Новая команда — старые проблемы

«Когда я и моя команда взялись за дело, перед нами предстали все возможные проблемы менеджмента, которые вы можете себе пред­ставить, и некоторые еще, которые, я надеюсь, не можете», — ска­зал Илья Клебанов о Ленинградской Оптико-Механической Органи­зации, известной как ЛОМО, когда принял должность генерального директора в августе 1992 г.

Десятилетиями ЛОМО была «алмазом» в советском военно-промышленном комплексе, выпуская сложное оптическое оборудование: наводящие системы для снарядов, пушечные прицелы для танков, перископы для подводных лодок. Крах советской системы отнял у завода смысл существования. С двадцатью пятью тысячами рабочих в конце 80-х в компании был избыток рабочей силы. Две трети ее про­дукции не были никому нужны. Четыре завода, входившие в ЛОМО, учетверили количество задач, так как каждый завод был вертикально интегрирован до абсурда. Компания до сих пор по максимуму исполь­зует давным-давно устаревшие дрели и другие машинные инструмен­ты, которые нужны для производства линз.

Из-за военной роли завода все действия были засекречены. Счета, ведущиеся по советским стандартам, не открывали управляющим ни­каких сведений о том, сколько стоит сделать каждый продукт и явля­ется ли предприятие прибыльным или убыточным. При старом режи­ме ЛОМО, как и тысячам других российских производителей, пред­намеренно мешали стать нормальной компанией. «До 1992 г. наша задача была проста, — говорит Николай Шустов, сейчас технический ди­ректор ЛОМО. — Мы производили и поставляли в соответствии с планом. Центр решал все, включая, какие цены нам устанавливать. Зачем нам было даже думать о продажах или доходах?»

От того, достигнет ли Клебанов и его команда успеха в преобразовании ЛОМО в настоящую компанию, зависит, сможет ли предприятие в индустриальном районе Санкт-Петербурга избежать судьбы ординарного предприятия. ЛОМО имеет уже доказанные неоспори­мые успехи в высоких технологиях. Оно также получило существен­ную помощь, включая обучение по McKinsey, консультирование по менеджменту, профинансированное Европейским Банком реконст­рукции и развития. Если не вытянет ЛОМО, то что говорить о других, более мелких фирмах?

У ЛОМО было стартовое преимущество в гонке за адаптацией к рынку. Во времена социализма его репутация была высока. Вдохнов­ленное идеей, что излюбленная военная компания может быть луч­ше, чем чисто гражданские компании в производстве потребительс­ких товаров, оно начало диверсифицироваться еще в 70-х, производя камеры, микроскопы, аудиооборудование и кинопроекторы.

После краха социализма ЛОМО сильно повезло в выборе нового босса. Клебанов был полон решимости модернизировать предприятие. Но с момента его избрания рабочим коллективом в 1992 г. он встретил на своем пути весьма существенные политические барьеры. Министры обороны и промышленности в Москве пытались блокировать его на­значение, ибо они знали — контролировать Клебанова будет невоз­можно. Потерпев неудачу, они впоследствии пытались остановить его, когда он поставил ЛОМО первым в очереди на приватизацию.

Когда Клебанов заявил в сентябре 1992 г., что ЛОМО будет одной из первых компаний, выставленных на аукцион в обмен на ваучеры, московские бюрократы сказали, что такая компания не может быть приватизирована. Ему надо подождать до июня 1993 г., до разрешения трансформироваться в акционерное общество, и до февраля 1994 г., чтобы выставить акции на аукцион.

Пока Клебанов разбирался с бюрократами, бизнес находился н свободном падении. В 1992 г. радикальное правительство Егора Гайда­ра урезало военные закупки на 80%. Закупки тяжелого оборудования, такого как подлодки и танки — те самые предметы, для которых фир­ма производила компоненты, — зависли в воздухе. В следующем году комбинация опоздавших платежей и высокой инфляции означила, что компания не получила никакой прибыли с военного производ­ства. Больницы и школы — большие потребители микроскопов и ме­дицинского оборудования — были в не менее тяжелом экономичес­ком положении: сокращение бюджета и инфляция повлияли на них не менее сильно.

