Конфронтация людей искусства с обществом, все готовым отправить на свалку
Людей искусства волнуют заботы настоящего дня: все то, что шокирует, вносит смуту и заставляет помечтать. С середины XX века общество потребления сделалось у них излюбленным объектом изображения. Копаясь в отбросах, выворачивая там все буквально наизнанку, они пытаются демистифицировать эту напасть, как-то объяснить себе и другим, почему она непрестанно растет и надвигается. Среди трех десятков преуспевающих стран по обоим берегам Атлантики потребление царит всевластно. В пластических искусствах предметы и то, что от них остается, играют немалую роль. Так выражается, с одной стороны, тревога, страх перед воцарившейся урбанизацией и напором новых технологий, с другой — надежда, что именно благодаря им это нашествие удастся победить.
Некто Арман, занимавшийся в Париже инсталляциями, сварганил серию «портретов», вываливая в ящики из стекла содержимое мусорных ведер, корзин для бумаг и пепельниц своих знакомых. Он считал, что отбросы — зеркало, в котором отражается личная жизнь выбрасывающего: «Скажи мне, что ты отправил в мусор, и я скажу, кто ты!» Отсюда консервация отбросов, согласно Арману, эквивалентна «портретированию». Он задумал и осуществил такие «помойные собрания». В первых опытах еще не было компонентов, способных гнить, но с 1970-го, когда появились специальные смолы, он стал добавлять и пищевые отбросы: теперь с упаковками и прочими инертными остатками жизнедеятельности соседствовали фасолевая кожура, капустные листы и прочее. Содержимое кубов росло и множилось, так что ни о каких индивидуальных особенностях речь уже не заходила. В те же годы нью-йоркские художники-неодадаисты тоже прониклись интересом к массовой промышленной продукции. По их мнению, «серийное» скопление однотипных предметов придавало им новый смысл.
Склонность Армана к нагромождениям подобного рода достигла вершины в 1960 году, когда он устроил выставку в парижской «Айрис Клерт Галери», где двумя годами ранее Ив Клейн представил «Пустоту»: помещение, где были только выкрашенные белым стены. Полемизируя с Клейном, Арман назвал свое творение «Полнота». Он заполнил галерею от пола до потолка содержимым мусороперевозчика. Подобным нагромождением Арман желал доказать, что количество демонстрируемого — это само по себе тоже некое «высказывание», стремящееся вызвать определенную эмоцию. Ведь в цивилизации, где приобретательство дает ощущение безопасности (если не власти), где «иметь» давно значит больше, чем «быть», накопление есть умножение ценностей, хотя подчас оно и приводит к приобретению массы ненужных хитроумных безделок. И вот в 1964 году Арман провозгласил: «Я надеюсь передать зрителям мои тревоги по поводу сокращения жизненного пространства, замусоренного тем, что выделяет из себя индустриальное общество». Как и другие «новые реалисты», он прежде всего дал повод для насмешек, а равнодушия публики так и не преодолел. Иная реакция в мае 1960 года ожидала скульптора Сезара, который на Парижском выставочном салоне наделал шуму, выставив автомашины, спрессованные в виде призматических чушек, похожих на ту, что в палате мер и весов представляет эталон весом в одну тонну. Эстетика этой инсталляции произвела впечатление, поскольку мастер уже был довольно известен, а тут он внес свой вклад в борьбу художников, пребывавших не в ладу с традиционными вкусами, и направил свои усилия против условностей культурного мейнстрима.
Художники и скульпторы теперь наложили руку на то, что отбраковывает и посылает в отвалы современная цивилизация. Они собирают вместе, выворачивают наизнанку, разъединяют и объединяют выброшенные предметы и их части. В этом направлении эволюционируют пристрастия американских деятелей поп-арта. В частности, Раушенберг включает в свои полотна предметы из бытовой сферы: бутылки из-под кока-колы, галстуки, обрывки бумаги. Энди Уорхол объявлял, что обожает работать с остатками человеческой жизнедеятельности, обыгрывать то, что все на свете считают никуда не годным. Для него в этих обломках культуры таится много смешного: «Всегда думал, что эти штуки неизменно рады помочь мне натянуть всем нос».
Некоторые художники — собиратели старья, быть может, просто высмеивают общество, которому потребно столько ерунды, чтобы процветать? И право, разве мы не сожалеем, хотя бы чуть-чуть, об утрате сельских привычек снова и снова пускать все в ход? Такие вопросы задают себе люди искусства, видя, как обстоят дела. Быть может, реабилитация отходов в искусстве сопряжена с болезненной мнительностью художника перед лицом столь беззастенчивого приобретательства? Ведь говорит же Леа Вержин в своей книге «Когда отбросы становятся искусством» (Париж, 2007): «Отбросы — всего лишь трагическая изнанка товара». Не пытаются ли художники на свой лад высмеять излишества общества потребления, придав больше цены тому, что оно уже потреблять не желает?
