Xi. построение и процесс психодрамы

КОНСТИТУЕНТЫ (ИНСТРУМЕНТЫ): ФАЗЫ И ФОРМЫ

Психодрама нацелена на прида­ние естественной формы, на креа­тивную самоактуализацию в игре, на структурирование пространст­ва, на реализацию человеческих от­ношений в действии (93).

Я. Л. Морено

Психодрамой нельзя заниматься без фундаментально­го знания возможностей ее различных конституентов (инструментов), фаз, форм и техник. Прежде чем при­ступить к рассмотрению различных форм психодрамы, ознакомимся с ее конституентами, а также с процессом классической, центрированной на протагонисте психо­драмы. Для иллюстрации привлекаются только основ­ные техники: обмен ролями и дублирование.

Конституенты (инструменты) психодрамы

Конституентами психодрамы являются сцена, веду­щий психодрамы (director), главный исполнитель (protagonist), партнеры, или вспомогательные «Я» (auxiliary egos), группа и психодраматические техники. В иностранной литературе, чтобы подчеркнуть их инст­рументальный характер в психодраматическом процессе, они называются инструментами. В нашей книге мы так­же будем использовать этот термин, не имеющий, одна­ко, в немецком языке (как и в русском. — Ред.) равно­ценного лексического эквивалента.

Сцена

Психодрама не предъявляет особых требований к сцене. Она возникает как бы сама собой там, где разво­рачивается психодраматическое действие. Достаточно просто создать свободное пространство в кругу группы.

Такую сцену можно организовать на частной квартире, в школьном классе, на рабочих местах, под открытым не­бом, короче говоря, in situ, то есть на месте конфликта. Часто, однако, психодраму практикуют в специально ор­ганизованных для этого театрах или приспособленных для игры лечебных кабинетах. Классической формой психодраматической сцены является сцена в мореновском терапевтическом театре в Биконе, штат Нью-Йорк. Она представляет собой трехъярусную конструкцию, над которой возвышается полукруглый балкон. Распола­гаясь на первом ярусе, протагонист и ведущий психодра­мы оказываются вне групповой ситуации и попадают в непосредственное пространство психодрамы. На втором ярусе, где они сидят друг перед другом или прохажива­ются по сцене, происходит вступительная беседа. При этом группа в той или иной степени исчезает из поля со­знания протагониста. Разогревающая беседа (warming-up) может протекать как диалог между протагонистом и ведущим психодрамы или как монолог протагониста. На этом ярусе может осмысливаться и эмоционально пере­живаться уже разыгранная сцена, которая затем может плавно перейти в другую. Само психодраматическое дей­ствие разыгрываются на третьем ярусе, на круглой плат­форме. Она насчитывает четыре метра в диаметре. Три яруса и балкон следует, однако, понимать и как отобра­жение различных измерений жизненной действительно­сти. Третий ярус, или игровая площадка, рассматривает­ся как измерение последовательности жизненных собы­тий, коллизий и перемещений в бытии. Над нею возвы­шается балкон. Чтобы избежать недоразумений по пово­ду этого «четвертого измерения», на нем следует остано­виться несколько подробнее. Морено задумывал четвер­тое измерение психодраматической сцены как место кон­кретизации трансценденции, как место для Спасителя, героя и сверхчеловека, как возможность пространствен­ного изображения различных миров, например рая и ада, земли и подземного мира. Балкон, однако, может служить также и для конкретизации различного про­странственного опыта, например взлета или падения, подъема или спуска, вскарабкивания или соскальзыва­ния. Психодраматическая сцена сохраняет свое значение даже тогда, когда в основу психодрамы положены самые разные теоретические концепции. Иногда, например в рамках психоаналитической теории, балкон использует­ся для изображения «Сверх-Я».

Если мы не располагаем подобной сценой, то вместо нее используется любое пространство в кругу группы. Оно должно быть достаточно велико, чтобы протагонист и антагонист имели простор для психодраматического действия, а само помещение желательно должно иметь правильные пропорции. Слишком маленькие помещения ограничивают свободу перемещения исполнителей, слишком большие отрицательно сказываются на группо­вом чувстве, слишком светлые, невыразительные комна­ты оказываются непригодными для изображения драма­тичных, воображаемых или исполненных теплыми чело­веческими чувствами сцен. Если мы не располагаем раз­личными цветовыми возможностями освещения, как в мореновской модели сцены, то освещение сцены можно варьировать с помощью оконных штор и стоячих ламп. В качестве театрального реквизита пригодны простые для транспортировки стулья, возможно, с небольшим столиком. В определенных сценах имеет смысл в качест­ве подстилки использовать неброский коврик.

Заключенное группой в полукруг место психодрама­тического действия отвечает сформулированному Бубером главному требованию драмы к сцене. Бубер пишет:

«Стало быть, дело не в том, чтобы изобрести новый принцип придания формы пространству, а в том, чтобы найти соответствующее формам нашей жизни и рацио­нально использующее наши технические средства про­странственное решение, которое отвечало бы основным требованиям драмы к сцене: одновременной целостности и изменяемости пространства. Если бы это удалось, то можно было бы, наверное, ожидать, что оно вновь про­явило бы свою полярность — связанность и отъединенность. Ибо целостным и в то же время изменчивым мо­жет быть только замкнутое в своем существовании про­странство, отделенное от пространства нашей реальной жизни, которое проявляет свои свойства столь чисто и столь интенсивно, что сквозь все потоки связанности мы воспринимаем их как нашего недоступного визави. А из­менчивым и в то же время целостным оно может быть только тогда, когда его метаморфозы дополняются активностью нашего восприятия, то есть когда эту актив­ную — единственно настоящую — связанность не подав­ляют, как, например, на современной сцене, а пробужда­ют и поощряют» (17).

