ГЛАВА XVIII. Внутренняя и внешняя политика России в 60-70-е гг. XVIв.
ОПРИЧНИНА
Опричнина — одна из самых трагических страниц русской истории. После колоссального десятилетнего взлета в 50-е гг. XVI в. следствием опричнины стало падение экономических, политических, социальных показателей жизни страны на многие десятилетия и, главное, были утрачены многие перспективы будущего развития. Формально опричнина занимает 1565 —1572 гг.За это время на Россию обрушился террор, какового не бывало, по крайней мере, после монголо-татарского нашествия: беспрестанные и бессмысленные казни людей, служивших государству; десятки тысяч новгородцев, спущенных в Волхов, — такового не было ни при одном ливонском, литовском или шведском нашествии...
В 1559 - 1560 гг., когда царь наложил опалу на деятелей «Избранной рады», Россия пережила одно из самых крупных предательств своих правителей по отношению и к государству, и к народу. Десятилетие правления А.Ф. Адашева и Сильвестра — это пример, к сожалению, редкий, когда у власти оказываются действительно государственные люди. Но исторический опыт показывает, что истинных государственников, радеющих за страну и народ, во всех странах и всегда было немного: власть — страшная разъедающая сила, обычно уничтожающая истинных «государственников» и поднимающая на поверхность чиновников, задача которых побольше «прихватить» и не быть при этом публично повешенным.
Похоже в литературе в должной мере не учитывается страшный мор 1557 г.,охвативший в основном Заволжье и отчасти Северо-Запад Руси. Из-за нахлынувшего на огромную территорию мороза вымирали целые районы и полностью расстраивалась привычная жизнь. Естественно, все это воспринималось как наказанье Божье, и выходы из трагических событий искали на эмоционально-религиозном уровне. Расположенность руководителя Посольского приказа И. Висковатого к налаживанию дружественных отношений с Крымом как бы оправдывалась трагедией на Севере Руси. Посольства из Ливонии с целью пересмотра условий договора 1503 г. также могли быть реакцией на трагедию, унесшую многие тысячи жизней. Отсюда настоятельные просьбы либо сокращения размеров дани, либо перенесения сроков ее выплаты. Трагедия зимы 1557 г. многое проясняет в сложившейся коллизии. Ливонские посольства учитывали колоссальные трудности, которые возникли в северо-западных пределах Руси (хотя от стихии пострадали и ливонские земли). Жалко было отказываться от больших успехов, достигнутых на юге, но нельзя было оставлять пустыней и северный, в том числе Прибалтийский, край. Разные потоки противоречий пересеклись в принципиальных спорах 1558-1560 гг. И все они послужили, с одной стороны, причиной изменения внешнеполитического курса, а с другой — стали причиной рождения кардинально нового принципа решения внутриполитических проблем. При этом начавшаяся Ливонская война в малой степени питала опричнину, а вот введение опричнины практически не отвечало потребностям войска, боровшегося за Ливонию.
***
При огромной важности событий, связанных с опричниной, в летописях имеются лишь отрывочные сведения о ее введении, а после 1567 г., в опричных условиях, прекращается и московское летописание, прерывается также и большинство других летописных традиций. Вскоре и само слово «опричнина» оказывается под строгим запретом. Поэтому в литературе обычно используются сведения иностранцев, главным образом современников и участников событий. Два автора — Таубе и Крузе — это ливонские дворяне, взятые в плен, освобожденные в 1564 г. и приближенные к царскому двору. В 1571 г. они сбежали в Литву, в чем, конечно, винить их не приходится: «озорство» царя переходило всякие границы. Померанец Альберт Шлихтинг также был пленен в 1564 г. и бежал в Польшу в 1570. Вестфалец Генрих Штаден перебрался в 1564 г. в Москву по своей инициативе и стал опричником. Россию он покинул лишь в 1576 г. Штаден интересен тем, что он, по сути, одобрял опричную политику грабежа и убийств, как бы считая этой неким идеалом, к которому каждый человек стремится. Он не только без стеснения, но хвастливо замечал, что в новгородский поход он отправлялся с царем на одной лошади, «вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные добра». Опричнину, конечно, такое признание достаточно характеризует. Меньше дают материалы Джерома Горсея, агента английской торговой компании в Москве, наезжавшего в Россию неоднократно с 1573 по 1590 г., а также отклики на московские события в Польше. Авторы пользовались в основном слухами и пересудами, к примеру, в Польше главным источником слухов были беглецы из России, у которых личное обычно заслоняло общее. В целом же отклики об опричнине в разных странах и на разных языках еще не собраны в едином издании и не переведены.
