Генерал-майор С. А. Ковпак 1 страница

Г. ЛИНЬКОВ

ВОЙНА В ТЫЛУ ВРАГА

Советский писатель

Москва 1953

Автора книги «Война в тылу врага», Героя Совет­ского Союза полковника Г. М. Линькова, в Отече­ственную войну мы звали Батей,

Я знаю его как одного из руководителей наших героических партизанских отрядов, нанесших огром­ный урон врагу.

С Батей мне приходилось встречаться в глубоком тылу противника и вместе бить фашистов там и тогда, где и когда они этого не ждали.

В своей книге воспоминаний Батя рассказывает и с наших совместных с ним действиях против фаши­стов. Рассказывает просто, скромно, без самолюбова­ния о том, как организовывали народных мстителей, как великую волну народной ненависти обрушивали на врага.

Г. М. Линьков, как должно большевику, расска­зывает о тех реальных трудностях, которые мы испы­тывали на первых порах на оккупированной врагом территории, и о тех больших боевых успехах, которые были достигнуты партизанами в труднейших усло­виях.

Г. М. Линьков на примере своей боевой работы показывает, как постепенно, от мелких вылазок до крупнейших диверсий, все более уверенно и эффек­тивно, все с большим успехом выполнялась задача, поставленная великим Сталиным, — создать на окку­пированной территории невыносимые условия для врага, как рос и ширился всенародный подвиг в тылу противника.

Дважды Герой Советского Союза

генерал-майор С. А. Ковпак

Январь, 1946

От автора

Великий советский народ — самый миролюбивый в мире.

Но это миролюбие советского народа сочетается с его способностью и умением отстоять целостность и независимость своего государства. Смелость, находчи­вость, исключительная выносливость, стойкость и мужество русских людей известны всему миру на протяжении многих веков.

Великое многонациональное Русское государство сумело отстоять свои необозримые исконно русские земли от многократных вторжений иностранных за­воевателей. Немецкие псы-рыцари и шведы, польские шляхтичи и полчища Наполеона, английские, амери­канские и японские интервенты, вторгавшиеся на русские просторы, были разгромлены русским наро­дом и выброшены за пределы его государства.

Многомиллионный и многонациональный советский народ, поднявшись по зову вождя на священную за­щиту своей родины и завоеваний Великой Октябрь­ской социалистической революции, в период Отече­ственной войны показал всему миру беспримерные образцы героизма и доблести на фронте и в тылу.

Одним из наиболее ярких проявлений народного патриотизма в Великой Отечественной войне явилось массовое партизанское движение в тылу врага, дви­жение народных мстителей.

Партизанское движение в Белоруссии, которому посвящена эта книга, под руководством Централь­ного штаба партизанского движения и ЦК КП(б) Белоруссии достигло в годы Отечественной войны поистине гигантского размаха.

Партизаны Белоруссии вписали много славных страниц в историю этого народного движения. Они превратили территорию оккупированной врагом рес­публики в арену жестоких и изнурительных для гит­леровцев боев. Смелые, самоотверженные люди про­никали всюду: с автоматом, миной, гранатой они вы­ходили на железные дороги и шоссе, появлялись у военных складов и фашистских комендатур, их пар­тизанская месть настигала гестаповцев и предателей даже в их офицерских клубах, и сам обер-палач бело­русского народа, друг Гитлера — Кубе не смог избе­жать их карающей руки. Всюду гремели взрывы, летели под откос вражеские поезда, горели цистерны с горючим и боеприпасами, взлетали на воздух желез­нодорожные мосты, горел тыл гитлеровских армий. В одной только «рельсовой войне» было разрушено много тысяч километров рельсов и свыше пяти тысяч поездов с гитлеровскими войсками и техникой были пущены под откос славными белорусскими партиза­нами. Десятки тысяч фашистских карателей из отбор­ных частей СС и гестапо нашли себе могилы на бело­русских просторах.

Это массовое, подлинно народное движение свиде­тельствует о глубокой преданности советских людей своей социалистической родине, коммунистической партии и вождю народа товарищу Сталину, В тяжкие годы фашистской оккупации, когда в жестоких боях Красной Армии с гитлеровскими полчищами под Мо­сквой, под Сталинградом решалась судьба родины, красные партизаны представляли советскую власть в тылу врага, являясь активными помощниками нашей Армии.

