Тема 1. политическая психология как наука

ТЕМА 1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ КАК НАУКА

План

Политическая психология как междисциплинарная нау­ка на стыке политологии и социальной психологии. Ее што­ки и автономный статус. Психологические и политологиче­ские корни политической психологии. Поведенческий подход как методологическая платформа политической психоло­гии. Основные вехи истории поведенческого подхода, его достоинства и недостатки.

Западная «политическая психология» и отечественная «психология политики» как относительно самостоятельные понятия, отражающие различные трактовки предмета и задач политической психологии.

Политика как особый вид деятельности людей. Психоло­гическая структура такой деятельности. Понятие «психоло­гических механизмов» этой деятельности и основные элемен­ты этих механизмов. Возможности политологии и психологии в их понимании и практическом воздействии на них.

Предмет и задачи политической психологии. Психоло­гические аспекты, факторы и «составляющие» политики как предмет политической психологии.. Анализ, прогнозирова­ние и управленческое влияние на политическую деятель­ность со стороны ее психологического обеспечения как три основных задачи политической психологии.

Основные объекты изучения политической психологии. Политическая психология внутренней политики. Политиче­ская психология внешней политики и международных отно­шений. Военно-политическая психология.

Основные принципы политической психологии. Основ­ные проблемы и методы политической психологии. Междис­циплинарные связи политической психологии.

Начнем с самого общего определения, к которо­му будем еще не раз возвращаться дальше, по ходу книги, для его дальнейшего уточнения и развития. В самом первом приближении, политическая психо­логия — междисциплинарная наука, родившаяся на стыке политологии и социальной психологии. Ее главная задача состоит в анализе психологических механизмов политики и выработке практических ре­комендаций по оптимальному осуществлению поли­тической деятельности на всех уровнях. Собствен­но говоря, именно для этого она и появилась, на этом и стал наращиваться ее ныне уже вполне самостоя­тельный статус.

Современную политическую психологию надо рассматривать, что называется, с двух концов. С одной стороны, существовала и развивается западная политическая психология, С другой стороны, в 80-е годы начала складываться отечественная психология политики. Сейчас, спустя годы, они естественным путем слились в единую политическую психологию. Однако история и предыстория каждого направления продолжают сказываться. Именно поэтому, для более полного понимания картины, мы рассмотрим и то общее, что сложилось в политической психологии как науке, и то особенное, что в отдельных деталях продолжает их различать между собой.

Формально датой рождения западной политиче­ской психологии считается 1968 г., когда при Американской ассоциации политических наук было учреждено отделение политической психологии, а в ряде Университетов США (прежде всего, в Йельском) начали читаться специальные курсы политической психологии. Однако предыстория политико-психологических идей, наблюдений, знаний и даже конкретных исследований имеет значительно более давние истоки, уходящие своими корнями в античность. На Западе и на Востоке, от Аристотеля до наших дней накоплено уже огромное количество теоретических и эм­пирических разработок.

Политическая психология — новая и, вместе с тем, очень старая наука. От Аристотеля до наших дней и политики, и ученые интересуются субъективной стороной политических процессов. Их и изучает политическая психология — научная дисциплина, возникшая на пересечении интересов политологии и психологии. Согласно авторитетному мнению Дж. Кнутсон предме­том политической психологии являются «психологические компоненты политического поведения человека», социальных групп и целых народов, исследование ко­торых позволяет «применить психологические знания к объяснению политики»[1].

В современных развитых западных странах поли­тическая психология прочно вошла в арсенал прак­тической политики. Без специальной помощи и кон­сультирования экспертов в этой сфере не обходится принятие практически ни одного важного политиче­ского решения. К этому привыкли президенты и се­наторы, электорат и кандидаты на выборах, средства массовой информации и общественное мнение. К со­жалению, как уже говорилось во введении, и как мы увидим дальше, в нашей стране политическая психо­логия как наука до сих пор делает все еще только пер­воначальные шаги. Задача данной главы, а затем и всей книги состоит в ознакомлении с достижениями мировой политической психологии, с намечающими­ся путями ее развития в нашей стране, а также с ос­новными, необходимыми как исследователям, так и, в значительной мере, практикам, конкретными при­кладными инструментами политико-психологическо­го анализа.

