Глава пятая. инспектор мальсень

Инспектор Мальсень при ближайшем рассмотрении оказывается человеком "геркулесова телосложения" и представляет со своими огромными усами - в то время как роялистские офицеры теперь оставляют верхнюю губу небритой довольно страшное зрелище; он наделен не только неукротимым мужеством быка, но, к несчастью, и его тупоголовым упорством.

В четверг 24 августа 1790 года он открывает сессию в качестве инспектирующего комиссара и принимает, тех самых "выборных капралов и умеющих писать солдат". Он находит, что счета полка Шатовье запутанны, что их надо отложить и сделать справки, начинает горячо говорить, порицать и кончает среди громкого ропота. На следующее утро он возобновляет заседание, но не в городской Ратуше, как советовали осторожные муниципальные советники, а снова в казармах. К несчастью, Шатовье, роптавший всю ночь, не хочет теперь ничего слышать об отсрочке или справках. Мальсень от увещаний переходит к угрозам, но на все ему отвечают неумолкающими криками: "Jugez tout de suite!" (Решайте сейчас!) Мальсень в ярости хочет уйти. Но, оказывается, Шатовье, топчущийся во дворе казарм, поставил у всех ворот часовых, которые на требование комиссара, поддержанное и полковым командиром Дену, отказываются пропустить его; он слышит только: "jugez tout de suite". Вот узел, который надо распутать!

Мальсень, храбрый, как бык, обнажает саблю и хочет пробиться к выходу. Происходит свалка. Сабля Мальсеня ломается, он выхватывает саблю у командира Дену, ранит часового и пробивается сквозь ворота, так как его не решаются убить. Солдаты Шатовье в беспорядке преследуют его; какое зрелище для жителей Нанси! Мальсень идет быстрым шагом, однако не переходит на бег, оборачивается время от времени с угрозами и взмахами саблей и так достигает невредимым дома Дену. Возбужденные солдаты осаждают этот дом, но пока не входят, так как их не пропускает группа офицеров, стоящих на лестнице. Мальсень, возбужденный, но необескураженный, обходными путями под прикрытием национальных гвардейцев возвращается в городскую Ратушу. Оттуда на следующее утро он издает новые приказы, новые проекты соглашения с Шатовье, но ни одного из них солдаты не желают принимать; наконец среди страшного шума он издает приказ полку Шатовье выступить на следующее утро и перейти на стоянку в Саррлуи. Солдаты наотрез отказываются повиноваться. Мальсень составляет об этом отказе "акт" - нотариальный протест по всей форме, если б только он мог помочь ему!

Наступает конец четверга, а с ним и конец инспекторства Мальсеня, продолжавшегося около пятидесяти часов. Но за эти пятьдесят часов он, к несчастью, завел дело довольно далеко. Местр-де-Камп и Королевский полк еще колеблются в нерешимости, но солдаты Шатовье, как мы видим, потеряли всякое самообладание. Ночью адъютант Лафайета, находящийся здесь для подобных случаев, посылает во все стороны экстренных гонцов, чтобы призвать национальных гвардейцев. Сон деревни нарушается топотом копыт, громкими стуками в двери; всюду конституционалистам-патриотам приходится облачаться в военные доспехи и отправляться в Нанси.

И вот наш Геркулес-инспектор сидит весь четверг среди объятых страхом муниципальных советников, в центре шумного смятения; сидит весь четверг, пятницу и до полудня субботы. Полк Шатовье, несмотря на нотариальный протест, не желает двинуться ни на шаг. Около четырех тысяч национальных гвардейцев приходят поодиночке или отрядами, не зная о том, чего от них ожидают; еще менее известно, чего можно ждать от них самих. Все полно неизвестности, возбуждения и подозрений: ходят слухи, что Буйе, начавший подвигаться к сельским стоянкам, дальше на восток, просто роялистский заговорщик, что Шатовье и патриоты проданы Австрии и что Мальсень, вероятно, какой-нибудь австрийский агент. Настроение полков Местр-де-Камп и Королевского становится все более и более тревожным; полк Шатовье и не думает уходить; солдаты его в страстном возбуждении "провозят по улицам развевающиеся на двух телегах красные флаги", а на следующее утро отвечают своим офицерам: "Уплатите нам жалованье, и мы пойдем с вами хоть на край света!"

