздражитель - субъективное переживание».

Как известно, психофизические исследования внесли очень важный вклад в учение об ощущениях, но известно также, что исследования эти закрепляли субъективно-эмпирическое пони­мание ощущений и логически неизбежно приводили к выводам в духе физиологического идеализма.

Нужно заметить, что тот же самый подход и соответственно та же самая принципиальная схема сохранились и в дальнейших исследованиях восприятия, в частности в гештальтпсихологии. Наконец, в бихевиоризме, т. е. применительно к исследованию поведения, он выразился в знаменитой схеме «стимул — реакция», которая до сих пор остается исходной для позитивистских психологических концепций, более всего распространенных сей­час в зарубежной психологии.

Ограниченность подхода, о котором идет речь, состоит в том, что для него существуют, с одной стороны, вещи, объекты, а с другой — пассивный, подвергающийся воздействиям субъект. Иначе говоря, подход этот отвлекается от того содержательного процесса, в котором осуществляются реальные связи субъекта с предметным миром,— от его деятельности. <...>

Существуют многие попытки преодолеть теоретические труд­ности, создаваемые в психологии тем «постулатом непосредствен­ности», как называет его Д. Н. Узнадзе, который лежит в основе рассматриваемого подхода. Так, подчеркивается, например, что эффекты внешних воздействий определяются не непосредственно самими воздействиями, а зависят от их преломления субъектом. С Л. Рубинштейн в свое время выразил эту мысль в формуле о том, что внешние причины действуют через внутренние условия. Можно, однако, интерпретировать эту формулу по-разному в за­висимости от того, что подразумевается под внутренними усло­виями. Если подразумевается изменение внутренних состояний субъекта, то этим в сущности не вносится ничего нового. Ведь лю­бой объект способен изменять свои состояния и соответственно по-разному обнаруживать себя во взаимодействии с другими объектами. На размягченном грунте будут отпечатываться следы, на слежавшемся — нет, голодное животное будет реагировать на пищу, конечно, иначе, чем сытое; а у человека, научившегося чи­тать, полученное им письмо вызовет, конечно, другое поведение, чем у человека неграмотного. Другое дело, если под внутренни­ми условиями понимаются особенности активных со стороны субъекта процессов. Но тогда главный вопрос заключается в том, что же представляют собой эти процессы, опосредствующие воз­действия предметного мира, отражающегося в голове человека.

Принципиальный ответ на этот вопрос состоит в том, что это процессы, осуществляющие реальную жизнь человека в окружа­ющем мире, его общественное бытие во всем богатстве и много­образии его форм, т. е. его деятельность. <...>

Но что же мы разумеем, когда мы говорим о деятельности?

Если иметь в виду деятельность человека, то можно сказать, что деятельность есть как бы молярная единица его индивиду­ального бытия, осуществляющая то или иное жизненное его от­ношение, подчеркнем: не элемент бытия, а именно единица, т. е. целостная неаддитивная система, обладающая многоуровневой организацией. Всякая предметная деятельность отвечает потреб­ности, но всегда опредмеченной в мотиве; ее главными образую­щими являются цели и соответственно отвечающие им действия, средства и способы их выполнения и, наконец, те психофизиоло­гические функции, реализующие деятельность, которые часто со­ставляют ее естественные предпосылки и накладывают на ее протекание известные ограничения, часто перестраиваются в ней и даже ею порождаются. Может ли, однако, так понимаемая деятельность быть пред­метом изучения психологии?

Ее различные стороны могут служить предметом изучения разных наук. Сейчас для нас важно лишь одно: что деятельность не может быть изъята из научного психологического изучения и что перед психологией она выступает как процесс, в котором порождается психическое отражение мира в голове человека, т. е. происходит переход отражаемого в психическое отражение, а с другой стороны, как процесс, который в свою очередь сам управляется психическим отражением.