В основе любой науки лежат некоторые методо­логические основания — та самая общая логика и ме­тод мышления, которыми руководствуется эта наука, в рамках которой ее можно и нужно рассматривать. Для западной политической психологии такой основой стал поведенческий подход. Не поняв его, трудно по­нять, что представляет собой политическая психоло­гия как наука.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

И ПСИХОЛОГИЯ ПОЛИТИКИ

Психология политики — это направление иссле­дований, достаточно искусственно сконструирован­ное в отечественном, еще советской эпохи обществознании, также возникшее на стыке политологии и социальной психологии. Первоначально, под влияни­ем западной традиции и в силу неразвитости отече­ственной политической науки, «психология полити­ки» развивалась как сравнительно автономная ветвь социальной психологии. Однако, с течением време­ни, постепенно она начала обретать статус особого, достаточно независимого научного направления — одной из ветвей политико-психологического анализа в рамках политологи[i]².

Как это теперь уже очевидно, таким образом в оте­чественном обществознании была предпринята попыт­ка «пойти другим путем» и исследовать близкий по содержанию круг объектов в рамках так называемой «психологии политики». Не стоит забывать о том, что само понятие «психология политики» возникло в каче­стве откровенного противовеса западной «политиче­ской психологии». Подразумевалось, что это будет мар­ксистская наука, построенная на соответствующих методологических началах и принципах. В целом, эта попытка не увенчалась успехом — «придумывать вело­сипед» не потребовалось. Тем не менее, термин «пси­хология политики» все еще имеет некоторое распро­странение, подчас внося путаницу в исследовательские работы.

На сегодняшний день психология политики сохра­няет во многом маргинальный статус, связанный с ее междисциплинарным происхождением. С одной сторо­ны, продолжается поток прежде всего эмпирических исследований, осуществляемых в русле «политическо­го уклона» социально-психологической науки. С другой же стороны, идет поиск не только эмпирико-методического, но и, по возможности, теоретико-методоло­гического самоопределения «психологии политики» в системе политологии. Подчеркнем принципиальное различие. Если западная политическая психология из­начально претендует на самостоятельный научный ста­тус, то психология политики долгие годы камуфлиро­валась под одно из направлений политологии, и не претендовала на такой статус.

Онтологические корни психологии политики, ра­зумеется, были связаны с западной политической пси­хологией. Они касались, в первую очередь, общего объекта изучения – психологических аспектов политики, однако с иных методологических позиций. Подчас именно это, наряду с невольным заимствованием исследовательского инструментария у более развитой западной науки, и вело к определенной путанице понятий: «политическая психология» и «психология политики» до сих пор иногда не различаются и, подчас, используются как синонимы.

Однако дело не в простой перестановке слов, а в различии гносеологических истоков этих двух путей изучения одной и той же реальности. В отличие от достаточно диффузного, эмпирически наполняемого, во многом субъективного и произвольно сужаемого или расширяемого круга объектов обобщенно трактуемой западной «политической психологии», «психология политики» пыталась исходить из необходимости более четкого и строгого в методологическом отношении конструирования предмета своего изучения. Предмет «психологии политики» понимался как системно-орга­низованная совокупность особого рода факторов, влияющих на реальные политические институты и процессы со стороны «человеческого фактора» этих институтов и субъекта данных политических процес­сов. Как видим, вся разница была в методологии и базовом основании: «наша» или «не наша» эта наука. Представляется, что на нынешнем этапе историческо­го развития эти споры просто утратили всякий смысл.

«Психология политики» упирала на то, что, в ко­нечном счете, у субъекта политики нет какой-то осо­бой «политической психики», для изучения которой была бы необходима специальная дисциплина — «по­литическая психология». Такая методология, считали сторонники психологии политики, вольно или неволь­но, несет на себе традиционные недостатки психологизаторских традиций. Лишая, во многом, политику самостоятельного статуса, она как бы неявно настраи­вает на некоторую абсолютизацию психологических моментов в ней и, как показывает история развития поведенческого подхода к пониманию политики в за­падной науке, может претендовать на постепенное вытеснение политологии как науки и ее постепенную подмену «политической психологией».

В отличие от последней, «психология политики» пыталась выделять свой предмет внутри политологии как целостной и единой науки, изучающей такое сверх­сложное явление, как политическая жизнь общества. Будучи подчиненной политике как генеральному объек­ту, и политологии как научной дисциплине более высо­кого порядка, «психология политики» не претендовала на абсолютизацию, а напротив, признавала рядоположенность и, как правило, вторичность, производность психологических факторов по отношению к другим моментам (в первую очередь, экономическим и соци­альным), более непосредственно влияющим на поли­тику. Подобный, не только и не столько психологически, сколько политически центрированный методологиче­ский путь и был основой «психологии политики» и, вме­сте с тем, водоразделом, гносеологически как бы отде­ляющим ее от «политической психологии».

