Историческая реконструкция

На протяжении веков на лобненской земле жили разные племена, сменявшие друг друга. Когда точно возникли первые поселения, мы не знаем, и никто не знает. Поэтому предлагаю небольшую историческую реконструкцию. Основанием для неё стали слова знаменитого российского историка Василия Осиповича Ключевского: «Движение из Приднепровья на северо-восток…шло тихо и постепенно в низших классах общества, потому и не скоро было замечено людьми, стоявшими на общественной вершине. Но сохранились следы, указывающие на это движение…Надобно вслушаться в названия новых суздальских городов: Переяславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич – всё это южнорусские названия… Имя самого Киева не было забыто в Суздальской земле: село Киево на Киевском овраге знают старинные акты XVI столетия в Московском уезде…». Когда я впервые прочитала эти слова, то, естественно, сразу подумала, что речь о нашем Киове. Правда, смущал овраг - у нас-то озеро. Позже я узнала, что когда-то существовало одноимённое село к югу от Москвы, в районе Бутово. Там действительно был овраг. Однако, думаю, что история заселения лобненской земли тесно связана с переселенцами из Приднепровья.

К XII веку территория Киевской Руси запустела. Набеги кочевников вынуждали людей уходить с насиженных мест, на северо-восток, в более спокойную Владимиро-Суздальскую Русь. Путь по дремучим лесам и болотам был опасен. Поэтому жители Приднепровья использовали водный путь, поднимаясь на стругах вверх по течению Днепра, а потом, возможно, перегружаясь на более лёгкие лодки, по волокам перемещая их из одной реки в другую, достигали места назначения. Путь был очень долгий. А ведь плыли семьями, со всем скарбом.

Историки считают, что один из важных волоков находился на реке Клязьме. А ведь наша главная река Мещериха (Альба) впадает в неё. В древности реки были намного шире и полноводнее, чем сейчас. И лёгкие суда спокойно могли пройти по крупным притокам Клязьмы. Понижение уровня воды в реках началось при массовом заселении территории. Леса вырубались, на их месте распахивались поля. Талые снеговые воды и дожди размывали землю, образовывались овраги, которые ещё больше понижали уровень грунтовых вод. И теперь когда-то полноводные реки превратились в речки, речушки. Поэтому трудно поверить, что переселенцы из Киевской Руси могли приплыть, а не прийти в нашу землю.

Второе основание для исторической реконструкции – названия окрестных деревень, пустошей. Ещё в XIX веке они назывались Пучкова, Нестерина, Ерёмина, Сумарокова, Ермолина. Так и слышатся южнорусские имена Нестор, Ерёма, Ермолай. А многие люди имели прозвища. Кого-то звали Сумарок, кого-то Пучко…

Мы не знаем, кто они были: отец с сыновьями или закадычные друзья. Только сил не стало жить в постоянном страхе. Кочевники из степи налетали, как смерч: разоряли жилища, вытаптывали поля, брали в полон людей. И решили они на семейном совете отправиться во Владимир, куда уехали уже многие земляки.

Плыли долго, испытали много трудностей. Однажды заметили они, что от реки в сторону отходит ещё одна речка. А берега какие красивые: высокие, сухие, кругом берёзы белоствольные. Зачем плыть на север, в неизвестность? Распашем полянки – хлеб будет, рыба в реке хороша, наверно, и живности в лесу много. Такие мысли рождались у наших путешественников. Плывут дальше и видят: поляна большая на берегу. Решили: здесь и остановимся. На первое время вырыли землянки. Одни начали лес пилить для избы, другие – распахивать участок. А Пучку приглянулся противоположный берег. Не сразу, но перевёз он всё-таки туда своё семейство. Полянские поселенцы наблюдали, как Пучко себе избу ставил, а маленькие Пучки бегали по берегу, играли в салки. А Ермолай, глядя на брата, тоже решил своей семье найти участок. Ведь дочки подрастали, сыновья. Далеко не пошёл, облюбовал место за оврагом. Долго потом звали это место Ермолихой.

