Последние километры похода 1 страница

Глубокой ночью мы пересекли железную дорогу и двинулись на юг — к озеру Червонное, или Князь-озе­ру, в Житковический район, Полесской области. Те­перь нас вело вперед нетерпение. Скорее прийти на место, обосноваться и немедленно начать системати­чески, ежедневно рвать эти красивые игрушки-поезда — рвать и рвать, без конца и без передышки, пока не кончится эта кровопролитная война. Гитлеровцы в своих поездах отправляют тысячи «смертей» для на­ших соотечественников на фронте и в тылу. Каждый подорванный состав — это предотвращение гибели со­ветских граждан, счастье и радость советских матерей, сестер и братьев. В старину у нас говорили так: «Ес­ли убьешь змею-гадюку, сделаешь благо для людей». А мимо нас с шипением и скрежетом проползали де­сятки тысяч ядовитых гадюк, несущих смерть совет­скому народу, и мы имели лишь одно желание — рвать, давить, уничтожать их без остатка. Мы виде­ли, гитлеровцы рвутся дальше на восток к Сталин­граду. Ленинград был в кольце блокады, а нам хоте­лось скорее показать фашистам, что у них нет и не может быть никакого тыла, что каждый гитлеровец на нашей земле ходит у своей могилы.

Оставалось немного до конечного пункта нашего шестисоткилометрового перехода. Дальше можно бы­ло итти или сплошными лесами в обход Слуцка, или прямо на юг по безлесным, густонаселенным местам. Мы выбрали второй маршрут: хотя он и таил опас­ности, но экономил нам добрую неделю времени.

В конце июня 1942 года южнее, юго-восточнее и юго-западнее Минска действовало уже немало парти­занских отрядов под руководством ЦК КП(б) Бело­руссии. В районе Опыля весьма активные операции вела бригада имени Ворошилова под командованием И. Д. Варвашени и Ф. Ф. Капусты. Несколько восточ­нее действовало объединение партизанских отрядов, которым руководил секретарь Минского обкома пар­тии товарищ Козлов. Здесь уже целый район находил­ся под контролем партизан — так называемый Любаньский партизанский район. Треугольник Ленино — Житковичи — Старобино служил местом базирования объединения товарища Комарова.

В районах южнее шоссейной магистрали Москва— Варшава, которыми нам предстояло пройти, фашист­ские гарнизоны и отряды полиции имелись лишь в районных центрах и крупных населенных пунктах, как Старобино, Чудин, Островичи, Ленино. Гитлеров­цы не рисковали передвигаться от одного пункта к другому иначе, как только крупными подразделения­ми. Большинство деревень считалось «нейтральными». Оккупанты иногда бывали в них днем, а партизаны почти каждую ночь. Понятие «нейтральные» деревни в сорок втором году имело там и то значение, что ок­купанты не творили в этих населенных пунктах осо­бых безобразий во избежание массового ухода насе­ления в лес. Только значительно позже, когда многие из этих населенных пунктов были объявлены совет­скими, гитлеровцы стали беспощадно расправляться со всеми жителями, приравнивая их к партизанам.

Несмотря на то, что в этих районах были сосредо­точены большие партизанские силы, наш приход имел важное значение. Многие партизанские формирования еще не овладели искусством сбрасывать под откос фашистские поезда, были бедны подрывной техникой и специалистами этого дела. Кое-кто ограничивался тем, что укреплял оборону в лесу, и это выставлял своей заслугой. Мы со своими подрывными средствами, с подвижной тактикой и умением наносить удары по главным магистралям не только подкрепляли силы народных мстителей, руководимых Центральным шта­бом партизанского движения, но и способствовали более быстрому освоению техники подрыва железно­дорожных коммуникаций гитлеровцев и других объек­тов противника, работавших на обеспечение враже­ской армии.

