Опять лег. И только закрыл глаза, начал дремать, как вдруг опять всё тот же голос, на том же самом месте требовательно и ещё громче повторяет: «Милонов, возьми пистолет и застрелись».

Стало Милонову как-то не по себе. Сказал своему денщику об этом. Тот посоветовал перекреститься, помолиться Богу, потому что это уже явно бес силу взял над ним и хочет его погибели. Полковник отругал денщика за суеверие и сказки, но денщик настоял на своем и просил барина отнестись к этому серьезно. Когда голос опять раздастся, то надо перекреститься и тогда сами убедитесь, что голос исчезнет. «Тогда вы барин сами увидите и поймете, что и Бог и бес существуют на самом деле». Барин прогнал советчика и решил опять лечь спать.

Только закрыл глаза, как опять тот же нахальный голос -- потребовал от него, чтобы он немедленно застрелился. Жутко стало. Перекрестился. За печкой утихло. Голос больше не повторялся. В этот момент бравый гвардеец окончательно протрезвился и впервые подумал о том, что мать за него молится, а как он живет?! И сон пропал, и интерес к прежней жизни исчез.

Решил, что пора каяться. Подал в отставку, пошел в Киевскую Лавру. Там ему удалось побеседовать с митрополитом, который посоветовал ему идти в Глинскую обитель и все рассказать игумену Филарету. Он так и сделал. Мать старушка еще была жива и благодарила от всей души Бога за то, что её сын наконец-то образумился. Милонов отдал матери всю свою пенсию, а сам остался в Глинской пустыни послушником и был им до конца своих дней, каясь и молясь о прощении грехов прежней жизни.

Святитель Иоасаф Белгородский.

Тогда я учился в Санкт-Петербургской Духовной академии. Знаний у меня было много, а веры настоящей -- не было. На торжества по случаю открытия мощей святителя Иоасафа я ехал с неохотой и думал об огромном скоплении народа, жаждущего чуда. Какие могут быть вообще чудеса в наше время?

Приехал - и зашевелилось что-то внутри: такое увидел, что невозможно было оставаться спокойным. Со всей России съехались больные, калеки - столько страданий и боли, что трудно смотреть. И еще: всеобщее ожидание чего-то чудесного поневоле -- передавалось и мне, несмотря на мое скептическое отношение к предстоящему.

Наконец прибыл Император с Семьей и было назначено торжество. На торжествах я уже стоял с глубоким волнением: не верил и все же ждал чего-то.

Трудно нам сейчас представить себе это зрелище: тысячи и тысячи больных, скрюченных, бесноватых, слепых, калек лежали, стояли по обеим сторонам пути, по которому должны были пронести мощи святителя.

Особое мое внимание привлек один скрюченный: на него нельзя было смотреть без содрогания. Все части тела срослись - какой-то клубок из мяса и костей на земле. Я ждал: что же может произойти с этим человеком? Что ему может помочь?

И вот вынесли гроб с мощами святителя Иоасафа. Такого я никогда не видел и вряд ли увижу - почти Все БОЛЬНЫЕ, стоящие и лежащие вдоль дороги, -- ИСЦЕЛЯЛИСЬ: Слепые -- ПРОЗРЕВАЛИ, Глухие – начинали СЛЫШАТЬ, Немые -- начинали ГОВОРИТЬ, кричать и прыгать от радости, у калек -- выпрямлялись больные члены.

С трепетом, ужасом и благоговением смотрел я на все происходящее -- и не выпускал из виду того скрюченного. Когда гроб с мощами поравнялся с ним, он раздвинул руки - раздался страшный хруст костей, будто что-то разрывалось и ломалось внутри него, и он стал выпрямляться с усилием -- и ВСТАЛ на ноги. Какое потрясение было для меня! Я подбежал к нему со слезами, потом схватил какого-то журналиста за руку, просил записать...

В Петербург я вернулся другим человеком – глубоко верующим.

ВТОРАЯ ПРИСЯГА.

«Мне довелось участвовать в жестоких боях под Курском. На всю жизнь запомнился мне день 23 ноября 1941 года. Мы оказались в окружении. Земля содрогалась и дымилась от артиллерийских, минометных снарядов и авиабомб. Вой немецких истребителей и бомбардировщиков, разрывы бомб и снарядов, пулеметная трескотня – все это было похоже на ад. Вдобавок моросил дождь, а к вечеру посыпал снег.

Оставшиеся в живых, разрозненные, морально подавленные, руководимые инстинктом самосохранения, старались найти укрытие и спасение в лесных массивах. В тот день именно в такой ситуации встретились мы с группой бойцов в одной лесной балке. Измученных, грязных, голодных, промокших до последней нитки – собралось тринадцать человек. Среди нас оказался командир, родом из Новосибирска. Мы скучились возле него, ожидая решения. С наступлением темноты стало совсем холодно, а мы даже не смели развести костер, чтобы не выдать своего присутствия. Казалось, гибель неминуема: если не от вражьей пули, так от холода и голода. Вдруг командир зычно, без тени иронии, обращается к нам: "Братцы, кто знает молитвы?" –"Я знаю, – ответил я, – Николай Мельников". – "А меня зовут Георгий. Значит, с нами два Ангела – Хранителя, Чудотворца. Будем молиться о помощи". И он первым начал читать молитву, а я громко вторил ему. Остальные же кто повторял шепотом, а кто стоял на коленях, осеняя себя крестным знамением и делая земные поклоны.

Когда прочитали молитвы, было уже совсем темно. Вдруг справа, за ельником, в нескольких метрах от нас показался какой – то свет. Мы все ринулись в ту сторону и увидели избушку, внутри светила керосиновая лампа. Постучали в дверь. На пороге нас встретил седовласый старец. Мы единодушно приняли его за местного лесника. Хозяин тепло натопленной лачуги предупредил нас: "Не обессудьте меня за скромное пристанище. Могу угостить всех кипятком с сухариками. А спать ляжете на соломку". Обогревшись, мы улеглись на соломенные "пуховики" рядком, прижавшись, друг к другу и проспали до утра.

А, проснувшись, все оказались на том самом "Пятачке" возле балки, где горевали накануне вечером. А хатки – то и след простыл. Командир поблагодарил Бога за чудесный ночлег и, сделав три поклона на восходящее солнце, сказал: "Ну, братцы, отныне не будьте Иванами, не помнящими родства. Не забывайте Бога, защищайте Церковь Христову, помните и молитесь друг за друга до конца своей жизни". Это наставление мы восприняли как вторую воинскую присягу. Сориентировавшись на местности, отправились в путь. И все тринадцать в тот же день соединились с родной частью».