Психодраматическая сцена является одновременно це­лостной и изменчивой и придает сценическому пережива­нию полярные свойства связанности и отъединенности. Со сценой в качестве центра группы и места эмоциональ­ного участия естественным образом связаны зрители. От­крытая для спонтанного включения участников группы в психодраматическое действие в качестве дублей персона­жей драмы, сцена тем не менее — особенно в центриро­ванной на протагонисте психодраме — отчетливо отделя­ется от зрителей. Пока протагонист обрисовывает на пси­ходраматической сцене свой мир с его событиями, сцена, несмотря на эмоциональную связанность и идентифика­цию зрителей с драматическим действием и изображаемы­ми персонажами, явно отличается от зрительного зала. Изменения сценического пространства достигаются про­тагонистом за счет детального изображения своих воспо­минаний или представлений о пространстве, которые про­игрывают в своем воображении зрители. Благодаря этому исполнитель роли, ведущий психодрамы и зрители вос­принимают не только естественное пространство изобра­женной сцены, но и его настрой.

Ведущий психодрамы

Каким образом осуществляется психодрама? Благо­даря ведущему, или руководителю, психодрамы. \Принятый англоязычными психодрамотерапевтами термин для обозначения ведущего психодрамы — director (директор). Поскольку обучение психодраматическому методу проводится в нашей стране с использованием в основном англоязычной литературы, в практической работе отечественными специалистами используется именно термин «директор психодрамы». В данной книге употребляется термин «ведущий психодрамы», адекватный переводу соответствующего немецкого термина «der Psychodramaaleiter». — Прим. ред.\ Если он является врачом или психотерапевтом, то в немецком языковом пространстве он называется психодрамотерапевтом. В английском языке ведущий психодрамы называется также «psychodramatist», по завершении обучения — "Director of Psychodrama"… Во французском он назы-вается «animateur», «psychodramatiste» или «psychodramaturge».

Ведущий психодрамы ответственен за то, как осуще­ствляется и протекает каждое психодраматическое заня­тие. С одной стороны, ему вменяется в обязанность пре­образовывать целенаправленные притязания к терапии со стороны участников группы — зачастую пассивных и заторможенных — в игру, в нецеленаправленную «дей­ствия ради действа», с другой стороны, соотносить в дальнейшем эту игру с терапевтическими потребностями протагониста и группы.

В начале психодрамы ведущий стимулирует группу в целом, и прежде всего протагониста, к игре. После на­чального действия в благоприятные с точки зрения игро­вых техник и терапии моменты он распоряжается об обме­не ролями между протагонистом и его визави. Последний называется также антагонистом. Сообразно запросам про­тагониста, ситуации и группы ведущий вводит соответст­вующие психодраматические техники и прерывает сцены, как только они перестают быть продуктивными в психо­драматическом, то есть в психодрамотерапевтическом от­ношении. Иногда ведущий психодрамы прекращает так­же сцены ввиду особых реакций, которые в процессе иг­ры осознанно или неосознанно обнаруживает протаго­нист. В этом случае он побуждает к изображению распо­знаваемой по таким реакциям проблемы в новой сцене. В фазе обсуждения он препятствует ненужной рационали­зации со стороны группы и ука-зывает на сомнительность «хороших советов». Там, где это целе-сообразно, он вме­сте с группой дает протагонисту обратную связь.

Наряду с этими директивными функциями ведущего психодрамы такое же большое значение для психодрама­тического процесса имеет его недирективное, исключи­тельно перцептивное поведение на про-тяжении исполня­емой сцены. В течение этого времени, наблюдая за изо­бражаемыми событиями и группой, он спокойно распо­лагается на краю сцены и сосредоточивается на психо­драматическом действии. Каким бы директивным он ни казался в остальных случаях, теперь он полностью ори­ентирован на поведение протагониста. Ни одно слово, ни малейшее колебание настроения или жест исполнителя не должны от него ускользнуть. Словно радарный при­бор, он настроен на тончайшие проявления чувств прота­гониста, партнеров и, по возможности, группы. Даже опытному ведущему психодрамы нелегко воспринимать в насыщенном игровом действии, требующем от него полного внимания и умения, реакции отдельного, идентифи-цирующегося с исполнителем зрителя. Подобные реакции могут открыто выражаться или подавляться. Бурные, но подавленные эмоции нередко проявляются в психосоматических симптомах, упустить которые веду­щий психодрамы не имеет права. Наряду с интенсивной направленностью на протагониста ведущий психодрамы всегда несет полную ответственность за всех членов группы. Поэтому начинающему терапевту рекомендуется работать вместе с ко-терапевтом.

Такая позиция ведущего психодрамы — позиция не­заметного наблюдателя на краю сцены — имеет два больших терапевтических преимущества: она позволяет следить за игровым действием и защищает от переносов. В фазе игры переносы протагониста совершенно не за­трагивают ведущего психодрамы. В этом состоит важная особенность психодрамы Морено. Протагонист репроду­цирует свои бессознательные побуждения в игре. Пря­мые и латеральные переносы протагониста, «соответст­венно способности бессознательного проявляться вне времени и в галлюцинаторной форме» (35), совершенно отчетливо направляются на партнеров, исполняющих функцию носителей проекции. На всем протяжении иг­ры протагонист в свободном действии полемизирует с этими носителями проекции, то есть со своими переноса­ми. Благодаря такой структуре терапевтической психо­драматической ситуации психодрама отвечает желаниям и терапевта и пациента. Описанной Фрейдом «борьбы между врачом и пациентом, между познанием и изжива­нием» (35) не происходит. В психодраме действие не просто желанно для пациента, оно тут же вводится веду­щим психодрамы в игру — это в первую очередь отно­сится к больным с неистерической структурой лично­сти, которые особенно нуждаются в действии. (Морено говорит об особом акциональном голоде заторможенных пациентов.) Находящемуся во время игры на краю сцены ведущему психодрамы не нужно «одолевать» (67) переносы того или иного протагониста. Он наблюдает за ними в наглядности и интенсивности игры, согласный с предположением Фрейда, «что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые лю­бовные побуждения больного действительными и явны­ми, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentia». \В отсутствии (лат.) — Прим. ред.\

Дальше Фрейд говорит, что "на этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза", тем самым он придает психодраме с психоаналитиче­ских позиций огромное терапевтическое значение.