В 1993 г. общий оборот за год составил 11,3 млрд. руб. (12 млн. ам. долл. в соответствии со средним курсом обмена валют за год). Прода­жи на одного работника ЛОМО были 800 ам. долл. И несмотря на сокращение производства на 45%, по сравнению с уровнем 1990 г., ЛОМО все равно не продавало то, что производило. К концу третьего квартала 1993 г. нереализованный товар компании был оценен в 10,2 млрд. руб., что было почти равно годовым продажам. Вопрос стоял так: проживет ли ЛОМО следующий год?

Шоковая терапия

В этот момент, говорит Клебанов, «было ясно, что эволюция не работает, нужна революция». В октябре 1993 г. он остановил все производственные линии, отправил всех рабочих домой и позвал 600 старших менеджеров в прокуренный конференц-зал, рядом со своим офисом.

Компания разделилась на бизнес-единицы, менеджерам которых впоследствии было поручено определять цели бюджета и продаж. Большинство менеджеров, вспоминая старые добрые времена пятилеток, просто пообещали то, что, по их мнению, босс хотел услышать. Один легкомысленно пообещал увеличить производство специализирован­ных микроскопов до 1000 штук в месяц и был сильно удивлен, когда Клебанов спросил его, как он собирается увеличить продажи от на­стоящего уровня до 300 в месяц.

Всем было ясно, что некоторые отделения компании не имеют будущего. Например, подразделение по производству камер выпуска­ло 1,5 млн. камер в год. Выглядели они несовременно, работали плохо и стоили больше, чем модели из Восточной Азии, наводняющие новый либерализованный российский рынок. Решения о будущем напо­ловину успешных бизнес-единиц, таких, как микроскопы и меди­цинское оборудование, были более трудными.

Менеджеры этих подразделений выросли в обществе, где пожиз­ненная работа была гарантирована, и никогда раньше они не принимали никаких серьезных решений. Поставленные перед выбором хо­рошегои плохого рабочего, они обычно оставляли обоих и делили их заработок: результатом был уход хорошего рабочего.

По мере того как «революция» нового босса затронула все части компании, менеджеры стали более суровыми по отношению к непродуктивным рабочим. Результатом было сокращение персонала до 10 тыс. человек.

В конце 1993 г. Клебанов нанес еще один удар. Чтобы предотвра­тить банкротство, он продал ненужный инвентарь и оборудование, часть из которого даже не распаковывалась, поскольку центральные плановики никогда не затруднялись спросить ЛОМО, нужно им это или нет. Он начал искать возможные пути продать активы, не имеющие отношения к основной деятельности компании, как, например, гостиница на берегу Черного моря.

Также он ввел систему ежедневного отчета менеджеров о потоке денежной наличности. Была привлечена западная аудиторская фирма KPMG, чтобы привести отчеты в надлежащий вид. Это было весьма непросто. «Наше финансовое подразделение раньше называлось отде­лом экономического планирования, — говорит Владимир Дидук, финансовый директор. — Оно хранило бухгалтерские главные книги вместо управленческих счетов, которые могут что-то вам сказать о здоровье компании»

ПОИСК НИШИ

McKinsley консультировала компанию с начала 1993 г., заявляя, что если ЛОМО собирается выжить, оно должно конкурировать на мировом рынке. «Им удалось нас убедить, что если положиться толь­ко на наше господство на технологически отсталом рынке, где спрос падал, мы долго не протянем, — говорит Дидук. — Но это поставило перед нами один большой вопрос: где может ЛОМО конкурировать на мировом оптическом рынке?»

