Н.И. БУХАРИН — К.Е. ВОРОШИЛОВУ

(31 августа 1936 г.)

Дорогой Климент Ефремович.

Ты, вероятно, уже получил мое письмо членам Политбюро и Вышинскому, я послал его ночью сегодня в секретариат т. Ста­лина с просьбой разослать. Там написано все существенное в свя­зи с чудовищно подлыми обвинениями Каменева. (Пишу сейчас и переживаю чувство полуреальности: что это — сон, мираж, су­масшедший дом, галлюцинации? Нет, это реальность.)

Хотел спросить (в пространство) одно: и вы все верите? Вправду?

Вот я писал статьи о Кирове. Киров, между прочим, когда я был в опале (поделом) и в то же время заболел в Ленинграде, приехал ко мне, сидел целый день, укутал, дал вагон свой, от­правил в Москву, с такой нежной заботой, что я буду помнить об этом и перед смертью. Так вот, что же я неискренне писал о Сергее?

Поставьте честно вопрос. Если неискренне, то меня нужно немедля арестовать и уничтожить: ибо таких негодяев нельзя тер­петь.

Если вы думаете «неискренне», а сами меня оставляете на сво­боде, то вы сами трусы, не заслуживающие уважения.

А если вы сами не верите в то, что набрехал циник-убийца Каменев, омерзительнейший из людей, падаль человеческая, то зачем же вы допускаете резолюции, где (Киевская, напр.) гово­рится о том, что я «знал» черт знает о чем?

Где тогда смысл следствия, рев. законность и прочее?

Ведь, напр., если Киевский партактив решает: «он знал», то как следователь может сказать «не знал», если партия сказала «знал»?

Я хорошо понимаю, что раз на суде гласно было сделано та­кое заявление (хотя вряд ли оно выскочило на суде только в пер­вый раз; а на предварительном следствии? И почему меня не вызвали?), то следствие логически из этого вытекало. Но тогда нужно ждать егоконца, не спешить и не компрометировать са­мой рев. законности.

Ты назвал «правых» помощниками зин[овьевцев]-троцкистов] (в речи о С. С. Каменеве). В данноевремя это — лозунг.Хотя у тебя — другое время, но в массене разбираются так тонко. Зна­чит, ты веришьво все это чудовищное?

Тогда не тяните канители и расправляйтесь поскорей. В исто­рии бывают случаи, когда замечательные люди и превосходные политики делают тоже роковые ошибки «частного порядка»: я вот и буду математическим коэффициентом вашей частной ошибки. Sub specie historioe (под углом зрения истории) это — мелочь, литературный материал.

Правда, я — поскольку сохраняю мозги — считал бы, что с международной точки зрения глупорасширять базис сволочизма (это значит идти навстречу желаниям прохвоста Каменева! им того только и надо было показать, что они — не одни). Но не буду говорить об этом, еще подумаете, что я прошу снисхожде­ния под предлогом большой политики...

А я хочу правды: она на моей стороне. Я много в свое время грешил перед партией и много за это и в связи с этим страдал.

Но еще и еще раз заявляю, что с великим внутренним убеж­дением я защищал все последние годы политику партии и руко­водство Кобы, хотя и не занимался подхалимством.

Хорошо было третьего дня лететь над облаками: 8° мороза, алмазная чистота, дыхание спокойного величия.

Я, б. м., написал тебе какую-то нескладицу. Ты не сердись. Может, в такую конъюнктуру тебе неприятно получить от меня письмо — бог знает: все возможно.

Но «на всякий случай» я тебя(который всегда так хорошо ко мне относился) заверяю: твоя совесть должна быть внутренне со­вершенно спокойна;за твое отношение я тебя не подводил: я дей­ствительно ни в чем не виновен, и рано или поздно это обнару­жится, как бы ни старались загрязнить мое имя.

Бедняга Томский! Он, быть может, и «запутался» — не знаю. Не исключаю. Жил один. Быть может, если б я к нему ходил, он был бы не так мрачен и не запутался. Сложно бытие человека!

Но это — лирика. А здесь — политика, вещь мало лиричная и в достаточной мере суровая.

Что расстреляли собак — страшно рад. Троцкий процессом убит политически, и это скоро станет совершенно ясным.

Если к моменту войны буду жив — буду проситься на драку (не красное словцо), и ты тогда мне окажи последнюю эту услу­гу и устрой в армии хоть рядовым (даже если каменевская отрав­ленная пуля поразит меня).

Советую когда-либо прочесть драмы из французской] рев[олю]ции Ром. Роллана.

Извини за сумбурное письмо: у меня тысячи мыслей, скачут как бешеные лошади, а поводьев крепких нет.

Обнимаю, ибо чист,

Ник. Бухарин

31.VIII.36.

ЛПРФ. Ф. 58. On. 1. Д. 6. Л. 10-13. Автограф. Ф. 3. On. 24. Д. 237. Л. 116-118. Машинописная копия.

Наши рекомендации