Рассмотрим самый простой процесс — процесс восприятия упругости предмета. Этот процесс внешнедвигательный, с помо­щью которого я вступаю в практический контакт, в практическую связь с внешним предметом и который может быть даже непо­средственно направлен на осуществление практического действия, например на его деформацию. Возникающий при этом образ — это, конечно, психический образ, и соответственно он является бесспорным предметом психологического изучения. Но бе­да заключается в том, что, для того чтобы понять природу образа, я должен изучить процесс, его порождающий, а это в данном случае есть процесс внешний и практический. Хочу я этого или не хочу, соответствует или не соответствует это моим теоре­тическим взглядам, я все же вынужден включить в предмет моего психологического исследования практическое действие. <… >

Для того чтобы возможно более упростить изложенное, мы взяли для анализа самый грубый случай — порождение слепка-ощущения элементарного свойства вещественного предмета в условиях практического контакта с ним. Нетрудно, однако, по­нять, что в принципе так же обстоит дело в любой человеческой деятельности, даже в такой, как, например, деятельность воздействия человека на других людей.

Итак, введение в психологию категории предметной деятель­ности ведет не к подмене предмета психологического исследова­ния, а к его демистификации. Психология неизменно включала в предмет своего исследования внутренние деятельности, деятель­ности сознания. Вместе с тем она долгое время игнорировала вопрос о происхождении этих деятельностей, т.е. об их дейст­вительной природе. Перед психологией вопрос этот был постав­лен, как известно, Сеченовым, который придавал ему принципи­альное значение. Сейчас в современной психологии положение о том, что внутренние мыслительные процессы происходят из внешних, стало едва ли не общепризнанным. Идею интериоризации внешних процессов — правда, в грубо механистическом ее по­нимании—мы находим в начале века у бихевиористов; конкрет­ные исследования этого процесса в онтогенезе и в ходе функцио­нального развития были предприняты у нас Л. С. Выготским, а в зарубежной психологии — Пиаже и рядом других авторов. При всем несходстве общетеоретических позиций, с которых велись эти исследования, в одном пункте они сходятся: первоначально внутренние психические процессы имеют форму внешних процес­сов с внешними предметами; превращаясь во внутренние, эти внешние процессы не просто меняют свою форму, но подвергают­ся и известной трансформации, обобщаются, становятся более сокращенными и т. д. Все это, конечно, так, но нужно принять во внимание два положения, которые представляются капитально важными.

Первое заключается в том, что внутренняя деятельность есть подлинная деятельность, которая сохраняет общую структуру че­ловеческой деятельности, в какой бы форме она ни протекала. Утверждение общности строения внешней, практической и вну­тренней, умственной деятельности имеет то значение, что оно позволяет понять постоянно происходящий между ними обмен звеньями; так, например, те или иные умственные действия мо­гут входить в структуру непосредственно практической, матери­альной деятельности, и, наоборот, внешнедвигательные операции могут обслуживать выполнение умственного действия в структуре, скажем, чисто познавательной деятельности...

Второе положение состоит в том, что и внутренняя деятель­ность, деятельность сознания, как и любая вообще предметная человеческая деятельность, тоже не может быть выключена из общественного процесса. Достаточно сказать, что только в обще­стве человек находит и предмет потребности, которой эта его деятельность отвечает, и цели, которые он преследует, и средства, необходимые для достижения этих целей. <...>

До сих пор речь шла о деятельности в общем, о собиратель­ном значении этого понятия. Реально же мы всегда имеем дело с отдельными деятельностями, каждая из которых отвечает опре­деленной потребности субъекта, стремится к предмету этой по­требности, угасает в результате ее удовлетворения и воспроиз­водится вновь, может быть, уже в других условиях и по отношению к изменившемуся предмету. <...>

Основными «образующими» отдельных человеческих деятельностей являются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчиненный представлению о том результа­те, который должен быть достигнут, т. е. процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно тому, как понятие мотива соотноси­тельно с понятием деятельности, понятие цели соотносительно с понятием действия. <...>

Как уже говорилось, деятельность не является аддитивным процессом. Соответственно действия — это не особые «отдель­ности», которые включаются в состав деятельности. Человече­ская деятельность существует как действие или цепь действий. Например, трудовая деятельность существует в трудовых дейст­виях, учебная деятельность—в учебных действиях, деятельность общения — в действиях (актах) общения и т. д. Если из деятель­ности мысленно вычесть действия, ее осуществляющие, то от де­ятельности вообще ничего не остается. Это же можно выразить и иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс — внешний или внутренний, то со стороны мотива он выступает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели — в ка­честве действия или системы, цепи действий.

Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие может осуществлять разные деятельности, может переходить из одной деятельности в другую; оно, таким образом, обнаруживает свою относительную самостоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня возникла цель — прибыть в пункт А, и я это делаю; понятно, это данное действие может иметь совершенно разные мотивы, т. е, реализовывать совершенно разные деятельности. Очевидно, конеч­но, и обратное, а именно, что один и тот же мотив может порож­дать разные цели и соответственно разные действия.

В связи с выделением понятия действия как важнейшей «об­разующей» человеческой деятельности нужно принять во внима­ние, что сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достижение ряда конкретных целей, из числа которых некото­рые связаны между собой жесткой последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется некоторой совокуп­ностью действий, подчиняющихся частным целям, которые мо­гут выделяться из общей цели; при этом специальный случай со­стоит в том, что роль общей цели выполняет осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознанию в мотив-цель. <...>

Всякая цель — даже такая, как «достичь пункта А»,— объек­тивно существует в некоторой предметной ситуации. Конечно, для сознания субъекта цель может выступить в абстракции от той ситуации. Но его действие не может абстрагироваться от нее — даже только в воображении. Поэтому, помимо своего ин-тенционального аспекта (что должно быть достигнуто), дейст­вие имеет и свой операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а предметными условиями ее достижения. Иными слова­ми, осуществляющее действие отвечает задаче; задача — это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэтому действие имеет особую сторону, особую его «образующую», а именно спо­собы, какими оно осуществляется. Способы осуществления дей­ствия мы называем операциями.

Термины «действие» и «операция» часто не различаются. Однако в контексте анализа деятельности их четкое различение совершенно необходимо. Действия, как уже было сказано, соот­носительны целям, операции — условиям. Допустим, что цель остается той же самой, условия же, в которых она дана, изме­няются; тогда меняется только и именно операционный состав Действия или (и это крайний случай) действие может оказаться вовсе невозможным, и задача остается неразрешенной. Наконец, главное, что заставляет особо выделять операции, заключается в том, что операции, как правило, вырабатываются, обобщаются, фиксируются общественно-исторически, так что каждый отдельный индивид обучается операциям, усваивает и применяет их.<…>

Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и разную судьбу. Генезис действия лежит в обмене деятельностями, «интрапсихологизация» которого и порождает действие. Всякая же операция есть результат преобразования действия, происходящего в результате его включения в другое действие и наступающей его «технизации». Самой простой ил­люстрацией этого процесса может служить формирование опе­раций, выполнения которых требует управление автомобилем. Первоначально каждая операция, например переключение пере­дач, формируется как действие, подчиненное именно этой цели и имеющее свою сознательную «ориентировочную основу» (П. Я. Гальперин). В дальнейшем это действие включается в другое действие, имеющее сложный операционный состав, на­пример в изменение режима движения автомобиля. Теперь пе­реключение передач становится одним из способов его выполне­ния— операцией, его реализующей и оно уже не может осуще­ствляться в качестве целенаправленного сознательного процесса. Его цель уже реально не выделяется и не может выделяться водителем; для него переключение передач психологически как бы вовсе перестает существовать. Он делает другое; трогает авто­мобиль с места, берет крутые подъемы, ведет автомобиль нака­том, останавливает его в заданном месте и т. п. В самом деле, эти операции могут вообще не касаться водителя и выполняться вместо него автоматом. Судьба операций рано или поздно стано­вится функцией машины. <...>

Итак, в общем потоке деятельности, который образует чело­веческую жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях, анализ выделяет, во-первых, отдельные деятельности — по критерию различия побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия — процессы, подчиняющиеся созна­тельным целям. Наконец, это операции, которые непосредственно зависят от условий достижения конкретной цели.

