Источники по теме семинара

ПЕТР ЧААДАЕВ

Философические письма (письмо первое)

(...) мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадле­жим ни к одному из великих семейств человеческого ро­да; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода. (…)

То, что в других странах уже давно составляет самую основу общежития, для нас – только теория и умозрение (...)

У нас ничего этого нет. Сначала – дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть – такова печальная история нашей юности. (…)

(…) у нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но, обособленные странной судь­бой от всемирного движения человечества, мы также ни­чего не восприняли и из преемственных идей человече­ского рода. (…) Если мы хотим за­нять положение, подобное положению других цивилизо­ванных народов, мы должны некоторым образом повто­рить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами пло­ды движения веков. (…)

(…) придя в мир, подобно незаконным детям, без наследства, без связи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию. (…) Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам при­ходится вбивать в головы ударами молота. Наши воспо­минания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. (…) Это – естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего раз­вития, естественного прогресса; каждая новая идея бес­следно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда. (…) Мы растем, но не созреваем; движем­ся вперед, но по кривой линии, т. е. по такой, которая не ведет к цели. (…)

(…) мы, можно ска­зать, некоторым образом – народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. (…)

(…) где наши мудрецы, наши мыслители? Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь, стоя между двумя главными частя­ми мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы со­единять в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилиза­ции историю всего земного шара. Но не такова роль, определенная нам Провидением. Больше того: оно как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. (…) Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без поль­зы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу челове­ческого разума, и все, что нам досталась от этого про­гресса, мы исказили. (…)

(…) Если бы дикие орды, возму­тившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на Запад, нам едва ли была бы отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы. (…)

(…) Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалко глубоко презираемой этими народами Визан­тии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного често­любца эта семья народов только что была отторгнута от всемирного братства, и мы восприняли, следовательно, идею, искаженную человеческою страстью. В Европе все одушевлял тогда животворный принцип единства. (…)

(…) Мы же замкнулись в нашем религиозном обособлении, и ничто из происходившего в Ев­ропе не достигало до нас. (…) В то время, как христианский мир величественно восшествовал по пути, предначертан­ному его божественным основателем, увлекая за собою поколения, – мы, хотя и носили имя христиан, не двига­лись с места. (…) новые судьбы человеческого рода совершались помимо нас. Хотя мы и назывались христианами, плод христианства для нас не созревал (...).

Чаадаев, П.Я. Сочинения и письма. Т. 2. – М., 1914. – С. 109-113, 116-119.

КОНСТАНТИН АКСАКОВ

Об основных началах русской истории

Россия – земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на Европейские государства и страны. Очень ошибутся те, которые вздумают прилагать к ней Ев­ропейские воззрения и на основании их судить о ней (...) в самом начале, разделя­ются эти пути Русский и Западно-Европейский до той минуты, когда странно и насильственно встречаются они, когда Россия дает страшный крюк, кидает род­ную дорогу и примыкает к Западной (...).

Все Европейские государства основаны завоеванием. Вражда есть начало их. Власть явилась там неприязненной и вооруженной и насильственно утверди­лась у покоренных народов (...) Русское государство, напротив, было основано не завоеванием, а добровольным призванием власти. Поэтому не вражда, а мир и со­гласие есть его начало (...). Таким образом, рабское чувство покоренного легло в основании Западного государства; свободное чувство разумно и добровольно призвавшего власть легло в основание государства русского. (…)

(…) в основании государства Западного: насилие, рабство и вражда. В основе государства Русского: добровольность, свобода и мир. Эти начала состав­ляют важное и решительное различие между Русью и Западной Европой и опре­деляют историю той и другой (...) пути эти стали еще различнее, когда важнейший вопрос для человечества присоединился к ним: вопрос Веры. Благодать сошла на Русь. Православная Вера была принята ею. Запад пошел по дороге католицизма (...) если мы не ошибаемся, то скажем, что по заслугам дался и истинный, и ложный путь Веры, – первый Руси, второй – Западу. (…)

Аксаков, К.С. Об основных началах русской истории // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 129-133

О русской истории

Русская история совершенно отличается от Западной Европейской и от всякой другой истории. Ее не понимали до настоящего времени, потому что приходили к ней с готовыми историческими рамками, заимствованными у Запада и хотели ее туда насильно втискать (…) одним словом, потому, что позабыли свою народность и потеряли самобытный русский взгляд (...)

Русская история, в сравнении с историей Запада Европы, отличается такой простотой, что приведет в отчаяние человека, привыкшего к театральным выходкам.

