Исходные основания субъектно-деятельностной теории
Рубинштейн выдвинул и начал разрабатывать свой деятельностный подход в / философии, психологии и педагогике уже
/ на рубеже 10—20-х гг. Например, в 1922 г.
/ он опубликовал свою статью «Принцип творческой самодеятельности» [30, 33].
В этой новаторской программной статье заложены исходные основы того общеметодологического подхода, который теперь называется субъектно-деятельност-ным. Его сущность была выражена в 1922 г. следующим образом: «Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере, педагогики в большом стиле» [33, с. 438]. В этой статье деятель-
j~ ность характеризуется прежде всего следующими особенностями: 1) это всегда деятельность субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее, субъектов, осуществляющих совместную деятельность; не может быть бессубъектной деятельности; 2) деятельность есть взаимодействие субъекта с объектом, т. е. она необходимо является предметной, содержательной; 3) она — хотя бы в минимальной степени — всегда творческая и 4) самостоятельная. Самостоятельность здесь вовсе не противостоит совместности. Напротив, именно в совместной деятельности реализуется ее самостоятельность. Рубинштейн уже в 1922 г. исходит из того, что, например, учение есть совместное исследование, проводимое учителем и учеником.
Под деятельностью здесь понимается не Activite, не Activity, не Aktivitat, a Tatigkeit. /г. е. целенаправленное, сознательное, из-'начально практическое преобразование природы и общества субъектом, а тем самым и себя (своей психики и т. д.). Иначе говоря, именно сам чеЛовек создает условия для своей жизни (орудия производства и производственные отношения, нравы, обычаи, жилище, транспорт, эстетику быта
и труда и т. д.), а животное лишь использует то, что находит в готовом виде в окружающей природной среде.(Последний термин не подходит поэтому для характеристики внешнего мира человека.) Следовательно, Tatigkeit специфична лишь для людей, а для животных характерна только Aktivitat. К сожалению, во французском и английском языках нет слова, прямо соответствующего русскому слову «деятельность» и немецкому «Tatigkeit». Последнее понятие было глубоко разработано в немецкой классической философии, а потом в ранних философских рукописях молодого К. Маркса, впервые опубликованных лишь в 1927-1932 гг.
Рубинштейн использовал для развития своей теории все ценное, что было в концепции деятельности у Гегеля, а потом и у Маркса. Вместе с тем он видел и определенные недостатки в философских системах того и другого. Например, он критиковал позицию Гегеля, выразившуюся в сведении человека к самосознанию, и общую исходную идею Маркса о том, что бытие определяет сознание [33].
Социальность.В таком контексте тогда и теперь особенно остро стояла и стоит проблема социальности человека, его деятельности, психики и т. д.
В психологической науке в России и за рубежом на протяжении последних более чем ста лет вплоть до настоящего времени самое широкое распространение получили три очень общие трактовки социальности людей и их психики.
Быть может, наиболее влиятельными и поныне остаются теория французской социологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль и др.) и ее многочисленные современные модификации и ответвления. Сюда отчасти относится, например, новейшая теория социальных представлений, разработанная Сержем Московичи и его учениками и последователями (В. Дуаз, Д. Жодлэ, Е. Дрозда-Сеньковска и др.) [21, 39, 40].
С точки зрения создателей французской социологической школы, социальность сводится преимущественно к идеологии, к коллективным представлениям, вообще к сознанию(общественному). Такая точка зрения перспективна постольку,
4.1. Психология субъекта и его деятельности
поскольку она учитывает качественные, а не одни только количественные изменения человеческой психики в ходе социально-исторического развития. Особенно существенно, что все это историческое развитие сознания, по мнению французских авторов, в принципе не может быть сведено к развитию индивида и индивидуального сознания; оно связано с изменениями всего общества, всего общественного строя. Эти положительные стороны данной концепции социальности учитывали и разрабатывали дальше многие социологи и психологи (например, ранний Ж. Пиаже, поздний Л.С. Выготский и др.).