Квалифицированные саперы из нашего соединения и других авиадесантных частей использовались в ка­честве инструкторов по подрывному делу во многих партизанских отрядах, руководимых партизанским штабом и ЦК КП(б) Белоруссии.

В районе Несвижа мы разделили половину от­ряда на боевые пятерки и, снабдив толом, разослали их на железные дороги. Место встречи наметили по карте вблизи от будущей нашей базы на реке Лани.

У нас по-прежнему не было географических карт впереди лежащих районов. Но река Лань, впадающая в Припять, здесь брала свое начало. Поэтому люди, разосланные отсюда, всегда могли возвратиться к истоку реки и дальше спускаться вниз по ее течению. Ниже местечка Хворостов, на характерном изгибе ре­ки, в определенные числа и часы должны были заго­раться условленные сигналы, выложенные из костров, возле которых мы должны выставлять посты для встречи подрывников.

Автомагистраль Москва—Варшава мы пересекли юго-западнее Слуцка. Рассвет застал нас почти у са­мой дороги. За несколько километров впереди синели массивы лесов. Но требовалось не менее двух часов, чтобы добраться до них, а перед нами было еще боль­шое поле, за которым у самого леса виднелось какое- то селение. Обходить его — значило потерять лишний час времени, а то и больше.

Позади нас появилась какая-то женщина, к ней подбежал Антон Петрович Брынский. Женщина охот­но дала все нужные сведения. Перед нами было ме­стечко Островичи, в нем стояли только полицейские— человек пятьдесят. При мне оставалось тридцать два человека, один ручной пулемет, пять автоматов, у остальных винтовки. Я приказал приготовить оружие и повел людей прямо через местечко.

Мы пересекли его почти в самом центре. Женщи­ны, выгонявшие коров на пастбища, смотрели на нас с перепуганными лицами. Одна пожилая белоруска ловким и быстрым движением палки указала на боль­шое здание. Когда мы подошли ближе, несколько мужских фигур в белом выскочили из дома и скры­лись в кустарнике, за огородом. Это островическая полиция, застигнутая врасплох, разбегалась в натель­ном белье из своей казармы. Но у нас не было вре­мени с ней связываться. Мы прошли местечком без выстрела и углубились в большой лес, начинавшийся сразу же за околицей.

Через сутки мы уже шли по сплошному лесному массиву, огибая Чудин, в котором было много поли­ции и человек тридцать гитлеровцев. Как и под Моло­дечно, оккупанты производили здесь массовую поруб­ку и вывозку леса. Узкоколейная ветка соединяла район лесозаготовок с Ганцевичами, где проходила ширококолейная дорога с Барановичей на Лунинец.

Мы подошли к огромным штабелям леса за час до заката солнца. Лесозаготовители уже разъехались по деревням. Перед нами были тысячи кубометров пре красной строевой древесины. Рядом стояло с десяток вагонеток, полунагруженных бревнами. Все это бо­гатство должно было уйти в фашистскую Германию или на фронт для возведения гитлеровской армией дзотов и бараков. Оставлять было нельзя. Приказал сжечь. Сухие смолистые бревна вспыхнули, как без­дымный порох. Через полчаса штабеля леса и ваго­нетки представляли один огромный костер.

До Чудина было около пяти километров. Бойцам стало весело: «Пусть фашисты полюбуются пожаром Погасить его им не удастся».

Спустя час мы были на небольшом хуторе. Ко мне подошел пожилой белорус и сообщил, что на соседнем хуторе гуляет на свадьбе комендант чудинской полиции и что с ним только двое или трое поли­цейских,— не пожелаете ли, мол, заняться ими? До хутора было около километра, незаметно подойти к нему можно было только с другой стороны. «Поте­ряешь больше часа времени, наступит темнота. Убе­гут, все равно не поймаешь. А, чего доброго, поте­ряешь еще кого-нибудь из своих бойцов», — подумал я и решил этим не заниматься. Но дядька дальше рассказал, что рядом с хутором, в бывшем погранпункте, расположена молочарня и что туда завезено десять тысяч штук папирос для обмена населению на яйца и масло.