Когда немного обжились, решили братья по окрестностям походить. Перебрались через речку, мимо Пучковой деревни, пошли навстречу солнцу. Правда, его особо не видно – лес кругом густой, еловый. Вдруг дубки стали попадаться. Свернули немного к югу. Земля на спуск пошла – значит, на горке были. Вскоре речку увидели, а кругом болото, вдали опять лес. «Может, назад повернём? – Нет, пойдём дальше!». Речку вброд перешли, болото – по кочкам, а вскоре открылась перед братьями широкая водная гладь. «Ну, прям как Днепр наш! - воскликнул один из братьев. - А давайте на берегу церковь поставим и место назовём Киевом». Идея эта всем понравилась. Рассказали всё жёнам, деткам. Наверно, не все женщины были в восторге от перспективы снова куда-то идти, снова строиться. Но делать нечего. Пришлось собираться в дорогу. Так Поляна и Ермолиха стали пустошами.

Обосновались братья на новом месте, церковь деревянную построили. Село стало разрастаться. На высоких местах лес вырубили, распахали. На одном холме Нестор основал деревеньку, на соседнем холме с годами возникла деревенька Горки, по другую сторону от Киевского озера поселились с родичами Ерёма да Сумарок.

Шли годы, десятилетия…Потомкам братьев пришлось многое пережить. Оказалось, что живут они не на свободной земле, а на княжеской. Пришлось дань платить. Потом страшное время наступило. Баскаки татарские стали собирать дань. А если не поторопишься, так деревню сожгут, а самих в плен уведут. Хлебнули горюшка наши жители. Но, как известно, после чёрной полосы всегда следует светлая. Жизнь постепенно стала налаживаться.

В XIV–XVII веках история лобненской земли переплетается с процессами усиления Московского княжества и становления Российского государства. В XV веке Киовом и окрестными деревнями владел правнук Дмитрия Донского, князь Иван Юрьевич Патрикеев, второе лицо в государстве после великого князя Московского. Да и после наши селения входили во владения важных вельмож, приближённых к царям.

В начале XVII века польско-литовские интервенты во главе с Лжедмитрием II подошли к Москве и расположились лагерем в Тушине. Отряды из Тушино отправлялись на поиски продовольствия по деревням и сёлам, грабя и притесняя население. Возможно, побывали они и у нас. Вражеская интервенция не прошла даром. Очень многие деревни исчезли, стали пустошами, даже некогда богатое село Киово. Новая их история началась в конце XVII – начале XVIII века. Пустоши заселялись, возникали маленькие деревеньки. Хозяева земли сменяли друг друга, деревни передавались по наследству, продавались вместе с крепостными крестьянами.

Богатая российская земля никогда не давала покою иноземцам. Каждый хотел урвать кусок, да побольше. В 1812 году французский император Наполеон со своим войском дошёл до Москвы. В нашей местности боевых действий не было. И нет прямых доказательств, что французы побывали здесь. А вот косвенные... Ну, прежде всего, уже в июле 1812 года начало формироваться народное ополчение. С призывом выступил Александр I: «Неприятель вошёл с великими силами в пределы России. Он идёт разорять любезное наше Отечество. Того ради, имея в намерении...собрать новые внутренние силы, напервее обращаемся мы к древней столице предков наших Москве: она всегда была главою прочих городов российских, она изливала всегда из недр своих смертоносную на врагов силу».

В ополчение вступал каждый десятый мужчина в возрасте от 20 до 45 лет из числа крестьян и горожан. Поэтому в Подмосковье не было такой деревни или села, которые не послали бы в ополчение ратников.

Как сообщал предводитель дворянства Московского уезда А.Арсеньев, с 29 июля по 26 августа в ополчение было принято из уезда 2068 человек. Снаряжение каждого ратника обходилось в 130-150 рублей и приобреталось на средства от частных пожертвований. Надо полагать, что наши крестьяне не остались от этого в стороне.

