Умственный возраст: Альфред Бине
Альфред Бине, чье имя каждый студент узнает из вводного курса психологии, не был великим ученым; он не создал важных теорий, не сделал блестящих открытий, не стал замечательным преподавателем. Однако он высказал одну оригинальную и относительно простую идею, на основании которой вместе со своим соавтором Теодором Симоном разработал тест умственных способностей, оказавший глубокое воздействие на жизни миллионов людей.
Бине родился в Ницце во Франции в 1857 году; его отец был врачом, а мать отличалась художественными интересами. Родители Альфреда расстались, когда он был еще совсем мал, и воспитывала его мать; то ли в силу этого обстоятельства, необычного для того времени, то ли потому, что он был единственным ребенком, то ли по врожденной склонности Бине вырос интровертом, у которого было мало друзей и который наиболее комфортно себя чувствовал, работая в одиночку.
В поисках своего истинного признания Бине совершил много напрасных попыток. Получив диплом юриста, он нашел, что наука интересует его больше, и стал изучать медицину. Однако, имея независимый доход и не испытывая необходимости зарабатывать на жизнь, он бросил медицинскую школу ради психологии, которая уже многие годы его привлекала. Он непредусмотрительно решил не получать формального психологического образования, а погрузился в одинокое изучение книг в библиотеке (где, среди прочего, проштудировал «Наследственный гений» Гальтона).
Такое самообразование могло ни к чему не привести, но в 1883 году его одноклассник Жозеф Бабински (который впоследствии открыл младенческий рефлекс, носящий его имя) представил его Шарлю Фере, работавшему в клинике Сальпетриер, а тот, в свою очередь, познакомил его с Жаном Мартеном Шарко, директором клиники. Хотя Бине не имел диплома ни по медицине, ни по психологии, на Шарко произвели впечатление его интеллект, знания и интерес к гипнозу; в результате Шарко предложил Бине должность в клинике неврологии и гипноза.
После нескольких лет успешной работы там Бине снова совершил неосмотрительный поступок. Вместе с Фере они провели плохо контролируемое исследование и, вообразив, что открыли до того неизвестный феномен влечении истерии, опубликовали результаты. Они утверждали, что, используя магниты, могли изменять действия пациентов, страдающих истерией и находящихся под гипнозом: например, те поднимали не правую, а левую руку; более того, было заявлено, что, также при помощи магнитов, экспериментаторы смогли преобразовывать любое восприятие или эмоции пациентов в свою противоположность – страх перед змеями, например, в любовь к ним.
Сообщение о таком фокусе, который выглядел бы подозрительно даже во времена Месмера, вызвало немедленную критику. Французский врач Амбруаз Огюст Льебо (1823–1904) и его последователи из Нансийской школы гипноза заявили, что эффект был получен благодаря внушению и доказали это, вызвав те же реакции у не страдающих истерией пациентов с помощью одного только внушения, без применения магнитов. Бине, поставивший на кон свою репутацию, был вынужден публично признать, что результаты оказались получены благодаря ненамеренному внушению со стороны экспериментатора и потому не имеют ценности. (Впоследствии он говорил: «Скажите мне, чего вы ищете, и я скажу вам, что вы найдете»: таково было краткое обозначение того, что стало известно среди психологов как «эффект ожиданий экспериментатора».)
Скандальное происшествие привело к уходу Бине из клиники и прекращению контактов с другими психологами. Оказавшись на два года в фактической изоляции, Бине написал и поставил несколько пьес на темы ужаса, убийств и психической болезни. К счастью, он также много времени посвящал наблюдениям за мыслительными процессами у двух своих дочерей, которым было четыре с половиной и два с половиной года. Для изучения природы мышления в детском возрасте он разработал несколько простых тестов: в одном требовалось назвать, как употребляются некоторые бытовые предметы; в другом – определить, в какой из кучек монет или бобов больше предметов; в третьем Бине, убрав с виду группу предметов, потом возвращал их по одному и спрашивал, всели предметы возвращены. Когда девочки стали старше, он предлагал им решать простые задачи, чтобы изучить развитие процессов рассуждения. Эти исследования, которые Бине описал в трех статьях, предвосхитили работы Жана Пиаже по возрастной психологии и оказались первым шагом на пути к достижениям, которые сделали Бине знаменитым.
Другим шагом в том же направлении стало его возвращение в возрасте тридцати пяти лет к профессиональной деятельности. В 1892 году Бине случайно встретил на железнодорожной платформе Анри Бони, директора лаборатории физиологической психологии в Сорбонне, и вступил с ним в дружеский спор по поводу гипноза. В результате Бони предложил Бине стать его ассистентом, а двумя годами позже, когда Бони ушел в отставку, Бине занял его место. В лаборатории он проводил собственные исследования, руководил работами многих студентов и в тридцать семь лет с опозданием защитил докторскую диссертацию. Степень он получил в области естественных наук, а не психологии, но к тому времени благодаря своей должности и публикациям он был уже признанной величиной в науке и со своей острой бородкой, пенсне и искусно зачесанными на лоб волосами выглядел импозантно. Однако его самое заветное желание – стать профессором психологии – так никогда и не осуществилось: начальство не забыло его скандальной публикации, нерегулярного образования и степени не в той области науки.
Кроме того, повредило Бине и его позднейшее эксцентричное увлечение: он пытался доказать, что интеллект напрямую связан с размером мозга и может быть определен с помощью краниометрии (измерения черепа). Бине читал работы Брока (а возможно, и Гальтона) и стал разделять их взгляды на этот предмет. Бине составил обзор предшествующих краниометрических исследователей, сам произвел ряд измерений черепа и между 1898 и 1901 годами опубликовал девять работ на данную тему в «Л’Анне Сьюколожик» – журнале, который он основал и редактором которого являлся.