«Психология политики» при таком понимании вы­ступала, в первую очередь, в качестве субдисциплины и одновременно, специфического метода анализа в рамках системно-организованной политологии. Посту­лировалось, что строение и составные части такой сис­темной политологии конституируются политикой как мета-проблемой, как бы «организующей» подобную междисциплинарную, синтетическую науку путем со­единения для решения этой мета-проблемы тех или иных отдельных, относительно конкретных и более частных отраслей традиционно существующих науч­ных дисциплин и методов познания. Такое понимание снимало в марксистской науке острые споры о нали­чии или отсутствии права на существование «психо­логии политики» как отдельной «делянки» на общем поле общественных наук. Напротив, согласно такой логике, проблемно организованная политология неиз­бежно включала в себя «психологию политики» в ка­честве одного из своих уровней, задачей которого и являлось изучение, учет и предвидение субъективных, психологических факторов и механизмов политиче­ского развития.

В целом, политология как единая наука, представ­ляющая собой метасистему познания политики, таким образом могла быть представлена в виде многоэтаж­ного здания, где каждому этажу соответствовала та или иная конкретная отрасль знания, находящаяся в поло­жении субдисциплины и изучающая «свои» факторы и аспекты политики. Соответственно, среди многих этажей этого здания, наряду с такими признанными субдисциплинами как «социология политики», «фило­софия политики» и т. п., достаточно правомерным было выделение «этажа», соответствующего «психо­логии политики». С «комнатами», соответствующими основным разделам этой отрасли знания. Надо при­знать, что в ту пору, данная трактовка была достаточ­но позитивной — она отстаивала, в удобных для обще­ственной науки того времени терминах, специфику и право на существование политико-психологического познания.

Занимая определенное место в рамках политологии, в то же самое время, «психология политики» являлась одним из ответвлений социально-психологической нау­ки. Если социальная психология в целом исследует наи­более общие законы и механизмы поведения людей в обществе, то «психология политики» пыталась заниматься той частью вопросов социальной психологии, которая казалась связанной с закономерностями и ме­ханизмами сугубо политического поведения людей. Если социальная психология выполняла роль «родовой нау­ки», функцией которой являлось обобщенно-теоретиче­ское рассмотрение наиболее общих зависимостей соци­ального поведения, то «психология политики» выступала в качестве более частной, «видовой» ветви родовой нау­ки, призванной приложить обобщенное знание к кон­кретно-практической сфере политических процессов и явлений.

«Психология политики» 80-х гг. имела три глав­ных теоретических основания. Первое основание было связано с политической философией и, в отече­ственном звучании, восходило к основным положени­ям марксистской мысли, относящимся к роли челове­ческого фактора в политической жизни. В рамках материалистического понимания истории, политика, взятая не только в форме объекта или в форме созер­цания, а как человеческая чувственная деятельность, практика, безусловно включает в себя влиятельный субъективный компонент. Деятельность же, как извест­но, немыслима без субъекта. Субъектом политики как особого вида человеческой деятельности являются лю­ди — как отдельные индивиды, так и разнообразные социально-организованные человеческие общности, обладающие специфическими социально-психологи­ческими особенностями. Опираясь на, в целом, весь­ма здравые положения, «психология политики» не смогла соединить их с давно известным и развивае­мым на Западе поведенческим подходом. А именно на таком соединении и возникает понимание политики как деятельности, снимающее все методологические вопросы и кажущиеся противоречия.

Вторым основанием «психологии политики» были социология и социальная психология. Они дали «пси­хологии политики» основные методические приемы исследования, а также конкретно-научную методоло­гию аналитических подходов к политико-психологиче­ским и социально-политическим процессам.

Третьим основанием «психологии политики» была сама марксистская политическая наука, неизбежно ба­зировавшаяся на историческом материализме. Однако, переживая множественные внутренние кризисы, в 80-е гг. он уже был далек от претензий на монополизм и служил, в основном, в качестве своеобразной идеологической «крыши». Помимо определения основных точек приложения исследовательских сил «психологии поли­тики» тогдашняя отечественная политология в целом предоставила ей достаточные возможности самоопреде­ления в рамках комплексного, многомерного изучения политики и нахождения своего, специфического пред­мета исследования.