После того как захватчики вступили в Москву, в окрестностях разгорелась партизанская война. В единственной опубликованной в 1812 году листовке сообщалось: «Самые крестьяне из прилежащих к театру войны деревень наносят неприятелю величайший вред... Случается, что несколько соседних селений ставят на возвышенных местах и колокольнях часовых, которые, завидя неприятеля, ударяют в набат. При сём знаке крестьяне собираются, нападают на неприятеля с отчаянием и не сходят с места битвы, не одержав конечной победы. Они во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов. Просьбы сих почтенных крестьян, истинных сынов Отечества, удовлетворяются по мере возможности».

К сентябрю положение армии Наполеона стало критическим. Не хватало продовольствия солдатам и фуража лошадям. Был отдан приказ продвинуть войска к северу и востоку от Москвы, то есть по Петербургской, Дмитровской и Ярославской дорогам. Известно, что по Дмитровской дороге наступал отряд Дельзоне, насчитывавший 3000 человек пехоты, три полка кавалерии и шесть орудий. Французы по ходу продвижения сожгли богатейшие усадьбы в Марфино и Рождествено. Из всех селений, расположенных вдоль Дмитровской дороги, захватчики угоняли живность, отбирали тёплую одежду, сжигали в кострах сельхозинвентарь. Пострадали деревня Сухарево и село Виноградово.

В разных изданиях я нашла интересные факты. Например: село Поярково справа от Петербургского шоссе, у Клязьмы, «было занято французами. В это время местные жители прятались в лесу в глубоком Чересседельнинском овраге. В церкви французские солдаты устроили конюшню, однако ни церковь, ни село в основном не пострадали».

Усадьба генеральши А.Волковой Спасское-Павельцево было частично разграблено. В документах сообщалось: «Ограблено в господском доме мебель, посуда, фортепьяно, постель. У жителей небольшая часть с конской сбруей и упряжью, лошадей – 17, коров – 17, овец – 44, птицы – всю без остатку, разного хлеба – небольшая часть».

Помещица села Горки Дмитровского уезда Янькова рассказывала: «В деревне у нас неприятель не был, хотя был в Озерецком, в 12 верстах от нас, небольшой отряд. И тамошние мужики по-своему с ним расправились. Кто вилами, кто дубиной, порядком француза отпотчевали, так что он не то что нападать, а думал, как бы подобру-поздорову самому уплестись и бежать в лес; и там добили окончательно».

«В августе 1812 года пришло предписание о снаряжении воинов из Виноградовской вотчины. Надо было отправить 14 человек, купив им обмундирование и вооружение – пики. «К пикам древки не высокие, а чтоб с пикою была вышина три с четвертью аршина»…Чтобы сохранить скот, приказчик Павлов перегнал его в Клинскую вотчину, и скот уцелел. Более двух недель французский отряд стоял в Виноградове. Господский и крестьянские дома остались целы. Сгорели 4 крестьянских двора в Грибках. Во Владимирской церкви французы обосновали лошадей, не остановил варваров и алтарь. Внутри храма разводили огонь – полопалась и обвалилась штукатурка. Половину ризницы расхитили, утварь переломали. Удалось спасти ризы и оклады серебряные. В доме всё было похищено, обивка с мягкой мебели ободрана, часть мебели переломана и сожжена. Увезено много книг и зеркал. В доме печи поломаны, окна перебиты. Привезённый из Москвы в ящиках фарфор и хрусталь были разбиты или увезены с собою. У дворовых людей всё было похищено. В оранжереях всё было съедено без остатку…Общая сумма убытка семьи составила 193269 рублей. Реестр убытков был передан в Московский земский суд».

Анализируя местоположение этих населённых пунктов, можно предположить, что досталось и жителям лобненской земли. Однако, повторяю, достоверных сведений я не имею.

Революция 1905 года

Ещё с 1814 года, когда в Поляне купец Крестовников основал ткацкое производство, крестьяне окрестных деревень были связаны с фабрикой. К началу ХХ века многие из них, живя на селе, не вели сельского хозяйства, предпочитая работать на производстве. Поэтому, когда мы подробно говорим о развитии революционных событий в Поляне, на фабрике, всегда надо помнить, что участниками этих событий были и жители Катюшек, Букино, Нестерихи, Горок, Озерецкого, Рыбаков и других деревень.