Вместе с тем указанная концепция имела существенные недостатки. Их преодолевали ученые, использующие и развивающие наиболее перспективные положения философии К. Маркса — прежде всего учение раннего Маркса о духовно-практическойсущности человека (см. об этом, например, работы С.Л. Рубинштейна, Э. Фромма и др., а также дикуссию «Психология и марксизм» [3, 27, 29, 33, 38]). С таких позиций была разработана принципиально иная концепция социальности, во многом альтернативная той, которую представляют Дюркгейм, Леви-Брюль и их многочисленные последователи. В наиболее систематической разработке этой новой концепции социальности применительно к психологической науке особенно большую роль начиная с 30-х гг., сыграл Рубинштейн. Подводя итоги своему позитивному и критическому анализу психологической концепции французской социологической школы, он справедливо подчеркивал в 1935 г.: «Из социальности таким образом выпадает всякое реальное отношение к природе, к объективному миру и реальное на него воздействие — выпадает общественная практика» [31, с. 136]. Так «социальность сводится к идеологии» и «всю психику индивидуума определяют «коллективные представления», которые в него внедряются обществом» [там же].
Преодолевая этот существенный недостаток, Рубинштейн и его ученики теоретически и экспериментально разработали в психологии субъектно-деятельностный подход и соответствующую концепцию, согласно которой человек и его психика формируются и проявляются в ходе изна-
чально практической,а затем и теоретической, но в принципе единойдеятельности (всегда социальной, творческой, самостоятельной и т. д.). Здесь исходной основой для развития социальности выступает совместная практическая деятельность в единстве со всей психикой человека — общественным и индивидуальным сознанием и бессознательным. Субъектом такой деятельности являются человечество в целом, а внутри его — различные общности людей и индивиды, взаимодействующие друг с другом [1, 3, 5, 27, 33].
Наконец, начиная с 20-30-х гг. и до сих пор разрабатывается еще одна концепция социальности, идущая отчасти от Ф. де Сос-сюра, а затем от Э. Кассирера, М.М. Бахтина, Л.С. Выготского и др. (если ограничиться только XX в.). По их мнению, она не сводится к двум предыдущим концепциям, поскольку главным фактором социальности признается знак,символ, речь и т. д., отличающие людей от животных. Например, согласно точке зрения Кассирера, язык как система знаков является основным средством или инструментом психического развития людей; язык и речь играют ведущую роль в опосредствовании такого развития. По мнению Выготского, именно знак (прежде всего речевой) и способ его употребления составляют «производящую причину» возникновения у детей высших (т. е. опосредствованных, культурных, социальных, специфически человеческих) психологических функций. Такова суть знаковой концепции социальности. Среди специалистов сейчас нет единства взглядов по вопросу о том, как квалифицировать эту речезнаковую теорию. Одни считают ее разновидностью вышеупомянутой психологической концепции французской социологической школы (см., например: [11, 21, 22, 27]), а другие, напротив, видят в ней источник или реализацию деятельностного подхода, вообще деятельностной парадигмы (см., например, [11, 14]').
'С середины 1930-х и до середины 1970 гг. А.Н. Леонтьев полагал, что теория Выготского существенно отличается от теории деятельности, но в конце 70-х гг. он неожиданно изменил свою позицию на противоположную. По его мнению, Выготский «сумел увидеть, что центральной категорией для марксистской психологии должна стать предметная деятельность человека» [17, с. 41].
4. ПСИХИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПОВЕДЕНИЯ
Если бы проблема речи и языка разрабатывалась только с позиций знакового подхода (в смысле Выготского и др.), то он закономерно дополнялбы субъектно-деятельностный подход Рубинштейна и его школы. И тогда особых трудностей в их соотнесении и сравнительном анализе вообще могло бы не возникнуть. Дело, однако, в том, что субъектно-деятельност-ная концепция тоже раскрывает фундаментальную роль общения(и соответственно языка и речи как важнейших средств общения), но она делает это иначе, по-своему: в соотношении с сенсорикой и изначально практической деятельностью (в частности, познавательной) и другими видами активности людей. Таким образом, проблема языка и речи весьма актуальна и для знакового, и для субъектно-деятель-ностного подходов (в этом — их общность), но проблематика субъекта и его изначально практической деятельностинаиболее существенна только для второго из них, но не для первого (в этом — их различие).