\З.Фрейд: "Бессознательные душевные побуждения не желают припоминаться, как того требует лечение, но они, соответственно способности бессознательного проявляться вне времени в галлюцинаторной форме, стремятся к тому, чтобы быть воспроизведенными. Больной, словно в сновидении, приписывает настоящее и реальное результатам пробуждения своих бессознательных душевных движений; он хочет изжить свои страсти, не учитывая реальную ситуацию. Врач хочет заставить его включить эти эмоциональные побуждения в общую связь лечения и в историю его жизни, подчинить их интеллектуальному рассмотрению и осознать соответственно их психической ценности. Эта борьба между врачом и пациентом, между интеллектом и влечениями, между познанием и изживанием разыгрывается исключительно в феноменах переноса. На этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза. Нельзя отрицать, что самые большие трудности психоаналитику доставляет необходимость преодолевать феномены переноса, но и нельзя забывать, что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые любовные побуждения больного действительными и явными, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentiaили in effigie. \В изображении (лат.)— Прим. ред.\» (35). — Прим. авт.\

Другим преимуществом, которое наряду с «защитой» от переносов привносит с собой положение ведущего пси­ходрамы на краю сцены, является некоторая дистанция от происходящего и тем самым лучшее видение свобод­ных действий протагониста и игры партнеров. Это виде­ние позволяет ведущему психодрамы осмысленно руково­дить игровым действием. Сам Морено в игровом действии почти никогда не участвует. Практически все психодрамотерапевты, вышедшие из школы Морено, также не бе­рут на себя роли в психодраме, зато в случае необходимости вмешиваются в психодраматическое действие в каче­стве дубля. Дубль располагается позади протагониста и вербализует от первого лица его невыраженные чувства. Это служит толчком к появлению у протагониста свобод­ных ассоциаций, и в результате застопорившаяся ситуа­ция может быть сдвинута с мертвой точки. Эта техниче­ская возможность является еще одной спецификой психодрамотерапии при работе с сопротивлением пациента. При классическом дублировании речь не идет о внуше­нии, поскольку протагонистом, как правило, принимают­ся лишь соответствующие его чувствам замечания дубля, а не соответствующие, наоборот, отвергаются. В роли дубля ведущий психодрамы, его ассистент, а иногда так­же зрители (члены группы), не мешая действию, могут спонтанно выйти на сцену и так же незаметно вернуться обратно. Выводить из поведения Морено и его учеников строгие правила для психодрамотерапевтов противоречи­ло бы духу психодрамы. Морено подчеркивает большое значение гибкости психодрамотерапевта, позволяющей ему в любой момент времени, сообразно требованиям не­предвиденных ситуаций, изменять свое местоположение, манеру поведения и передвижения.

Здесь следует указать еще на четыре качества ведуще­го, которые Морено считает обязательными для проведе­ния психодрамы: методическую компетентность, искрен­ность и открытость, мужество, чтобы справляться со сложными, непредвиденными ситуациями, а также твор­ческую фантазию. Ведущему психодрамы, не обладающему этими качествами, настоящая психодрама может удаться лишь в редких случаях. Подлинно исцеляющей психодрама становится только тогда, когда психодрамотерапевт постоянно ощущает резонанс с протагонистом. Поэтому каждому ведущему психодрамы следует прислу­шаться к совету американского психиатра Дина Элефтери, который он дает своим ученикам, практикующим пси­ходраму: «Живи вместе с твоим протагонистом!» (28).

Протагонист

Слово «протагонист», «первый игрок» (от греч.: protos — первый и agon — борьба, игра), обозначает в языке театра и психодрамы героя или главного исполнителя пьесы или психодраматической сцены. Хотя прота­гонист психодрамы удовлетворяет этому заимствованно­му из языка театра термину во всех его значениях, он все-таки не актер. То, что он играет, не является запла­нированным и отрепетированным. Он играет это в про­извольном действии, на основе импровизации. Он играет собственную жизнь, настоящее, прошлое, будущее, о ко­тором мечтает или которого желает; он играет все это ис­кренне и по-настоящему, исполненный чувствами, к ко­торым он вряд ли был бы способен на одном только вер­бальном уровне коммуникации. Выражая свои чувства в психодраме, он не только познает себя самого с собст­венной своей позиции, но и при обмене ролями со своим визави смотрит на себя его глазами. Он воспринимает точку зрения ближнего. Психодраматическое действие захватывает всю личность исполнителя, его мысли, чув­ства и действия. Удивительно, как благодаря игре зача­стую происходит явная возрастная регрессия протагони­ста, полностью меняющая манеру его поведения.

Это «тотальное событие» психодрамы протагонист переживает как исполнитель, как пациент и, возможно, как обучающийся клиент, поскольку психодрама содер­жит театральный, терапевтический и педагогический аспекты. Поэтому мы хотим исследовать, в какой мере переживание протагониста отличается от ситуации акте­ра, пациента на других психотерапевтических занятиях и обучающегося клиента. Рассуждая об этом, необходи­мо учитывать знания антропологии.

