Композиционная роль в романе, смысл и значение «Легенды о Великом Инквизиторе»

Принять свое страдание, которым искупляется вина, человек может и должен, чтобы исполнился нравственный закон. Но возможно ли принять сам этот мир, обрекающий на страдание невинных, можно ли счесть благими и разумными его законы — вот вопрос» разрушающий духовное равновесие, отменяющий все примиряющие итоги в романе.

Во всей трагической остроте ставит этот вопрос Иван Карамазов. Он выдвигает свои аргументы, потрясающие и сердце и рассудок картиной человеческих страданий. Эти аргументы тем неотразимей, что все они — факты действительные и бесчисленные, среди которых самые чудовищные — истязания детей, чему нет и не может быть никаких мыслимых оправданий. Вина мучителей превосходит всякую меру человеческого прощения — и сам Алеша, кроткий, всепрощающий Алеша требует расстрелять того генерала, который затравил собаками восьмилетнего ребенка. Но если вечное «око за око», если кровью мстить за кровь, то никогда не сбудется мечта о|любовном единении людей, о братстве и конечной гармонии мироздания. Потребность же человека в гармонии — вечная и сильнейшая потребность его духовной природы. Между этой потребностью и жизнью, полной бессмысленной жестокости, мук и страданий, остается глубочайшее противоречие, разрешить которое, кажется, невозможно.

В этой критической точке диалог между братьями достигает высшего напряжения, здесь — кульминация романа, кульминация философских и художественных исканий самого Достоевского. Эмоциональные и идейные мотивы его творчества связаны здесь в драматичнейший узел.

Он помещен в пятой книге романа, архитектонически самой ответственной: уже назрели все конфликты, выяснились характеры, выступили на сцену главные силы и в остающихся семи книгах открывается простор для жизненных исходов и великих идейных решений. Замечательно и то, что диалог братьев в этой книге предваряется и заключается их встречей со Смердяковым — тот словно подстерегает Ивана и ждет от него ответа на роковой вопрос.

От этой точки братья расходятся в разные стороны, но чем противоположнее их нравственно-философские позиции, тем нужнее они друг другу— это подчеркивает писатель дальнейшим развитием сюжета романа.

Иван идет путем великих сомнений человеческой мысли, доходя в них до последней черты. Он усомнился в справедливости всех решений — и людских, и божьих; и прав его создатель(Достоевский), говоривший, что «в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было». В Иване — отражение духовной биографии самого Достоевского, чья вера прошла через «большое горнило сомнений» и чья диалектика рядом с положительным идеалом выдвигала мощное отрицающее начало. «Отрицание необходимо, иначе человек так бы и заключился на земле, как клоп. Отрицание земли нужно, чтоб быть бесконечным. Христос, высочайший положительный идеал человека, нес в себе отрицание земли, ибо повторение его оказалось невозможным».

Противоречия мира Иван доводит до жгучей, непереносимой остроты, находя едва ли не злорадное удовлетворение в неразрешимости своих этических антиномий. Он мучится ими сам, как, по словам Зосимы, «мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния» . И мучит ими Алешу, испытуя в нем веру, прочность «положительной» истины.

Априорную/христианскую идею будущей «высшей гармонии», когда «настанет венец познания и все объяснится», когда будут объяснены и оправданы неким высшим смыслом сегодняшние муки, страдания, Иван не принимает и не хочет принять. Он видит трагический парадокс мироустройства в том, что человек, с тем нравственным чувством, которое дано ему свыше, с инстинктом любви и милосердия, должен допустить и оставить без возмездия слезы и кровь невинных и на них построить конечную гармонию, добыть этой страшной ценой истину и благодать.

Такую истину, такую гармонию Иван отрицает со всей неистовостью карамазовской натуры, отрицает из любви к человечеству.

Никто не смеет простить мучителям, и, значит, нет гармонии и следует оставаться с «неутоленным негодованием», а «билет» на вход в грядущее небесное царство богу почтительнейше возвратить.

Здесь в образе Ивана словно восстает библейский Иов, прямо, без мудрствующих посредников, обращающийся к богу с требованием открыть последнюю истину и объяснить, зачем страдает на земле невинный.

Но если Иову бог отвечает великим откровением и являет, хотя и в иррациональной форме, смысл мироустройства и Иов отступается от своего бунта, то у Достоевского вопрос человека остается без ответа и ему предстоит отыскивать этот ответ в бытийных выражениях высшей воли.

Такой истины, будущего здания, воздвигаемого на слезах, решительно не приемлет Алёша, как и Мышкин, глубоко сострадающий земным мукам живого человека. Но он возражает Ивану указанием на Христа, который «может всех простить, всех и вся и за все», потому что сам отдал «неповинную кровь свою за всех и за все».

Ответ на этот главнейший тезис христианской морали, ответ, исполненный действительно небывалой силы атеистического отрицания, дает Иван в своей знаменитой «поэме» о Великом Инквизиторе.