Тут он снова пошел по ложному следу. Сначала он утверждал, что связь размера черепа с уровнем интеллекта «не может быть оспорена» (цит. по [379]); но позднее, после измерений черепов школьников, которых учителя характеризовали как самых умных в классе, и тех, кого оценивали как наименее умных, Бине обнаружил, что различия в величине головы носили незначимый характер. После дополнительных измерений и пересмотра данных Бине пришел к заключению, что закономерные, но весьма незначительные различия имели место только между пятью самыми умными и пятью самыми глупыми учениками каждого класса. После этого он отказался от краниометрии как метода измерения интеллекта.
Трудно было бы предположить, что Бине, достигнув солидного возраста, вскоре создаст научный труд, который окажет существенное влияние на весь мир.
Все еще интересуясь измерением интеллекта, Бине вернулся к методу, который применял для изучения мышления своих дочерей. Рассматривая интеллект не так, как это делал Гальтон, – не в терминах сенсорных и моторных способностей, – а как сочетание способностей когнитивных, Бине и его коллега по лаборатории Виктор Анри начали испытывать на парижских школьниках некоторые тесты умственных способностей – тесты на запоминание (слов, музыкальных нот, цветов, цифр), словесно-ассоциативные тесты, тесты незаконченных предложений и т.д. Полученные данные говорили о том, что с помощью батареи таких тестов можно измерять интеллект, если только знать, как оценивать результаты.
Удачный поворот событий ускорил разработку Бине этого многообещающего направления. Обязательное всеобщее школьное образование было введено во Франции в 1881 году, и в 1899 году Свободное общество психологического изучения детей, профессиональная группа, куда входил и Бине, стало побуждать министерство народного просвещения принять меры в отношении отстающих в развитии детей, которые должны были пойти в школу, но были неспособны справляться со стандартной школьной программой. В 1904 году министерство создало комиссию, членом которой оказался и Бине, для изучения этой проблемы. Комиссия единогласно рекомендовала, чтобы дети, признанные по результатам испытаний отстающими в развитии, помещались в специальные классы или школы, где получали бы образование, соответствующее их возможностям; однако рекомендация ничего не говорила о том, из чего должно состоять испытание.
Бине и его бывший коллега по занятиям краниометрией, Теодор Симон, взялись за разработку такого испытания. Для начала они собрали тесты, частично использовавшиеся ранее для исследований в клинике Сальпетриер, частично разработанные Бине и Анри в лаборатории в Сорбонне, частично созданные заново. При посещениях начальной школы они опробовали тесты на детях в возрасте от трех до двенадцати лет, которые учителями были оценены как нормально развитые, и на тех, кто был отнесен к группе отстающих в развитии; они также провели тестирование помещенных в Сальпетриер детей, классифицированных как идиоты, имбецилы и дебилы (в английском языке для обозначения таких состояний стал применяться термин «слабоумие», тогда еще не существовавший).
После трудоемкого тестирования сотен детей и исключения или модификации тестов, которые были сочтены неудачными, Бине и Симон создали инструмент, названный ими «измерительной шкалой интеллекта». Они описали ее в 1905 году в «Л'Анне Сьюколожик» как «серию тестов возрастающей трудности, предназначенных для испытуемых, начиная с самого низкого интеллектуального уровня, какой только может быть выявлен, и кончая нормальным интеллектом. Каждая группа [тестов] в серии соответствует различным умственным уровням» [92; 40].
Это еще не был тест интеллекта, поскольку не был предложен метод подсчета результатов; это была лишь первая попытка показать, как такой тест можно сконструировать.
Первый из тридцати тестов в батарее был чрезвычайно простым. Экспериментатор перемещал горящую спичку туда и сюда перед глазами испытуемого для определения того, проявляется ли координация движений головы и глаз, связанная со зрением. Последующие тесты становились все труднее, включая такие задания, как определение, какой из отрезков длиннее, повторение трех чисел, ; повторение фразы из пятнадцати слов, рисование по памяти предъявленного рисунка, определение того, как будет выглядеть развернутый лист бумаги, если в нем в свернутом виде вырезан фрагмент; самым трудным было задание на определение абстрактных понятий («Каково различие между уважением и привязанностью? Каково различие между печалью и усталостью?») [92; 45–68]. В каждом возрасте дети могли отвечать на вопросы и выполнять задания до определенного предела; чем старше они были, тем дальше продвигались. Шкала действительно была своего рода измерительным инструментом.
Тестируя детей, которые считались нормальными, и тех, кто был отнесен к отстающим в развитии, Бине и Симон пришли к блестящей мысли: интеллект детей, отстающих в развитии, не отличается по сути от интеллекта нормальных детей; он просто не развит так, как полагалось бы в этом возрасте. В целом отстающие в развитии дети выполняли задания тестов так же, как нормальные дети младшего, чем они, возраста. Таким образом, интеллект можно было измерить, сравнивая достижения ребенка со средними достижениями нормальных детей того же возраста. Бине и Симон говорили об этом так:
«Нужно было придумать значительное количество испытаний, которые были бы быстрыми и точными в одно и то же время и представляли бы возрастающую трудность; испробовать эти испытания на большом числе детей различного возраста, заметить результаты, выявить те испытания, которые удаются в определенном возрасте, но не могут быть (в среднем) выполнены детьми младше хотя бы на один год; составить таким образом метрическую шкалу умственных способностей, которая позволяет определить, находится ли интеллект данного субъекта в соответствии с его возрастом или же он обнаруживает запаздывание либо опережение, а также скольких месяцев или лет достигает их величина» (Бине А. Измерение умственных способностей. СПб.: Союз, 1998. – с. 126.).
Определение интеллекта в терминах возраста и создание набора когнитивных заданий, измеряющих умственный возраст ребенка, пришло на смену гальтоновскому антропометрическому тестированию и стало основой движения за измерение интеллекта.
Опубликовав свое исследование, Бине и Симон на этом не остановились: они приняли во внимание обнаружившиеся недостатки и критические замечания других ученых и интенсивно дорабатывали свою шкалу; новые варианты появились в 1908 и в 1911 годах. Они содержали информацию для оценки: набор стандартов, касающихся вопросов и заданий, предназначенных для ребенка определенного возраста (если от 60 до 90% детей данного возраста могли справиться с тестом, Бине и Симон рассматривали его как нормальный для этого возраста). Ниже приводятся некоторые пункты шкалы 1911 года:
Для трех лет:
ü Показать свой нос, глаза, рот.