Специальный анализ данной проблемы [3, 5, 7, 22, 27] приводит к выводу, что речь, знаки, символы и т. д. играют, бесспорно, существенную роль в развитии человека, но лишь постольку, поскольку он в начале жизненного пути с момента рождения овладевает ими на основе своих первичных сенсорно-перцептивных, наглядно-действенных, коммуникативных, вообще практических контактов с окружающим миром (людьми, вещами и т. д.). В таком смысле речь вторична по отношению к исходным простейшим практическим действиям ребенка и их сенсорным предпосылкам. Однако для знакового подхода речь как квинтэссенция социальности является в данном случае, наоборот, первичной. Тем самым игнорируется или недооценивается изначальная сенсорная наглядно-действенная, чувственно-практическая основа, необходимая для возникновения и развития речи. Соответственно этому социальность ограничена преимущественно теми отношениями между людьми, которые складываются в плане общественного сознания — в отрыве от практической деятельности (трудовой, игровой, учебной и т. д.). Следовательно, в общей трактовке
социальности речезнаковая теория в основном остается на позициях психологической теории французской социологической школы, а не деятельностного подхода.
Субъектно-деятельностный подход и соответствующую теорию можно, на мой взгляд, обозначить как объективный субъ-ектизм(не субъективизм!), поскольку он нацеливает исследователей на все более глубокое изучение объективныхзакономерностей субъектаи всех видов его активности: деятельности, общения, поведения, созерцания, психического как процесса и т. д.
Мышление как деятельность
Субъектно-деятельностная концепция особенно детально разработана в области психологии мышления. В этом аспекте ее суть наиболее отчетливо выступает при сопоставлении с классическими работами Жана Пиаже, начинавшего их в русле теории социальности, которая идет от Дюрк-гейма. Например, в начале 20-х гг. ранний Пиаже в своих глубоких исследованиях речи и мышления ребенка открыл много нового в детской психике, в детской логике и т. д. (прежде всего фундаментальный факт эгоцентризма). Но при этом он исходил из общего для тогдашней психологии положения: движущей силой развития детей является не их взаимодействие с материальными объектами (вещами) в ходе изначально практической деятельности, а лишь взаимодействие мыслей, вообще сознания детей и взрослых в процессе их речевого общения. Ранний Пиаже писал: «Таким образом, не вещи приводят ум к необходимости проверки: ведь сами вещи обрабатываются умом. Более того, ребенок никогда на самом деле не входит в настоящий контакт с вещами, ибо он не трудится. Он играет с вещами или верит, не исследуя их.
Каким же образом рождается необходимость в проверке? Ясно, что 'столкновение нашей мысли с чужой мыслью вызывает в нас сомнение и потребность в доказательстве» (подчеркнуто мной. —А.Б.) [24, с. 373].
4.1. Психология субъекта и его деятельности
Пиаже справедливо акцентирует действительно фундаментальную роль общения, диалога, простейшей «дискуссии» в умственном, вообще психическом развитии детей дошкольного возраста. Однако это чисто мысленное общение едва ли справедливо противопоставляется материальному взаимодействию детей с познаваемыми материальными объектами (предметами, вешами и т. д.) — игнорируемому или даже отрицаемому Пиаже.
Существенно иначе данная проблема выступает для субъектно-деятельностного подхода. Люди (уже в младенчестве) непрерывно взаимодействуют с вещами и другими индивидами, поэтому вся их психика есть неразрывная взаимосвязь с внешним миром. Исходной генетической основой последней являются сенсорно-практические контакты ребенка с окружающей действительностью, в форме которых возникает и развивается первоначальное общение с другими людьми. Взаимосвязи субъекта с объектами и другими субъектами не исключают, а, напротив, предполагают и опосредствуют друг друга. И тогда процитированная выше исходная идея раннего Пиаже (а также позднего Выготского и многих других психологов) корректируется следующим образом.
Действие. Генетически исходной, первичной формой мышления является не само по себе речевое взаимодействие и тем более не понятийное, не теоретическое мышление, не «столкновение нашей мысли с чужой» как бы в обход взаимодействия с вещами, а простейшее практическое действие. Будучи одним из важнейших компонентов изначально практической деятельности, «непосредственно реально соприкасаясь с объективной действительностью, проникая внутрь ее и ее преобразовывая, оно является исключительно мощным средством формирования мышления, отображающего объективную действительность. Действие поэтому как бы несет мышление на проникающем в объективную действительность острие своем» [31, с. 337]. Такой фундаментальный вывод о первичной форме мышления сделал к 1935 г. Рубинштейн, развивая и конкретизируя свой субъектно-деятельностный подход в психологии.