Основанная на применении сложнейших технологий оптика — не простой бизнес. На самой вершине уже давно господствует группа немецких компаний, возглавляемых Zeiss и Leica. Японские компании сейчас делают самые сложные системы, использующие оптику, но они еще не достаточно хороши, чтобы производить оптику самим. Высокоопытный и квалифицированный персонал, требующийся для работ, — очень дорогой в Японии, и его трудно найти в таких стра­нах, как Малайзия, где множество японских фирм установило свои низкозатратные заводы.

Технический директор ЛОМО Николай Шустов утверждает, что их большая оптика дешевле и лучше, чем аналогичная продукция за­рубежных компаний, и западные фирмы это не опровергают. Теле­скоп с зеркалом диаметром 6 м, который ЛОМО сделала для обсерватории на Кавказе, до сих пор является самым большим оптическим телескопом в мире. ЛОМО могла бы быть весьма конкурентоспособ­ной в производстве специализированного оборудования для мелкосе­рийного производства.

Но ЛОМО также нужно делать товары массового производства, которые будут приносить более регулярный доход. Самая многообе­щающая область — это медицинское оборудование, в частности мик­роскопы и эндоскопы. Гибкие эндоскопы фирмы продаются за чет­верть цены японской модели. Но покупатели «богатого мира» больше беспокоятся о качестве, чем о цене, и на высококачественном рынке господствуют японские фирмы во главе с Olympus. На сегодняшний день ЛОМО приняла решение сконцентрироваться на продажах поку­пателям со средним доходом Средне-Восточной, Восточной Европы и Латинской Америки.

Однако чтобы достичь этих скромных целей, ЛОМО должна ре­шить три неотложные коммерческие проблемы. Первая — это каче­ство. Совместное предприятие с Olympus должно улучшить качество технических эндоскопов, которые используют для осмотра внутрен­них полостей и частей двигателей и других агрегатов машин. Если союз окажется успешным, Olympus займется их распространением и про­движением, возможно, под своим товарным знаком.

Вторая проблема — это неумение подать свой товар. У фирмы до сих пор сохранилась убийственная привычка упаковки даже самой технологически сложной продукции так, что она выглядит как отбро­сы 50-х годов. Третья проблема — нехватка наличности. Фирме нужны деньги не только для того, чтобы разрабатывать новую продукцию, но и чтобы набирать смышленых выпускников. Сегодняшние началь­ные заработки — около 40 ам. долл. в месяц — делают почти невозмож­ным привлечь их.

Другие проблемы находятся вне контроля ЛОМО. Правительство за военное и медицинское оборудование всегда платит с запозданием. Высокая инфляция и нестабильная валюта делают планирование бо­лее чем на три месяца очень сложным. Самое плохое, что местные поставщики ЛОМО сырья и компонентов хронически ненадежны. Компания думала о покупке контрольного пакета их акций, но акции либо недоступны, либо очень дороги.

Поэтому ЛОМО отчаянно ищет стратегического инвестора для получения оборотного капитала, помощи в улучшении качества и средств для создания сети распространения и сервиса на экспортных рынках. Клебанов считает, что его компании нужно 50 млн. ам. долл. И необходимость собрать такой капитал изменило отношение фирмы к своим акционерам, владеющим небольшими пакетами акций.

Во-первых, главная цель управления — удержать любого, особен­но сотрудников фирмы, от приобретения контрольного пакета акций. Компания хотела остановиться примерно на семи крупных инвесто­рах и большом количестве мелких. Эта стратегия частично была реа­лизована: у фирмы теперь 25 тыс. акционеров, но 90% обычных (voting) акций находятся у восьми инвесторов. Проблема в том, что некоторые из этих восьми акционеров — спекулянты, чей главный интерес побыстрому «намыть» зеленых, а не лелеять долгосрочное здоровье ЛОМО.

По иронии судьбы, на надежды Клебанова сильно давят 30,9-процентная доля акций правительства. Одна треть этих акций будет про­дана сотрудникам фирмы, которые смогут превратить старших менеджеров компании в богатых людей. Каждый получит до 1% акций ком­пании, если она достигнет своих поставленных целей. Оставшаяся часть акций предлагается потенциальным стратегическим инвесторам.