ü Повторить два числа.
ü Пересчитать предметы на картинке.
ü Назвать свою фамилию.
ü Повторить фразу из шести односложных слов.
Для шести лет:
ü Отличить утро от вечера.
ü Определить предмет по его употреблению (например, «Вилка – чтобы есть»).
ü Скопировать восьмиугольную фигуру.
ü Сосчитать 13 пенни.
ü Различить изображения красивых и уродливых лиц.
Для девяти лет:
ü Дать сдачу с 20 су.
ü Определить предмет в форме, более сложной, чем основанная на употреблении (например, «Вилка – инструмент, используемый для еды»).
ü Определить ценность 9 разных монет.
ü Перечислить названия месяцев в порядке их следования.
ü Ответить на простые «вопросы на понимание» (например, на вопрос «Что делать, если опоздал на поезд?» ответ должен быть «Дождаться следующего поезда»).
Для двенадцати лет:
ü Сопротивляться внушению (ребенку предъявляются пары отрезков различной длины и предлагается сказать, какой в каждом случае длиннее; в последней паре отрезки одинаковые).
ü Составить фразу из трех заданных слов.
ü Произнести 60 слов за три минуты.
ü Дать определение трех абстрактных понятий (например, благотворительность, справедливость, доброта).
ü Превратить в осмысленную фразу, в которой переставлены слова [92; 184-195, 279].
Шкала 1908 года включала тесты для возрастов по 13 лет включительно, а шкала 1911 года – и для взрослых; как показали позднейшие исследования, рост интеллекта продолжается до раннего взрослого возраста, а затем прекращается.
Варианты 1908 и 1911 годов были первыми функциональными тестами интеллекта, подтвержденными академическими успехами и нормированными (снабженными балльными оценками, показывающими нормальный уровень выполнения заданий для каждого возраста). Впервые психологи смогли определить, насколько (в пересчете на годы) умственное развитие ребенка отстает от нормального или опережает его. Бине и Симон утверждали, что, если умственный возраст ребенка на два года или больше отстает от хронологического, ребенок, скорее всего, нуждается в специальном обучении. Они также определили три уровня задержки развития в терминах умственного возраста. Идиотизм, по их определению, соответствовал возрасту в два года или меньше; имбецильность – возрасту от двух до семи, дебильность – больше семи лет, но существенно меньше хронологического возраста.
Недостатком такого ранжирования было то, что при нем рассматривался фиксированный умственный возраст, хотя почти все дети с задержками умственного развития продолжают развиваться, хотя и медленнее, чем нормальные дети. Четырехлетний ребенок, умственный возраст которого соответствует двум годам, является идиотом, но к восьми–десяти годам, оставаясь идиотом, он, возможно, достигнет уровня четырех–пятилетнего.
В 1912 году немецкий психолог Вильям Штерн разрешил проблему, предложив делить умственный возраст ребенка на его хронологический возраст; результат должен был представлять собой «умственный коэффициент» [106] (скоро переименованный в коэффициент интеллекта – IQ): отношение, выражающее относительную степень задержки или опережения в развитии. IQ ребенка четырех лет с умственным возрастом в два года составляет 50 (числовое значение отношения умножается на 100, чтобы избавиться от десятичных долей); в десять лет при умственном возрасте пятилетнего он остается равным 50. Аналогично ребенок пяти лет с умственным возрастом восьмилетнего или десятилетний с умственным возрастом шестнадцатилетнего имеет IQ гения – 160. Определение коэффициента интеллекта, таким образом, является удобным способом выражения результатов тестирования и дает основу для предсказания потенциального развития ребенка.
Хотя Бине и Симон при отборе тестового материала стремились измерять «естественный интеллект» – врожденные способности, – а не результат обучения с использованием механической памяти [92; 42]. Бине не был таким жестким сторонником определяющей роли наследственности, как Гальтон. Он подчеркивал, что тесты не говорят ничего о прошлом или будущем ребенка и являются только оценкой его состояния на настоящий момент [92; 37]. Бине предупреждал, что результаты тестирования, рассматриваемые без учета этого, могут наложить на некоторых детей клеймо и обречь на неуспех в жизни; в своих поздних работах он с гордостью отмечал рост интеллекта учеников экспериментальной школы для детей с задержками развития, которую основал [92; 116–117, 101, 104, 257].
Шкала 1908 года имела огромный успех. К 1914 году появилось больше 250 статей и книг, посвященных ей и ее использованию, а к 1916 году опросники 1908 и 1911 годов повсеместно использовались в США, Канаде, Англии, Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке, Германии, Швейцарии, Италии, России, Китае, были переведены на японский и турецкий языки. В индустриальном обществе потребность в подобном измерительном инструменте ощущалась очень остро. Психолог Генри Г. Годдард, ознакомивший с ним в 1910 году американских коллег, писал в 1916 году в предисловии к переводу книги Бине и Симона, что не будет преувеличением сказать, будто «мир говорит на языке шкалы Бине–Симона». И это было только началом.
Бине, умерший в 1911 году в возрасте пятидесяти четырех лет, не дожил до своего триумфа; будь он жив, его, наверное, огорчило бы то, что его шкала, широко используемая в других странах, не была оценена и не применялась во Франции. В употребление она вошла только в 1920-е годы, когда французский социальный работник привез ее из Америки. В собственной стране Бине находил мало признания до 1971 года, когда наконец в той школе, где он вел экспериментальные методы обучения, состоялась церемония в честь его и Симона (Шкала Бине–Симона использовалась во всех учебных заведениях Франции, а его авторитет был так высок, что содержание его тестов во Франции практически не пересматривалось до середины XX века. – Примеч. ред.).