При таких обстоятельствах Мальсеню около полудня в субботу приходит в голову, что недурно было бы осмотреть городские стены, - он садится на лошадь и едет в сопровождении трех всадников. У городских ворот он приказывает двоим из них дожидаться его возвращения, а с третьим, надежным человеком, скачет в Люневиль, где стоит один карабинерский, еще не. взбунтовавшийся полк. Оба оставшихся кавалериста вскоре начинают беспокоиться, догадываются, в чем дело, и поднимают тревогу. Около сотни солдат из полка Местр-де-Камп с величайшей поспешностью, словно они уже проданы Австрии, седлают лошадей и скачут, сбившись в кучу, в погоню за своим инспектором. И они, и он несутся карьером с шумом и звоном по долине реки Мерты в направлении Люневиля и полуденного солнца, к изумлению страны и почти к своему собственному.

Какая гонка! Точно погоня за Актеоном[65], но на этот раз Актеон-Мальсень, по счастью, уходит. К оружию, люневильские карабинеры! Накажите бунтовщиков, оскорбляющих вашего генерала и ваш гарнизон, а главное, стреляйте скорее, чтобы вы еще не успели сговориться и не отказались стрелять! И карабинеры стреляют поспешно, целясь в первых солдат Местр-де-Кампа, которые вскрикивают при виде огня и, как безумные, несутся во весь опор обратно в Нанси. Все в паническом страхе и ярости: они, несомненно, проданы Австрии по стольку-то за каждый полк, приводятся даже точные суммы, а предатель Мальсень бежал! Помогите, небо и земля, помогите, неумытые патриоты, ведь вы так же проданы, как и мы!

Раздраженный Королевский полк заряжает ружья, весь Местр-де-Камп седлает лошадей; командир Дену схвачен и брошен в тюрьму в холщовой рубахе (sarreau de toile); Шатовье разбивает магазины и раздает "три тысячи ружей" патриотам из народа - Австрия получит теплую встречу. Увы, несчастные охотничьи собаки упустили, как мы сказали, своего охотника и теперь бегают с визгом и воем, как бешеные, не зная, по какому следу бежать!

И вот они выступают ночью шумным походом, с остановкой на высотах Фленваля, откуда можно видеть освещенный Люневиль. Затем в четыре часа происходят долгие переговоры, после чего устанавливается наконец соглашение; карабинеры уступают, и Мальсень выдается при взаимных извинениях. После нескольких часов неразберихи удается тронуться в путь. Так как день свободный, воскресный, то люневильцы все выходят посмотреть на это возвращение домой взбунтовавшегося полка с его пленником. Ряды солдат проходят; люневильцы смотрят. Вдруг на первом же повороте улицы наш храбрый инспектор во весь опор бросается в сторону и ускользает невредимым под звон сабель и треск ружей; одна пуля засела только в его кожаной куртке. Вот так Геркулес! Но бегство это бесполезно. Карабинеры, к которым он возвращается после долгой скачки, совершив большой круг, "стоят у ночных сторожевых огней", совещаясь об Австрии, об изменниках, о ярости солдат Местр-де-Кампа. Словом, следующая картина представляет нам храброго Мальсеня едущим в понедельник в открытом экипаже по улицам Нанси, под обнаженной саблей стоящего позади него солдата, среди толпы "разъяренных женщин", рядов национальных гвардейцев и настоящего вавилонского столпотворения. Его везут в тюрьму, где он составит компанию командиру Дену! Вот на какую квартиру попадает в заключение инспектор Мальсень.

Поистине, пора приехать генералу Буйе. Все окрестные местечки, напуганные сторожевыми огнями, освещенными городами, постоянными перемещениями людей, не спят уже несколько ночей подряд. Нанси, с его ненадежными национальными гвардейцами, с розданными ружьями, бунтующими солдатами, мрачной паникой и пылающей яростью, представляет собой уже не город, а Бедлам.