Первый предполагаемый партнер ЛОМО, Zeiss, предложение отклонил, поскольку уже был занят поглощением родственной компа­нии в Восточной Германии. Olympus, следующий на очереди, пред­ложил расширить существующее совместное предприятие (маркетинг технических эндоскопов), продвигая в Россию производственную ли­нию для медицинских эндоскопов третьего поколения, создавая базу для разработки эндоскопов четвертого поколения в Японии. Но ЛОМО эта идея не очень нравится: «Если мы это сделаем, то останемся позади навсегда и наше имя будет связано с устарелыми технологиями. Это японский ход», — проницательно замечает один старший менеджер.

Итак, Клебанову опять приходится опуститься с небес на землю. Вместо нахождения стратегического партнера, который бы купил, пятую часть компании, он ищет группу «функциональных партне­ров», которые бы взяли по 4—5% акций и помогли ЛОМО со спе­цифичными проблемами, как, например, образование экспортной сети. Но даже на этом уровне быть партнером ЛОМО — серьезный вызов. Один иностранный консультант выразил мнение: чтобы сде­лать производство более эффективным, установить финансовый кон­троль и начать маркетинг, потребуются как минимум 20 зарубежных менеджеров.

Большой вопрос

Любой инвестор, замышляющий подобное мероприятие, захочет знать ответ на один простой вопрос: удалось ли ЛОМО превратиться из военно-промышленного предприятия в настоящую компанию?

Определенно фирма продвинулась вперед. В отличие от тысяч российских фирм, которые плыли последние три года по течению, она поставила перед собой фундаментальные цели и осуществила далеко идущие изменения. «Самое важное сейчас для нас — это отработать не то, что мы можем производить, а то, что мы будем продавать», — говорит Шустов, демонстрируя владение языком рынка. «Если вы выгоните лентяев, остальные будут работать лучше», — добавляет Дидук. Но фирма все еще борется за введение нормальных методов бухучета и управленческих структур и нахождение ниши на рынке.

Вопросы и задания

1. Какие факторы внешнего окружения являются важными для стратегического развития ЛОМО?

2. Оцените перспективы сотрудничества ЛОМО с «Ломографическим обществом».

3. Предложите рекомендации для продвижения ЛОМО на западноевропейском рынке.

4. На какой стадии конкурентоспособности находится сейчас экономика России?

АКУЛЫ АКАДЕМИЧЕСКОГО БИЗНЕСА

Как сочетание талантов ученого и предпринимателя превращает науку в доходную отрасль

С началом реформ Новосибирскому НИИ теплофизики, казалось, была уготована судьба сотен других академических и отраслевых ин« статутов бывшего СССР. Неповоротливость и невосприимчивость ака­демической системы к новым рыночным условиям, требующим переориентации на решение конкретных задач, становились непреодоли­мым препятствием, сводившим на нет все «инновационные» усилия институтского руководства. Проведение исследовательских работ, на­целенных на быструю отдачу в реальном секторе, сдерживалось еще и из-за того, что даже те немногие, по большей части бюджетные, день­ги, которые поступали в НИИ теплофизики, сразу же растворялись в общем институтском котле, уходя на выплату зарплаты сотрудникам и прочие текущие расходы.

К счастью для сибирских теплофизиков, у руля института в то время оказался известный ученый, многолетний эксперт Нобелевс­кого совета по физике академик Владимир Накоряков. Используя свои обширные международные связи, поначалу академик попытался най­ти спонсоров среди западных университетов. Но эти попытки успехом не увенчались: большинство подобных учреждений сами живут за счет богатых попечителей и вечно озабочены проблемой расширения их круга. После долгих мытарств по родственным зарубежным конторам институтское руководство нащупало правильное направление — вза­имовыгодная работа с крупными западными компаниями. Первый контракт, на несколько десятков тысяч долларов, Накоряков заклю­чил в 1993 г. с известной американской фирмой Air Products, специа­лизирующейся на производстве газов. А через некоторое время новую политику «патриарха» с большим успехом продолжил отдел физики молекулярных структур, руководимый учеником Накорякова, докто­ром физико-математических наук Михаилом Предтеченским.