Мания тестирования
Нигде тестирование интеллекта не распространялось так быстро и не было воспринято с таким энтузиазмом, как в Соединенных Штатах. Это имело вескую причину. В стране с текучей социальной структурой, с быстро распространяющимся спросом на работников, способных выполнять сложные технологические задачи, с растущим числом бедняков, правонарушителей, преступников, в стране, на которую обрушилась волна необразованных, кажущихся примитивными эмигрантов, научный способ оценки умственных способностей индивидов предлагал правителям возможность создать социальный порядок из хаоса.
Однако если Бине считал, что интеллект отстающего в развитии ребенка, особенно если он близок к нормальному уровню, может быть повышен специальным обучением, большинство первых пропагандистов тестирования интеллекта в Соединенных Штатах разделяли взгляды Гальтона, согласно которым наследственность была главным детерминантом психического развития и, таким образом, интеллект индивида оставался неизменным. Они видели в тестировании интеллекта способ, которым общество может направлять своих членов в те школы и на те рабочие места, которые соответствуют их умственным способностям, а также диагностический инструмент, позволяющий выделить людей, репродуктивность которых должна быть ограничена, чтобы не передавать потомству неполноценность.
Одним из главных распространителей таких взглядов был Генри Годдард(1865–1957). Годдард, энергичный и деятельный человек, получил образование в университете Кларка, где факультет психологии возглавлял Стэнли Холл, один из первых учеников Вундта и убежденный сторонник преобладания наследственности во влиянии на уровень умственных способностей. Годдард воспринял его взгляды, и когда в 1906 году стал директором исследовательской лаборатории подготовительной школы для слабоумных в Вайнленде, Нью-Джерси, решил, что видит всюду вокруг подтверждение своим убеждениям: многие слабоумные не только вели себя как неполноценные, но и внешне имели врожденные дефекты. Годдард даже предположил, что умственная неполноценность вызывается одним рецессивным геном.
Впрочем, он признавал, что дети в Вайнленде не все дефективны в равной степени; для определения того, какое обучение окажется наилучшим в каждом случае, он нуждался в способе измерения индивидуальных умственных способностей. Некоторое время Годдард пытался использовать антропометрические тесты Гальтона, но не достиг успеха. Затем во время поездки во Францию он узнал о шкале Бине 1908 года, оценил ее достоинства и немедленно перевел на английский язык, заменив только немногие французские культурные реалии на американские эквиваленты.
Годдард был первым, кто использовал шкалу Бине–Симона для массового тестирования; он обследовал четыреста детей в подготовительной школе и две тысячи учащихся муниципальных школ Нью-Джерси. Полученные данные показали широкий разброс оценок по шкале интеллекта как среди учеников подготовительной школы, так и, к удивлению Годдарда, среди учеников обычных школ, пугающее число которых показало результаты ниже возрастных норм [455].
Это послужило мотивацией для Годдарда начать кампанию за тестирование умственных способностей школьников, чтобы выявлять тех детей, чье умственное развитие было ниже нормы, и отправлять их в специальные классы. Годдард также начал обучать учителей использованию шкалы Бине–Симона и разослал тысячи ее копий коллегам по всем Соединенным Штатам. Через несколько лет шкала Бине–Симона использовалась во многих муниципальных школах, где она играла важную роль в принятии учителями решений относительно обучения школьников. Она также применялась в некоторых учреждениях «для умственно дефективных», исправительных школах, судах по делам несовершеннолетних и влияла на то, какое лечение назначалось их подопечным.
Годдард утверждал, что низкий уровень интеллекта – серьезная социальная проблема, требующая решительных мер. Идиоты и имбецилы, по его мнению, не представляли опасности для общества, поскольку обычно не производили себе подобных, однако обладающие высокой степенью дефективности», или слабоумные (термин, введенный в употребление Годдардом) имели большой шанс не только стать отбросами общества или преступниками, но и дать потомство, столь же склонное к антисоциальному поведению. Он также рассматривал предмет и с другой стороны, утверждая, что многие преступники, алкоголики и проститутки, все «лица, неспособные приспособиться к своему окружению, жить в соответствии с принятыми правилами и вести себя разумно» [361; 571], обладают наследственной умственной неполноценностью.
Эти утверждения были основаны как на результатах применения шкалы Бине–Симона, так и на изучении потомков одного из солдат времен Американской революции, известного под псевдонимом Мартина Калликака, который имел сына от слабоумной служанки в баре, а потом женился и имел детей от женщины из семейства квакеров. Годдард проследил за многими сотнями потомков этих родителей до начала XX века и нашел, что большинство лиц, происходивших от служанки из бара, отличались слабоумием, аморальностью или криминальными наклонностями, в то время как почти все потомки жены-квакерши стали достойными членами общества.
Мы теперь знаем, что это исследование отличалось значительными недостатками. Среди прочего играла роль невозможность протестировать большинство членов этого семейства, и их уровень интеллекта определялся только по внешности или по слухам. Кроме того, Годдард утверждал, что условия, в которых росли потомки обеих женщин, были примерно одинаковыми, однако объективные данные (такие, как детская смертность среди представителей двух линий) ясно говорили об обратном. Однако в то время (1912 год) и еще много лет «семейство Калликак» воспринималось психологами и широкой публикой как красноречивое доказательство генетической передачи умственных способностей. Годдард даже говорил о «хорошей» и «плохой крови» – и ее социальных последствиях.
Результаты применения шкалы Бине–Симона и данные о семействе Калликак привели к тому, что Годдард занял позицию гораздо более жесткую, чем Гальтон: «Совершенно ясно, что ни одному слабоумному человеку не должно быть позволено вступать в брак или производить потомство. Не вызывает сомнений, что, чтобы это правило выполнялось, разумная часть общества должна осуществлять принуждение» [362; 561]. Для достижения этой цели Годдард выступил как эксперт-свидетель перед двумя национальными комитетами, обсуждавшими стерилизацию «умственно дефективных»; один из этих комитетов распространил свои рекомендации на нищих, преступников, эпилептиков, сумасшедших и людей с врожденными физическими недостатками.