Как уже было сказано, к 1560 г. царь разорвал отношения с правительством «Избранной Рады» и в начале 60-х гг. попытался обвинить своих бывших советников в «изменах» и «волшебстве». Некоторые авторы считают, что психические аномалии, которыми царь похоже страдал с детства, теперь прорываются наружу в форме неуемной ярости. За опалами следуют казни, которые особенно свирепыми становятся после кончины митрополита Ма-кария в 1563 г. А. Курбский в числе первых жертв называет «ля-ховицу» Марию-Магдалину, казненную вместе с пятью детьми по обвинению в «волшебстве», а также Ивана Федоровича Шишкина «со женою и с детками; сродник был Алексеев (т.е. Адашева. - А.К.) и муж воистину праведный и зело разумный, в роде благороден и богат». Казнен был также младший брат Алексея Адашева — Даниил Адашев. Курбский упоминает и о казни трех братьев Сатиных, на сестре которых был женат Алексей Адашев. В синодике Чудова монастыря среди «убиенных» называются еще три брата Адашева и его сестра Варвара.
СБ. Веселовский отмечает, что первые опалы и казни не касались бояр: жертвами становились рядовые дворяне. Он даже делает на этом основании заключение, что роль Адашева историками преувеличена. Действительно, первые казни коснулись главным образом близких и дальних родственников Адашева, никто из которых не имел боярского звания. Но и сами реформы 50-х гг. и авторитет Адашева держались не на знатности рода, а на умении создать определенную гармонию сословий, в рамках которой дворянство являлось опорой государственной централизации.
Опалы на бояр, в том числе на родственников (Глинских), поначалу ограничивались ссылками или даже просто публичными заявлениями о беспрекословной верности царю. Столкновение с князьями Воротынскими осенью 1562 г. привело к лишению князей их вотчины (Новосиль, Одоев, Перемышль), а братья Воротынские с женами «за изменные дела» были сосланы один с женой в Белоозеро в тюрьму, другой — в Галич под стражу. Уже в 1563 г. Александр Воротынский был освобожден, но другой брат — Михаил — провел в ссылке три с половиной года, после чего все-таки был помилован и ему вернули часть его удела. Более сурово царь обошелся с князем Дмитрием Ивановичем Курляте-вым — сам Курлятев, его жена, сын Иван и две дочери были насильно пострижены в монашество и разосланы по монастырям. Курлятев прямо обвинялся царем (по крайней мере, в письме к Курбскому) в его приверженности Адашеву и Сильвестру.
Естественно, что опалы и казни привели к многочисленным побегам, в основном в Литву, затем в Швецию и даже в Турцию. И, конечно, эти побеги еще более разжигали ярость Ивана Грозного. У Курбского приводится характерный пример: на пути к Полоцку царь собственноручно сгоряча убил князя Ивана Шаховского. Никакого обвинения в адрес князя не приводится.
Летом 1563 г. разразился конфликт царя с Владимиром Андреевичем Старицким и его матерью Ефросиньей. Митрополиту Ма-карию удалось предотвратить расправу. Но Ефросинья вынуждена была постричься в монахини, бояр князя Владимира царь принял к себе на службу, а к Владимиру приставил людей по своему выбору. Взятие в 1563 г. Полоцка было наивысшим успехом в войне против Литвы, выступавшей на стороне Ливонского ордена. Но уже начало 1564 г. принесло неудачи. И реакция Ивана Грозного сказалась на лицах, которые не имели отношения к этим событиям, — были казнены князья Юрий Иванович Кашин и Михаил Петрович Репнин (согласно рассказу Курбского, Репнина убили за то, что он отказался надеть «машкару» — потешную маску). Тогда же был казнен племянник Ивана Телепнева-Оболенского — Дмитрий Федорович Овчинин. Около этого времени казнили стародубского князя Дмитрия Ивановича Хил-кова, а затем смоленского наместника Никиту Васильевича Шереметева.