У нас уже дня три назад кончилось курево. Ребя­та курили дубовые листья. А молочярня, видимо, при­носила гитлеровцам немалую пользу, раз они пустили в ход даже такой дефицитный материал, как табак. Тем не менее я заявил гражданину, что такие пустяки нас не интересуют, и вывел людей с хутора той же тропинкой, по которой мы пришли.

К молочарне мы подошли лесом. Хозяина и неда­леко гулявших полицейских всполошил остервенелый лай собаки. От хаты, в которой гуляли на свадьбе полицейские, раздалось с десяток выстрелов из двух винтовок. Но полицейские, сделав три-четыре выстре­ла на лай собаки, начали стрелять в разных направ­лениях. Было очевидно, что они не подозревали о присутствии партизан и стреляли «на всякий случай», для острастки.

Несколько тысяч штук яиц ребята просто перебили на цементном полу бывшей пограничной таможни. Огромную яичницу залили тонной сметаны и сли­вок, Вместо соли посыпали песком. С собой взяли не­сколько ведер сметаны, большую корзину яиц и около десяти килограммов свежей рыбы. Папирос в наличии оказалось немного. Остальные, как «валютный фонд», были припрятаны отдельно заведующим молочарней. После допроса его Сашей Шлыковым папиросы по­явились. Вместо нашей расписки в «получении» и уничтожении продуктов, операция была завершена подпиской, взятой от заведующего в том, что он боль­ше не будет работать по снабжению гитлеровцев мас­лом и яйцами.

Пока часть людей производила эту «боевую опе­рацию», Садовский и Перевышко с пятеркой бойцов разгоняли свадьбу с участием полицейских властей. Я дал на это десять минут времени. Филипп Яковле­вич с тремя бойцами пошел в обход хаты. Но темпе­раментный лейтенант не выдержал. Гости сидели во­круг свадебного стола перед окном и были хорошо освещены настольной лампой. Кроме полицейских, за столом сидел местный лесничий и еще какие-то чи­новники. Перевышко дал очередь по гостям и винным бутылкам прямо через окно с расстояния сорока — пятидесяти метров. Результатов он не увидел — раз­битая лампа погасла. Раненный в руку комендант по­лиции сбежал вместе с Остальными полицаями.

Утром у нас был хороший завтрак.

Дальше пошли болотистые леса, редкие населен­ные пункты. Мы решили итти днем.

На следующий день уничтожили еще одну молочарню. Машины поломали, «трофеи» сколько можно унесли, помещение подожгли. Нашим хлопцам такая «война» стала очень нравиться, и они уже успели раз­ведать, что «главные силы» противника находятся в селе Пужичи, километров за пятнадцать впереди. Наи­более смелые начали забрасывать удочку, чтобы им разрешили напасть и на этот «укрепленный пункт».

В Пужичах, как мы узнали от местных жителей, оккупанты оборудовали целый завод по переработке молочных продуктов. Туда сносились и свозились мо­локо и яйца со всего района. Любители полакомиться сметаной расписывали мне этот завод и план опера­ции во всех деталях. Но мои мысли были заняты дру­гим. Двое суток мы шли днем, прямо через деревни, забрасывая свой путь окурками дрянных немецких сигареток. Если гитлеровцы и полиция из Чудина вы­ехали вчера около обеда, то с часу на час они долж­ны были появиться у нас на «хвосте» и обстрелять нас вдоль дороги с тыла или устроить нам засаду впереди, Мы рисковали оказаться в таком положении, что сметана только и годилась бы «смазывать пятки».

«Нет! Довольно баловаться, — сказал я себе. — Потешились и хватит».

До Пужичей оставалось не более километра. Из-за поворота нам навстречу выехал человек на хорошей верховой лошади. Расспросили его. Он заявил, что немцев в деревне нет. Тип был явно подозрительный. Но его отпустили, и он поехал своей дорогой.