Протагонист психодрамы отличается от профессио­нального актера тем, что в момент драматического дейст­вия, как показывает Морено в своей работе «Театр имп­ровизации», он — это и драматург, и режиссер, и испол­нитель в одном лице (83). Его судьба конденсируется одновременно и внутри и вне его самого. Сообразно сво­им представлениям он инсценирует пространство дейст­вия. А в то время как он пробуждает и переживает свои воспоминания и представления, его интрапсихическое переживание проявляется в жестах и словах в качестве психодраматического персонажа! Его создание драмы направлено изнутри вовне. Оно подобно литью. Иначе обстоит дело с созданием драмы в театре. Исполнение пьесы является результатом предшествовавшего фракционированного процесса, который распределяется на не­скольких человек: автора, режиссера и исполнителя. В направленном извне вовнутрь процессе исполнитель ов­ладевает ролью. Прежде чем он сможет воспроизвести идеи драматурга и указания режиссера на сцене, он дол­жен сначала проникнуться ими умом и сердцем (96). Изображенный им человек — сколь бы ни примешива­лись при исполнении роли собственные чувства актера — не есть он сам, действие — не есть его личная судьба. Оно представляет собой оживленные с помощью искус­ства ^культурные консервы*' (91), как образно в своих работах Морено называет продукты культуры, пережив­шие момент своего возникновения, status nascendi. Про­тагонист психодрамы и протагонист спектакля отличают­ся, однако, не только своеобразием своего драматическо­го переживания, они отличаются тем же, чем отличается психодрама от спектакля. Психодрама в отличие от теат­ра не является «зрелищем». По этой причине протаго­нист психодрамы более близок к исполнителю античных мистерий, нежели к актеру в спектаклях. Все, что Мар­тин Бубер говорит об исполнителе мистерий, полностью относится к протагонисту психодрамы. Протагониста с исполнителем мистерий сближает переживание подлин­ных жизненных пластов: «ощущение всей своей плотью тождества с изображаемым существом. Это ощущение не «наиграно», и все же оно — игра, ибо стоит только сбро­сить маски (закончиться психодраме), как оно улетучи­вается. Если (к игре-мистерии) допускали зрителей, то они оказывались во власти процесса, вселявшего в них ужас, а сами исполнители не считали себя «созерцаемы­ми». Они были исполнителями, но не актерами; они иг­рали во благо оцепеневшей толпы (читай: группы), но не в удовольствие. Они пребывали в состоянии невинно­сти, подобно человеку, живущему инстинктивно, а не по образу, который он создает в глазах другого. Надо заме­тить здесь, что, основываясь на этом разделении непос­редственного и искусственного человека, можно отли­чить два принципиально разных вида актерства» (17): протагониста в спектакле от протагониста в психодраме или в игре-мистерии.

Чтобы понять терапевтическое и педагогическое зна­чение психодрамы, хотелось бы напомнить о том, что психодрама представляет собой игру. Мы показали, что игра в целом и психодрама в частности не связаны с ка­кой-то непосредственной целью. Игра отображает саму себя, а «самоотображение, согласно Портману, является экзистенциальным аспектом природы» (37).

Психодраматическая игра является имитацией в смысле подражания, то есть перемещения в настоящее уже минувшего или изображения чего-то воображаемого. Перемещение в настоящее в психодраме имеет важное терапевтическое и педагогическое значение. То, что было когда-то, исполнено на сцене. Оно существует здесь и те­перь. Изображая на сцене и тем самым во второй раз пе­реживая фрагменты из своей жизни, протагонист полу­чает возможность заново осознать известное (однажды уже пережитое или воображенное). Гадамер отмечает, что «нельзя понять, что представляет собой узнавание по своей глубочайшей сути, если считать, что оно сводится к тому, что нечто, уже известное, познается заново, то есть что узнается только знакомое. Скорее радость узна­вания состоит в том, что познается большее, нежели бы­ло известно. При узнавании то, что мы знаем, как бы выступает благодаря освещению из рамок всевозможных случайностей и изменчивых обстоятельств, его обуслов­ливающих, и предстает в своей сути. Оно познается как нечто» \Х.-Г.Гадамер. Истина и метод (перевод М. Журинской) - М, «Прогресс», 1988, с. 160. - Прим. ред.\ (37). Эти антропологические рассуждения по поводу «до­бавочного знания», полученного в игре благодаря пере­мещению в настоящее, во многом совпадают с мореновским терапевтическим постулатом: «Каждый истинный Второй Раз есть освобождение от Первого!» (83). Од­нако «истинный Второй Раз» в психодраме в значении техники «годичного кольца» Дерболовски (22) и экзи­стенциального анализа Франкла доказывает также, «что в прошлом нет ничего безвозвратно утерянного, все спрятано в надежном месте» (32). Припоминание и осоз­нание как осмысление — это, кроме того, опорные стол­бы и психоаналитической терапии. В психодраме воспо­минание и осознание включены в игру. Они экзистенци­ально переживаются благодаря «превращению их содержания в образ". Гадамер пишет об этом: «Преобразова­ние — это преобразование в истинное, а не очаровывание в смысле колдовства, ожидающее слова, освобожда­ющего от чар; оно само — освобождение, возвращение в истинное бытие. Представление игры выявляет то, что есть. В нем выдвигается и выходит на свет то, что в других условиях всегда скрывается и ускользает» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Этим «преобразованием в истинную игру» объясняет­ся существенное отличие психодраматической терапии от психоаналитической, то есть различие в сопротивлении пациента раскрывающей терапии. В психодраме с ним можно справиться несравненно легче, чем в результате психоаналитической работы с сопротивлением. Чаще все­го оно представляет проблему лишь в начале психодрама­тических занятий и преодолевается с помощью специаль­ных разогревающих техник. В процессе психодраматиче­ской игры сопротивление протагониста исчезает практи­чески полностью. Игра захватывает протагониста, и тот хочет, чтобы она продолжалась. Это выглядит так, слов­но играющий и игра поменялись местами. В какой-то мо­мент уже не играющий распоряжается игрой, а психодра­матическая игра с ее соответствующими межчеловечески­ми констелляциями начинает распоряжаться играющими, «..подобное субъективное различение себя самого и иг­ры — в чем и состоит игра на «публику» — не может счи­таться подлинным бытием игры, которая скорее уж пред­ставляет собой преобразование такого рода, что идентичность играющих ни для кого не устраняется» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Эту особенность игры Морено гениальным образом сумел использовать для терапии, сделав содержанием игры клиента самого клиента, причем не в роли пациен­та в терапевтической ситуации, а в качестве человека в реальных или воображаемых условиях его жизни. В са­мозабвенной игре протагонист становится персонажем, соответствующим той или иной изображенной ситуации. Между тем идентификация протагониста со своей ролью в качестве клиента, от которого исходит сопротивление, устраняется, и в игре для нее уже нет места.