Отразить в литературе все величие героической партизанской эпопеи, даже в пределах одной только БССР, — задача не одного автора и не одной книги.

Я не ставил себе целью дать полную картину партизанской борьбы на территории Белоруссии, по­казать все партизанские формирования, которыми ру­ководили представители ЦК КП(б) Белоруссии. В моей книге воспоминаний народная партизанская война изображается лишь в связи с теми операциями, которые проводило наше десантное подразделение, командированное в тыл противника для выполнения специальных заданий наших армейских органов. Я, как и в предыдущих изданиях, сохраняю лаконич­ность в изложении фактов и событий, коротко, сухо говорю о бойцах и командирах, их подвигах и героиз­ме. Но ведь так было на поле боя, и мне хочется все это сохранить и в печати. Этой книгой мне хотелось сделать свой вклад в литературу о народном парти­занском движении.

Если урок, преподанный недавнему фашистскому претенденту на мировое господство — Гитлеру, кажет­ся кое-кому из числа современных англо-американ­ских фашистов неубедительным и они ввергнут мир в третью мировую войну, то мы уверены: наш опыт будет использован сторонниками мира против поджи­гателей войны.

Часть первая.

Война началась.

Война началась

В ночь на 22 июня 1941 года я ехал поездом Москва — Горький. Утомленный хлопотами за день, с вечера я заснул крепким сном. Проснулся часа втри утра, и отдохнувший мозг вернулся к пережитым впе­чатлениям. В окно я наблюдал, как растворялась ночь, полупрозрачной синевой загорался воздух и ис­чезали меркнущие звезды.

В утренней мгле мелькали редкие колхозные де­ревни, а контуры владимирских лесов приняли рез­кость очертаний. Все предвещало ясный, тихий летний день. В поезде было мало пассажиров. Воздух, на­сыщенный запахом травы и хвои, приятно освежал голову. Два гражданина средних лет в купе беседо­вали о военных событиях, протекающих где-то в да­лекой Африке, на острове Крит, на Балканах. Никто из нас не знал, что в тот момент на наших западных границах начались первые бои.

Я сошел с поезда. На станции грузились в эше­лон артиллерийские части. На платформы вкатыва­лись снарядные ящики, тяжелые гаубицы, но пере­броски воинских частей обычны и для мирной обста­новки. Я сел в ожидавший меня на станции пикап и поехал в деревню, возле которой с группой инженеров и техников я проводил испытания артиллерийских приборов.

За рекой Клязьмой на низменных лугах все уто­пало в изумрудной зелени. В озерах, в реке было много рыбы. Друзья собрались провести этот день за Клязьмой, поудить рыбу, на свежем воздухе сварить уху. Я принял приглашение.

И вот нал нами бездонный голубой купол, море цветов и сочных трав под ногами, гудение шмелей и пчелок на медоносах. Разноцветные мотыльки трепе­тали над лугом, жирные караси и лини плескались в небольшом бредне. Предстояла вкусная уха, обед на бархатной лужайке у реки, купание в про­зрачных струйках Клязьмы. Как хороша казалась жизнь в этот день! Только большие, злые оводы да мутно-грязные облака, выплывшие с западной части горизонта, несколько омрачали праздник.

Под бережком, на песчаной площадке, вспыхнули сухие прутья лозняка, бесцветные язычки пламени охватили ведра. Вдруг увидели мы двоих людей, бе­гущих к нам с высокого берега от деревни Они крича­ли что-то и махали руками. Переехав на лодке на наш берег, они сообщили, что фашистская Германия, нару­шив договор о ненападении, начала против нас войну.

Мне кажется, в те дни многие реально не могли представить себе огромную опасность, нависшую над нашей родиной. Продвижение фашистских армий в первые дни войны представлялось сугубо временным успехом. Я ожидал со дня на день решительного контрудара советских войск.

Первые неудачи, постигшие нашу армию и страну, потрясли меня до глубины души.

Выступление товарища Сталина 3 июля 1941 года каждый слушал с огромным волнением. Вождь при­зывал биться насмерть и победить.

Живо вспомнился тогда Владимир Ильич Ленин. Он также открыто говорил с народом, не приумень­шая опасности, призывал рабочий класс и беднейшее крестьянство защищать молодую Республику Советов в 1918—1921 годах, когда ей угрожали интервенты.