Ключ для завлаба

Если бы в конце 80-х директором института теплофизики не стал Владимир Накоряков, «звезда» Михаила Предтеченского могла еще долго оставаться невидимой на новосибирском научном небе. Накоряков придумал весьма оригинальный способ выявления новых талантов: «Вскоре после того, как я стал директором института, я уви­дел, что вся власть в нем сосредоточена в руках небольшого числа "аксакалов", а молодые перспективные ребята не имеют практически никаких возможностей для быстрого продвижения наверх. И тогда я всем объявил: любой молодой сотрудник, который выступит на Уче­ном совете с хорошими идеями и убедит меня в своей правоте, тут же будет назначен завлабом и получит ключ от кабинета. И первым, кто рискнул пойти по этой моей схеме, стал Миша Предтеченский. Я сделал все, как обещал, и сказал ему: вот приказ о твоем назначе­нии, а дальше — твои дела. Сможешь выдюжить — молодец».

Предтеченский стал завлабом в тридцать лет, через неделю после защиты кандидатской диссертации. Дальнейшее тесное сотрудниче­ство академика и его способного протеже показало, что у последнего помимо немалых научных задатков имеется еще одно, редкое для уче­ных, достоинство — предпринимательский талант.

В полной мере раскрыться дарованиям Михаила Предтеченского, как это часто бывает, помог случай. В 1996 г. во время одной из своих многочисленных научных командировок Владимир Накоряков полу­чил от руководителя крупного подразделения одной известной аме­риканской корпорации заказ на разработку новой технологии для сверх­скоростной пайки микроэлектронных устройств. Нужно было приду­мать и сделать прибор, который с большой скоростью и точностью мог бы наносить припой.

Вернувшись в Новосибирск, Накоряков на институтском Ученом совете рассказал коллегам о задаче. И уже через несколько недель к академику пришел Михаил Предтеченский с готовым решением. Предложенная им новая технология была, с одной стороны, очень эффективной, а с другой — удивительно простой, т.е. стоила буквально копейки. Всего через месяц в институте была сделана демонстрационная модель, показанная в работе иностранному заказчику.

Продукт конструкторского гения Предтеченского был официаль­но запатентован, а лицензия на его использование продана восхи­щенным результатами тестирования американцам за 500 тыс. долл. Правда, технологи корпорации очень хотели узнать, как же именно устроена таинственная «русская штуковина». Но за вскрытие собранного Предтеченским уже в Америке «агрегата» в дополнительном «конфиденциаль­ном соглашении» предусматривалась отдельная такса — еще 100 тыс. долл. По внешнему виду и техническим характеристикам распознать «машинные внутренности» американским спецам не удалось (наш изоб­ретатель искусно опутал ее всяческими «ложноножками»), и они, сне­даемые любопытством, согласились доплатить эту сумму.

Рассказывает присутствовавший вместе с Предтеченским на торжественной процедуре вскрытия академик Накоряков: «Вышел их главный теоретик и говорит: хотите, я вам расскажу, как это все устроено. И понес такую ахинею! Мы с Мишкой смеялись чуть ли не полчаса. А потом сказали американцам: ну, давайте лучше все-таки ее вскроем. И у их человека, первым разобравшего аппарат, этакого воплощения невозмутимости, после того, как он посмотрел, что там внутри, случился еще более жуткий, чем у нас, приступ хохота: он схватился за голову, рухнул на кресло, долго трясся, а когда, наконец, сказал об увиденном остальным, те дружно рты пораскрывали: как все, оказывается, просто. Но делать им было уже нечего — оплатили все, как оговаривалось».