Эти «единицы» человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру. Особенности анализа, который приводит к их выделению, состоят не в расчленении живой деятельности на элементы, а в раскрытии характеризующих ее отношений. Такой системный анализ одновременно исключает возможность ка­кого бы то ни было удвоения изучаемой реальности: речь идет не о разных процессах, а скорее о разных плоскостях абстракции. Этим и объясняется, что по первому взгляду невозможно судить о том, имеем ли мы дело в каждом данном случае, на­пример, с действием или с операцией. К тому же деятельность представляет собой в высшей степени динамическую систему, которая характеризуется постоянно происходящими трансформа­циями. Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она превратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение к миру — другую деятельность; наоборот, действие может приобрести самостоятельную побуди­тельную силу и стать особой деятельностью; наконец, действие Может трансформироваться в способ достижения цели, в операцию,способную реализовать различные действия.

Динамизм, подвижность структурных единиц деятельности выражается, с другой стороны, в том, что каждая из них может становиться более дробной или, наоборот, включать в себя еди­ницы прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе дости­жения выделившейся общей цели может происходить выделе­ние промежуточных целей, в результате чего целостное дробится на ряд отдельных последовательных действий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировав­шихся операций. Противоположный процесс состоит в укрупне­нии структурных единиц деятельности. Это случай, когда объек­тивно достигаемые промежуточные результаты перестают вы­деляться субъектом, сознаваться им в форме целей. <...>

Существуют отдельные деятельности, все компоненты кото­рых являются существенно внутренними; такой может быть, на­пример, познавательная деятельность. Более частный случай состоит в том, что внутренняя деятельность, отвечающая позна­вательному мотиву, реализуется существенно внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние действия, либо внешнедвигательные операции, но никогда не отдельные их части. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осуществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только как действия или операции в их недели­мости. <...>

Деятельность субъекта опосредствуется и регулируется психи­ческим отражением реальности. То, что в предметном мире выступает для субъекта как мотивы, цели и условия его дея­тельности, должно быть им так или иначе воспринято, пред­ставлено, понято, удержано и воспроизведено его памятью; это же относится к процессам его деятельности и к самому субъек­ту — к его состояниям, свойствам, особенностям. Таким обра­зом, анализ деятельности приводит нас к традиционным темам психологии. Однако теперь логика исследования оборачивается так: проблема психических проявлений человека превращается в проблему их происхождения, их порождения жизнью. <...>

Трудовая деятельность запечатлевается в своем продукте. Происходит, говоря словами Маркса, переход деятельности в форму покоящегося свойства; при этом регулирующий деятель­ность психический образ (представление) воплощается в пред­мете — ее продукте. Теперь, во внешней, экстериоризованной формесвоего бытия, этот исходный образ сам становится пред­метом восприятия: он осознается.

Процесс осознания может, однако, реализоваться лишь в том случае, если предмет выступит перед субъектом именно как запечатлевший в себеобраз, т. е. своей идеальной стороной. Выде­ление, абстрагирование этой стороны первоначально происходит в процессе языкового общения, в актах словесного означения; словесно означенное и становится осознанным, а сам язык ста­новится субстратом сознания.

Выразим это иначе. Люди в своей общественной по природе деятельности производят и свое сознание. Оно кристаллизуется в ее продуктах, в мире человеческих предметов, присваиваемых индивидами, хотя никакой физический или химический анализ их вещественного состава не может, разумеется, в них обнаружить его так же, как он не может его обнаружить и в чело­веческом мозге. За субъективными явлениями сознания лежит действительность человеческой жизни, предметность человеческой деятельности.

Конечно, указанные условия и отношения, порождающие человеческое сознание, характеризуют лишь условия его перво­начального становления. Впоследствии в связи с выделением и развитием духовного производства, обогащением и технизацией языка сознание людей освобождается от своей прямой связи с их производственной деятельностью. Круг сознаваемого все более расширяется, так что сознание становится у человека всеобщей, универсальной формой психического отражения.

П. Я. Гальперин

К ПРОБЛЕМЕ ВНИМАНИЯ