Тяжёлые условия жизни, беспощадная эксплуатация вызывали возмущение рабочих, и они упорно боролись за улучшение условий труда и материального положения. Их первые выступления отличались стихийностью. Никакой организации, которая повела бы за собой рабочих, на Поляне не было, как не было и отдельных членов революционных партий.

Ещё в 1903 году на бумагопрядильную фабрику поступил работать холстовщиком на чёсальных машинах Никандр Мордисов, уроженец Богородска (Ногинска). А в 1904 году чернорабочим был принят Иван Орлов. Они вдвоём начали проводить революционную пропаганду, поначалу очень осторожно, только среди надёжных рабочих. Разъясняли, почему те живут в тяжёлых условиях, рассказывали о методах борьбы за свои права, за улучшение условий работы и быта.

В результате на фабрике постепенно сформировалась социал-демократическая группа, в состав которой вошли рабочие И.Балашов, С.Барков, Д.Евстигнеев, Д.Иванов, Я.Иванов, И.Орлов, Н.Мордисов.

Вспоминает А.Тарасов:

- Никандр был очень скромным парнем, любил читать книги. Как только выдаётся свободная минутка, тут же раскрывал книжку и читал. Несколько раз его за чтением заставал мастер, строго предупреждал, отбирал книжки. Никандр в компаниях не участвовал, не пил. Многим казался скрытным. Но на забастовке он показал себя, каков он есть. Это смелый и стойкий борец за дело рабочих.

В Поляну приезжали агитаторы и из Москвы. Чаще всего летом. Собирались в лесу, подальше от фабрики, держа строго в секрете место сбора.

Вспоминает А.Комиссаров:

- По обыкновению, приезжавший товарищ приходил к В.Гуськову, жившему в казарме на территории фабрики. Тот провожал его к месту сбора, уведомив рабочих Г.Целкового, И.Московского, В.Ермолаева, Ф.Макарова и других.

Вместе с развитием революционной борьбы развивался и «шпионаж». Некоторые рабочие доносили директору, что происходит в казарме. Нередко было так, что из Москвы приезжал товарищ, а минут через 10-15 к В.Гуськову в каморку являлся урядник и расспрашивал, кто к нему приехал.

В узком кругу рабочих распространялись брошюрки, их читали с большим увлечением.

Рабочим на фабрике Крестовниковых жилось тяжело. Неограниченная власть мастера и смотрителя, эксплуатация и штрафы, оскорбления создавали невыносимые условия для работы. Особенно жестокой эксплуатации подвергались подростки, которых родители вынуждены были отдавать на фабрику в 11-12 лет, чтобы заработать на пропитание. Скудных средств, получаемых родителями, не хватало и для голодного существования. Это пришлось пережить и мне. Я поступил на фабрику в 1900 году и получал в день 21 копейку.

Усугубила положение рабочих и русско-японская война. Неудачное наступление наших сухопутных армий на фронте и особенно полный разгром военно-морского флота вызвали недоверие правительству. В крупных промышленных центрах начались забастовки.

«На Поляне забастовка предполагалась ещё в ноябре. Но хозяин пошёл на уступки: прибавил 20 копеек на рубль жалованья», - рассказывал рабочий И.Хлупов.

И, тем не менее, 3 декабря 1905 года рабочие объявили забастовку. Её инициаторами были передовые мюльщики Я.Саделкин, А.Карасёв, Т.Павлов, И.Фадеев, В.Ермолаев. А во главе стояли И.Орлов и Н.Мордисов. Предварительно была проведена подготовительная работа. Утром были остановлены паровые котлы. Молодые рабочие пошли по цехам звать всех на митинг. Почти все вышли во двор фабрики. Сюда же вышли рабочие из старой спальни (так тогда называли казарму во дворе фабрики) и новой спальни (дом №1 по улице Спортивная). Мордисов и Орлов предложили выработать требования к хозяину фабрики. Были выбраны делегаты.