Базовым для «психологии политики» уже тогда яв­лялся деятельностный подход, хотя присутствовал он как бы в скрытой форме. Несмотря на недостаточную разработанность деятельностного понимания политики в то время, даже зачатки этого подхода позволяли со­единить на основе единого рассмотрения и политику (как особую деятельность людей), и психологию участ­вующих в ней людей. Подобный подход, даже в зача­точной форме, позволял вычленить для политико-пси­хологического анализа ряд опорных категорий. Это мотивы участия людей в политике и смысловая струк­тура политической деятельности с точки зрения ее субъ­екта. Это также потребности, удовлетворяемые такой деятельностью. Это, безусловно, цели, ценности, нор­мы и идеалы, благодаря которым индивид или группа становятся частью некоего политического целого, иден­тифицируют себя с ним. Наконец, это человеческие чувства, эмоции и настроения, которые выражаются в такой деятельности. Это знания и мнения, которыми располагает и которые распространяет субъект, а так­же целый ряд вторичных, производных категорий.

Из всего сказанного понятно, что в конечном счете содержание понятий «психологии политики» и «поли­тическая психология» никак не противоречит друг дру­гу. Напротив, они очень во многом достаточно удачно взаимно дополняют друг друга. Хотя, безусловно, это не синонимы, а достаточно различающиеся термины, воз­никшие в разных методологических традициях. Имея это в виду, в дальнейшем мы будем использовать еди­ный термин: «политическая психология». Наша мето­дологическая основа в данном случае понятна: нет отдельно «западной» или «восточной» политической лсихологии. Нет политической психологии «марксист­кой» и «антимарксистской». Есть единая мировая наука, развитие которой в разных обществах имело ределенные особенности и акценты. До определенной поры они казались непреодолимыми, однако это время прошло. Тем более, что у политической психологии и психологии политики есть скрытая общая методологическая основа. В западной политической психо­логии она называется «поведенческий подход». В оте­чественной «психологии политики» — теория социаль­ной предметной деятельности.

ПОЛИТИКА КАК ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Специальный методологический анализ показыва­ет, что зачаточные формы деятельностного понимания политики, содержавшиеся в психологии политики, не противоречат поведенческому подходу, принятому в западной политической психологии. Более того, имен­но достаточно проработанный деятельностный подход в приложении к политике соединяет эти направления, превращая терминологические различия в малоосмыс­ленную «игру в бисер». Центральной проблемой пове­денческого подхода в данном разрезе оказывается проблема субъективных механизмов, обеспечиваю­щих подобные трансформации, инициирующих и ре­гулирующих политическое поведение. Вот тогда при таком понимании ведущими категориями поведенче­ского подхода становятся категории политического сознания и политической культуры, усваиваемые субъ­ектом в процессе политической социализации, а так­же такие производные от внешних условий психиче­ские переменные, как эмоции, чувства и настроения в их не столько индивидуальном, сколько массовом, со­циально-типическом выражении. Они же, эти катего­рии, оказываются центральными и для психологии политики.

Остановимся подробнее на деятельностном подхо­де к политике как на стержневом моменте для синтеза политической психологии и психологии политики, на выработке общей платформы для теперь уже единой политической психологии. Оттолкнемся от общепри­знанного как на Западе, так и на Востоке. Как извест­но, «главный недостаток всего предшествующего мате­риализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерца­ния, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно»[ii]. Отсюда и вытекает смысл трактовки политики именно как особой деятельности людей; «История не делает ничего, она не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах!» Не «история», а именно человек, действительно живой человек — вот кто делает все это, всем обладает и за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется челове­ком для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели че­ловека»[iii]. Можно по разному относиться к авторам приведенных высказываний, однако трудно отказать им в логике и убедительности проведенного анализа.

Отсюда, собственно, и вытекает предельно пове­денческое (бихевиористское) понимание политики как определенной сферы человеческой деятельности, кото­рую осуществляет и которой управляет человек. Дея­тельность немыслима без субъекта. Субъект же не мо­жет действовать без мотивационных факторов, то есть без психологических составляющих этой самой своей деятельности.