30 апреля 1564 г. бежал в Литву Андрей Курбский, бывший в это время наместником в Юрьеве. Судя по его посланию старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву, написанном до бегства в Литву, князь что-то знал о готовящихся против него акций со стороны царя. Бегство Курбского в литературе часто представляется чуть ли не причиной введения опричнины. Но СБ. Веселовский справедливо замечает, что это был только один из побегов, причем далеко не первый в потоке беглецов. Более того, в это время митрополиту Афанасию, занявшему митрополичью кафедру после кончины Макария, и боярам удалось уговорить Ивана Грозного не чинить неоправданных казней, и царь несколько месяцев воздерживался от них, а с Владимиром Андреевичем Старицким вроде бы даже и помирился. Но все это оказалось затишьем перед бурей.
3декабря 1564 г. царь с царицей и сыновьями отправился из Москвы в село Коломенское. Летописец отмечает необычность этого отъезда, отличие его от прежних поездок на моление по монастырям. Царь, ничего не провозглашая, захватил с собой «святость, иконы и кресты, златом и камением драгим украшенные, и суды золотые и серебряные... и платие, и денги, и всю казну повеле взяти с собою». Боярам, дворянам и приказным людям, которых он пожелал взять с собой, он приказал ехать с женами и детьми. Сопровождал этот обоз отряд дворян и детей боярских в боевой готовности: «с конми, со всем служебным нарядом».
В Москве, естественно, тревожились: никто не понимал замысла царя, поскольку никаких объявлений, куда и зачем поехал царь со всем своим сопровождением, не было. А царский обоз из Коломенского повернул в противоположную сторону, и 21 декабря царь в Троицком монастыре праздновал память митрополита Петра. Оттуда обоз отправился в Александрову слободу, где и остановился. И именно из Александровской слободы 3 января 1565 г. царь прислал с Константином Дмитриевичем Поливановым митрополиту и остававшейся в Москве части правительства грамоту-список, «а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государству его до его государьского возрасту». Оказавшихся в «списке» царь обвинял в расхищениях государева достояния и уклонениях от службы. Архиепископов и епископов, архимандритов и игуменов он обвинил в том, что «сложася з бояры и з дворяны и з дьяки и со всеми приказными людьми», они не давали царю наказывать виновных.
Другая грамота была адресована к «гостем» «и х купцом и ко всему православному крестианству града Москвы» с повелением прочитать ее перед москвичами дьякам Путиле Михайлову и Андрею Васильеву. Царь успокаивал горожан, что «гневу на них и опалы никоторые нет». В некоторых работах эта грамота трактовалась чуть ли не как показатель демократических симпатий царя, которому бояре мешали стать истинно народным защитником. Но дело даже и не в намерении расколоть общество: купцы и посадские люди оставались вне политической борьбы и противодействия капризам царя оказать были просто неспособны. Город был парализован, поскольку никто не понимал, что происходит и что задумал царь. «Всяких чинов люди» упрашивали митрополита уговорить царя, чтобы он «гнев свой отвратил, милость показал, и опалу свою отдал, а государьства своего не оставлял и своими государьствы владел и правил, якоже годно ему, государю». Иными словами, москвичи готовы были принять любые требования царя, в том числе и неоправданно жестокие.
В Александрову слободу направили челобитчиков. Часть их царь оставил у себя, часть вернул в Москву, с распоряжением: «Да будут они по своим приказом и правят его государьство по прежнему обычаю». Челобитье архиепископов и епископов было принято на том, «что ему своих изменников, которые измены ему государю делали и в чем ему государю были непослушны, на тех опала своя класти, а иных казнити и животы их и статки имати; а учинити ему на своем государьстве опришнину, двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной, а бояр и околничих и дворецкого и казначеев и дьяков и всяких приказных людей, да и дворян и детей боярских и столников и стряпчих и жилцов учинити себе особно, и на дворцех на Сытном и на Кормовом и на Хлебенном учинити клюшников и подклюшников и сытников и поваров и хлебников, да и всяких мастеров и конюхов и псарей и всяких дворовых людей и на всякий обиход, да и стрелцов приговорил учинити себе особно».
Далее дается перечень городов, которые включаются во «вдовий удел» — опричнину: «А на свой обиход повелел государь царь и великий князь, да и на детей своих царевичев Иванов и царевичев Феодоров обиход, городы и волости: город Можаескъ, город Вяз-му, город Козелеск, город Перемышльдва жеребья, город Белев, город Суздаль и с Шуею, город Галичь со всеми пригородки, с Чюхломою и с Унжею и с Коряковым и з Белогородьем, город Вологду, город Юрьевец Поволской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми воло-стьми, город Двину, Каргополе, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское селцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту, Порог Ладожской, Тотму, Прибужь. И иные волости государь поймал кормленым окупом, с которых волостей имати всякие доходы на его государьской обиход, жаловати бояр и дворян и всяких его государевых дворовых людей, которые будут у него в оприш-нине; а с которых городов и волостей доходу не достанет на его государьской обиход, и иные городы и волости имати».