Время подходило к полудню. Мои хлопцы уже по­тирали руки, готовясь к очередной «атаке», но я, не говоря ни слова, повернул с дороги в густой кустар­ник и, пройдя с полкилометра вдоль дороги назад, приказал расположиться на дневку, установив тща­тельное наблюдение за дорогой. Некоторые попробо­вали «позондировать» почву насчет того, чтобы пере­нести привал в Пужичи. Антон Петрович, как всегда, выступил с ходатайством, но я настоял на своем. На­строение у ребят было испорчено. Мне нездоровилось, и я прилег передохнуть.

Меня разбудили не более как через двадцать минут.

— По дороге мимо нас только сейчас проехало на Пужичи пятьдесят гитлеровцев-велосипедистов! -- до­ложил мне Брынский.

Я немедленно поднял людей и повел их в более глухое место за болото.

А из селения в это время высыпало на облаву око­ло ста полицейских, прибывших из Ленино.

Каратели, надо полагать, были поражены. Как же так? Два дня шли партизаны совершенно открыто, лакомясь сливками и сметаной, подошли вплотную к целому сметанохранилищу и исчезли... Тридцать два человека с тяжелыми вещевыми мешками не иголка.

Несколько раз полицаи возвращались и рассмат­ривали, куда повернули наши следы. Они сравни­тельно быстро нашли место, где мы свернули с до­роги. Но они не сразу могли додуматься, что мы вер­нулись в тот же кустарник, мимо которого прошли дорогой.

Гитлеровцы начали цепью прочесывать лес и ку­старник вокруг деревни. Мимо нас они прошли в двадцати метрах уже незадолго до заката солнца. Но мы умели правильно выбирать место и хорошо маски­роваться.

— Ну, как, хлопцы, насчет яиц и сметаны? — спросил я с наступлением темноты, построив людей для дальнейшего движения.

— Да, здесь бы нам дали сметану, — ответил за всех Миша Горячев.

Мы тихонько обошли Пужичи, Хворостов и за ночь сделали около тридцати километров, без дороги, по сырой, вязкой почве. Утром остановились на привал рядом с маленьким хуторком, расположенным в двух километрах западнее Новины.

Два небольших деревенских домика стояли от нас в семидесяти метрах. В окно на пришельцев посмат­ривали хуторяне, Один из бойцов забежал в хату за солью. Хозяйка, отпуская соль дрожащими руками, умоляла бойца, чтобы мы немедленно уходили.

Боец доложил мне о разговоре с хуторянкой. Мы снялись и начали опушкой огибать домишки. Справа тянулся густой кустарник, метров за сто слева — до­рога с Пужичей на Новины. Шли по краю огородов. Как обычно, я шел впереди, остальные цепочкой сле­довали за мной.

Др-а-ах!.. — раздался залп справа из несколь­ких винтовок.

Стреляли из-за небольшого куста, с расстояния не более двадцати метров, но пули никого из нас не за­дели, Наши пять автоматов и пулемет покрыли куст очередями. Два полицая остались на месте, другие разбежались. Как оказалось, эти пять или шесть поли­цейских находились в одной из хат, где наши хлопцы одолжили соль, они нас видели из окна, но не решились обстрелять потому, что вторая хата принадлежала семье полицая и могла быть нами уничтожена.

Поэтому полицейские сопроводили нас чуточку дальше и обстреляли около дороги, на которой ожи­дали партизан полсотни полицаев с двумя пулеме­тами, вышедшие вслед за нами из Пужич рано ут­ром. Эти шесть человек были посланы в разведку, но прежде чем доложить — решили отличиться.

На тридцатый день пути, имея на своем счету тридцать два пущенных под откос вражеских эшелона, мы прибыли к озеру Червонное, на новое место бази­рования, Можно было только удивиться, что все мы пришли на место живые и здоровые: ни у кого ни простуды, ни грыжи, ни даже растяжения сухожи­лий, — борьба делала человека крепче железа и вы­носливей лесного зверя.

