Происхождение социальных релизеров

Особенности восприятия тех или иных природных объектов Могут быть обусловлены соответствующими этническими тради­циями, культурными установками, т.е. этнопсихологически (Борей-

механизмы развития отношения к природе

механизмы когнитивного канала.

ко, 1995; Грищенко, 1995; Морохин, Гришин, 1995; Зудов, 1997-Шилов, 1997; Хийемяэ, 1997; Зайцева, Ляпаева, Калинина, 1997 и др.). «Укрепившиеся в народном сознании природоохранные тра­диции значительно влияют на отношение людей к окружающей природной среде. Невежественные предрассудки и суеверия о вред­ности жаб, лягушек, змей, сов, сычей, филинов, летучих мы­шей, козодоев значительно способствовали исчезновению последних» (Листопад, Борейко, 1996, с. 49).

Известному путешественнику В.Гумбольдту принадлежит фра­за: «У каждой нации свое собственное понятие природы» (цит. по Лукач, 1987, с. 287). Например, отношение к слону в Индии, где он издревле живет с людьми, и в Африке, где слон ~ источник опасности или объект охоты, будет, безусловно, диаметрально противоположным: субъектно-этическим в первом случае и объек­тно-прагматическим — во втором.

Культуролог Г.Д.Гачев, анализируя этнопсихологические аспекты восприятия животных, останавливается, в частности, на особеннос­тях отношения к свиньям у эстонцев.

Он приводит следующий отрывок из романа «Варгамяэ» А.Там-мсааре: «Свиньи уже на дороге: на выгоне им нечем поживиться. Брюха у них пусты, свисают как кузнечные мехи. Завидев хозяйку, они поднимают жалобный визг, будто они не свиньи, а заколдован­ные дети. И хозяйка разговаривает с ними, как с детьми, ведь своих у нее еще нет».

Г.Д.Гачев констатирует, что «если в семито-исламском мире ев] нья — это грязное, "трефное" животное, в среднеевропейском презрительное ("ты — свинья" звучит оскорбительно и для немца и для россиянина), то для прибалта-северянина — положительное су­щество, с кем безобидно можно сравнить и человека и деток люби­мых» (1991, с. 248). Для эстонца свинья — и образец матери, и мера поведения, ведь свинья — это символ домашнего приусадебного ско­товодства, основы хозяйства прибалтийского крестьянина (там же). В приведенном выше отрывке из романа просматривается действие нескольких психологических механизмов, формирующих соответству­ющее отношение. Так можно выделить социальный этический рели-зер (ситуация голода), а также естественные релизеры аудиального («жалобный визг») и визуального («брюха свисают») типа. А то, что «хозяйка разговаривает с ними, как с детьми», свидетельствует о на­личии у нее субъектификации этих животных, которой способствуют описанные психологические релизеры.

Многим природным объектам в различных культурах придает ся определенное символическое значение, которое, выступая в ка честве социального релизера, может в решающей степени

обусловливать характер субъективного отношения людей к этим природным объектам. О.Г.Листопад и В.Е.Борейко (1996), рас­сматривая использование народных традиций в экологическом воспитании, делают обширный обзор поверий различных наро­дов, связанных с миром птиц. «Так, кукушка — символ времени, соловей — радости, аист — счастья, ласточка — домовитости, орел -- власти, сокол -- благородства. Сорока, ворона, сыч -вестники, чибис — символ грусти» (с. 53). Журавль считается тоте­мом, священной небесной птицей, помощницей шаманов у эвен­ков и других северных народов. Эта птица особо почитается также в Туркмении и Японии, где журавлей называют «людьми в перь­ях» или «мой великий господин журавль». Дятел -- священная птица у древних римлян, доставившая пищу и огонь Ромулу и Рему. Голубь у славян — символ любви. Удод — символ мудрости у евреев и священная птица в Узбекистане. Ласточка — символ Эс­тонии, белая трясогузка — Латвии, лебедь-шипун ~ Литвы. По немецкому поверью, клест и черный дрозд спасают дом от грозы и т.д. (там же).

Социальные релизеры могут быть и архетипическоео проис­хождения, что связано с сохранением в нашем бессознательном следов архаического мышления. К.Юнг считал, что «наиболее глу­боким слоем» человеческой психики является коллективное бес­сознательное, имеющее не индивидуальную, а всеобщую природу. Оно включает в себя содержание и образы поведения, которые оказываются повсюду и у всех индивидов одними и теми же. Со­держание коллективного бессознательного и составляют архети­пы. «Это наименование... значит, что, говоря о содержаниях коллективного бессознательного, мы имеем дело с древнейши­ми, лучше сказать изначальными, типами, т.е. испокон веку на­личными всеобщими образами» (1991, с. 98).