Иными словами, на большей части территории России, в стратегически важных областях (в частности, в опричнину вошел весь Волго-Балтийский путь, а также западные и юго-западные подступы к Москве) устанавливалась никем неконтролируемая власть. В этих городах и волостях царь намеревался разместить тысячу опричников, выселив и переселив в другие районы «вотчинников и помещиков». При этом царь предупреждал, что в будущем он может забрать и другие города и волости, не мотивируя это государственной целесообразностью. Для начала же царь истребовал от земства 100 тысяч рублей «за подъем», оговорив, что и все имущество тех, кого он захочет казнить, тоже перейдет к нему.
Уже в феврале 1565 г. «повеле царь и великий князь казнити смертною казнию за великие их изменные дела боярина князя Олександра Борисовича Горбатово да сына его кНязя Петра, да околничего Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана княж Иванова сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрея княж Ондрее-ва сына Шевырева. Бояр же князя Ивана Куракина, князя Дмитрея Немово повеле в черньцы постричи. А дворяне и дети боярские, которые дошли до государской опалы, то на тех опалу свою клал и животы их имал на себя, а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье с женами и с детми». Летописный перечень неполон. СБ. Веселовский обратил внимание на вкладную книгу Троицкого монастыря. В ней, в частности, записано, что 12 февраля царь прислал на помин души князя Александра Горбатого 200 рублей, а 14 марта на помин души князя Петра Ивановича Горенского 50 рублей. Иными словами, до 14 марта был казнен и князь Горенский.
В начале XVII в. дьяк Иван Тимофеев, объясняя причины бед России в конце XVI и начале XVII в., увязал их именно с опричниной. Он не отказывал Ивану Грозному в уме, но отказывал в благоразумии. Царь был «к ярости удобь подвижен», а в ярости уже не знал милосердия. Согласно оценке Ивана Тимофеева, царь «от умышления же зелные ярости на своя рабы подвигся толик, яко возненавиде грады земля своея вся и во гневе своем разделением раздвоения едины люди раздели и яко своеверны сотвори... и всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако разсече». «Мню сим разделением прогневил он Господа Бога», — заключает Иван Тимофеев и напоминает заповедь: «Не может стоять царство, разделенное надвое». Скажем, Александр Горбатый (Суздальский), находившийся в двойном свойстве с самим царем, был одним из лучших полководцев, по аттестации Курбского «глубокого разума и искусный зело в военных вещах». Следовательно, царь собственными руками готовил поражение России в Ливонской войне, уничтожая тех, кто мог бы побеждать. И неудивительно, что от Ивана Грозного стали разбегаться во все стороны — брат Петра Горенского бежал в Литву, но был перехвачен и посажен на кол, а 50 сопровождавших его слуг были повешены.
После конфликта 1563 г. Иван Грозный начал готовить расправу над своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем. Царь до 1566 г. провел три мены владениями, забрав у Владимира Андреевича Старицу (полученную еще отцом Владимира, Андреем Ивановичем по завещанию Ивана III)в опричнину и полностью заменив все окружение старицкого князя. И ряд последующих казней предполагал уничтожение возможных сторонников Владимира Андреевича, как единственного в то время законного претендента на царский трон.
В 1566 г. в Москве был созван Земский собор — последний в царствование Ивана Грозного. Участники собора проявили мужество и потребовали ликвидации опричнины. Руководила заседаниями собора Боярская дума, авторитетнейшим руководителем которой был конюший И. П. Федоров- Челяднин. Примерно тех же взглядов придерживался новый митрополит Филипп (Федор Степанович Колычев), постоянно призывавший царя отменить опричнину. Реакция царя была обычной: большая группа дворян была казнена, И.П. Федорова-Челяднина отправили в ссылку на воеводство в Полоцк. Не доверяя москвичам, царь вынес свой замок-резиденцию за пределы города. Видимо, в 1567 г. он похоже в страхе, беседовал с игуменом Кирилле-Белозерского монастыря Кириллом и хотел даже постричься в монахи. В монастыре была выделена келья для царя и две кельи для его сыновей Ивана и Федора. Тогда же царь просил и английское правительство предоставить ему убежище в случае «беды».