В свое время Г.В. Плеханов писал: «Нет ни одного исторического факта, которому не предшествовало бы... и за которым не следовало бы известное состоя­ние сознания... Отсюда — огромная важность общест­венной психологии... с нею надо считаться в истории права и политических учреждений»[iv]. Прав он был, или не прав — трудно не считаться с такой убежденной позицией. Кроме того, трудно привести и убедительные противоположные примеры, опровергающие подобные утверждения — если, конечно, совсем не разувериться в способности человека влиять на происходящее вокруг него.

Реконструируя и обобщая прошлое, можно счи­тать, что в истории существовало три основных под­хода к роли психологии в изучении политики.

Во-пер­вых, максималистская позиция. Она проявлялась в разное время, однако наиболее яркий пример в науч­ной литературе — труды профессора А. Этциони вто­рой половины XX века, с его совершенно однозначным взглядом. Поскольку политику «делают» люди, считал А. Этциони, то возможности психологии в изучении политики и влиянии на нее «практически безграничны». Это, так сказать, супер-психологизаторский подход, которого иногда побаиваются даже сами психологи. И хотя классик психо- и социодрамы Дж. Морено когда-то запальчиво заявил, что дескать, пройдет время, и когда-нибудь, в следующем веке, верховным ментором в белом доме» (имелся в виду президент США) должен будет стать «психолог или врач, хорошо знающий человеческую психологию», пока до этого еще далеко.

Во-вторых, позиция минималистов. Ее сторонники, а их до сих пор еще немало, напротив, на первое место ставили и продолжают ставить иные, значительно более объективные факторы: социальные, экономи­ческие и другие, не признавая за психологическими факторами практически никакого значения. Однако и эта позиция в политической истории также показала свою несостоятельность. Максимум, к чему она при­водила — это к стремлению решать все политические вопросы с «позиции силы», используя исключитель­но объективистские силовые аргументы и «наращива­ние мускул». Однако в очень многих случаях это ока­зывалось достаточно плохой политикой. Возникали конфликты, для урегулирования которых, опять-таки требовались психологи. Что, безусловно, опровергало позиции «минималистов», но до сих пор не уменьша­ет число их рядов.

В-третьих, был, есть и продолжает развиваться компромиссный, синтетический подход. Его сторон­ники, осознавая и признавая серьезную роль психо­логии, однако, понимали, что психология — лишь один из голосов в общем хоре многих факторов влия­ния на политику. Политика представляет собой на­столько сложный феномен общественной жизни, что нет и не может быть некой единой науки, которая будет в состоянии объяснить все аспекты политики — как, впрочем, и любой иной человеческой деятельно­сти. Значит, возможно и необходимо построение слож­ных моделей политики, включая и политико-психоло­гические модели.

В конечном счете, с этой точки зрения политика и есть, прежде всего, определенная человеческая дея­тельность с определенными мотивами, целями и, ес­тественно, результатами. Главным мотивом и, в случае успеха, результатом этой деятельности является согла­сование интересов разных человеческих групп и от­дельных индивидов. Обретая эти результаты и свой формы в тех или иных политических институтах, по­литика как особая деятельность наполняет собой по­литические процессы — как содержание, наполняя форму, как бы «застывает» в ней, принося определен­ные итоги.

В ПОИСКАХ «МЕНТАЛИТЕТА»

Обобщенно, предметом политической психологии часто называют политический «менталитет».

Ментали­тет (от англ. Mentality — сознание) — обобщенное по­нятие отчасти образно-метафорического, политико-публицистического плана, обозначающее в широком смысле совокупность и специфическую форму орга­низации, своеобразный склад разнообразных психи­ческих свойств и качеств, особенностей и проявлений. Используется, главным образом, для обозначения своеобразного, оригинального способа мышления, склада ума или даже умонастроений. Например, иногда в литературе упоминается национальный менталитет — «грузинский», «русский», «немецкий» и др. Встречает­ся и региональный менталитет — «скандинавский», «латиноамериканский» и др. Иногда говорят о мента­литете социальной группы, слоя, класса — «мелкобур­жуазный», «интеллигентский», «маргинальный» и др. Подчас это понятие несет в себе квалификационно-оце­ночный оттенок, отражая способности мышления и уровень интеллекта его носителей (особенно в сочета­нии с прилагательными типа «высокий», «низкий», «богатый», «бедный» и т. п.). Может нести и содержа­тельно-идентификационную нагрузку политико-идео­логического характера (например, «либеральный», «тоталитарный», «демократический», или же, скажем, «пролетарский», «революционный», а также, напро­тив, «контрреволюционный», «реакционный» и т. п. менталитет).