В Москву была дана радиограмма об окончании перехода и выборе района базирования. Из Москвы поздравили нас с успешным завершением трудного шестисоткилометрового марша в тылу врага и обеща­ли в ближайшие дни выслать питание для рации, взрывчатку и другое необходимое для действий отря­да в новом районе.

Находясь в подчинении высших армейских орга­нов, имея оперативную связь с Москвой, мы, москви­чи-десантники, по существу представляли собой что- то среднее между партизанским соединением и авиа­десантной частью Красной Армии, У нас не приме­нялся целиком армейский устав внутренней службы и боевой устав, но систему управления и тактику дей­ствий мы устанавливали у себя приказами и распо­ряжениями, исходящими из штаба соединения. У нас немало было кадровых командиров Были техники и саперы — специалисты подрывного дела. Вся наша структура была более оперативной и пригодной для больших и малых переходов по тылам врага. Мы не разрешали нашим бойцам и командирам обрастать семьями.

Бойцам и командирам запрещалось жениться или приводить жен в расположение наших подразделений. А если по необходимости приходилось вывозить семьи из деревень в лес, — они помещались в специальных так называемых семейных отрядах.

В сорок втором году в Пинской области были пре­красные боевые подразделения, умело сражавшиеся с фашистскими оккупантами и наносившие им боль­шие потери. Бригада имени Ворошилова имела даже орудия, танкетки и небольшую группу кавалерии. Из маленьких групп выросли бригада имени Шиша во главе с молодым офицером — ленинградцем Мишей Герасимовым, отряд Воронова, которым командовал Петрович. Были отличные боевые подразделения в соединении Василия Ивановича Козлова. Взаимо­помощь и координация действий лежали в основе от­ношений между этими отрядами.

Еще в начале июня сорок второго года, под Вилейкой, мы встретились с представителями местных партизанских отрядов «Мститель», «Борьба», отряда «Дяди Васи». Снабдили их взрывчаткой, арматурой, противотанковыми минами и проинструктировали по технике минирования, Такую же помощь мы оказы­вали бригаде имени Ворошилова, отряду имени Ши­ша, отряду Петровича и другим.

Крушения вражеских эшелонов, которые устраи­вались нашими подрывниками, наглядно показали эффективность этого метода в борьбе с противником, Лучшие из местных партизанских соединений пере­ключались на подрыв фашистских поездов. Дело до­шло до того, что на железной дороге Пинск — Калинков и чи работать стало «тесно». Между нашими под­рывниками и любаньскими партизанами стала уста­навливаться очередность в проведении операций на дорогах. Проходившая в этом районе линия Старуш­ки—Бобруйск была полностью выведена из строя.

Когда-то в обиходе слово «партизанить» означа­ло — своевольничать, нарушать принятый порядок, пренебрегать дисциплиной. За годы советской власти это слово почти вышло из обихода нашей жизни. Планомерный порядок нашей работы в условиях побе­дившего социализма ликвидировал мелкобуржуазную стихию, не оставил места для своевольного кустарни­чества и распущенности, которую часто и называют «партизанщиной».

Ничего общего с этой «партизанщиной» не имело славное партизанское движение в годы Великой Оте­чественной войны, подчиненное разумному руковод­ству на основах строжайшей партийной и военной дисциплины. Именно эти качества и характеризовали борьбу наших подразделений. Новый советский со­циалистический человек по-новому и вел себя в на­родном движении. Он враждебен по своей природе лю­бому проявлению анархической распущенности. Были ли исключения? Очень редко, причем такие случаи вы­зывали сильное возмущение среди наших бойцов.