Наше отношение к тем или иным природным объектам в оп­ределенной мере обусловлено соответствующими архетипами. По мнению К.Юнга, «нет ни одной существенной идеи либо воззре­ния без их исторических праобразов. Все они восходят в конечном счете к лежащим в основании архетипическим праформам, обра-³Ь1 которых возникли в то время, когда сознание еще не думало, ^а воспринимало. Мысль была объектом внутреннего восприятия, °на не думалась, но обнаруживалась в своей явленности, так ска-^Зать, виделась и слышалась» (с. 121—122).

Анализируя процесс формирования первичных понятий, не-^МеДкий психолог Ф.Клике подчеркивает, что результатом работы

механизмы развития отношения к природ^

механизмы когнитивного канала...

органов чувств является извлечение из множества сенсорных в] чатлений определенных фигуративных, цветовых, обонятельн и других характеристик. Причем из множества воспринимаем признаков конкретного объекта в понятии фиксируются толь: некоторые из них. Объединение последних и образует первичн понятия, которые в свою очередь определенным образом класси­фицируются.

Важным условием возникновения социальных релизеров, по нашему мнению, является подчеркнутое Ф.Кликсом обстоятель­ство: «Все объекты, принадлежащие к некоторому классу, в извест­ном смысле эквивалентны прежде всего с точки зрения связанного с ним поведенческого решения. Такое решение может быть на­правлено вовне (ответная реакция). Однако оно может оставаться и латентным, выступая в форме поведенческой установки.

Каждый воспринимаемый предмет может предстать перед нами в несколько различном обличье, что, в принципе, будет менять набор перцептивных признаков. В зависимости от той или иной основной мотивации из множества форм проявления одного и того же предмета мыслимый в понятии класс могут определять в одном случае одни, а в другом — иные признаки. Например, в одной ситуации растение может рассматриваться как лечебное средство, а в другой -- как украшение» (1983, с. 158).

Ф.Клике настойчиво подчеркивает, что название, которое получает тот или иной природный объект, фиксирует, «"подобно штампу", то содержание признаков, которое значимо для приня­тия решения и последующего действия»* (с. 161). Индейские племе­на, занимающиеся садоводством, называют ворона «потребителем садовых плодов», а племена рыболовов и охотников считают эту же птицу «поедателем падали и экскрементов». Выделение какой-либо частной совокупности признаков приводит к несколько иному значению и другой поведенческой установке по отношению к природному объекту. Последовательный выбор признаков, внут­ренне связанный с названием, формирует соответствующее зна­чение и смысл природного объекта (там же), т.е. субъективное отношение к нему.

К.Юнг также считает, что «формами придания смысла нам служат исторически возникшие категории, восходящие к туман-

* Интересно, что у индейских племен решения относительно назва­ний тех или иных природных объектов принимаются советом ста­рейшин.

ной древности, в чем обычно не отдают себе отчета. Придавая смысл, мы пользуемся языковыми матрицами, происходящими, свою очередь, от первоначальных образов. С какой бы стороны _{ы ни} брались за этот вопрос, в любом случае необходимо обра­титься к истории языка и мотивов, а она ведет прямо к перво­бытному миру» (1991, с. 121).

В самой семантике таких названий, как «гадюка», «чертопо­лох» («черт + полох» (огонь) -- «чертов огонь»), заложено опре­деленное отношение к этим природным объектам и определенная поведенческая установка: например, «гадюку нужно уничтожать». В других случаях архетипическое значение оказывается полностью стертым, и название природного объекта может приобрести про­тивоположную семантическую нагрузку. Например, «василек» вос­ходит к названию мифологического существа Василиска, приносящего горе, как и сам сорняк василек приносит горе хлебо­робу, хотя в настоящее время за счет приятного фенотипического оформления это название воспринимается как «положительное». Л.П.Печко (1991) говорит об «экологичности образов» ху­дожественной культуры, «вошедших в плоть языка»: «соколи­ный глаз», «лебединая шея», «утиная походка», «волчий нрав», «ершистый характер» и т.п.

Таким образом, названия многих животных и растений, несу­щие следы их значения и смысла в архаическом сознании, заклю­чают в себе указания на возможные способы действий по отношению к этим животным и растениям, задают те или иные экологические установки, стимулируют развитие определенных субъективных отношений личности, т.е. являются психологичес­кими релизерами.