Только великие вожди великой коммунистической партии, глубоко верящие русскому народу, в такой кри­тический момент могли так напрямик говорить о «смер­тельной опасности», угрожавшей социалистическому государству.

Как члену партии мне казалось, что очень боль­шая доля ответственности за наши неудачи падает лично на меня. Мне было стыдно смотреть людям в глаза — особенно женщинам и детям.

В них я читал упрек: «Эх вы, командиры!»

На работе могли меня заменить другие. После речи вождя меня не покидала мысль уйти на фронт или в тыл врага на партизанскую работу. В качестве кого меня могли использовать на фронте, я и сам не представлял. В армию я был призван как узкий спе­циалист, и воинскими частями никогда не командо­вал. Другое дело во вражеском тылу. Там главное распознать человека, завоевать доверие, поднять со­ветских граждан на вооруженную борьбу и повести их за собой.

Эта мысль настолько овладела мной, что когда я во время очередного дежурства шагал по крышам своего института, то мне казалось, что даже подошвы моих .сапог на ходу выговаривали: «В тыл, в тыл, в тыл к врагу...»

14 июля я вернулся в Москву и подал рапорт по линии командования. Мне отказали. Я написал об­стоятельное заявление в ЦК ВКП(б). Шли дни, мое заявление оставалось без ответа. Я тщательно проду­мывал каждую мелочь, и мне с каждым днем стано­вилось все яснее, что только в тылу противника я смогу все свои силы и способности, весь свой жизнен­ный опыт отдать на борьбу с врагом.

Партизанская война имеет свои особые формы и методы. У меня уже был некоторый опыт партизан­ской борьбы в годы гражданской войны. Мне каза­лось, что и опыт по устройству засад на хищных зве­рей тоже будет в какой-то мере полезным. Мне при­шел на память случай из охоты за волками в Орен­бургских степях.

Волки перед вечером шли по дороге к селу. Я на­ходился от них в двух-трех сотнях метров, на неболь­шом пригорке. Зверям не хотелось сворачивать с до­роги в глубокий снег, и они, заметив меня, останови­лись. Я потихоньку спустился с пригорка и дал полный ход на своих хорошо подогнанных лыжах. За тридцать-сорок минут я пробежал около шести ки­лометров, зашел и замаскировался в снегу с противо­положной, подветренной стороны. Я не знал, что будут делать звери: пойдут ли они вперед, не меняя маршрута, повернут назад или свернут в сторону. Это было так интересно, что я готов был лежать сколько угодно, наблюдая за поведением хищников. Но ждать пришлось недолго. От стаи отделился волк и пошел к селу, мимо меня. Шел тихо, осторожно. Когда он отошел метров на двести от стаи, тронулся второй. Пять остальных оставались на месте и только тогда, когда второй волк отошел метров на сто, сле­дом за ним пошли еще четыре; пятый же остался для наблюдения с тыла. Это уже получилось совсем по- военному: впереди — разведка, за ней — дозор и по­зади — «боевое охранение». Я это учел своим охот­ничьим инстинктом и пересек дорогу за шестьсот — восемьсот метров от моей засады. Волки не видели меня, но, вероятно, чувствовали мою лыжню. Они принюхивались и поминутно останавливались.

Пропустив мимо себя первых двух и дождавшись четырех волков, идущих один за другим, я сделал два выстрела: первым убил матерую волчицу, вторым — тяжело ранил переярка…

Волки и фашисты...

Впрочем, фашисты — эти полчища хищников, ворвавшихся в нашу страну, были во сто крат хуже волков. И надо было бить, уничтожать их беспощадно всеми возможными средствами и спо­собами.

Вспоминались десятки случаев, когда я один блу­ждал на охоте в якутской тайге или по лесам и боло­там Ленинградской и Калининской областей, по сте­пям Казахстана. За долгие годы у меня выработались большая выносливость и умение приспосабливаться к любым условиям местности. Я умел ходить по лесам и болотам, мог везде добыть себе пищу, устроить ночлег и жилище. Мне ничего не стоило поплыть за убитой уткой ранней весной или поздней осенью,— простуды я не знал никогда. Товарищи по охоте в шутку звали меня «тюленем» или «лосем», а я им го­ворил, что и это когда-нибудь пригодится. И вот те­перь это «когда-нибудь» наступило, и все, что нако­плено долголетней спортивной практикой, могло быть использовано в суровых условиях вражеского тыла. Этого я и добивался.