О намерениях царя узнали на Москве, и нашлось немало «земцев», которые с энтузиазмом поддержали бы кандидатуру Владимира Андреевича Старицкого. Царь сразу же отказался и от Англии, и от монастыря, намереваясь уничтожить вся и всех, кто мог поддержать его двоюродного брата. Поэтому главной заботой царя в 1568 — 1570 гг. стало именно «дело» о заговоре Старицких. Но сам Владимир Андреевич не был способен что-либо возглавить и психологически давно уже был сломлен. В 1567 г. он предает И. П. Федоро-ва-Челядина, готового поддержать кандидатуру старицкого князя, сообщив царю о «заговоре» конюшего. Опричники разорили вотчины И.П. Федорова-Челядина и казнили многих его слуг и приверженцев. Однако сам конюший тогда избежал худшего благодаря заступничеству митрополита Филиппа, который во время богослужения в Успенском соборе 22 марта 1568 г. потребовал от царя прекращения кровавого террора. Летом того же года произошел окончательный разрыв митрополита с неуемным самодержцем. Филипп ушел в монастырь Николы Старого, но сложить с себя митрополичий сан отказался. В сентябре 1568 г. царь создал опрично-духовную комиссию для расследования «преступлений» Филиппа в бытность его игуменом Соловецкого монастыря. Никаких «преступлений» обнаружить не удалось, но в ноябре митрополит был насильственно низложен и отправлен в заточение в Тверь в Отрочь монастырь. Попутно царь устроил суд над И. П. Федоровым-Челя-диным, который 11 сентября был попросту убит.
В тот же период жертвами опричного террора стали виднейшие члены Боярской думы — окольничие М.И. Колычев и М.М. Лыков, государственный казначей Х.Ю. Тютин, земские воеводы А.И. Шеин-Морозов, Ф.А. Карпов, МА. Карпов, И.Б. Колычев, В. Колычев. Казнены были также князь А.И. Катырев, трое князей Хохолковых, князья В.К. Курлятев, Ф.И. Троекуров и Ф. Сысоев, сотни дворян и других служилых людей.
Осенью 1569 г. осуществилась окончательная расправа с Владимиром Андреевичем Старицким. Сначала он был отправлен в почетную ссылку в Нижний Новгород. Затем опричники, в частности Василий Грязной и Малюта Скуратов, организовали провокацию, приписав старицкому князю намерение отравить царя. Владимир был доставлен в царский лагерь, и 9 октября царь заставил своего двоюродного брата выпить яд, а 11 октября царь расправился с его матерью — Ефросиньей. Ее забрали из Горитского монастыря на Белоозере и на речных стругах повезли в Александрову слободу, куда царь переселился из Москвы. Как сообщает Пискаревский летописец, царь «по дороге велел ее уморити в ызбе в дыму». Эту участь разделила и вся свита Ефросиньи, в том числе старицы того же монастыря.
Внешнеполитическое положение России заметно ухудшилось после объединения Литвы и Польши в 1569 г. в единое государство — Речь Посполитую. По существу, исключалась возможность каких-либо активных действий в войне, и Россия просит теперь о перемирии. На юге в это же время активизировалась Турция, намеревавшаяся захватить весь юг России. Несколько облегчала положение усобица в Швеции, где Эрик ХГУ, опасаясь за свою жизнь, готов был даже просить в России убежища. Но осенью 1568 г. Эрик был свергнут, и отношения со Швецией осложнились.
От «дела» Старицких царь с опричниками решили протянуть нити и к Новгороду, где, конечно, сохранялись антимосковские и тем более антиопричные настроения. Падение Изборска в 1569 г. в ходе Ливонской войны он справедливо связывал с изменой некоторых русских. Но, как и обычно в опричнину, казнили не виновных, а подозреваемых. В числе же подозреваемых оказались едва ли не все новгородцы. Из Пскова и Новгорода было выселено более двух тысяч человек как неблагонадежных. Новгородское «из-менное дело» увязали с представителем знатного старомосковского боярского рода Василием Дмитриевичем Даниловым. Он представлялся как бы связующим звеном между Владимиром Андреевичем Старицким, и новгородцами, и был казнен опричниками во время новгородского погрома. Естественно, как практически и все «дела» опричников, и дело В.Д. Данилова, и все «новгородское изменное дело» были фальсифицированы, и опричники, пользуясь безнаказанностью, наслаждались жестокостью, грабили и убивали, не неся никакой ответственности.