Смысл психодрамы для протагониста не исчерпывает­ся, однако, одним лишь осознанием и осмыслением. Он состоит прежде всего в переживании преобразования. Выражаясь философски-антропологи-чески, преобразова­ние означает, «что нечто становится иным сразу и цели­ком и что это другое, существующее как преобразованное, представляет его подлинное бытие, по сравнению с которым его прежнее бытие незначимо» \Там же, с.159 — Прим. ред.\ (37). Хри-стианское учение говорит о превращении в следующих словах: «...древнее прошло, теперь все новое» \Второе послание к коринфянам, 5: 17 — Прим. ред.\ (101).

В каких бы ролях ни действовал протагонист в пси­ходраме, старых или новых, своих или чужих, он всегда является человеком, поступающим тем или иным обра­зом, и как таковой сталкивается с педагогическими сто­ронами психодрамы. Несмотря на большие возможности для превращения, которыми располагает игра благодаря наличию других ролей, стойкое изменение лишь в ре­дких случаях достигается сразу. Поэтому новые способы поведения должны быть апробированы и освоены с ис­пользованием специальных психодраматических средств. Тест спонтанности, проверка на реальность, ролевой тре­нинг, бихевиодрама, тренинг спонтанности и креативно­сти служат практическому изменению поведения прота­гониста (95). Их воздействие в конечном счете основано на тех же принципах, что и методы поведенческой тера­пии; если исполнитель достигает успеха, то последний, как при оперантном научении, позитивно усиливается обратной связью со стороны группы и ведущего психо­драмы и, кроме того, подкрепляется собственным пере­живанием протагониста при обмене ролями.

Партнеры, или вспомогательные «Я»

Партнеры, которых называют также вспомогательны­ми «Я» (auxiliary egos), имеют троякого рода задачу: во-первых, они изображают отсутствующих реальных или воображаемых лиц, имеющих отношение к протагонисту, и становятся носителями его переносов и проекций в психодраме. Иногда они играют даже самого протагониста и в таком случае являются вспомогательными «Я», или представителями «Я» протагониста. Во-вторых, они яв­ляются посредниками между ведущим психодрамы и про­тагонистом и как таковые должны концентрироваться как на протагонисте и его игре, так и на ведущем психодрамы и его указаниях. Получаемые с обеих сторон замечания определяют их спонтанную в остальном игру. При психодрамотерапии с тяжело больными пациентами рекомендуется задействовать обученных вспомогатель­ных «Я» или ассистентов. В-третьих, партнеры выполня­ют социотерапевтическую функцию. Они помогают про­тагонисту изображать и исследовать собственные межче­ловеческие отношения, а также проводить психодрамати­ческий диалог со своими жизненными партнерами. Благо­даря интенсивному сопереживанию в разыгрываемой си­туации даваемая ими по завершении игры «ролевая об­ратная связь» предоставляет возможность протагонисту еще больше прояснить себе и понять изображенные в дра­ме межчеловеческие констелляции.

Здесь нас интересует, что позволяет посторонним пар­тнерам быть столь полезными протагонисту для осозна­ния его собственных чувств и чувств людей, связанных с ним самим, но незнакомых партнерам по драме. Такую возможность предоставляют техники обмена ролями и дублирования. Обмен ролями, называемый также сменой ролей, или инверсией ролей, позволяет партнерам по дра­ме, основываясь на импровизации, изображать реальных партнеров по взаимоотношениям протагониста. Сначала партнеры придерживаются своего представления, напри­мер, о супруге или матери, в роли которых они вступают в игру протагониста. Как только их образ роли перестает соответствовать представлению или воспоминанию прота­гониста, играющие меняются своими ролями: протагонист играет теперь роль своей супруги или своей матери, тогда как его партнеры продолжают вести себя в роли протаго­ниста так, как он вел себя до этого.

При использовании техники дублирования член груп­пы или ведущий психодрамы, выступающий в роли дуб­ля, становится позади протагониста и от первого лица выражает его невербализованные мысли и чувства.