Русский народ не любит становиться в красивые позы; в его истории вы не встретите ни одной фразы, ни одного красивого эффекта (…) какими поражает и увлекает вас история Запада, личность в Русской истории играет вовсе не большую роль; принадлежность личности – необходимо гордость, а гордости и всей обольстительной красоты ее – и нет у нас. (...) Смирение, в настоящем смысле, несравненно большая и высшая сила духа, чем всякая гордая, бесстрашная доблесть. (...) Но Русский народ не впал и в другую гордость, в гордость смирения, в гордость Верою, т.е. он невозгордился тем, что он имеет Веру. Нет, это народ христианский в настоящем смысле этого слова, постоянно чувствующий свою греховность (...) Да не подумают, чтобы я счи­тал историю Русскую историей народа святого (...) Нет, конечно это народ грешный (безгрешного народа быть не может), но постоянно, как христианин, падающий и кающийся, – не гордящийся грехами своими (...) Сравнение Русской земли с Западом в настоящее время необходимо: 1) Потому, что поклонники Запада и порицатели Русской жизни на него указывают и непременно вызывают нас на то же самое. 2) Потому, что у нас теперь и вообще господствует Западная точка воззрения на жизнь и на историю, почему отделение Русской жизни от Запада, ее отличие, выставлять необходимо. 3) Наконец, потому, что Россия подверглась сильно влиянию Запада, что часть Русской земли, именно те сословия, которые счита­ются передовыми, пользуются преимуществами, властью и богатством, пошли на Западный путь; потому что Запад вошел и в Россию, находится и в ней, если не перерождая, то искажая Русских людей (…) делая их жалкими себе и своей лжи подражателями, отрывая их от самобытности, от их родных, святых начал. (...)

Страшные преступления Запада, его превосходящее всякую меру зверство (…) составляют едва ли не противопо­ложность к темной стороне истории Русской. В Русской истории встречаются преступления, но они лишены этого страшного, нечеловеческого характера, по которому человек становится в разряд животных, (…) которым отличаются кровавые дела Запада. (...)

Запад весь проникнут ложью внутренней, фразой и эффектом, он постоянно хлопочет о красивой позе, картинном положении. Картинка для него все. Покуда он был молод, картинка была еще хороша и красива сама по себе. (...) Но когда молодость его прошла, когда исчезли кипящие силы жизни и осталась одна только картинка, одна фраза, даже без пылкости юношеской, тогда это становится в высшей степени жалким, и сказать ли? – отвратительным явлением (...).

Из могучей земли, могучей более всего Верой и внутренней жизнью, смирением и тишиной, Петр захотел образовать могущество и славу земную (...) оторвать Русь от родных источников ее жизни (...) втолкнуть Русь на путь Запада (...) путь ложный и опасный. Петр подчинил Россию влиянию Запада; всем известное подражание Западу доходило до неистовства. От Запада Россия принимала все, начиная от на­чал до результатов, от образа мыслей до языка и покроя платья (...). Но – благо­дарение Богу, – не вся Россия, а только часть пошла этим путем. Только часть России оставила путь смирения и, следовательно, Веры, – в делах по крайней мере. Но эта часть сильна и богата, от нее зависит другая, неизменившая Вере и земле родной. (...)

Аксаков, К.А. О русской истории // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией хрестоматия. – М., 1997. – С. 115-116.

ИВАН АКСАКОВ

Не пора ли России перестать малодушествовать перед Европой?

Нам, Русским, нельзя пожаловаться, чтобы Европа не (…) раскрывала нам глаз на нас самих, (…) не воз­вращала нас в наши пределы, не проводила постоянно между нами и ею, между Вос­током и Западом, резкой демаркационной линии. Мы ищем случая побрататься с нею, и тщетно радуемся, когда его находим; она же не только не ищет братства, но не признает даже его нравственной возможности (…) Мы то и дело навязываемся ей в родню и дружбу, – она то и дело отталкивает нас и твердит: вы мне не свои. Наше отношение к ней не только отношение плебея к аристократу (…) положе­ние выскочки, parvenu, которого знатный барин и допускает иногда в свое общество, но которого всею душою презирает и готов отрезвить (…) Мы охотно принимаем участие в затруднительном состоянии Европы, и не иначе как с благою це­лью; она не принимает в нас никакого участия, иначе как с целью нанести вред русскому интересу. Мы чистосердечно и простодушно устраиваем ее дела; она также чистосердечно, но нисколько не простодушно старается расстроить наши. Мы являемся к ней миротворцами и искренно ожидаем от нее признательности; Европа же по­лагает, что довольно с нас и чести проиграть такую роль в сонме цивилизованных наций, что не она, а мы ей должны быть признательны, и доставленное ей нами благо мира употребляет нам же во зло (…) и если слово «Запад» втеснилось в наше употребление, то признать себя «Востоком» мы все же не решаемся, стыдимся обособить себя каким-то отдельным, своеобразным миром, и (…) не видим, и не слышим как сама Европа, уже давным-давно выработала себе свою теорию деления на Восток и Запад, пишет всеми своими перьями и кричит всеми голосами, что нет у Запада мира с Востоком, что Восток должен быть порабощен Западу, что Русские – не Запад, а Восток, – главная мощь, меч Востока, а потому, против нас, Рус­ских, и должно быть направлено все историческое движение, натиск всех сил евро­пейского Запада. Что бы мы ни делали, какие бы услуги Западу ни оказывали (…) как бы ни уверяли (…) в своей готовности отречься от своих естественных и исторических симпатий, даже от интересов сво­ей собственной русской народности нам не поверят, нас не уважат, нас сочтут и считают обманщиками, лицемерами, нас (…) не по­жалуют ни в Европейцев, ни в равноправных; мы для них по-прежнему варвары, чу­жие гости на чужом пиру, незаконнорожденные дети цивилизации, не имеющие доли в наследстве просвещенного мира (…) Мы даже и не плебеи – мы парии человечества, отверженное племя, на которое не могут простираться ни законы справедливости, ни требования гуманности; к которым непримени­мы никакие нравственные начала, выработанные христианскою цивилизацией европейских народов (…) Источник же этого нерасполо­жения таится глубоко, глубже обиходного личного сознания современников, – в ис­торическом инстинкте непримиримой вражды двух духовных просветительных начал христианского человечества, начала латинского и православного. Это свидетельст­вуется уже тем наглядным фактом, что одинаковой ненависти с Россией подлежит не только всякая верная себе Славянская народность, но и весь православный мир. (...)