В конце 1569 г.опричное войско двинулось в поход на Новгород. Первым серьезным городом на пути была Тверь. Здесь в От-роче монастыре все еще находился низвергнутый митрополит Филипп. Царь и его советники решили использовать бывшего митрополита против духовенства Новгорода, тем более что отношения у Филиппа с новгородским архиепископом Пименом были напряженными. Но Филипп занял принципиальную позицию, осуждая опричный террор, и Малюта Скуратов 23 декабря задушил его. Сама Тверь была разгромлена. Иностранные источники называют фантастические цифры жертв: 60 и 90 тысяч, но, видимо, достоверна цифра 9 тысяч. Сотни переселенных сюда псковичей и новгородцев были истреблены полностью. По пути к Новгороду опричники грабили и убивали по всем городам без счета. Царь распорядился убивать всех, кто пытался бы проехать по новгородской дороге или проникнуть в опричный лагерь, дабы никто не мог предупредить новгородцев о надвигавшейся на них грозной опасности.
2 января 1570 г. опричники подошли к Новгороду и обложили его со всех сторон «кабы не един человек из града не убежал». Первыми жертвами опричников стали монастыри и храмы. Они были полностью разграблены (в Новгороде и под Новгородом было 27 монастырей), а монахов и священнослужителей попросту убивали сотнями. Новгородский летописец описывает страшную картину зверств опричников. Монахов вывели на рыночную площадь и забили «палицами насмерть», а убитых затем развезли по монастырям для погребения. На уже ограбленные монастыри была наложена еще и контрибуция: архимандриты должны были передать в опричную казну по 2 тысячи золотых, настоятели — по тысяче, соборные старцы — по 300 — 500 золотых. Ограбленные монастыри и церкви, конечно, не могли внести такие суммы, и царь распорядился «бити их приставом из утра и до вечера на правежи до искупа безщадно».
В Новгороде московские правители обычно имели резиденцию на Городище. Именно там Иван Грозный осуществлял пародию суда. Опричные «суды» выделялись даже на фоне крайне жестокого и в Европе, и в Азии XVI столетия — обвиняемых жгли на огне «некоею составною мукою огненною». Естественно, что под такими пытками истязаемые давали любые нужные мучителям показания. А обожженных «изменников» привязывали к саням длинной веревкой и волокли две версты до Новгорода, где сбрасывали с волховского моста в реку. Новгородский летописец сообщает, что на волховском мосту был устроен специальный помост, с которого бросали в реку членов семей «изменников» — связанных по рукам и ногам женщин и детей. Опричники же разъезжали по реке в лодках, и вооруженные рогатинами и топорами топили тех, кому удалось всплыть.
В этой информации летописца, видимо, зафиксирован не самый первый этап бесчинств опричников, поскольку речь идет о светском населении города. Посад же опричники начали грабить после того, как были разграблены церковные заведения и учинена расправа с духовенством. В «Повести о приходе царя Ивана в Новгород», включенной в новгородскую летопись, говорится, что в течение пяти недель ежедневно топили в Волхове по 1000—1500 человек: «А тот убо день благодарен, коего дни въвергнут в воду пятьсот или шестьсот человек». Пытавшихся же спастись из воды, опричники «прихватывая багры, людей копии и рогатини прободающе и топоры секуще, и во глубину без милости погру-жаху, предающе горцей смерти».
Сходную информацию дает и Псковская летопись. В ней, в частности, называется цифра: 60 тысяч «мужей и жен и детей», которых царь «в во великую реку Волхов вмета, яко и реки за-прудитися». Таубе и Крузе говорят о том, что только «именитых людей» в Новгороде погибло 12 тысяч. И только в одной «скудельнице» (могильнике), по сообщению Новгородской летописи, было захоронено 10 тысяч убитых. Курбский сообщает, что лишь за один день царь перебил 15 тысяч, не считая жен и детей. Автор «Записок о России» А. Шлихтинг говорит о гибели «2770 из более знатных и богатых, не считая лиц низкопоставленных и беспредельного количества черни, которую он уничтожил всю до полного истребления». Туже цифру «именитых» называют и новгородские источники.