В свое время в обществознание понятие мента­литет было введено представителями историко-психологического и культурно-антропологического направлений Л. Леви-Брюлем, Л. Февром, М. Блоком и некоторыми другими. В первоначально использовав­шемся контексте менталитет означал наличие у пред­ставителей того или иного общества, трактуемого, прежде всего, как национально-этническая и социо-культурная общность людей, принадлежащих к одной и той же исторически сложившейся системе культу­ры, некоего определенного общего «умственного инструментария», своего рода «психологической оснастки», которая дает им возможность по-своему вос­принимать и осознавать свое природное и социаль­ное окружение, а также самих себя. Со временем понятие менталитет стало использоваться и для опи­сания в обобщенном виде свойств и особенностей ор­ганизации социальной и политической психологии людей, принадлежащих к такой общности, в частно­сти, политического сознания и самосознания членов той или иной достаточно обособленной общности не только национально этнического и историко-культурного, но и социально-политического характера.

В узком политико-психологическом смысле мента­литет представляет собой определенный, общий для членов социально-политической группы или органи­зации своеобразный политико-психологический тезау­рус («словарь», «лексикон», призму восприятия и ос­мысления мира). Именно он и позволяет достаточно единообразно воспринимать окружающую социально-политическую реальность, оценивать ее и действовать в ней в соответствии с определенными устоявшимися в общности нормами и образцами поведения, гаран­тированно адекватно воспринимая и понимая при этом друг друга. В этом случае общий менталитет сам по себе является организующим фактором, образую­щим особую политико-психологическую общность людей на основе такого единого для всех ее членов менталитета.

С функциональной социально-политической точки зрения, общий для той или иной группы менталитет способствует поддержанию преемственности ее суще­ствования и устойчивости поведения входящих в нее членов, прежде всего, в относительно стабильных, но особенно — в кризисных ситуациях. Главной особенно­стью последних является такое разрушающее воздей­ствие на менталитет, которое подвергает опасности его целостность и сплачивающе-унифицирующий поведе­ние людей характер, а в случае экстремального, крити­ческого воздействия может приводить к дестабилизации, расслоению и нарушению общности менталитета членов группы вплоть до полного разрушения такой политико-психологической общности. Возникающая в результате подобных ситуаций аномия ведет к появлению много­численных форм девиантного поведения и острым пси­хологическим кризисам у представителей данной общ­ности, что влечет за собой и социально-политические последствия: в таких случаях общность становится спо­собной прежде всего (а иногда и исключительно) к де­структивному в социально-политическом плане пове­дению, подчас чреватому не только разрушением социального окружения, но и саморазрушением такой общности.

В подобных случаях возникает особый, «кризисный менталитет» (или анемическое, «дезинтегрированное сознание») как выражение определенного этапа распа­да устойчивых прежде социально-политических обра­зований, определявших поведение людей, в структуре сознания и психики в целом. Главными его особенно­стями являются своеобразная мозаичность (конфликт­ное сосуществование, с одной стороны, отмирающих, уже неадекватных прежних и, с другой стороны, на­рождающихся, но еще не стойких новых компонентов), несистематизированность, отсутствие целостности и устойчивости, ситуативность и непрерывная изменчивость. В отличие от докризисного, достаточно устойчивого и структурированного менталитета, кризисный носит потокообразный, лабильный характер. Ментали­тет такого типа, например, появляется в ситуациях резкого перехода от тоталитаризма к демократии, ха­рактеризующихся появлением целого ряда новых форм общественной жизни — в частности, социально-политического плюрализма, многоукладной экономи­ки, многопартийности и т. п. на этапе возникновения и становления этих явлений. Примером такого рода, в частности, служат попытки разнообразных реформ в советском обществе, связанных с периодом пере­стройки: главным фактором этих реформ должен был стать «человеческий фактор», то есть, новый, изменив­шийся менталитет всего общества. Развитие событий показало, однако, что трансформация менталитета яв­ляется достаточно длительным и болезненным процес­сом. Это связано, во-первых, с трудностями отказа от прежней «психологической оснастки» — со значитель­ной инерционностью и особого рода «сопротивляемо­стью» прежнего менталитета. Во-вторых, с опасностью деструктивных последствий в результате его слишком быстрого разрушения. В-третьих, со сложностью фор­мирования нового менталитета в процессе, по сути дела, принудительной адаптации людей не столько к новым условиям (их еще нет и не может быть на этапе начала реформ), сколько к предстоящему длительному периоду реформирования. Трудности такого рода ве­дут к тому, что общественные преобразования оказы­ваются лишенными поддержки со стороны массового менталитета общества и, напротив, вынуждены пре­одолевать дополнительное сопротивление со стороны политической психологии членов общества.