На законодателей произвели впечатление свидетельства Годдарда и других психологов. К 1931 году двадцать семь штатов приняли законы, касающиеся евгенической стерилизации, и за следующие три десятилетия тысячи умственно и социально «дефективных» лиц были стерилизованы – в одной только Калифорнии около десяти тысяч человек. К 1960-м годам, впрочем, поскольку принудительная стерилизация по таким показаниям стала казаться напоминающей нацистскую Германию, а взгляд на воздействие среды как на причину умственной и социальной неприспособленности сделался преобладающим, законодательные органы штатов начали пересматривать установления в пользу правил, разрешающих стерилизацию умственно отсталых на добровольной основе.
Столь же последовательно шкалу Бине–Симона Годдард применял и при решении иммигрантского вопроса. С начала XX столетия в Соединенные Штаты хлынул поток иммигрантов. Многие из них были неграмотными и в социальном плане отсталыми, и это вызвало опасения, что страна окажется захлестнута толпами социально и умственно «дефективных». Конгресс принял закон, запрещавший въезд душевнобольных и идиотов, и инспектора отвергали около 10% из прибывавших каждый день тысяч людей, однако предполагалось, что многим удается пробраться незамеченными. В 1913 году федеральный комиссионер по иммиграции поручил Годдарду изучить процедуры отбора на Эллис-Айленде и дать совет администрации. В течение недели Годдард и его ассистенты отбирали иммигрантов, внешность которых предположительно говорила об умственной отсталости, и через переводчика предъявляли им шкалу Бине–Симона. Большинство получали баллы, говорящие о дефективности, – что едва ли было удивительным, учитывая усталость, страх, отсутствие образования и трудности с пониманием перевода, – и на этом основании Годдард рекомендовал инспекторам использовать «краткие психологические процедуры», основанные на шкале Бине–Симона. В 1913 году депортация предположительно слабоумных иммигрантов выросла на 350%, а в 1914 – еще наполовину [379].
Свою работу на Эллис-Айленде Годдард продолжал на протяжении нескольких месяцев 1914 года; обследование выборки из прибывавших иммигрантов показало, что к слабоумным можно отнести четыре пятых евреев, венгров, итальянцев, русских. Даже у Годдарда это вызвало сомнения; он пересмотрел данные и снизил показатели, но лишь до 40–50%. Эти результаты, подкрепленные мнениями других психологов, разделявших взгляды Годдарда, повлияли на принятие конгрессом в 1924 году суровых иммиграционных законов, которые уменьшили квоты для стран Южной и Восточной Европы до одной пятой по сравнению с квотами для Северной и Западной Европы [268; т. 15, 468].
Несмотря на то, что в целом Льюис М. Термен, профессор психологии Стэнфордского университета, принимал перевод шкалы Бине–Симона, выполненный Годдардом, он находил в нем недостатки и полагал, что может их исправить и сделать шкалу более точной. Подобно Годдарду и многим другим психологам, Термен считал, что интеллект является характеристикой, передающейся по наследству; поэтому он видел общественную необходимость в создании подобного шкале Бине–Симона измерительного инструмента. Видел он в этом и научную необходимость: хоть он и был сторонником теории наследственности, он говорил, что относительное влияние наследственности и среды не станет известным до тех пор, пока не будут широко применяться усовершенствованные тесты интеллекта [932; 19–20]. Поэтому Термен предпринял существенный пересмотр шкалы Бине–Симона; результат известен как шкала Стэнфорд–Бине.
Лично у Термена не было оснований верить в наследуемость интеллекта: он был двенадцатым из четырнадцати детей фермера из Индианы; никто из членов его семьи или предков с обеих сторон не учился в колледже и не имел соответствующей профессии. Однако когда Термену было десять лет, бродячий торговец книгами, продав родителям мальчика книгу по френологии, ощупал его голову и заявил, что ребенок обладает необычными способностями. Этот случай мог склонить Термена к убежденности в наличии врожденных способностей, и то, как сложилась его последующая жизнь, как будто подтвердило это: ему удалось пробиться наверх, несмотря на серьезные финансовые трудности, – поступить сначала в сельскую школу, потом в среднюю, потом в колледж и, наконец добившись стипендии, в университет Кларка, где он и получил докторскую степень в 1905 году. К тому времени Термен был убежденным сторонником теории наследственности и поклонником Гальтона.
Термен несколько лет проработал на педагогическом факультете Стэнфордского университета, а затем возглавил факультет психологии. За свою долгую и успешную карьеру Термен сделал свой факультет ведущим образовательным и научным центром, осуществил пользующееся большим уважением долговременное изучение одаренных детей и классическое исследование роли психологических факторов в супружеском счастье. Однако главным, что принесло ему славу и оказало влияние на жизнь Америки, его основным вкладом в психологию явилась шкала Стэнфорд–Бине.
Опыт применения шкалы Бине–Симона, даже в варианте 1911 года, показал Термену, что она содержит слишком мало тестов для верхних уровней интеллекта, что многие тесты для высших и низших уровней находятся не на своем месте в последовательности и что правильные процедуры предъявления и интерпретации разработаны недостаточно. С помощью восьми сотрудников и многих учителей из муниципальных школ Термен провел испытания старых тестов и 40 новых (27 из них плюс 9, позаимствованных из других источников, вошли в окончательную серию) на 1700 нормальных детей, 200 – с задержкой развития или превышающих средний уровень и более чем 400 взрослых. В своем окончательном виде шкала Стэнфорд–Бине состояла из 90 тестов; тестирование детей трех–пяти лет занимало примерно полчаса и длилось тем дольше, чем старше были испытуемые; у взрослых оно требовало от часа до полутора [932; 51, 127].
Успешность выполнения каждого теста детьми любого возраста сравнивалась с успешностью выполнения других; те тесты, что оказывались слишком легкими для детей данного возраста, перемещались на предшествующие места в последовательности, те, что оказывались слишком трудными, – на последующие. Для того чтобы уравновесить шкалу, на самый низкий и самый высокий уровни были добавлены дополнительные тесты. Результаты тестирования сравнивались с оценками учителями интеллекта тех же детей с помощью пирсоновского корреляционного метода; в среднем коэффициент корреляции составлял 0,48, т.е. был умеренно высоким, тем самым подтвердив валидность шкалы. Корреляция рыла бы еще более выраженной, если бы учителя при оценке интеллекта школьников иногда не забывали учитывать то обстоятельство, что некоторые из учеников были младше или старше своих одноклассников.