Приведу из своих наблюдений простейший пример возникновения такого элементарного практического действия — зародыша будущего мышления. Поощряемые взрослыми, младенцы в возрасте 8-Ю месяцев играют с кубиками и, в частности, пытаются поставить один из них на другой, В результате верхний кубик либо сохраняет устойчивое положение, либо падает вниз. Это одна из простейших форм наглядно-действенной, изначально практической деятельности, в ходе которой ребенок пытается самостоятельно и творчески решить новую для него трудную задачу. Мышление зарождается именно в подобных наглядно-действенных ситуациях, поскольку в них материальные предметы как бы сопротивляются ручонкам младенцев, поэтому особенно успешно осуществляется саморегуляция деятельности на основе обратных связей. (Хотя этот последний термин в 30-е гг. еще не использовался в современном, обобщенно кибернетическом смысле, мы можем сейчас его применить для интерпретации рассматриваемых теорий и экспериментов того времени. Это тем более правомерно, что уже тогда российские физиологи и психофизиологи П.К. Анохин и Н.А. Берн-штейн проводили свои классические исследования саморегуляции, результаты которых в дальнейшем были обобщены, в частности, с помощью понятия «обратная связь» в смысле Н. Винера — основоположника кибернетики.)
Обратная связь в ее традиционной трактовке — это такой универсальный способ саморегуляции, который непосредственно, наглядно, однозначно, очевидным образом сигнализирует, правильно или неправильно (по изначально заданным критериям) осуществляется то или иное функционирование, активность и т. д. у человека, животного и в технической системе (созданной людьми). Напомню любимый пример Анохина: человек хочет пить, он наливает воду из графина в стакан, подносит стакан к губам и т. д. Вся эта система простейших действий регулируется именно обратными связями, очевидным образом (для ее субъекта и для внешнего наблюдателя) сигнализирующими о том, насколько адекватно или неадекватно она выполни-
4. ПСИХИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПОВЕДЕНИЯ
ется. Таким образом притягательная и в то же время сопротивляющаяся (при ошибочном к ней подходе) материальная реальность как бы учит животных и людей правильному с ней обрашению (подробнее см.: [5, 6)).
Поэтому даже младенцы, пытающиеся, например, поставить кубик на кубик, сразу определяют, насколько адекватно они действуют. Следовательно, на начальных этапах простейшей деятельности сенсорно-практические контакты с материальными вещами — обратные связи •— вполне доступны младенцам и тем самым способствуют их самообучению. Таков яркий пример проявления самостоятельной деятельности даже у этих крошек. Вот почему будущее мышление зарождается именно я форме простейших практических действии, когда маленькие дети еще не овладели даже самой элементарной речью.
По мнению многих психологов, мышление в онтогенезе проходит три основные стадии: сначала наглядно-действенное (зародыши которого, как мы видели, возникают уже у младенцев), потом наглядно-образное и, наконец, понятийное (теоретическое).
Наглядно-действенное мышление неразрывно связано с сенсорно-перцептивными процессами (ощущениями, восприятиями, представлениями). В ходе общения маленьких детей друг с другом и со взрослыми сенсорика и перцепция в процессе практического взаимодействия с предметами генетически предшествуют даже самым первым детским словам, вообше овладению речью. Вначале младенцы и маленькие дети сенсорно-перцептивно и практически взаимодействуют с окружающей действительностью, с теми или иными людьми и вещами; соответственно они создают свои первые сенсорно-перцептивные образы этих людей и вещей. И только потом, вторично, на наглядно-действенной основе начинают формироваться простейшие значения слов, обозначающих то, что уже хотя бы частично освоено чувственно-практически. В таком смысле вначале было не слово, а дело. Иначе говоря, слово, вообще речь в процессе общения изначально зависят от исходных сенсорно-практических контактов младенца с внеш-
ним миром, и только потом, вторично, она оказывает на них все возрастающее влияние. Это показали результаты многочисленных экспериментов российских психологов П.Я.Гальперина, А. В. Запорожца, ГЛ. Розенгарт-Пупко, Ф.А. Сохина и других, подтверди в иже и развившие вывод, сделанный еще в 1935 г., о генетически исходной форме мышления — практическом действии.