Притягательность отходов как сырья для художественного творчества, похоже, сопряжена с сопротивлением той свирепой склонности все испортить и изгадить, что характерна для мест, где одерживает верх дегуманизация. Люди искусства негодуют против такого положения, когда почетом пользуется только новое, а все пожившее (хотя и прочное) предается анафеме. Испанский художник Антонио Тапиес замечает: «Все грязное и уже давно бывшее в ходу мне часто кажется более благородным, чем любые предметы буржуазной гигиены».
Современные художники с радостью приспосабливают отходы для своих целей. Они стремятся применить найденное в своих работах, скульптурах, в мебели, в инсталляциях и декоре, внедряя туда обрывки той реальности, что уже не пользуется почетом. Их привлекают разнообразие форм, текстур, новая цветовая ритмика, особая контрастность… Все это часто дает повод для художественных провокаций. Шокируя нас, они побуждают по-иному взглянуть на окружающее. Приходит на ум знаменитое высказывание Пауля Клее: «Искусство не воспроизводит видимость, а делает видимым».
Марк Тарди тоже занимался «выворачиванием наизнанку» всякого рода предметов и материальных остатков: ломаных фотоаппаратов и деревянных стульев, брошенных кожаных перчаток, консервных банок, служивших постаментами для чурбанов со всевозможными рожами. Он так удивительно перекраивал свои стулья, что они нередко вызывали у зрителей смех. Этот «пластический хирург» в области мусороведения черпает из материального беспорядка сырье для своего вдохновения. Стопка газет, искореженная дождем, для него уже несет в себе некий замысел и предвещает его формальное решение. Подвергая свои находки случайным воздействиям, прессуя или растягивая, он обрабатывает так разнообразную печатную продукцию, добиваясь совершенно неожиданных результатов, почему его и называют «паломником, взыскующим новых форм». Ради перемены взгляда он изменяет форму того, на что обращен глаз.
Некоторые из тех, кто творит на материале отбросов, решаются ограничить себя только одной их разновидностью. Так, Жан-Ив Пенек выбрал в качестве материала легкие ящики из деревянных реек, применяющиеся для транспортировки фруктов. Он их разбирает на части, режет рейки на квадратики, из которых выкладывает целые мозаичные картины и барельефы. Ящичная планка из тополя позволяет ему обыграть свою текстуру, узелки, прожилки… Его урожай — цветные изображения, логотипы фабричных марок, фрагменты слов, с помощью которых он творит свои фигуративные или абстрактные картины. Это его развлекает: «Работа ориентирована у меня по двум осям: разделение сущностей и сотворение нового порядка. Меня забавляют надписи и портреты, поскольку множатся их связи с историей искусства и моей собственной биографией».
Создание мебели или иных предметов ежедневного обихода совершенно преображает подобранные фрагменты. Мильвия Мальоне мастерит мебель в стиле кич, приклеивая к поверхностям своих изделий целые наборы приспособлений, подобранных на свалке, и покрывая все это лаковой живописью. Элен Карийон Жоржи набирает на дешевых распродажах выжимал-ки для лимонов, металлические скоросшиватели, автомобильные фары, формочки для пирожных, старые хромированные пылесосы и прежде всего велодетали, а затем трансформирует все это в лампы и торшеры на шарнирах. Любовь некоторых современных мастеров успела заслужить и пластмасса, воспетое многими новое сырье развивающегося мира, радующее глаз формами и расцветками. Элен де ла Морейр делает из нее сумки, используя так называемую «шнуровую» технологию (bilum) и привлекая для этой работы в качестве сотрудников людей с ограниченными возможностями.
С некоторых пор официальное искусство уже не относится с былой брезгливостью к произведениям, исполненным из самых странных материалов, в том числе из отбросов. Теперь такие творения принимают в галереи и музеи. Однако подобная снисходительность официальных инстанций, вероятно, пока лишь призвана нейтрализовать бессовестную злобу иных производителей отходов? Частенько то, что в искусстве начала XX века выглядело революционным, ныне выворачивается наизнанку, сводится к простой развлекательности и фривольному заигрыванию.