Командир одного партизанского отряда при встре­че с нами выпросил у нас несколько десятков кило­граммов взрывчатки для минирования шоссейной до­роги, идущей из местечка Старобино до местечка Ле­нино. Здесь дня через три-четыре должны были про­следовать гитлеровцы на автомашинах. Мое предло­жение заминировать эту дорогу при помощи наших подрывников командир отклонил.

— Мы и сами можем поучить ваших инструкто­ров, — сказал он заносчиво.

Дня через три, рано утром, на дороге послышался взрыв. Мы ожидали, что вслед за этим начнется пере­стрелка, так как командир, получая у нас взрывчат­ку, говорил, что сразу же за взрывом его отряд из заса­ды перестреляет уцелевших гитлеровцев, как куропа­ток. Но перестрелки не последовало. Мы послали на место взрыва своих подрывников и установили, что ми­на была поставлена неправильно. На ней подорвалась только крестьянская корова. Гитлеровцы же спустя не­сколько часов благополучно проехали по этому месту.

Вскоре этот же командир предложил нам провести совместную операцию по подрыву железнодорожного моста. Он заявил, что может дать для этой операции семьсот человек, и страшно был удивлен, когда наши подрывники попросили у него значительно меньше.

— Да как же вы можете взорвать мост с несколь­кими десятками людей, если говорите, что с семьюста­ми этого не сделать? — недоумевал он.

— Если мы соберем столько народу,— отвечал ему Дубов, — то мы их не сможем провести к мосту скрытно. Обнаружить себя на подходе к мосту — зна­чит дать возможность оккупантам подбросить войско и сорвать нашу операцию по подрыву моста.

Взяли мы все же только шестьдесят человек, но по дороге больше половины разбрелось по деревням к родным и знакомым.

Наши бойцы во главе с Дубовым, наподобие запо­рожцев, группой составили письмо этому командиру: «Как же ты, такой-этакий, думаешь бить гитлеровцев без элементарной воинской дисциплины в твоих под­разделениях?..»

Но таких отрядов в Белоруссии было немного. Одно дело партизанщина, другое — инициатива, на­ходчивость, смекалка — черты, присущие командирам и бойцам Красной Армии.

Для монтирования мин на месте, для ремонта ору­жия, которое ломалось и портилось иногда при вы­броске, мы создали на центральной базе мастерскую.

У нас были вспомогательные базы, склады продо­вольствия и фуража, пекарни, госпитали, бани. Наше­му примеру следовали и другие партизанские соедине­ния. В сорок первом году в лесу баня была диковин­кой. А в сорок третьем в Брестской области не было партизанской бригады, не имеющей своей бани, пе­карни, мастерских.

У нашего народа неисчерпаемый запас творческой энергии. Стоит только ее пробудить, и во всяком деле найдутся инициаторы-энтузиасты. Так, в нашей ма­стерской были изготовлены первые взрыватели замед­ленного действия, неснимаемые мины и другие, снаря­ды, которыми пользовались десятки местных парти­занских отрядов. Были и такие товарищи, которые вручную, без станков и каких-либо приспособлений, делали почти полностью автоматы.

На новой базе

В ночь с 1 на 2 июля мы переправились через реку Случь и вступили в урочище Булево болото. Полови­ну урочища занимали топкие сенокосные угодья. Над болотистой равниной возвышались песчаные островки, густо поросшие хвоей, березняком и чернолесьем и хотя эти островки имели самые разнообразные и причудливые очертания, неопытному взгляду трудно было отличить их друг от друга. С востока к болоту прилегало озеро Червонное, с юга—озеро Белое. С запада и юго-запада болото граничило с дремучим бором, простиравшимся до самой реки Случи.

Несмотря на то, что в пятнадцати—двадцати ки­лометрах от Булева болота, в Житковичах, стоял боль­шой фашистский гарнизон, это урочище как нельзя лучше подходило для базирования крупных партизан­ских сил. Здесь мы и решили обосноваться.