Прошло тринадцать дней. Я подал второе заявле­ние в ЦК, а через два дня выехал на строительство оборонительных укреплений вокруг Москвы. Но и там, в горячке круглосуточной работы, меня не поки­дала мысль о партизанской войне. Наконец 17 августа утром я получил телефонограмму с вызовом. Мне следо­вало явиться за назначением. К вечеру я был в Москве.

Моя комната пахла нежилым. Осколки выбитого стекла и белая пыль от штукатурки, осевшая на ме­бели, указывали на то, что прошедшей ночью вблизи упала крупная фугаска. Воздушная тревога застала меня в постели. Усталость была очень сильной. В бом­боубежище я не пошел, как не ходил ни разу и до этого. Дом, в котором я жил, был очень прочный. Угрожало только прямое попадание авиабомбы, но это было так же мало вероятно, как попадание в го­ловы людей осколков, падающих от разрыва зенит­ных снарядов. Закрывшись с головой подушкой, я ста­рался заснуть, но не мог,— не столько от грохота раз­рывов фугасок и частых уларов зениток, сколько от тяжелых дум о судьбе страны.

Мне вспоминались годы гражданской войны, когда молодая Республика Советов была в кольце блокады, когда товарищ Сталин по заданиям Ленина мчался с одного фронта на другой, спасая положение. Всплыл в памяти 1919 год. Тридцатая стрелковая ди­визия была отрезана под городом Кунгуром. Белые рвались к городу Вятка (ныне — Киров). С севера, к Вологде, на соединение с Колчаком лезли американ­цы и англичане. В тылу разруха, голод, саботаж, беспорядки.

Й вот в такой момент приехал к нам на фронт он — Сталин. Все обернулось по-иному, в несколько дней положение коренным образом изменилось, побе­дителями вышли мы. Можно ли победить нас в сорок первом?

Прыжок за линию фронта

18 августа в 14 часов я получил приказ: присту­пить к подбору людей для отряда добровольцев и го­товиться к отправке в тыл противника.

Мне предстояла большая и кропотливая работа.

Наш лагерь был расположен в одном из краси­вейших районов Подмосковья. На холмистой мест­ности белели молодые березовые рощи. На колхозных полях бурела рожь. Колыхались зеленые овсы, цвела пшеница. На опушках ярко рдели полевые цветы и земляника. Нам часто приходилось подниматься в воздух на самолетах. Красивые, синие цветы-озера были вкраплены между квадратами полей и лесных массивов. Здесь не было еще ни рвов, ни окопов. Но уже в воздухе по ночам нередко раздавался отврати­тельный гул, прерывистое урчание фашистских бом­бовозов, слышался ожесточенный треск наших зенит­ных батарей.

В лагере было несколько сот добровольцев: люди Москвы, Московской, Ивановской, Ярославской обла­стей, — преимущественно молодежь, учащиеся различ­ных институтов, освобожденные от призыва в армию. Но они рвались в бой.

Помню, с какой нежностью рассказывал мне Коля Захаров, футболист сборной команды из Иванова, о своей матери и какая жажда мщения врагу горела в его больших серых глазах, часто вспоминал о своих родителях и молодой коммунист Иван Библов, вспо­минал ненароком, при этом на щеках у него занимал­ся яркий юношеский румянец. Гневом и ненавистью к врагу пылали сердца этих людей. Они не могли себе представить, чтобы по священной советской земле разгуливали иноземные захватчики. Такую молодежь воспитывали наша партия, комсомол, растили передо­вые советские предприятия и институты.

И вот они в лагере. Все их нравственные и физи­ческие силы наряжены до предела, как у людей, го­товящихся к схватке с врагом не на жизнь, а на смерть.

Десантники проходили ускоренную подготовку по подрывному делу и обучались владеть трофейным оружием, взятым у противника. Выбрав из своей сре­ды командиров, они переходили или перелетали через линию фронта, в тыл противника.