Как бы то ни было, творчество на основе отходов позволяет выработать язык, созвучный проблемам эпохи. Люди искусства не только реагируют на грехи общества потребления, они создают новый путь визуального общения. Во всяком случае, они показывают нам, что ни в чем нет жесткой первоначальной обусловленности, любая вещь многогранна, если дать себе труд к ней хорошенько присмотреться. После нескольких лет или недель пресного функционального применения некоторые свойства самых бытовых вещей могут быть празднично, весело или остроумно обыграны. Тогда отходы получают отсрочку и новые роли, прежде чем, увы, навсегда сойти со сцены.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Люди вступают со своими отходами в сложные амбивалентные отношения, колеблющиеся между отвращением и притяжением. Наиболее обеспеченные из них безоговорочно осуждают самое упоминание о свалках, поскольку все это неудобно, грязно, а значит, внушает тревогу. Напротив, те, кто далек от преуспеяния или отвержен индустриальным обществом (безработные, инвалиды, пенсионеры, заключенные, душевнобольные, непризнанные художники), так или иначе сталкиваются с выброшенными вещами или веществами. Они вступают во владение ими, пытаются их вернуть к жизни, подчас полностью меняют способ их использования, чтобы те еще им послужили. На сегодняшний день такое положение остается неизменным и в развитых, и в развивающихся странах, не говоря уже о бедных государствах. Сортировка и вторичная обработка остаются для неимущих средством выживания, когда тем приходится мигрировать из деревни в город или из страны в страну.
Практика тряпичничества, ставшая с середины XX века уделом маргиналов в богатых странах, еще не думает умирать в третьем мире. От Манилы до Мехико, от Дакара до Калькутты тысячи семей (от 1 до 2% населения земного шара) выживают благодаря отбросам, а иногда прямо селятся на них и месят ногами грязь свалок. Ведь если в развитых государствах промышленность дает людам необходимое и избыточное, то развивающиеся пытаются решать свои задачи исходя из того, что выброшено другими. Последнее превращается в наборы полезных предметов или украшений, способных еще послужить нуждающимся в них людям, которые делают все возможное, чтобы извлечь пользу из того, что попало им в руки.
Культурное восприятие по отношению к отходам тоже эволюционирует. Для некоторых вещь, хотя бы кратковременно побывавшая в использовании, — это нечто уже лишенное своего содержания, пустой стакан, отброс, а для других она еще способна послужить, это стакан полный, тут можно говорить о цене. Когда товар перестает быть таковым? С какого момента он переходит в разряд отбросов? Граница между тем, что еще может функционировать, и тем, что должно исключить, зыбка, переменчива. Здесь еще важно, как что назвать. В области отходов часто с помощью семантических сдвигов пытаются подновить позолоту, продлить жизнь товару и ремеслу, которое с ним связано. Как только не называли мусорщиков, чтобы прикрыть осторожным словом презрение к их профессии! Некоторые доходили до таких семантических изысков, как «золото наших помоек». Экономический и социальный контекст также влияет на значимость отбросов. Во время кризисов и финансовых тягот к ним относятся нежно, их снова перерабатывают, вторично пускают в производство, а в годы преуспеяния зарывают поглубже и знать о них не хотят.
Бытовые отходы сильно изменяются в зависимости от эпохи, климата, места и времени года, от пищевых привычек населения и применяемого топлива. В мусорных корзинах богатых граждан они объемны и легки, у бедняков, напротив — гуще и тяжелее. А еще обильные остатки жизнедеятельности в зажиточных землях контрастируют с отбросами бедных стран, где преобладают очистки (в отбросах европейских городов лишь 15–30% отходов составляет то, что доступно ферментации, зато более трети — упаковки).
После эйфории лет бурного экономического подъема все обнаружили, что домашние отходы содержат компоненты «вторичного сырья» и топлива. Теперь, когда запасы нефти, металлов и прочего природного добра убывают, люди снова начинают понимать, что нечто еще вчера привычное способно стать редкостью. Отныне они готовы сортировать и перерабатывать отходы, но прежде всего — сокращать добычу того, что содержит нужное сырье.
А столкнувшись с неперерабатываемыми остатками, человеческая общность (например, муниципальные власти) принимает то или иное конкретное решение. При этом учитываются количество и другие характеристики отбросов, спрос на вторсырье, полученное после сортировки, свойства получаемой энергии, необходимые площади, плотность заселения, финансовые источники, состояние и поведение жителей. Любое решение зависит от экономических, социальных, культурных и экологических факторов.