Вспоминает И.Хлупов:

- Начался шум, гам. Требуют директора Осадчего. Его окружили, стали кричать, кто во что горазд. Осадчий посоветовал выбрать делегацию, представить фабриканту свои требования. В число делегатов попал и я, от чёсального цеха.

Свету электрического не было. Народ стал ходить взад-вперёд. Появились пьяненькие. А внизу, в 1-й казарме, 19 делегатов вырабатывали требования: прибавить 25% жалованья, за квартиру 1 руб. 25 коп. не живущим в казармах, родильнице 10 руб., отменить плату за больницу, за свет в казармах.

Вспоминает А.Комиссаров:

- На следующий день в старой спальне было созвано второе собрание, на котором обсуждались уже написанные требования (20 пунктов), в том числе увеличить зарплату, отменить плату за баню, разрешить зажигать керосиновые лампы для освещения, отменить штрафы и т.д.

На третий день 10 делегатов поехали в Москву в Правление фирмы братьев Крестовниковых, на Варварку. Переговоры с рабочими вёл бывший председатель правления С.Крестовников. Он очень грубо обошёлся с делегатами, категорически отказался удовлетворить требования, мотивируя отказ тем, что фабрика и так приносит убыток Товариществу, и они думают её закрыть.

Делегаты, посоветовавшись, решили вернуться на фабрику. На очередном собрании они передали рабочим слова Крестовникова. Рабочие решили продолжать забастовку.

На следующий день из Крюково для усмирения бастовавших приехал отряд казаков (человек тридцать) во главе со становым приставом. Они разместились в доме директора фабрики Осадчего. На всех воротах поставили патрули. Было дано распоряжение о закрытии всех винных лавок и других заведений, торгующих спиртным, на расстоянии пяти километров.

Становой пристав и директор неоднократно вызывали к себе делегатов, стараясь всячески доказать, что правление не может выполнить требования рабочих, и советовали приступить к работе на старых условиях. Однако рабочие стояли на своём.

Вспоминает А.Комиссаров:

- Вечером около ста самых настойчивых и решительных рабочих (некоторые были выпивши) пошли к дому директора и потребовали объяснения от станового пристава, зачем тот приехал на фабрику с казаками. Казаки, вместо вооружённого сопротивления, разбежались в разные стороны (некоторым попало по шапке), а становой пристав уехал в Катюшки (говорят, в монастырь), где и заночевал.

Среди рабочих кто-то пустил слух, что рабочие старой спальни хотят ночью побить рабочих новой спальни. И те, и другие стали принимать меры предосторожности: запирать крепче двери, отвёртывать ручки у дверей, приносили в свои каморки камни, поленья и т.д. К счастью, ничего не произошло, кроме отдельных мелких инцидентов.

Наутро после «Варфоломеевской ночи», как её прозвали рабочие, все казаки и становой вернулись на фабрику. Директор и пристав стали опять уговаривать людей приступить к работе. Но забастовка продолжалась.

Время шло. Правление упорно стояло на своём. Приподнятое настроение рабочих стало падать, а сплочённость – слабеть. Появились штрейкбрехеры, которые распространили слух, что правление закрывает фабрику. Это расшатывало единство рабочих. Да и материальная нужда стала ощущаться всё острее.

С первого дня забастовки хозяйская лавка, где рабочие получали все продукты на книжку, была закрыта. Они вынуждены были питаться на наличные деньги, которых почти не было. Особенно нуждались многодетные семьи, помощи им ждать было неоткуда, так как стачечного фонда не организовали. Положение становилось всё более тяжёлым.

Некоторые рабочие на общих кухнях в казармах во всеуслышание стали заявлять, что нужно приступить к работе, иначе они умрут с голоду.

Было созвано очередное собрание. Лишь незначительная часть рабочих предлагала продолжить забастовку. Большинство решило выйти на работу.

В период забастовки её руководителей Орлова и Мордисова пучковские кулаки сильно избили, что пришлось отправить их в больницу.