Здесь уместно отметить и весьма существенную эволюцию теории Пиаже. В 30-е гг. он тоже (независимо от российских авторов деятельностного подхода) приходит к выводу о принципиально важной роли практических действий в развитии человеческого интеллекта. Наблюдая за собственными детьми со дня их рождения, экспериментируя с ними и обобщая эти эмпирические данные, он обнаружил, что не само по себе речевое общение в чисто умственном плане, а сенсорно-моторные операции (действия) вместе с наглядной интуицией являются исходной формой мышления, которое лишь потом развивается в форме конкретных, а затем и формальных операций J25]. (Этот вывод нисколько не умаляет фундаментальную роль общения в психическом развитии детей и взрослых.)
По мере формирования у человека не только наглядно-действенного (сенсорно-моторного), но и наглядно-образного и особенно теоретического мышления совершенствуются способы саморегуляции познавательной деятельности. Мы уже видели, что для генетически исходного, нагл яд но-действе иного уровня мышления главным регулятором является обратная связь. Это — такая взаимосвязь между функционированием и его результатами, когда последние непосредственно, однозначно, наглядно-чувственно, по заранее заданным критериям сигнализируют органу управления о том, адекватно или неадекватно функционирует данная система. Иначе говоря, это сигнальная связь, предполагающая непосредственное соотнесение или сличение 1) заранее заданных, желаемых, конечных и 2) фактически достигнутых к данному моменту, промежуточных, текущих результатов. Здесь желаемое,- вообще предвидимое выступает из-
4.1. Психология субъекта и его деятельности
начально с большой определенностью, в частности, в виде четко и заранее фиксированного эталона, с которым и сличаются фактически достигаемые результаты. Такова традиционная трактовка обратной связи как универсального механизма саморегуляции, обобщенная в кибернетике, психологии и т. д. Однако теоретико-экспериментальные исследования, проведенные с позиций субъектно-деятельностной теории, показали, что традиционное понятие обратной связи как способа саморегуляции, одинаково присущего и животным, и людям, и техническим системам, именно в силу такой универсальности не раскрывает специфики детерминации человека как субъекта на высших уровнях его бытия (теоретическое мышление, свобода, совесть и т. д.). На указанных уровнях человеческой активности нет изначально заданных эталонов, сигналов, сигнальных раздражителей, сигнальных связей, которые непосредственно и однозначно, с наглядно-чувственной очевидностью «удостоверяли» бы адекватность или неадекватность деятельности, поведения, общения и т. д. субъектов. По мере того как человек поднимается на более высокие уровни своего бытия, он формирует и развивает все свои психические процессы и свойства, в частности наиболее сложные, изначально не данные критерии для самооценки собственных поступков, действий, мыслей, чувств и т. д. Это означает, что обратные и вообще сигнальные связи (выражающие только простейшие, а вовсе не любые зависимости между функционированием и его результатами) необходимы, но недостаточны для детерминации субъекта — вопреки традиционому понятию обратной связи [6].
4.1.4. Человек в соотношении с раздражителями, объектами и другими субъектами
Рубинштейн, Леонтьев, их ученики и современные последователи раскрыли состав, строение, структуру деятельности как взаимодействия субъекта с объектом. Люди взаимодействуют с внешним миром на разных, но взаимосвязанных уровнях.
Например, окружающая действительность объективно выступает для человека на разных стадиях его активности соответственно в различных качествах: как система (безусловных) раздражителей, сигнальных (условных) раздражителей, объектов и субъектов (вообще индивидов). Раздражитель — это внешний толчок, который более или менее однозначно «запускает» в ход адекватные ему реакции и рефлексы (зрачковый рефлекс в ответ на изменение освешения, сосательный рефлекс новорожденного в ответ на тактильный контакт с материнской грудью и т.д.).
Условные (сигнальные) раздражители, по мнению И.П. Павлова, вызывают соответствующие условные рефлексы (например, свет + пишевое подкрепление). По Павлову, психика возникает у животных и человека вместе с условными рефлексами. (Эту идею разработали Леонтьев и Запорожец.) Иначе говоря, сигнальные (условные) рефлексы суть не только физиологический, но уже и психический уровень взаимодействия индивидов с окружающей действительностью.