Откровенно антигосударственная направленность всего опричного террора и очевидная бессмысленность разрушения всего Северо-Запада Руси, в особенности разрушение Твери и Новгорода, породили одно любопытное объяснение многолетнего сумасбродства царя. Археолог и писатель А.Л. Никитин считает, что сообщения о рождении у отправленной в монастырь супруги Василия III Соло-монии Сабуровой сына (об этом упоминает и Герберштейн, посетивший Москву в 1526 г.), названного Юрием, достоверно. Имеются определенные следы пребывания младенца в монастыре — детская утварь. По мнению А.Л. Никитина, именно сын Соломонии Сабуровой являлся законным наследником престола, а потому Иван Грозный всю свою деятельность направил на поимку и уничтожение старшего брата. По мнению автора, Тверь была разрушена потому, что царь предполагал захватить там брата. Тот же мотив двигал им и в походе на Новгород. И хотя версия А.Л. Никитина выглядит почти фантастической, в его очерке затронуто много эпизодов и фактов, которые пока не находят объяснения в исторической литературе.
После Новгорода карательная экспедиция была направлена на Нарву и Иван-город, а сам царь направился к Пскову. Здесь тоже начались казни, хотя Псков традиционно тяготел к Москве. У Таубе и Крузе приводится, видимо, широко распространенный рассказ о том, почему царь внезапно прекратил репрессии в Пскове. Псковский юродивый Никола пришел к Ивану Грозному и предупредил: «Ивашка, Ивашка, до каких пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь. Подумай об этом и уйди в эту же минуту или тебя постигнет большое несчастье». Псковская летопись передает ту же версию в несколько ином освещении: царь «нивочто же вменив, повеле у святыя Троицы колокол сняти, того же часа паде конь его лутчий по пророчеству святого». Именно это обстоятельство и напугало царя. Суеверия проявлялись в его действиях постоянно. И он мог действительно всерьез напугаться. Во всяком случае, он немедленно покинул Псков и отправился в Александрову слободу.
Опричники продолжали бесчинствовать в Новгороде и Новгородской земле весь 1570 и еще 1571 г. Хозяйство страны было разрушено до такой степени, что голод охватил не только Северо-Запад Руси, но и центральные области. В Москве цены на рожь поднялись в 10 — 20 раз, а в Подмосковье иностранцы, в частности польские послы, побывавшие в Москве летом 1570 г., всюду видели множество брошенных мертвых тел людей, погибших от голода. И в этих условиях царь замышлял продолжение войны за Ливонию, причем теперь предстояло воевать со Швецией при весьма ненадежном нейтралитете Польско-Литовского государства.
В нашей литературе были попытки найти в этих бессмысленных расправах какую-либо объективную закономерность и необходимость. В 1964 г. A.A. Зимин оправдывал явно безумные действия царя необходимостью «сокрушить это государство в государстве — церковь». Но уничтожение отдельных высших церковных чинов (например, митрополита Филиппа) ни в коей мере не затрагивало сути отношений власти и церкви, тем более что Иван Грозный твердо держался традиций «иосифлянства». Скорее, речь шла лишь о личном приоритете. И в этом случае царь мог устранить нежелательного митрополита, а потом каяться безмерными пожертвованиями монастырям.
По возвращению из Новгорода царь имел длительный разговор с печатником, «канцлером» И. Висковатым. Содержание этого разговора передает А. Шлихтинг. Печатник советовал, чтобы царь не проливал столько крови, «в особенности же не истреблял своего боярства, и просил его подумать о том, с кем же он будет впредь, не то что воевать, но и жить, если он казнил столько храбрых людей». Царь разумных советов не терпел и разразился угрозами: «Я вас еще не истребил, а едва только начал, но я постараюсь всех вас искоренить, чтобы и памяти вашей не осталось. Надеюсь, что смогу это сделать, а если дело дойдет до крайности и Бог меня накажет и я буду принужден упасть ниц перед моим врагом, то я скорее уступил бы ему в чем-либо великом, лишь не стать посмешищем для вас, моих холопов». И царь не забыл этого разговора Висковатому.