3 июля на встречу диверсионных групп, разослан­ных из района Несвижа, было направлено на реку Лань шесть человек под командой лейтенанта Михова. Михов ко мне присоединился вместе с Седельниковым. В нем я почувствовал что-то неискреннее, но в тот момент незанятых людей не было. От характерно­го изгиба реки, где группа должна была разводить «встречные» сигналы, было недалеко до железной до­роги Пинск — Калинковичи. Поэтому Михов получил взрывчатку для организации крушения двух железно­дорожных составов.

Место для штаба еще не было выбрано, да оноине должно было быть известным никому, кроме моих помощников и тех шести человек, которые составляли самый штаб и его охрану. Для встречи с нами лейте­нанту Михову был указан большой дуб с приметным дуплом, стоявший неподалеку от временной базы отряда.

В эти же дни Брынский, чтобы не терять времени и использовать наличный запас взрывчатки, отправил­ся с небольшой группой для подрыва поездов в район станции Старушки.

Опыт первой военной зимы научил нас придавать огромное значение конспирации, а потому мы заранее решили изолировать свой штаб так, чтобы о месте его нахождения знал только небольшой круг лиц, на кото­рых можно положиться, как на самого себя.

Место для размещения штаба мы выбрали очень глухое. Клен, ясень, осина, верба, дуб и береза пере­мешивались здесь с вековыми стволами хвойных де­ревьев. Даже в сильные ветра в этом лесу было тихо, как в хорошо загороженном помещении. Только вверху ни на секунду не прерывался протяжный гул, изда­ваемый вершинами могучих сосен, елей и дубов.

Медведи и лоси бродили вокруг нашего нового жилья, и, непуганные, они не сразу поняли, что нас нужно бояться. Пробраться на наш остров через окру­жавшие его трясины мог далеко не всякий. Даже бойцы штабной, группы первое время плутали: ника­ких троп и подходов к нам не было.

По моему глубокому убеждению, ничто так не вре­дит человеку, как безделье, и, наоборот, самый напря­женный физический труд укрепляет здоровье, энер­гию, волю. Никто из нас не сидел сложа руки в ожи­дании сбора всего отряда. Все мы рьяно принялись за постройку базы. Копали котлованы, валили и пилили деревья, клали срубы. Питание для рации у нас было на исходе, его оставалось всего на несколько часов работы, а потому мы позаботились прежде всего о том, чтобы создать самые благоприятные условия для работы передатчика. Место для рации было выбрано на чистой, сухой полянке, в нескольких сотнях метров от базы. Каждый день на эту полянку выносилось не­сколько десятков батарей, подмоченных в реке Суле, вместо обычных трех, и все же связь с Москвой ста­новилась все менее надежной. Между тем от этой связи зависело выполнение тех задач, во имя которых был совершен тяжелый шестисоткилометровый пере­ход. Мы пришли рвать поезда на наиболее важных участках коммуникаций противника, но взрывчатки у нас оставалось считанные килограммы. Людей, по за­думанным масштабам работы, тоже нехватало. По­мощь — прежде всего взрывчатка, радиоаппаратура и батареи питания к рации — должна была прийти из Москвы, но шли дни, расходовалось последнее пита­ние, а обещанного Москвой самолета все не было. В ночь с 12 на 13 июля мы зажгли условленный сигнал— букву «Г» и рядом — маленький круглый костер, который с самолета должен был казаться точкой. Са­молет не прилетел. Тогда мы начали жечь костры каждую иочь.

Рано утром 14 июля я проснулся с тяжелым пред­чувствием какого-то непоправимого несчастья или на­двигавшейся опасности. Я мысленно искал причину своей тревоги и не находил. Сначала я пытался пере­бороть свое настроение, про себя издеваясь над всяче­скими предчувствиями и прочими «бабьими бредня­ми», но тщетно: я буквально не находил себе места. К полудню я решил на сутки раньше назначенного срока выслать людей к большому дубу навстречу Михову. Трое посланных ушли, а беспричинная тревога моя продолжала расти.