Объект (в отличие от безусловного и условного раздражителей) — это еше более высокий и сложный уровень взаимодействия с внешним миром, свойственный, строго говоря, только людям.
Но для животных окружающая среда — это преимущественно система не объектов, а раздражителей (в том числе сигнальных, означающих переход от физиологического к психофизиологическому уровню взаимодействия с действительностью). Приведу пример из новейшего экспериментального исследования поведения лосихи во время и после родов в условиях, максимально приближенных к естественным [4, 15]. Эксперименты показали, что в первые дни лосиха охраняет не детеныша, а место родов (даже в тех случаях, когда новорожденного у нее отобрали). Уведенная с места родов, лосиха стремится туда вернуться. Но при попытках воссоединить мать с детенышем вне места родов лосиха не только не принимала своего детеныша, но часто проявляла по отношению к нему агрессивность, вплоть до битья копытами. Следовательно, в системе взаимосвязанных наследственных и врожденных реак-
ПСИХИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПОВЕДЕНИЯ
ций матери и лосенка друг на друга «выпало» одно из важных звеньев, что сделало невозможным дальнейшую заботу лосихи о новорожденном детеныше.
Это яркий пример того, что поведение индивидов (животных) осуществляется именно на уровне реакций (а не действий), обусловленных только раздражителями (но не объектами). Для нормального человеческого индивида (прежде всего для матери) новорожденный всегда выступает не только как система раздражителей, но в первую очередь как объект — полностью вычлененный субъектом из внешней «среды» и потому предстоящий, противостоящий ему и в силу своей существенности инвариантный, независимый, в частности, по отношению к любым наглядно-чувственным характеристикам окружающей действительности. Поэтому здесь в принципе невозможно отвержение новорожденного на уровне реакций (всегда обусловленных лишь наглядно-чувственно). ' Для ребенка предмет начинает выступать не только как комплекс раздражителей, но и как объектпо мере его вычленения в процессе сенсорно-практической деятельности и устойчивого обозначения словом.Предмет становится объектом в наиболее строгом смысле этого термина, когда сформировано понятиео данном предмете (простейшие понятия начинают образовываться у старших дошкольников и младших школьников).
Столь существенное различие между раздражителем и объектом явно обнаруживается также у людей при разнообразных травмах головного мозга. Как известно, в этих случаях очень часто в последнюю очередь нарушается и раньше всего восстанавливается светоошушение, т.е. различение человеком света и тени. На простейших уровнях таких сенсорных диффе-ренцировок человек выделяет некоторые различия в основном между раздражителями (в том числе сигнальными), но еще не объектами. Вслед за светоошушением восстанавливается дифференцировка цвета и только потом собственно предметное зрение, с помощью которого человек формирует перцептивный образ объекта (выделяет его контур, форму и т. д.). ,.у. ям<*
Отчасти сходная картина наблюдается и в раннем онтогенезе ребенка. Так, например, исследования, проведенные А.А. Мить-киным, Б.А. Сергиенко и их сотрудниками, во многом по-новому раскрыли проблему постнатального сенсорного развития человека [20, 34}. Использование объективной методики регистрации глазодвигательной активности у младенцев первых недель жизни помогло выявить очень раннее развитие моторных координации в зрительной системе, роль наследственных и врожденных предпосылок в сенсорном и сенсомоторном развитии и т. д. В частности, обнаружилось, что способность к зрительному выделению пространственных свойств ближайшего окружения ребенка формируется у него раньшецеленаправлен-н ых движений рук и локомоторных актов, по-видимому, на основе соответствующих сенсомоторных координации.
Вначале новорожденный человеческий индивид осуществляет простейшую малодифференцированную активность, из которой по мере его развития вычленяются всегда взаимосвязанные элементарные общение, деятельность и т. д. (дифференциация через интеграцию). Поэтому едва ли есть основания утверждать вслед за некоторыми авторами, что первоначально у младенца постепенно возникает деятельность (но еще не общение) или, наоборот, общение (но еше не деятельность). Однако в любом случае на каждой стадии своего формирования и развития эта специфически человеческая активность в ее целостности существенно отличается от поведения животных.