В лагере появились также товарищи, успевшие уже побывать за фронтом. Выполнив боевое задание, они с таким же риском перебирались через фронт обратно, чтобы доложить о результатах и полу­чить новое задание. Большинству из них, не имевшим жизненного опыта, было трудно обосноваться на за­нятой врагом территории. Они не могли там связаться с коммунистами-подпольщиками, наладить прочные связи с населением и, следовательно, не могли стать вожаками и организаторами партизанского движения.

Добровольцы стали подавать заявления о зачисле­нии их в формируемый мной отряд. В числе наших первых бойцов было человек пятнадцать коммунистов и столько же примерно комсомольцев.

Что сказать об этих людях?

Коммунист Добрынин, студент медицинского ин­ститута, двадцати двух лет, выделялся на занятиях своей исключительной сосредоточенностью. По-ребяче­ски застенчивый и добродушный, как большинство русских людей, обладающих большой физической силой, смелый и решительный, презирающий смерть и трусость, он добивался одного — как бы скорее ри­нуться в бой с фашистскими захватчиками, вторгнув­шимися на нашу землю. Твердый и непреклонный в достижении цели, он отличался безукоризненной дис­циплинированностью при исполнении боевых заданий.

Ему подстать был Федор Волков, человек крепко­го телосложения — сгусток мускулов и воли, такой же скромный, на первый взгляд даже незаметный. В свои двадцать пять лет он работал секретарем партийной организации большого предприятия и был членом пле­нума районного комитета партии.

Иван Библов — внешне несколько нерасторопный молодой человек. Но нужно было видеть, как он под­тягивался, когда получал задание, и какой спокойной решимостью поблескивали его глаза при ожидании встречи с противником.

Вообще весь отряд, состоявший из пятидесяти пяти бойцов, радистов и командиров, был подобран тща­тельно — один к одному.

Хочется особо сказать о Павле Семеновиче Дубове, человеке пятидесяти двух лет, случайно оказав­шемся в лагере среди молодежи. Небольшая темно- русая бородка, аккуратно подстриженная клинышком, короткие усы и умные светло-серые глаза — таким за­помнился мне его облик. Он вечно был на ногах, даже обедать предпочитал стоя. Участник граждан­ской войны, старый член партии, бывший строгаль­щик, он работал на многих крупных заводах столицы в выдвигался не раз на партийную работу. Война за­стала его на должности сменного мастера на крупном заводе. Когда эвакуировалось предприятие, он лежал в больнице. У него был аппендицит. Он перенес не­удачную операцию, и его долго выдерживали после осложнения. Выйдя из больницы, Дубов стал доби­ваться посылки его в армию, и вот он в нашем ла­гере. Мы несколько раз с ним встречались и подолгу беседовали. Он был назначен командиром небольшой группы и готовился к вылету за линию фронта.

— Значит, готовишься, Павел Семенович? Конеч­но, встретишь нас тати уже с накопленным опытом?— сказал я ему однажды при встрече.

— Да, знаете, откровенно говоря, побаиваюсь. Хлопцев я отобрал надежных. А вот командовать ими, не знаю, смогу ли. В гражданской-то я участво­вал рядовым. На заводе я хотя и руководил людьми, но то дело другое. Если бы вот с вами...

Этот человек, казалось, мог бы подойти на долж­ность комиссара отряда. Он выслушал, подумал и от­казался:

— Данных нет... В одиночку бы я больше сделал. Но одного не пускают…

На первых порах он пошел в мой отряд рядовым.

Подготовка людей и формирование отряда прохо­дили ускоренно по нормам военного времени. В район Вязьмы, где стоял штаб Западного фронта, отряд был переброшен на автомашинах и размещен в землянках одного из прифронтовых аэродромов.

Несколько дней пришлось ожидать летной погоды. Настроение ребят было бодрое.

Помнится сухая заросшая бурьяном небольшая полянка среди берез, серый, осенний день с холодным ветром и стая серых облаков, бегущих с северо-запа­да. Облака шли в несколько ярусов. Люди, одетые в ватные куртки, искали защиты от холода. Ветер сви­стел и буйствовал, предвещая непогоду.

Гитлеровские полчища продолжали продвигаться на восток. Юхновскому аэродрому и всему району угрожала оккупация. Мы с капитаном Старчаком предпринимали все для ускорения выброски отряда. Но вылет наш откладывался из-за плохой погоды.

На повестке дня совещания партийного актива, происходившего тут же на поляне, стоял один вопрос: задача коммунистов-десантников на занятой врагом территории.