Глобальный подход необходим, без него не найти ответа на возрастающую сложность встающих перед нами проблем, учитывая новые требования, экологическую составляющую и местные условия. Подобная стратегия приносит успех, если в большей или меньшей мере опирается на четыре принципа: принцип предупреждения (для минимизации отбросов), принцип ответственности (когда платит тот, кто загрязняет, и столько, насколько загрязняет), принцип защитных мер (для предупреждения потенциальных опасностей) и принцип близости объектов, требующий, чтобы отходы обрабатывались возможно ближе к источнику их появления.
Обработка бытовых отбросов требует многих операций и технологических цепочек. В западных странах обычно иерархия приоритетов такова: предупредительные меры, сокращающие объемы отходов и их вредоносность, повторная обработка отходов, сжигание их или получение метана для последующей выработки энергии, наконец — удаление или складирование не поддающихся дальнейшей обработке остатков. Эта иерархия, однако, зависит от местных особенностей.
Обычно она неприменима к развивающимся странам, чьи отбросы богаты влажными пищевыми включениями, а потому плохо поддаются сжиганию, а лучше — компостированию, или в самом крайнам случае их надлежит захоранивать в отвалах.
В прошлом «мусорократы» помимо своей воли способствовали наступлению золотого века отбросов, а массовое потребление давало людям самые разнообразные приспособления и устройства для сбора, а также утаивания отходов и сокрытия всякого вида растрат. Самым парадоксальным образом именно развитие системы механической эвакуации бытовых отбросов повлияло на массированное увеличение их количества, предоставив достаточно емкостей и транспорта для перевозки упаковок и того несъедобного, что остается. Снижение ответственности граждан стало результатом того, что им позволили выкидывать в неограниченном количестве и без всякого зазрения совести. Обилие отбросов не являлось препятствием для производства новых товаров и для массового потребления. На сегодня развитие вторичной обработки не должно было бы легитимизировать те пути экономического развития, которые основаны на бесконечном возрастании массы отбросов, поскольку вторичная обработка — отнюдь не панацея.
Лучшие отходы — те, которых нет. Были испробованы многие способы сокращения их притока. Можно производить лучше, а потреблять меньше и иначе. Оптимизировать имеющиеся ресурсы, в частности при экологическом подходе к производству, реутилизации остатков и компостировании того, что поддается ферментации. Можно упразднить лишние упаковки, продлить сроки функционирования промышленных товаров, делая их более прочными, поддающимися ремонту и проверкам на годность. Можно сократить потребление товаров, оставляющих после себя отходы, обложив их налогом или путем введения льгот способствуя продаже более удобных образцов. Кроме того, порой можно приобретение некоторых товаров заменить покупкой услуг.
Политические меры, направленные на предупреждение роста объемов выбрасываемого и его обработку, распространяют свое действие на все участвующие в этом процессе стороны. Имеются в виду муниципальные власти, промышленники, ассоциации, частные лица. В процессе выработки этих мер успех приходит, когда ведутся обсуждения со всеми участниками. Производители, например, утратили свою ауру благодетелей, когда открылось, насколько вредоносно загрязнение окружающей среды — оборотная сторона их успехов. Скандалы, связанные с распространением заражений, ведущих к хроническим, а порой и острым заболеваниям, насторожили население, заставив с большим вниманием относиться к санитарным рискам, связанным с промышленной деятельностью.
Муниципальное объединение или предприятие, которое не обсуждает с населением открыто соответствующие проекты и концепции, навлекает на себя подозрения, упреки в недобросовестности и отказы от предлагаемых планов реконструкции. На самом деле чем больше граждан получает информацию и чем она полнее, тем быстрее они организуются в контрольные и вспомогательные группы и объединения, тем меньше проблем возникает при экспертной оценке предпринимательской деятельности. Здесь успех зависит в большой степени от того, насколько приемлемыми признаются намечаемые меры и полноценно ли солидаризуются предприниматели для разрешения этих задач.
Минимализация потоков, оптимальная переработка и вторичное использование отбросов необходимы, чтобы они однажды не погребли под собой всех нас. Ведь наблюдаются трудности с выбором новых площадок для их захоронения и с получением согласия граждан на то, чтобы свалки оказывались у них под боком. Конечно, с течением времени возникали новые возможности решения непростой задачи, которую ставят перед нами наши отходы, намечались обходные пути. Множатся способы вторичного использования отбросов и технологии их обработки, это внушает некоторые надежды. Отходам даже отведена некоторая роль в наших развлечениях, в игровых и творческих затеях. Но хватит ли у рода людского находчивости и благородства решений для того, чтобы привести эту проблему к счастливому разрешению? Найдут ли живые лекарство от напасти, угрожающей здоровью целой планеты?