Суть ответа в том, что, признавая истину, заключенную в Христе, Иван отделяет и противопоставляет ее истине, заключенной в человеческой природе. Он метафизически разрывает связь между Христом и человеком, между абсолютным и относительным, между земным и вселенским.

Христос открыл человеку бесконечную перспективу развития, безмерного совершенствования, полагая его существом свободным и высшим, подобным богу. Но «кого ты вознес до себя?» — вопрошает с упреком Инквизитор. «Человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал» - говорит Инквизитор Христу. Свобода выбора — страшное бремя для человека, и возложивший это бремя слишком высоко уважал человека и слишком мало любил и сострадал ему, ибо нет ничего мучительнее для человека, чем свобода. Люди не могут никогда быть свободными, «потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики»,— вот убеждение Инквизитора. Они хотят, чтобы у них взяли свободу, а взамен дали «хлеб земной», и только так возможно устроить жизнь человеческую, подчинив ее власти «чуда, тайны и авторитета». Этим земным кумирам вечно поклонялись и будут поклоняться люди, ибо природой не дано им встать выше и познать «хлеб небесный».

Такова мудрость Великого Инквизитора, олицетворяющая стремление рационалистической мысли спроектировать наилучшее общественное устройство — «бесспорный общий и согласный муравейник», в котором будут поделены, наконец, земные блага и настанет разумный порядок.

Христос дал идеал, но человеку не по силам следовать за ним и милосердней оставить его в состоянии греха и противоречий и затушить несбыточные идеальные порывы к высшей свободе.

Иван, как и Инквизитор, отрекается от Христа во имя любви к человеку, сострадания к его несовершенству. Он отвергает возможность достижения того отдаленнейшего, утопического идеала, что воплощен человечеством в образе Христа. И таким образом отвергает самое возможность развития в человеческой природе. Он остается сам и оставляет человечество в его настоящем, нынешнем состоянии, зачеркивает будущее, отказывается от движения к нему.

К этому ведет его разум, возвысившийся над всем остальным духовным существом и его безмерными идеальными запросами. Третируя эти запросы как противоречащие действительной природе человека, Иван хочет оставаться лишь «при факте», исходить в нравственном и философском суждении о мире исключительно из «видимо-текущей» действительности, что только и может, по его мнению, гарантировать истинность суждения. Единственным и бесспорным орудием познания для него является земной, «эвклидов» разум.

Иван Карамазов — герой-идеолог. Глава «Pro и contra» — кульминация конфликта идей в романе. Иван в трактире (трактир — значимая в мире Достоевского точка художественного пространства) спорит с Алешей о «последних вопросах» бытия: экзистенциальные смыслы проверяются вселенскими масштабами, проблема свободы прямо смыкается с религиозной верой.

В центре главы — якобы сочиненная Иваном «Легенда о великом инквизиторе». В основе ее сюжета — выдуманное пришествие Христа в средневековую Италию, где свирепствовала католическая инквизиция. Сицилийский инквизитор готов отправить на костер Сына Божьего, Учителя, лишь бы тот не мешал проповедью гуманизма и свободы осуществлять по-своему истолкованное инквизитором Учение способами, несовместимыми с принципами самого Учителя. Аргументы в чем-то повторяют доводы Раскольникова и Шигалева: люди, ничтожные по самой своей человеческой природе, не справляются со свободой. Они с радостью отдали свободу взамен хлеба, взамен узды. Свобода отнята у людей для их счастья. Инквизитор уверен в этом, ибо он по-своему заботится о человечестве, это человек идеи. Христос исходит из совсем иного, высокого понимания человека. Он целует безжизненные уста воинственного старца, вероятно, видя в нем самую заблудшую овцу из своего стада.

Алеша чувствует бесчестность инквизитора, который использует имя Христа для достижения своих целей. Иван же, сопоставляя две точки зрения на человека, склоняется к одной — инквизиторской. Он не только не верит в людей, но отрицает и сам мир, богом созданный. В вековечном вопросе оправдания Бога, которая в философии и теологии определена понятием теодицея, он на стороне тех, кто бунтует против Творца.

Рассуждения Ивана таковы: если бог допускает страдания ни в чем не повинных, абсолютно безгрешных существ, значит или Бог несправедлив, неблагостен, или не всемогущ. И от установленной в мировом финале высшей гармонии он отказывается: «Не стоит она слезинки хотя бы одного только ... замученного ребенка». Но, «возвращая билет» в Царствие небесное,

разочаровавшись в высшей справедливости, Иван делает роковое, алогичное по сути умозаключение: «Все позволено».

И вновь, как и в прежних романах писателя, не укорененная в нравственности и вере свобода мысли превращается в своеволие слова и поступка. Иван подает преступную идею — Смердяков ее осуществляет. Оба в равной степени отцеубийцы.

(Из ее сумбурной лекции ничего не брал, но, думаю, этого будет достаточно).