Комиссар Кеймах сделал короткое вступление. Выступавшие товарищи делились своими мыслями о том, как они понимают и представляют себе стоя­щие перед ними задачи.

Затем выступил Дубов. Он говорил тихим, спокой­ным голосом о том, что накопилось на душе у него, да и у всех нас.

«Враг движется на Восток, мы — на Запад, к нему в тыл. Партия направляет нас туда, откуда временно отошла наша армия. Нам приказано спуститься на парашютах в тылу врага, обосноваться там и органи­зовать вооруженную борьбу. Нас — горсточка москви­чей, Многие из нас не знают тех районов, в которых нам придется поднимать советский народ на воору­женную борьбу с фашистским зверем... Когда мы с вами читаем о нелегальной работе большевиков в годы царского произвола, нам кажется, что это были какие-то необыкновенные люди. Быть может, нам предстоят еще более серьезные, более опасные задачи по сравнению с тем, что имело место в нашей исто­рии. Но трудности и ответственность перед партией и своим народом закаляют людей, делают их более стойкими, выносливыми, готовыми на любые подви­ги... Я вот знаю по себе, — говорил Дубов, — до войны я страдал от головных болей, от ревматизма в суставах. А началась война, и все как рукой сняло. Очевидно, боль от вторжения фашистских полчищ в нашу страну сильней и она заглушает все другое. И мне кажется, что в той исключительно сложной обстановке, в которой нам предстоит работать, многие из нас проявят такие способности к подвигам, о которых мы сейчас и сами не подозреваем...»

Павел Семенович, как и другие, ни словом не об­молвился о своей семье. Нависшая над родиной угро­за закрывала все.

Дубов говорил о том, что каждый из нас думал и переживал.

Враг был жесток, коварен. Но мы ни на мгновенье не сомневались, что гитлеровцы будут разбиты, по­тому что с нами Сталин. Со Сталиным мы победили в гражданской войне, со Сталиным во главе Совет­ское государство добилось величайших успехов в со­циалистическом преобразовании страны.

Наша страна превратилась в могучую крепость.

Разве можно победить народ, вооруженный теорией Маркса — Ленина — Сталина? Советские люди предпочитают смерть поражению. Нет, такой народ никто не может победить и в сознании этого была наша сила...

Все с нетерпением ждали отправки за фронт к ме­стам наших действий. По у меня после первой же встречи с командиром авиадесантного полка появилось сомнение в успешной выброске десанта. Вместо того чтобы дать мне исчерпывающие сведения, облегчающие выполнение этого весьма ответственного за­дания, меня самого забросали вопросами: сколько по­требуется машин? (Будто бы я должен знать в этом деле больше, чем они!) Нельзя ли выброску десан­та произвести по частям? Какова будет нагрузка одного парашютиста? Чувствовалось отсутствие опыта, . а может быть, и растерянность некоторых товарищей.

При подборе людей я обращал большое внимание не только на их общее и политическое развитие, на .дисциплинированность, но и на физическую подготовку. Более десяти человек из отряда были профессионалами по разным видам спорта и учащимися физ­культурных школ и техникумов.

Кроме личного вооружения, для нас были упако­ваны в двадцать один грузовой парашют боеприпасы, аппаратура переносных радиостанций, продовольствие и медикаменты. Грузились ночью. Распределяя людей по машинам, я взял на свой самолет шесть человек. В их число входили два командира отделений — здо­ровые, ловкие ребята, которых я специально подобрал: в случае кто сробеет — подтолкнуть; командир взвода связи, юноша - радист лет семнадцати, две девушки — радистка и медсестра. Последняя была единственным среди нас человеком, вылетевшим за фронт без тре­нировочных прыжков. Произошло это потому, что ее нам предложили в последний день перед выле­том. Это была москвичка — Голощекина Ольга, член партии.

Имея ученую степень кандидата математических наук, она специально окончила медицинские курсы, чтобы пойти на фронт в качестве медсестры. Безза­ветно смелая и жизнерадостная патриотка.

Когда погрузка кончилась, рев двадцати восьми моторов, общей мощностью более двадцати тысяч лошадиных сил, огласил, окрестности. Двадцать во­семь огненных языков вырвалось из газоотводных труб. Наш флагманский самолет, вырулив, на старт, на секунду остановился, затем с оглушительным грохотом рванулся вперед. Через несколько ми­нут семь тяжело загруженных машин повисли в воз­духе.