Пример: На психодраматическом занятии разбирается отношение протагониста к своему шефу. Вначале протагонист лишь обозначил проблему, но еще не выбрал участника группы, который должен сыграть в психодраме шефа. Пока он в полной тишине оки­дывает взглядом группу, каждый ее участник пред­ставляет себе руководителя отдела среднего возра­ста. Наконец протагонист отводит одному из участ­ников группы роль начальника и описывает на сце­не его кабинет. Партнер по указанию протагониста усаживается в кресло шефа за письменный стол (практически без подготовки он попытается сыг­рать роль незнакомого ему человека), тогда как протагонист в собственной своей роли стучится в дверь, входит и не без робости представляется свое­му начальнику. Завязавшаяся беседа некоторое вре­мя протекает спокойно, по всей видимости, как и было в действительности. По-деловому обсуждается какой-то проект. Вдруг протагонист признается, что не выполнил важную часть возложенной на него ра­боты. Партнер в роли шефа набрасывается на про­тагониста: «Я считаю вашу халатность непозволи­тельной! От вас такого я, право, не ожидал!» В тот же момент протагонист, выходя из своей роли, на­чинает возражать. Обращаясь к ведущему психод­рамы, он говорит: «Мой шеф никогда бы так себя не повел. Он в принципе не способен повысить го­лос!» Стало быть, созданный партнером образ ру­ководителя отдела, где работает протагонист, в. этом пункте уже не согласуется с его поведением в представлении протагониста. Теперь партнер играет протагониста, чье поведение в реальной ситуации он хорошо может себе представить на основании предыдущей игры. Как правило, при обмене роля­ми, принимая роль протагониста, партнер повторя­ет его последнюю реплику, сделанную им в собст­венной роли. Протагонист, теперь уже в роли ше­фа, подражает учтивым, но слегка саркастичным интонациям руководителя отдела, свысока обраща­ясь к служащему (то есть к своей роли, к себе само­му): «Ну, если вам это непосильно, разумеется, я охотно передам работу вашему коллеге. Не сомневаюсь, что он прекрасно с нею справится!* Чтобы посмотреть, как протагонист реагирует на только что изображенный им высокомерный тон шефа, ве­дущий психодрамы делает знак к очередному обме­ну ролями. Протагонист, оставляя роль шефа, воз­вращается в свою собственную, партнер же от роли служащего переходит к роли руководителя отдела и так же высокомерно повторяет: «...Не сомневаюсь, что он прекрасно с нею справится!» Протагонист в замешательстве смотрит на шефа. Он бледнеет, большой палец его правой руки, слегка опирающей­ся о бедро, нервно теребит ремень, глаза бесцельно бегают, он как вкопанный стоит на том же самом месте. Наконец упавшим голосом протагонист гово­рит: «Ну, если вы считаете...» — и, не прощаясь с шефом, покидает кабинет.

Воспроизведение разговора с шефом завершено. В раскрывающей психотерапии было бы некстати заканчивать психодраматическую сцену на этом. Именно сейчас протагонист испытывает самые сильные эмоции. Он «разогрет» для дальнейших действий. По всей видимости, фактически он чувст­вует себя так, как после реального разговора. Веду­щий психодрамы просит партнера покинуть сцену и спрашивает протагониста: «Где вы сейчас?» В ответ он слышит: «В приемной». Из этой реплики стано­вится очевидным, что протагонист все еще не ото­шел от первой психодраматической сцены. Теперь соответственно можно ожидать важнейших свобод­ных ассоциаций и свободных действий. Поэтому ве­дущий психодрамы выясняет, куда протагонист де­ржит свой путь. «Обратно в контору», — отвечает тот, по-прежнему переживая изображенную сцену. Ведущий психодрамы слегка подталкивает его: «Что ж, идите!» — и протагонист замедленным ша­гом и с поникшей головой расхаживает по сцене. В том же ритме ведущий психодрамы в качестве дуб­ля следует за ним по пятам и вдруг говорит: «Я чувствую себя...» «...совершенно ужасно», — под­хватывает протагонист. Ведущий психодрамы про­должает дублировать: «Шеф действительно выво­дит меня из себя!..» Однако протагонист это замечание дубля не принимает. Оно не соответствует его чувствам. Поскольку неудачное дублирование не нарушает сцену, а просто отвергается, протаго­нист продолжает: «Не шеф, а коллега. Этот проны­ра наверняка втерся в доверие шефа, чтобы оста­вить меня в дураках!» Это высказывание протаго­ниста направляет течение мыслей дубля по другому руслу. Дубль тут же реагирует словами: «Так же как раньше...» — и протагонист заканчивает пред­ложение: «Мой брат втерся в доверие матери». Внезапно в памяти протагониста всплывает воспо­минание об одной сцене из его детства, разыграв­шейся между ним, его матерью и братом, который был ненамного младше его самого.

Проассоциированная сцена тут же подхватыва­ется. Протагонист просит двух членов группы вы­ступить в следующем эпизоде в качестве партнеров и взять на себя роли его матери и брата. Благодаря постоянному обмену ролями между протагонистом и партнерами забытая сцена из детства протагони­ста развертывается столь же наглядно, как и сцена с начальником. Ее содержание соответствует содер­жанию сцены с шефом. Однако детское пережива­ние было в прошлом для протагониста настоящей болезненной травмой. Теперь же он повзрослел и может отнестись к ней подобающим образом.

Комментарий: Сценическое действие между протаго­нистом и партнерами при обмене ролями позволяет восп­роизвести реальные переживания из совсем недавнего и далекого прошлого. Основываясь на несоразмерно бур­ной реакции протагониста, спровоцированной язвитель­ным замечанием шефа в первой сцене, можно предполо­жить наличие связи с вытесненной травмой. Поэтому по инициативе ведущего психодрамы после первой сцены протагонистом произносится монолог, к которому по­буждает (но не влияет на него) дубль.