Самым ценным аспектом работы Термена было то, что вся шкала оказалась гораздо больше «стандартизована», чем шкалы Бине–Симона или Годдарда–Бине–Симона; это означает, что балльные оценки основывались на результатах, полученных на больших выборках из нормальных, отстающих в развитии и опережающих детей и взрослых. Основываясь на этом, тот испытуемый, который набирал 100 баллов, относился к средней категории; набиравший 130 баллов обладал более высоким интеллектом, чем 99% всей популяции, а тот, кто набирал 70 баллов или меньше, – уступал в интеллектуальном отношении 99% представителей популяции. Термен предложил следующую классификацию:
Ø 140 баллов и выше – «почти» гений или гений;
Ø 120-140 – очень высокий интеллект;
Ø 110-120 – высокий интеллект;
Ø 90-110 – нормальный, или средний интеллект;
Ø 80-90 – тупость, иногда классифицируемая как слабоумие;
Ø 70-80 – пограничная, дефицит, иногда классифицируемый как тупость, но чаще как слабоумие;
Ø ниже 70 – выраженное слабоумие.
Термен, мягкий и добрый человек, так выражал надежды на использование новой шкалы:
«Когда мы усвоим уроки, которым нас учат тесты интеллекта, мы не будем больше винить умственно отсталых работников за их производственную неэффективность, наказывать слабоумных детей за их неспособность учиться или заточать и вешать умственно дефективных преступников, потому что им не хватало интеллекта, чтобы усвоить обычные правила социального поведения» [932; 21].
Если шкала Стэнфорд–Бине и не соответствовала в полной мере этим чувствам, не стали, к счастью, реальностью и ожидания Термена насчет использования евгеники:
«Можно предсказать, что в ближайшем будущем тесты интеллекта обеспечат десяткам тысяч явно дефективных личностей присмотр и заботу общества. В конце концов это приведет к ограничению воспроизводства слабоумия и уничтожению огромной преступности, нищеты и производственной неэффективности» [932; 6–7].
Шкала Стэнфорд–Бине, опубликованная в 1916 году, быстрj сделалась стандартным тестом для измерения интеллекта и оставалась таковым в течение двух десятилетий. Она скоро начала применяться во многих школах, детских садах, колледжах и дефектологических учреждениях. Однако ее влияние было шире и глубже этого; шкала Стэнфорд–Бине (и ее переработанный вариант 1937 года) превратилась в стандарт для фактически всех тестов интеллекта, которые основывались на ней. То, что Бине, Симон и Термен рассматривали как компоненты, составляющие интеллект, сделались моделями для практически всех последующих тестов интеллекта; к ним относятся память, понимание речи, величина словаря, координация глаза и руки, узнавание знакомых предметов, суждения, сходства и различия, арифметические умения, способность обнаруживать противоречия, быстрота и богатство ассоциаций идей и некоторые другие [379; 175].
Более поздние тесты, использующие компоненты шкалы Стэнфорд–Бине, революционизировали область измерения интеллекта.
Все версии шкалы Бине – а их со временем появились десятки – должны предъявляться психологом или подготовленным специалистом одному человеку за раз. Однако групповое тестирование, когда испытуемые читают вопросы про себя и отмечают один из предлагаемых ответов или иначе отвечают на вопросы анкеты, было бы более быстрым, простым и гораздо менее дорогостоящим методом.
Этот прорыв в тестировании умственных способностей произошел в результате вступления Соединенных Штатов в Первую мировую войну. Через две недели после того как президент Вудро Вильсон подписал декларацию о вступлении в военные действия, Американская психологическая ассоциация назначила комитет для рассмотрения того, как психологи могут помочь в военных усилиях. Комитет доложил, что самым полезным вкладом было бы проведение психологических обследований, которые можно было бы быстро осуществлять на больших группах военного персонала для отсеивания умственно некомпетентных, классификации обследуемых в Соответствии с их способностями и отбора наиболее способных для специальной подготовки и занятия командных постов.
Группа психологов, в которую входил и Термен, Годдард и Роберт Йеркс, профессор Гарвардского университета, собралась в Вайнленде и начала планировать необходимые действия. В августе Йеркс в чине майора был мобилизован в армию и получил приказ осуществлять тестирование. Он собрал штат из сорока психологов и через два месяца представил армейский альфа-тест, письменный тест интеллекта, и армейский бета-тест – картиночный тест для тех 40% призывников, которые были практически неграмотны (инструкция по его заполнению зачитывалась вслух инструктором). С современной точки зрения альфа-тест выглядит странной смесью научной информации, народной мудрости и морализаторства, что можно видеть из таких примеров:
1.Если растения погибают из-за отсутствия дождей, ты должен
· полить их,
· спросить совета агронома,
· внести удобрения.
2.Лучше сражаться, чем бежать, потому что
· трусов расстреливают,
· это более почетно,
· если побежишь, тебе выстрелят в спину.
3.Причиной эхо является
· отражение звуковых волн,
· наличие в воздухе электричества,
· наличие в воздухе влаги.
Команда Йеркса начала проводить тестирование в четырех лагерях, но вскоре медицинское командование решило распространить программу на всю армию; ко времени окончания войны в ноябре 1918 года более 1,7 миллиона человек прошло тестирование, а около трехсот психологов под руководством Йеркса оценивали результаты каждого и предлагали подходящее воинское назначение [379; 194], [455; 323–324). Хотя команда психологов Йеркса встретилась с непониманием и сопротивлением со стороны кадровых офицеров, их работа привела к демобилизации примерно восьми тысяч призывников как негодных к военной службе и направлению в трудовые батальоны и подобные службы примерно десяти тысяч лице низким интеллектом. Еще более важным было то, что альфа-тест послужил инструментом отбора двух третей из тех 200 ООО человек, которые за время войны получили офицерские звания [379; 194-195], [333; 244].