Аксаков, И.С. Не пора ли России перестать малодушествовать перед Европой? // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией: хрестоматия. – М., 1997. – С. 193-195.

НИКОЛАЙ ДАНИЛЕВСКИЙ

Россия и Европа

(…) Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вооб­ще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т.д. Европа видит поэтому (…) в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл, и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которого не растолочь, (...) которое, следовательно, нельзя будет в себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть (...) Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно – чтобы не сказать невозможно – перенести это (...) Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик.

(...) Европа есть поприще германо-романской цивилизации (...) Но германо-­романская ли только цивилизация совпадает с значением слова Европа? Не пере­водится ли оно точнее «общечеловеческой цивилизацией» или, по крайней мере, ее цветом? Не на той же ли европейской почве возрастали цивилизации греческая и римская? Нет, поприще этих цивилизаций было иное. То был бассейн Средиземного моря, (...) на европейском, африканском или азиатском берегу этого моря.

Принадлежит ли в этом смысле Россия к Европе? К сожалению или к удо­вольствию, к счастью или к несчастью – нет, не принадлежит. Она не питалась ни одним из тех корней, которыми всасывала Европа, которые почерпали пищу из глубины германского духа (...) она не причастна ни европейскому добру, ни евро­пейскому злу (...)

Быть носителем и распространителем европейской цивилизации на Вос­токе, – вот она та возвышенная роль, которая досталась нам в удел, роль, в кото­рой родная Европа будет нам сочувствовать, содействовать своими благослове­ниями (...) С Богом – отправляйтесь на Восток! (...) Средняя Азия – вот ваше место (...) Нам ни с какого боку туда не пробраться, да и пожива плохая. Ну так там и есть ваша священная историческая миссия, – вот что говорит Европа, а за нею и наши европейцы. (…)

Духовное и политическое здоровье характеризуют русский народ и рус­ское государство, между тем как Европа – в духовном отношении – изжила уже то узкое религиозное понятие, которым она заменила вселенскую истину (…) откуда надо пуститься или в безбрежный океан отрицания и сомнения, или возвратиться к светоносному Востоку; в политическом же отно­шении – дошла до непримиримого противоречия между требованиями вырабо­танной всею ее жизнью личной свободы и сохраняющим на себе печать завоева­ния распределением собственности. Если, однако, мы вглядимся в русскую жизнь, то скоро увидим, что и ее здоровье – неполное.

После Петра наступили царствования, в которых правящие государством лица относились к России уже не с двойственным характером ненависти и любви, а с одною лишь ненавистью, с одним презрением (...)

Вследствие изменения форм быта русский народ раскололся на два слоя, которые отличаются между собою с первого взгляда по самой своей наружности. Низший слой остался русским, высший сделался европейским (...) Но высшее бо­лее богатое и образованное сословие всегда имеет притягательное влияние на низшие, которые невольно стремятся с ним сообразоваться, уподобиться высше­му, сколько возможно. Поэтому в понятии народа невольно слагается представ­ление, что свое русское есть (...) нечто худшее, низшее (...)

Однако же при соседстве с Европою, при граничной линии, соприкасаю­щейся с Европой на тысячи верст, совершенная отдельность России от Европы немыслима (...) В какие-нибудь определенные отношения к ней должна же она стать. Если она не может и не должна быть в интимной, родственной связи с Европой как член европейского семейства, в которое (...) ее и не принимают даже, требуя невозможного отречения от ее очевиднейших прав, здравых интересов (...) если, с другой стороны, она не хочет стать в положение подчиненности к Европе, выполнив все эти унизительные требования, – ей ничего не остается как войти в свою настоящую, этнографическими и историческими условиями предназначен­ную роль и служить противовесом не тому или другому европейскому государст­ву, а Европе вообще, в ее целости и общности. Но для этого, как ни велика и ни могущественна Россия, она все еще слишком слаба. (…)