Часов через пять тройка вернулась, и ко мне явил­ся Шлыков. Он доложил, что из высланной 3 июля к реке Лани группы к большому дубу явилось двое: лейтенант Михов и Яковлев. Четверо пошли в деревню за продуктами и должны скоро прибыть. По словам Михова, задание он выполнил, два эшелона были по­дорваны, но встретить кого-либо из своих ему не уда­лось. Хотя он разжигал условленные сигналы на изгибе реки, но никто из подрывников не явился.

«Вот оно, то несчастье, приход которого я почув­ствовал!» — подумал я, слушая Шлыкова, а тот про­должал:

— Пока лейтенант говорил, Яковлев все время молчал. Когда же я направился в штаб, он пошел будто меня проводить и рассказал, что Михов оказал­ся предателем. Знаете, что он выкинул, товарищ командир? Он склонил на невыполнение задания всю пятерку. Сигналов они не зажигали, на линию не хо­дили, а просидели тут неподалеку в лесу, да и верну­лись. Тол они спрятали где-то в болоте под мхом. Но самое страшное было то, что Михову удалось найти пособника среди бойцов. Сначала Михов подговорил на измену одного бойца, а потом они уже вместе дру­гих обрабатывали, по одному. С Яковлевым разгова­ривали с последним и, коли подведет, грозили уничто­жить. Вот какие дела, товарищ командир.

Предательство в отряде! Это было несчастье, раз­меры которого никто из нас не мог себе и предста­вить. Даже Яковлев не знал, как далеко зашел Михов в своем предательстве. Нужно было срочно принять меры для предупреждения возможных последствий. Я приказал своему ординарцу немедленно пойти найти Михова и расстрелять. Нужно было обезгла­вить группу, пока не вернулись остальные четверо. Навстречу им я отправился сам со своей шестеркой.

Встретились, поздоровались. У троих было подав­ленное настроение. Они не могли смотреть мне в гла­за. Четвертый — тот, что первый перешел на сторону предателя, — держался нагло, самоуверенно.

— А где же наш лейтенант-то? Нужно бы и его сюда позвать, — заявил он, стоя вразвалку и небреж­но опираясь на ствол винтовки.

— Лейтенант на базе лег отдыхать, — ответил Шлыков; он-то хорошо знал, что предатель больше не встанет, но совесть у него, сделавшего тяжелое, но необходимое дело, была чиста, и потому он говорил спокойно.

— Ну-ка, встаньте как следует,— сказал я, — до­ложите, как выполнили задание.

— Да что ж,— неохотно протянул боец, — как ве­лели, так все и сделали. Лейтенант вам докладывал...

— Ну, а вы что скажете? — обратился я к осталь­ным,

— Что ж говорить? Все сделано... Как есть все, как сказано...— Испуганные голоса звучали вразброд.

Тогда я начал расспрашивать подробно: на каком перегоне было крушение, с чем шли эшелоны, откуда, сколько вагонов разбито. Люди начали путаться, но главарь, вмешиваясь в их ответы, старался спасти по­ложение. Когда разговор зашел в тупик и стало оче­видно, что бойцы безнадежно заврались, я прямо ска­зал им:

— Довольно. Ваш предательский сговор раскрыт. Не ищите вашего лейтенанта. По моему приказанию он расстрелян как главный виновник всего происшед­шего. Вам, четверым, предлагаю искупить свою вину боевыми делами. Товарищ Яковлев, кому из них вы доверяете полностью?

— То есть как? — спросил Яковлев.

— А так... С кем вы можете пойти, не опасаясь, на любое боевое задание?

Яковлев назвал двух человек.

— Хорошо. С этими двумя людьми вы пока оста­нетесь здесь, а место для ночевки вам укажет това­рищ Шлыков,— сказал я.— А остальным двоим отой­ти на две с половиной тысячи шагов вот в этом на­правлении,— указал я рукой к югу,— и там пробыть до утра.