Армейская программа тестирования, впрочем, оказала гораздо большее воздействие вне армии, чем среди военных. Благодаря ей Америка в гораздо большей степени осознала практическую пользу психологии, в особенности измерения умственных способностей. (Джеймс Маккин Кеттел говорил, что война «нанесла психологию на карту», а Г. Стенли Холл – что война совершила бесценный разворот психологии к практике от «чистой науки».)
Альфа-тест в первую очередь привел к взрывному распространению тестирования интеллекта, которое быстро превратилось в многомиллионное предприятие. Через несколько лет после войны по всей стране школьная администрация стала приобретать разнообразные разработанные по типу альфа-теста методики «бумага – карандаш». Один из наиболее удачных тестов, появившийся в 1923 году, был создан по заданию Национального исследовательского центра Терменом, Йерксом и тремя их коллегами; он рекламировался как «прямой результат приложения армейских методов тестирования к школьным потребностям». За десятилетие этот тест был предложен семи миллионам американских школьников [379], [455], [933]. Другой пользовавшийся большим успехом тест – тест способности к учебе – был на основании армейских моделей разработан Карлом Брайхемом, коллегой Йеркса. Тестирование сделалось широко распространенным в школах, колледжах, военных и медицинских учреждениях, на многих промышленных предприятиях.
Новый толчок использованию тестирования интеллекта дали данные статистики: было обнаружено, что тесты измеряют не просто набор отдельных умственных способностей, а врожденное ядро таких способностей в целом, или «общий интеллект». Чарльз Спирмен, английский психолог и статистик, показал, что многие умственные способности коррелируют между собой. (Человек, показывающий высокие результаты в словарном тесте, например, скорее всего покажет такие же в арифметическом и других субтестах.) Спирмен счел, что это указывает на существование врожденного общего интеллекта, который он обозначил как g, который лежит в основе всех специальных способностей. Даже если тесты интеллекта отчасти отражают научение, существующие корреляции говорят о существовании врожденной способности к обучению.
Эти данные дали дополнительное оправдание тестированию Интеллекта в школах, и к 1930-м годам и в Соединенных Штатах, и в Великобритании распространилось раннее разделение учеников на тех, кто обучался по развернутым программам, готовящих к высшему образованию, и обучавшихся по узким «производственным», «техническим» программам, готовящим «синих воротничков». В Америке это называлось «отслеживанием», в Великобритании – «распределением» [379], [604].
Широкое применение тестов не ограничивалось измерением интеллекта. В 1920–1930-х годах было создано много других шкал – для измерения музыкальных, технических, вычислительных, вербальных, математических и других способностей, а также для профориентации. Хотя тестирование интеллекта как таковое стало подвергаться критике еще в 1920-е годы, использовавшийся Бине подход открыл обширную новую область психологических исследований, а альфа-тест превратил громоздкую и дорогостоящую процедуру в нечто столь же простое и дешевое, как производство на конвейере.
Споры насчет IQ
Тестирование интеллекта недолго сохраняло свой неоспоримый статус. Начиная с 1921 года, когда Йеркс опубликовал развернутый отчет об армейской программе тестирования, многие стали утверждать, что тесты измеряют не врожденный интеллект, а приобретенные знания и культурные ценности, а потому отдают предпочтение представителям доминирующего белого среднего класса и несправедливы в отношении представителей низших классов и эмигрантов.
В таких обвинениях были определенные резоны, особенно применительно к шкале Стэнфорд–Бине. Многие ее пункты действительно измеряли сочетание врожденных способностей и приобретенной информации или умений; испытуемые, не имевшие доступа к этой информации или умениям, показывали плохие результаты, каков бы ни был врожденный уровень их способностей.
От двенадцатилетних детей, например, шкала Стэнфорд–Бине требовала определения понятий «благотворительность» и «справедливость». Если ребенок мексиканско-американского происхождения из сельского юго-западного нищего селения давал неадекватные ответы, показывало ли это отсутствие врожденных способностей или невозможность узнать значение таких понятий в Америке, где у власти были белые представители среднего класса? В соответствии со шкалой Стэнфорд–Бине восьмилетний ребенок должен был ответить на вопрос: «Что ты должен сделать, если сломаешь вещь, принадлежащую кому-то другому?» Если этот восьмилетка рос в городских трущобах, где дети ведут трудную борьбу за выживание, позволял ли его ответ судить о врожденном интеллекте или об обычаях и традициях трущобной субкультуры?
Бине оставил без ответа вопрос о том, в какой мере интеллект, измеренный с помощью его шкалы, зависит от наследственности или от опыта. Однако суть комментариев Термена к «Измерению интеллекта» – инструкции по применению шкалы Стэнфорд–Бине – заключалась, несмотря на формальное отрицание, в том, что интеллект в основном определяется наследственностью и что низкие баллы говорят об умственном дефиците, который, по мнению Термена, является наследственной и расовой особенностью:
«Низкий интеллект очень, очень распространен среди испанско-индейских и мексиканских семей юго-запада, а также среди негров. Их тупость представляется расовой характеристикой или по крайней мере врожденной в племени, откуда они происходят... Автор может предсказать, что будут обнаружены чрезвычайно выраженные расовые различия в общем интеллекте, различия, которые не могут быть уничтожены любой схемой умственного воспитания» [932; 91–92].
В 1922 году влиятельный журналист Уолтер Липпман в «Нью Рипаблик» начал критическую атаку на Термена, Йеркса и их коллег, которые утверждали, что тестирование интеллекта измеряет врожденные умственные способности. Липпман затронул тему, которая звучит до сих пор: подобное тестирование ставит на детях постоянное клеймо неполноценности, особенно на детях из неимущих семей, и служит целям предубежденных представителей власти.
Липпман и его сторонники имели еще более веские основания возражать против армейских альфа- и бета-тестов, чем против шкалы Стэнфорд–Бине, и оспаривать утверждение Йеркса, что тесты, основанные на альфа-тесте, «измеряют врожденные умственные способности». Ответы на многие вопросы альфа-теста требуют основанной на обучении информации, а не интеллекта, как ясно показал Стивен Джей Гулд в своем полемическом сочинении «Неправильное измерение человека», цитируя такие примеры:
• Вашингтон относится к Адамсу так же, как первый к...