Даже когда человек (младенец, ребенок, взрослый) взаимодействует с действительностью как системой (сигнальных) раздражителей, он не низводится до уровня животных, для которых внешняя среда выступает именно в качестве раздражителей. Новорожденный младенец и маленький ребенок в начале своего развития не проходят натуральную, животную, несоии-альную стадию (низших психологических функций), Младенец исходно является человеком, который только начинает свой жизненный путь. Можно, вероятно, выделять в его развитии низшие и высшие этапы, но в любом случае не на основании того,
4.1, Психология субъекта и его деятельности
что первые якобы являются натуральными, животными, несоциальными и только вторые становятся, наконец, социальными, культурными и т.д.
Уже сенсорные и перцептивные уровни взаимодействия индивидов с действительностью (прежде всего с раздражителями и их сигналами) принципиально отличаются друг от друга у животных и людей. Одно из таких различий связано с соотношением сознания и бессознательного. То и другое свойственно именно человеку, потому что только у него психика дифференцируется на оба этих взаимосвязанных уровня; сознание существует лишь соотносительно с бессознательным, т. е. одно без другого невозможно (как объект без субъекта). В этом смысле у животного нет не только сознания, но и бессознательного. У младенца их тоже еще нет, хотя уже начинают формироваться предпосылки для последующей дифференциации (через интеграцию) сознания и бессознательного. Противоречивое динамическое взаимодействие обоих этих уровней психики связано, к частности, с соотношением объекта и (сигнального) раздражителя. В отличие от последнего объект всегда осознан (в той или иной степени).
Сигнальный раздражитель, отраженный в ощущении, может, как известно, не осознаваться в качестве объекта, хотя он при этом выполняет свою сигнальную функцию. Многочисленные эксперименты показали, что испытуемый может адекватно реагировать на чувственный сигнал и вместе с тем не осознавать его. Те или иные компоненты окружающей действительности (предметы, их свойства и т.д.), выступающие вначале как раздражители, могут затем осознаваться, когда они становятся объектами^Это два разных, но вза-ТТТмосиятанН'Ы'У^ровня ощущений: 1) чувственное отражение неосознаваемых вещей, явлений и т. д. как раздражителей, сигнальных для реакций и других поведенческих актов; 2) последующее осознание тех же вещей и явлений уже в качестве объектов действия и познания, т. е. формирование ощущения и восприятия как образов этих объектов. Сигнальные раздражители опосредствуют взаимодействие между предме-ом как раздражителем и предметом как
объектом. То, что осознается, тем самым является или становится объектом. Осознание переживаний, чувств, других психических явлений осуществляется через осознание объекта (людей, вещей, событий и т. д.), с которыми они связаны [33J.
Такое понимание принципиального различия между раздражителем (безусловным и сигнальным) и объектом знаменует собой «водораздел» между бихевиоризмом (необихевиоризмом) и деятельностной парадигмой- Для (необихевиористов главное — это все более тшательно изучаемые соотношения между стимулами (раздражителями) и реакциями: S—R. А для «деятель-ностников» наиболее существенным является более сложный уровень взаимодействия людей с внешним миром — взаимосвязи субъектов и объектов (несводимые к соотношениям S—R), т. е. прежде всего действия, а не одни лишь реакции и рефлексы. Эти существенные различия между раздражителями (соотносительно с реакциями) и объектами (соотносительно с действиями) особенно значимы для изучения деятельности.
Именно действие (изначально практическое) и составляет «единицу», главный компонент деятельности. Российскими психологами выявлены и изучены различные типы действий: практические, перцептивные, мнемические, умственные и т.д. Последние во многом сходны с теми интеллектуальными операциями, которые глубоко исследованы поздним Пиаже и его школой.
Наряду с действиями очень важными компонентами деятельности являются мотивы, цели, способы осуществления действий (операции) и т. д. Главное здесь — потребности, побуждения, мотивы, эмоции, чувства и т.д., т. е. движущие силы всей жизни людей.
Деятельность — в единстве своих компонентов — означает неразрывную связь человека с внешним миром. Именно в ходе деятельности субъект практически, материально, а затем только мысленно, теоретически, идеально преобразует действительность и потому все глубже ее познает, переживает и т.д. (этим люди принципиально отличаются от животных). Тем самым содержание внешнего мира —