Дублирование способствует тому, что вызванная в первой сцене эмоция переносится на проассоциированную травматическую ситуацию в детстве. Эта возникшая от избытка эмоций ассоциация едва ли бы проявилась в фазе обсуждения, если бы игра была прервана после первой сцены, и лишь в редких случаях она обсуждалась бы без сопротивления и без защиты.

Помимо протагониста также и партнеры зачастую ис­пытывают в процессе психодрамы интенсивный акциональный катарсис, особенно тогда, когда отведенная им протагонистом роль соответствует их собственной роли. Если структура личности партнеров и структура их жиз­ни не дает возможности идентифицироваться с отведен­ной ролью, то некоторые из них играют такую роль, ис­пытывая внутреннее сопротивление. Как раз для таких партнеров изображение чуждого до сих пор пережива­ния означает неожиданное расширение сознания. В ре­зультате могут быть выявлены, осознаны и переработа­ны в последующих играх некоторые их желания и стра­хи. Благодаря интеграции чуждых ранее эмоций и по­ступков в собственный опыт постоянно повышается спо­собность участников психодраматической группы к изо­бражению чужих ролей и к вчувствованию при дублиро­вании.

Проиллюстрированная вышеприведенным примером форма дублирования обеспечивает гладкий переход от актуальной ситуации к патогенной, корни которой нахо­дятся иногда в далеком прошлом. Способ этого перехода должен определяться ведущим психодрамы, который в таких особых ситуациях чаще всего становится — в ка­честве дубля — партнером протагониста. Указанную форму дублирования я охотно использую для скорейше­го раскрытия этиологии актуальной, но не объясняющей­ся этой актуальностью конфликтной ситуации. Актуаль­ная конфликтная эмоция, в полном объеме проявившая­ся во время игры в первой психодраматической сцене, не искажается вмешательством дубля в монолог протагони­ста, следующего за первой сценой, а позволяет переско­чить огромные зачастую промежутки времени. Данную форму дублирования я называю поэтому переходящим, или синаптическим, дублированием.

Как при обмене ролями, так и при дублировании пар­тнеры репрезентируют протагониста. Они говорят и дей­ствуют от его лица. Поэтому буквальный перевод анг­лийского термина «auxiliary ego» как вспомогательное «Я» является не совсем точным. В качестве вспомога­тельных «Я» протагониста партнеры создают для него призрачный вспомогательный мир (auxiliary world) психодрамы. Их содействию в игре обязана соответствую­щая психоаналитическим представлениям, но осуществ­ляемая более четко и быстро раскрывающая психодрама­тическая терапия. В отличие от психоанализа, где, по словам Фрейда, реальные действия позволены пациенту только в рамках переноса, в психодрамотерапии в опи­санной структурной форме действия желательны.

В психодраме переживания не «конструируются», а реконстеллируются в совместной игре с партнерами. Па­циент подвергается каузальной терапии во взаимодейст­вии со своей изображенной в психодраме первичной группой. В остальном психотерапевтические представле­ния Фрейда очень близки терапевтическим возможно­стям, которыми располагает психодрама благодаря инте­ракции партнеров с протагонистом. \3. Фрейд: «Больной не может вспомнить всего вытесненного, быть может, как раз самого существенного и поэтому не убеждается в правильности сообщенной ему конструкции. Скорее он вынужден повторять вытесненное как переживание, относящееся к настоящему, вместо того чтобы — как бы того хотелось врачу — вспоминать о нем, как о части своего прошлого. В каждом отдельном случае соотношение, устанавливающееся между воспоминанием и воспроизведением, иное. Как правило, врач не может избавить больного от этой фазы лечения; он должен заставить его заново пережить известную часть своей забытой жизни и обязан заботиться о том, чтобы оставалась какая-то мера убежденности, благодаря которой кажущаяся реальность все-таки всегда признается отражением своего забытого прошлого. Удастся это, значит, будет достигнута убежденность больного и зависящий от нее терапевтический успех» (36). — Прим. авт.\

Группа

Морено осуществляет в психодраме идею «терапии в группе, посредством группы, для группы и самой груп­пы» (92). Описанная форма психодраматической игры, центрированная на протагонисте, дает нам пример тера­пии индивида в группе.

Оптимальные размеры терапевтической психодрамати­ческой группы составляют от шести до девяти членов. Если группа будет меньше, то может получиться так, что три или четыре члена группы играют и только один член группы смотрит. Игра совершается в вакууме, что протагонистом и партнерами — зачастую бессознательно — ощущается как неприятное и означает нежелательное уменьшение ре­зонанса в фазе обсуждения. Если группа слишком вели­ка, то даже опытному психодрамотерапевту нелегко справляться с запросами протагониста, одновременно улавливать интенсивные порой реакции отдельных чле­нов группы и следить за динамикой всей группы. Учеб­ные группы, а также группы познания себя и другого мо­гут быть несколько большими по размерам, поскольку большее число участников обеспечивает более содержатель­ную идентификационную обратную связь и способствует в фазе обсуждения обогащению учебного процесса в целом.