• «Криско» – это патентованное лекарство, дезинфицирующее средство, зубная паста, пищевой продукт.
• Число ног кафра: 2, 4, 6, 8.
• Кристи Мэтьюсон знаменит как: писатель, художник, игрок в бейсбол, комик [379; 199-200].
ü Вашингтон – первый президент США, Адамс – второй президент США.
ü «Криско» – марка кулинарного жира.
ü Кафр – представитель народности банту.
ü «Кристи» Мэтьюсон – известный бейсболист.
Некоторые задания бета-теста, считает профессор Гулд, при выполнении которого неграмотные испытуемые должны были дополнить незаконченные картинки, действительно более или менее измеряли общие умственные способности (например, при добавлении рта к изображению лица или уха к изображению кролика), но многие другие могли быть выполнены правильно только в том случае, если испытуемый обладал специальной информацией (чтобы добавить нить накала к изображению электрической лампочки, сетку к изображению теннисного корта, мяч в руку игрока в шары). Когда подобные задания предлагались иммигрантам, представителям культур, отличных от американской, их решения неизбежно представлялись глупыми.
Действительно, результаты армейской программы тестирования в том виде, в каком они отражены в ответе Йеркса 1921 года, изображали общество, деградировавшее в результате ухудшения генетики населения. Согласно альфа и бета-тестам, средний умственный возраст белых мужчин-американцев составлял всего тринадцать лет и едва превышал уровень слабоумности, хотя ранее Термен оценил его в шестнадцать лет. Гулд говорит, что эти шокирующие данные усиливали ксенофобские, расистские, элитаристские настроения в Америке:
«Новые цифры стали объединяющим принципом для сторонников евгеники, предсказывающих несчастья и оплакивающих падение нашего интеллекта, вызванное беспрепятственным размножением бедных и слабоумных, вливанием негритянской крови в результате смешанных браков и растворением обладающих высоким интеллектом американцев среди иммигрантов – отбросов из южной и восточной Европы» [379; 196].
Йеркс также поддержал выводы Годдарда, сделанные на основании обследования иммигрантов на Эллис-Айленде, согласно которым жители южной Европы и славяне уступают в интеллекте населению северной и западной Европы; эти «открытия» помогли в принятии иммигрантского закона 1924 года.
По мере того как споры по поводу IQ разгорались, тестирование интеллекта делалось менее популярным среди психологов – и в 1930-х годах, и особенно в 1940-х. К тому времени к тому же пошатнулась вера в общий интеллект; данные новых исследований с использованием усовершенствованных статистических методов показали наличие всевозможных факторов, или кластеров корреляций между характеристиками и посеяли сомнение в осмысленности и полезности g.
И все же измерение ряда умственных способностей, дающее комбинированную оценку, продолжает использоваться педагогами, руководителями промышленности и другими. В 1960-е годы такое тестирование снова подверглось критике, как в этот раз представителями движения за гражданские права. Некоторые психологи зашли так далеко, что стали отрицать существование интеллекта как такового. В 1971 году, например, профессор Нью-Йоркского университета Мартин Дейч утверждал: «Это удобная этикетка для определенных видов поведения, но я подозреваю, что на самом деле такой вещи не существует» [474; 71]. Другие психологи и педагоги предпочитают мнение, высказанное ранее Борингом: нельзя сказать, что такое интеллект; можно только говорить о том, что это нечто, измеряемое тестами интеллекта.
Несмотря на долгую историю противодействия тестам интеллекта, они продолжают широко использоваться, и для этого существуют веские причины.
Во-первых, они довольно хорошо предсказывают, как дети будут успевать в школе, кто из них будет нуждаться в особом внимании или направлении во вспомогательные классы.
Во-вторых, некоторые современные тонкие исследования однояйцовых и двухъяйцовых близнецов, особенно тех, кто был разлучен вскоре после рождения и воспитывался в различных условиях, показали – гораздо убедительнее, чем это мог сделать Гальтон, – что умственные способности в значительной мере носят наследственный характер, а потому тестирование интеллекта действительно оценивает врожденные способности, так же как и приобретенные знания [111), [436], [616], [770].
(«Наследуемость» говорит о том, какая часть разброса различий в определенной характеристике зависит от генетики. Если бы было обнаружено, что наследуемость интеллекта равна нулю, тогда никакие различия IQ в баллах от 0 до 200 не имели бы генетического характера; если бы наследуемость составляла 100%, то все такие различия имели бы генетические причины. Сегодня психологи – сторонники генетической природы интеллекта оценивают наследуемость IQ примерно в 80%, в то время как сторонники влияния среды – в 0–50%. В недавнем убедительном исследовании, проведенном психологами Дэвидом У. Фулкером, Джоном Дефрисом и Робертом Пломином, которые обследовали когнитивные способности 245 усыновленных детей разного возраста, их биологических родителей и их приемных родителей, были получены удивительные данные: корреляция ребенка с отсутствующим биологическим родителем со временем увеличивалась, а с приемным родителем уменьшалась. Основываясь на этих результатах, исследователи сделали вывод, что у семилетних детей наследуемость умственных способностей составила примерно 36% и имела тенденцию увеличиваться с возрастом [317].)
Споры вокруг IQ разгораются, гаснут, разгораются снова; политика затуманивает научные данные, наука используется в политических целях. Борьба продолжается, и конца ей не видно. Тем не менее потомки первых тестов интеллекта, в значительной мере модифицированные и более чувствительные к культурным особенностям, широко применяются в школах, военных и медицинских учреждениях, промышленности и других сферах.
Как бы их ни называть и какую бы позицию в отношении тестирования интеллекта ни занимать, факт остается фактом: измерения умственных способностей нужны и полезны для общества (хотя и не так, как имели в виду Годдард и Термен); они остаются одним из главных вкладом психологии в современную жизнь Америки и большинства других развитых стран.