ТЕМА 1. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ КАК НАУКА

План

Политическая психология как междисциплинарная нау­ка на стыке политологии и социальной психологии. Ее што­ки и автономный статус. Психологические и политологиче­ские корни политической психологии. Поведенческий подход как методологическая платформа политической психоло­гии. Основные вехи истории поведенческого подхода, его достоинства и недостатки.

Западная «политическая психология» и отечественная «психология политики» как относительно самостоятельные понятия, отражающие различные трактовки предмета и задач политической психологии.

Политика как особый вид деятельности людей. Психоло­гическая структура такой деятельности. Понятие «психоло­гических механизмов» этой деятельности и основные элемен­ты этих механизмов. Возможности политологии и психологии в их понимании и практическом воздействии на них.

Предмет и задачи политической психологии. Психоло­гические аспекты, факторы и «составляющие» политики как предмет политической психологии.. Анализ, прогнозирова­ние и управленческое влияние на политическую деятель­ность со стороны ее психологического обеспечения как три основных задачи политической психологии.

Основные объекты изучения политической психологии. Политическая психология внутренней политики. Политиче­ская психология внешней политики и международных отно­шений. Военно-политическая психология.

Основные принципы политической психологии. Основ­ные проблемы и методы политической психологии. Междис­циплинарные связи политической психологии.

Начнем с самого общего определения, к которо­му будем еще не раз возвращаться дальше, по ходу книги, для его дальнейшего уточнения и развития. В самом первом приближении, политическая психо­логия — междисциплинарная наука, родившаяся на стыке политологии и социальной психологии. Ее главная задача состоит в анализе психологических механизмов политики и выработке практических ре­комендаций по оптимальному осуществлению поли­тической деятельности на всех уровнях. Собствен­но говоря, именно для этого она и появилась, на этом и стал наращиваться ее ныне уже вполне самостоя­тельный статус.

Современную политическую психологию надо рассматривать, что называется, с двух концов. С одной стороны, существовала и развивается западная политическая психология, С другой стороны, в 80-е годы начала складываться отечественная психология политики. Сейчас, спустя годы, они естественным путем слились в единую политическую психологию. Однако история и предыстория каждого направления продолжают сказываться. Именно поэтому, для более полного понимания картины, мы рассмотрим и то общее, что сложилось в политической психологии как науке, и то особенное, что в отдельных деталях продолжает их различать между собой.

Формально датой рождения западной политиче­ской психологии считается 1968 г., когда при Американской ассоциации политических наук было учреждено отделение политической психологии, а в ряде Университетов США (прежде всего, в Йельском) начали читаться специальные курсы политической психологии. Однако предыстория политико-психологических идей, наблюдений, знаний и даже конкретных исследований имеет значительно более давние истоки, уходящие своими корнями в античность. На Западе и на Востоке, от Аристотеля до наших дней накоплено уже огромное количество теоретических и эм­пирических разработок.

Политическая психология — новая и, вместе с тем, очень старая наука. От Аристотеля до наших дней и политики, и ученые интересуются субъективной стороной политических процессов. Их и изучает политическая психология — научная дисциплина, возникшая на пересечении интересов политологии и психологии. Согласно авторитетному мнению Дж. Кнутсон предме­том политической психологии являются «психологические компоненты политического поведения человека», социальных групп и целых народов, исследование ко­торых позволяет «применить психологические знания к объяснению политики»[1].

В современных развитых западных странах поли­тическая психология прочно вошла в арсенал прак­тической политики. Без специальной помощи и кон­сультирования экспертов в этой сфере не обходится принятие практически ни одного важного политиче­ского решения. К этому привыкли президенты и се­наторы, электорат и кандидаты на выборах, средства массовой информации и общественное мнение. К со­жалению, как уже говорилось во введении, и как мы увидим дальше, в нашей стране политическая психо­логия как наука до сих пор делает все еще только пер­воначальные шаги. Задача данной главы, а затем и всей книги состоит в ознакомлении с достижениями мировой политической психологии, с намечающими­ся путями ее развития в нашей стране, а также с ос­новными, необходимыми к