О.Г.Листопад и В.Е.Борейко констатируют, что наиболее попу­лярной птицей многие народы называют ласточку. «Отношение к ней в народе по-особому теплое, доброе... Ластица, ластка, ластовица, ластовка, ластовочка, ластушка, ласочка, косатка, краснозобка, ви­лохвостка, кошанок, красулька — названия-то все какие ей выдума­ли милые да ласковые!» (1996, с. 54).

А.Брагина отмечает, что символ России — медведь имеет в раз­ных районах различные имена-синонимы: косолапый, космач, мох­нач, лесник, хозяин. «Медведь в силу своего тотемного значения, а впоследствии уже традиционного почитания, внимания как бы оче­ловечивается и получает человеческие имена: Михаил, Михаиле, Миша, Мишка, Мишук, Михайло Иванович, Михаиле Потапыч. Это «Домашние» имена, а есть и «официальный» полный именной ряд из имени, отчества и фамилии — Михаил Иванович Топтыгин. Фами-

механизмы развития отношения к природ^

механизмы когнитивного канала.

лия имеет прозрачную основу: Топтыгин — от глагола топтать — приминать, придавливать ногами на ходу. Такое имя говорит о тяже­ловесности, силе медведя.

Медведицу зовут обычно Матрена, Аксинья или Настасья Фи­липповна. Маленький медведь — медвежонок — также имеет свои имена-синонимы: медвежоночек, медведик, медвежатка, Мишутка Мишенька. Особые ласковые имена есть и у взрослого медведя -! Медведко, Медведушка, Медвежатушка. Многие из этих названий сложились в устном народном творчестве (1995, с. 129—130). В языке, в частности, находит отражение и социогенез экологи-ческого сознания. Как уже отмечалось, одной из важнейших законо­мерностей эволюции мировосприятия была тенденция усиления противопоставления «человеческого, субъектного» с одной сторо­ны и «нечеловеческого, объектного» — с другой. Человек самоутвер­ждался, подчеркивая свое отличие от мира природы, в том числе и на уровне вербальных противопоставлений: «лицо — морда», «жи­вот — брюхо», «умер -- подох» и т.п. Причем слова, относящие к животным, несут явно негативную смысловую окраску. Их употреб­ляют по отношению к человеку, когда хотят его унизить, оскор­бить: «отрастил брюхо», «наел морду» и т.п., -- отождествляя тем самым с категорией «нечеловеческого, объектного».

Такие вербальные противопоставления обусловлены фунда­ментальной особенностью мышления: как подчеркивает амери­канский психолог Дж.Келли, когда мы что-то называем, мы всегда подразумеваем и нечто конкретное, противоположное данному (см. Франселла, Баннистер, 1987); значение слова опре­деляется не только и не столько отношениями сходства, сколько обусловливается системой противопоставлений (Брудный, 1971). Их использование характеризуется рядом особенностей. Во-первых, если о животном говорят «оно подохло», то о ра­стении, например, о дереве — «погибло» (как и о человеке). Рас­тения, вероятно, не рассматриваются как «конкуренты» человека при утверждении им собственной субъектности. Интересно, что то же, в принципе, касается и беспозвоночных животных: если о рыбе еще говорят «сдохла», то о насекомом уже — «погибло». Ис­ключение составляют «дохлые мухи и тараканы», досаждающие человеку, вызывающие к себе его особую неприязнь.

Во-вторых, описанные вербальные противопоставления выст­раиваются, в основном, по отношению к наиболее заметным вне­шним морфологическим элементам (живот — брюхо, рука — лапа и т.п.); по отношению же к частным, «мелким» элементам ис­пользуются одинаковые слова (пальцы, уши, глаза и т.п.); то

относится и к «внутренним» элементам (язык, сердце, кости и т.п.). Вероятно, это связано с тем, что «мелкие» и «внутренние» элементы не так «бьют по глазам» своим подобием с человечес­кими, и потому не требуют особого противопоставления. (Вспом-_ним также рассуждения В.С.Соловьева о «безобразии» животных, «карикатурно» напоминающих человека.)

В-третьих, когда о животном говорят с любовью, то чаще все­го используют «человеческий» полюс вербальных противопостав­лений («наш котик умер»). В этом случае, благодаря «человеческим» словам, любимое животное уже противопоставляется «природно­му» и относится к сфере «человеческое».

Таким образом, описанные вербальные противопоставления играют важную роль в развитии отношения к тому или иному природному объекту. «Позитивный, человеческий, субъектный» полюс выступает в качестве положительного социального релизе-ра в процессе формирования отношения к тем или иным живот­ным, «негативный, нечеловеческий, объектный» — в качестве отрицательного.

11.3. Роль экологических сведений в процессе