Погода быстро портилась. Местами шел осенний проливной дождь. Приближаясь к переднему краю позиций противника, самолеты медленно набирали высоту. Это чувствовалось по специфическому давле­нию, испытываемому организмом. Находясь в само­лете, я думал о том, что ожидает нас там, откуда ото­шли советские войска; какой порядок насаждают ок­купанты вместо родной народной власти; с чем пред­стоит встретиться нам?

До линии фронта было не более ста пятидесяти километров, но потребовалось около двух часов, что бы преодолеть это расстояние. Встречный ветер и дождь сильно снижали скорость машин.

Разрывы зенитных снарядов возвестили о том, что мы перелетаем линию фронта, над которой наш са­молет шел на большой высоте. Температура упала до 25° холода. В кабине гулял пронизывающий сквозняк, у некоторых начали болеть уши и носы, страшно мерз­ли ноги. Шел уже третий час полета, а люди стояли с полной нагрузкой для прыжка, так как садиться на совершенно голый дюралевый пол было рискованно. Мы с товарищем Старчаком, который руководил вы­броской десанта, по очереди смотрели в дверь, счи­тая и пересчитывая сигнальные огоньки идущих за нами машин, и вскоре убедились, что за нами сле­дуют только три самолета. Что случилось с осталь­ными? С каким вооружением и боеприпасами мы оста­лись?

— Выбрасывать десант?.. Нет?.. Решайте! — кри­чал мне в ухо капитан Старчак.

«Как поступить?»

Для приземления и сборного пункта было выбрано болото в районе озера Домжарицкое, в пойме реки Березины, примерно в восемнадцати километрах юго - западнее города Лепеля. Это место изобиловало ма­ленькими сухими островками, на которых заведомо не было гитлеровцев. А когда они узнают, что в эти пустынные просторы выброшен десант, им потребует­ся немалое время, для того чтобы проникнуть туда и организовать боевую операцию.

Все это было учтено в Москве перед нашим вы­летом.

Но получилось совсем не так, как предполагали.

Наш самолет шел над линией железной дороги. За нами больше не было ни одного самолета. И вдруг команда: «Приготовиться!» Находившийся рядом со мной командир авиадесантной службы фронта Иван Георгиевич Старчак знал, что точка нашего призем­ления—около озера Домжарицкое, от которого до железной дороги два десятка километров. Но озера не видно, самолет продолжает идти над полотном же­лезной дороги. И все же мне отдана команда: «При­готовиться к прыжку!» «В чем дело? Чем объяснить столь явное отступление от того, что было принято?»— недоумевал я.

Вывод мог быть один: летчики потеряли ориенти­ровку, не знают, куда лететь и где искать намеченное место приземления.

Самым правильным казалось решение не прыгать, а возвратиться на прифронтовой аэродром и начать операцию сначала. Но такое решение можно было бы принять, если бы все самолеты следовали за флаг­манским кораблем. А около нас уже не было видно ни одной машины. Может, остальные самолеты вер­нулись на прифронтовой аэродром, а может, улетели к намеченной точке приземления и люди уже выбро­сились? При таком положении не выброситься коман­диру было бы просто преступлением...

Я стал было пояснять штурману, что надо бы не­много уклониться от полотна дороги, но он, тыча пальцем в какой-то зеленый квадрат, просвечиваю­щий через целлофан, что-то кричал. Мне ничего не оставалось, как прекратить этот ненужный спор. Мо­торы уменьшили рев, и была подана команда приго­товиться к выброске.

* * *

Карабин моего парашюта уже был надет на скобу. Я крикнул командиру отделения Ковалеву, чтобы он прыгал третьим, его задача — собрать людей и вы­вести на мои сигналы.

— Пошел! — раздалась команда штурмана.

Я выскочил на крыло. Рядом лизал плоскость длинный, в полтора метра, язык багрового пламени, вырывавшегося из выхлопной трубы. Меня сразу охватило горячим воздухом и омыло теплым дождем. Я слегка согнулся и напружинил все мускулы, как это делал при прыжках в воду с семиметровой вышки, затем оттолкнулся ногами от плоскости и полетел го­ловой вниз.