Для целенаправленной психодрамотерапии немало­важное значение имеет состав группы. Терапии в группе благоприятствует гетерогенный состaв группы. Участни­ки группы, различные по своему полу, структуре лично­сти, способностям, опыту и недугам (а среди них для ле­чения тяжелых пациентов должны находиться обученные психодраме ассистенты), способны изобразить неожидан­ные ситуации более полно, чем гомогенные группы. Кро­ме того, гетерогенная группа представляет собой, так ска­зать, общество в миниатюре. Терапия для группы чаще всего осуществляется в гомогенных по составу группах, например в группах супружеских пар, группах родите­лей, группах подростков, группах алкоголиков. Изобра­жение какой-либо проблемы протагониста и терапевтиче­ская работа с ней в гомогенной группе является не только терапией протагониста, но и для всех участников группы примером изображения их собственных проблем и тера­певтической работы с ними. Психодраматическая группа может быть либо закрытой, либо открытой. В закрытой группе быстрее возникает сильная групповая сплочен­ность. Открытую группу следует рассматривать как есте­ственное следствие психодрамотерапии, целью которой является как можно более быстрое обретение самостоя­тельности каждым участником группы в реальной жизни. В отличие от индивидуальной психотерапии, в которой пациент монологичен, а также в отличие от непсиходраматической групповой психотерапии, в которой члены группы реагируют друг на друга вербально, участники психодраматической группы конфронтируют на сцене со своими реальными социальными связями и жизненными обстоятельствами. Полемика с жизнью не откладывается на потом. Если благодаря этому старые члены группы об­рели мужество, позволяющее им самостоятельно справ­ляться со своими жизненными неурядицами вне группы, и покидают группу, то новые участники благодаря собст­венной психодраматической игре и своему присутствию при других психодраматических действиях относительно быстро интегрируются в группу.

Прием нового члена группы является поводом к об­суждению групповой клятвы (91), придуманной Морено по аналогии с клятвой Гиппократа. Это нельзя назвать торжественной клятвой, но группа еще раз усваивает пра­вило хранить молчание вне группы о том, что говорилось в группе отдельным ее членом. Это является особенно важным тогда, когда член группы, доверяя партнеру, те­рапевту и зрителю, то есть всей группе, приобщает их к обычно скрываемому событию из своей жизни или к своей фантазии. Выказываемое группе доверие постоянно воз­растает благодаря соответствующим проявлениям дове­рия со стороны членов группы. Таким образом групповой терапевтический процесс заметно ускоряется. Скованные и малоактивные участники группы, которые, как прави­ло, в прочих группах подолгу никак себя не проявляют, в психодраматической группе раскрываются достаточно быстро. Участие в качестве зрителей в психодрамах дру­гих членов группы побуждает их к тому, чтобы высказать во время группового обсуждения свои идентификации с протагонистом или с лицами, имеющими к нему отноше­ние, и поделиться в (следующей) драме собственными по­степенно осознаваемыми проблемами.

Причину этого необычайного, охватывающего всех участников группы доверия, скорее всего, можно объяс­нить их участием в спонтанной игре, «в превращении в образ» (или, как мы видели, в истинное). «Можно вспом­нить о понятии сакральной сопричастности, изначально лежащем в основе греческого понятия «теорийа», которое предстает «как чистое «присутствие при бытии» подлинно сущего» \Х.-Г. Гадамер. Истина и метод (перевод М. Журинской). М, «Прогресс», 1988, с.170-171 - Прим. ред.\ (37). Самозабвенное присутствие играющих участников и зрителей при психодраматическом действии во всей его истинности в качестве субъективного осущест­вления человеческого поведения имеет характер «бытия-вне-себя». Морено постоянно подчеркивал значение «бытия-вне-себя» для наблюдаемых в психодраматической группе феноменов (96). Подобно Платону, он не подразу­мевает под «бытием-вне-себя» простое отрицание «бытия-при-себе" \Там же, с. 171 - Прим. ред.\ (37). Психодраматическое "бытие-вне-себя" играющих участников и зрителей, то есть всех членов группы, является результатом их увлеченности игрой, их обращенности к проблемам, судьбе другого. В психодра­матической группе эта судьба не просто излагается, она одновременно сопереживается всеми участниками. Суть феномена «одновременность» нельзя охарактеризовать лучше, чем словами Гадамера: «...с помощью понятия «одновременность» мы хотим здесь сказать, что то един­ственное, что нам представлено, как бы ни были далеки его истоки, в процессе своего представления полностью обретает современность. Следовательно, одновременность — это не способ заданности в сознании, но задание для со­знания и результат, от него требуемый. Эта задача состо­ит в том, чтобы поставить себя в отношении дела таким образом, чтобы оно стало «одновременным», а это означает, что всякое опосредование снимается в тотальной современности» \Там же, с.173 – Прим. Ред.\ (37). Такой результат достигается благодаря группе. Тот факт, что психодрама обладает «одновре­менностью», объединяет ее с подлинным произведением искусства (37). Это дает нам право называть психодраматическую групповую терапию врачебным искусством в собственном смысле слова.

Психодраматические техники (одно замечание)

Психодраматические техники, такие, как, например, обмен ролями и дублирование, являются незаменимыми для осуществления и проведения психодраматической игры. Морено и его учениками разработано, однако, так много техник, что для того, чтобы их изложить, потребу­ется отдельный том.

Три фазы психодрамы

Психодрама осуществляется в трех фазах: в фазе ра­зогрева, или Warming-up (Warm-up), в фазе игры, или фазе действия, и в фазе обсуждения, или заключитель­ной фазе. Все три фазы отличаются друг от друга в пси­ходраматической игре модусом отношений, динамикой и эмоциональностью. Общая продолжительность психо­драматического занятия составляет в среднем от полуто­ра до двух часов. Ввиду врачебной ответственности, не допускающей перегрузок пациентов и клиентов, указан­ная продолжительность занятий по возможности не дол­жна превышаться. После третьей фазы психодрамы не­обходимо оставить примерно полчаса свободного време­ни. Это позволяет после чрезвычайных событий в ходе игры, а также если в этом особо нуждается протагонист или иной член группы во время или по завершении фазы обсуждения, в достаточной мере разрешить острые про­блемы и погасить кипение страстей.