Вспоминает А.Мордисов:

- В тяжёлом состоянии моего брата Никандра отвезли в больницу. После выздоровления он отбывал заключение в Бутырской тюрьме. После освобождения партия направила его вести пропагандистскую работу в отдалённые районы Пермской губернии, затем в Орехово-Зуево для проведения агитации среди рабочих, трудившихся на фабрикантов Морозовых. Там во время крупной забастовки он погиб от пули полицейского.

А в Поляне после забастовки все активные её участники были в 24 часа уволены, а некоторых (Фадеева, Карасёва и других) арестовали.

Несмотря на общее поражение, в результате рабочие кое-что отвоевали. В частности, была повышена зарплата на 10 %, отменена плата за пользование баней, стали платить за комнату рабочим, проживавшим в частных домах, роженицам, работающим на фабрике не менее года, разрешалось выдавать пособие в размере 5 рублей. Фабриканты разрешили пользоваться в спальнях керосиновыми лампами (до этого ими освещались только коридоры, а в каморках пользовались свечами).

В начале 1906 года по требованию рабочих был смещён директор фабрики П.Осадчий.

После поражения революции 1905-1907 годов наступили годы реакции. Полянские фабриканты ещё более усилили эксплуатацию рабочих. Новый директор фабрики В.Иванов ввёл жёсткие правила, которые припугнули рабочих. Но революционная работа продолжалась.

Вспоминает И.Хлупов:

- Группа рабочих продолжала собираться в лесу. Эти собрания всегда проводились через меня и Ивана Фадеева. Мы тогда жили в Катюшках, и к нам удобно было приезжать со станции Лобня. Бывало, придут прямо в избу под видом какого-нибудь рабочего, а отсюда уже на фабрику, собираем остальных. Хорошо помню, приезжал под видом рабочего Гужановского В.П.Ногин.

Вспоминает А.Комиссаров:

- В 1907 году на фабрике из-за снижения расценок опять возникла двухнедельная забастовка. Рабочие получили прибавку в несколько десятых копейки и приступили к работе.

Первая мировая война

В 1914 году началась Первая мировая война. Администрация фабрики в первую очередь послала на фронт неблагонадёжных рабочих. Большинство из них домой не вернулись. При фабрике был создан так называемый Комитет о беженцах, его возглавил отец Иоанн (Виноградов). Он же был попечителем семейств запасных.

Вспоминает А.Комиссаров:

- Военное ведомство требовало всё больше пряжи. Поэтому рабочих заставляли работать по воскресеньям и сверхурочно. Но по мере того, как война затягивалась, положение рабочих на фабрике становилось всё хуже. Ежемесячно росли цены на продукты питания, которые покупались рабочими в кредит по заборной книжке в фабричной лавке. Зарплата при этом не повышалась. Так как всё больше мужчин уходило на войну, на фабрику стали охотно нанимать женщин и подростков, которым платили половину от заработка мужчин. Чтобы спасти детей от голода, рабочие продавали всё, что можно было продать.

И.Хлупов вспоминал, что Крестовников наживал большие деньги на военных поставках сурового миткаля. Но миткаль это ткань. Где её ткали?

Вспоминает Т.Булычёв:

- В конце 1916 года человек десять прядильщиков (А.Добров, Ф.Ларин, Е.Можаев и другие) пришли к директору В.Иванову, управлявшему фабрикой от имени Крестовниковых, просить прибавки зарплаты по 20 копеек на пуд изготовленной пряжи. Я стал просить прибавки всем рабочим, а не только прядильщикам. Иванов для вида посочувствовал и ответил: «Хлопка осталось на 5-6 дней, не больше. А потом остановим и закроем фабрику совсем на замок». Такой ответ сразу охладил пыл просителей, и мы ушли не солоно хлебавши. Между тем хлопок продолжал поступать на фабрику.

Всё чаще на предприятии стала появляться нелегальная социал-демократическая литература, которую члены партячейки очень осторожно давали читать рабочим. Приносил её слесарь, большевик А.Столяров, работавший на фабрике по подложному паспорту.