И. Висковатый в течение двадцати лет возглавлял Посольский приказ, а фактически контролировал приказный аппарат, поскольку вместе с казначеем Фуниковым ведал «государеву казну» — Казенный приказ. В качестве печатника он утверждал все важнейшие документы, исходившие из других приказов. К тому же он пользовался поддержкой Захарьиных и близких им бояр, а также главы Боярской думы Шереметева. По существу, в этом лагере оказалось почти все боярство. А у Висковатого были основания беспокоиться и за свою жизнь, поскольку в июле 1570 г. после жестоких пыток был казнен его родной брат Третьяк, которого связали с «заговором» Владимира Старицкого. Теперь же Висковатого и приказную оппозицию решили связать с новгородским «делом». Чудовищные пытки сотен новгородцев позволили опричникам получить нужные им показания против Висковатого и боярского кружка Захарьиных. На Висковатого «повесили» и провалы во внешней политике, действительным виновником которых был сам царь и его опричные советники.
25 июля 1570г. на рыночной площади в Китай-городе, именовавшейся Поганой лужей, состоялась массовая казнь «изменников». Царь поначалу намеревался учинить и Москве такой же разгром, как в Новгороде, и практически все население города разбежалось по домам и возможным укрытиям, а у Поганой лужи не оказалось ни одного «зрителя». Столь явная реакция москвичей на действия царя заставила его изменить тактику: он объявил, что «сложил... свой гнев» с жителей города, после чего часть приведенных на казнь даже передал «земцам». А затем начались казни.
Как и можно было предполагать, первыми были казнены И.М. Висковатый и H.A. Фуников, а также глава Поместного приказа В. Степанов (Угримов), глава приказа Большой казны И. Булгаков и глава Разбойного приказа Г. Шапкин вместе с их семьями. Висковатого пытались купить: требовали от него признаться в своих «преступлениях» и просить царя о помиловании. Но он ответил на эти «уговоры» проклятиями: «Будьте прокляты кровопийцы, вместе с вашим царем». Это были последние его слова. Висковатого раздели донага и привязали к бревнам, составленным — по сути дела, богохульски — в виде креста. Казнь Висковатого начал Малюта Скуратов и закончил опричник И. Реутор — распятый на кресте был разрезан живьем на части. Также твердо держался и Фуников, отказываясь признать за собой какую-либо вину, — его сварили, обливая кипятком. За четыре часа было казнено, по разным сведениям, 120 — 130 человек. Позднее они были внесены в «Синодик опальных», в котором Иван Грозный каялся в своих прегрешениях. После расправы с московскими дьяками началась расправа с новгородскими. По тому же Синодику было казнено 50 — 70 новгородских дворян и приказных людей, а также лица из дворцовой прислуги — все были утоплены в реке. При этом «чернь» и члены семей, также предаваемые казни, в счет не шли, но очевидцы называют примерно 80 казненных жен и детей «изменников».
Между тем разногласия проникли и в среду опричнины. Создатели сыскного ведомства опричнины А. Вяземский и А. Басманов были подвергнуты публичному избиению палками, причем Вяземского заставляли при этом вносить ежедневно 1000, затем 500 и 300 рублей. Откупаясь, Вяземский оговорил ряд богатых московских купцов, якобы бравших у него в долг деньги и тем пришлось оплачивать несуществующие долги. Вяземский, наконец, был сослан на Волну в Городецкий посад, где и умер «в железных оковах». Из опричнины были изгнаны и все его родственники. Примерно такая же картина была и с родственниками казненного Басманова и братьев Очиных. Из опричнины были изгнаны все Плещеевы.
На настроения царя оказывали, конечно, влияние и неурядицы в личной жизни. Когда в 1560 г. на восьмом дне после кончины Анастасии он посватался к сестре польского короля Екатерине и получил отказ, это послужило основанием для начала военных акций против обидчиков. В 1569 г. скончалась Мария Темрюковна, которая, по некоторым данным, советовала царю ввести опричнину. Теперь выбор невесты был поставлен как важное государственное мероприятие. В Александрову слободу свезли 2 тысячи девушек. После тщательнейшего отбора царь остановился на Марфе Собакиной, а сыну Ивану определил в жены Евдокию Сабурову. 28 октября состоялось венчание, но уже 13 ноября Марфа умерла, видимо, не выдержав бесцеремонности и разнузданности своего нечаянного супруга. В следующем году отец Марфы коломенский сын боярский Василий Большой Собакин был пострижен в Кириллов монастырь, а трех его племянников казнили по обвинению, что они будто хотели царя «чародейством извести». Церковь признавала законными только три брака. Пришлось созывать церковный собор, который 29 апреля 1572 г. разрешил царю четвертый брак с Анной Колтовской, уже через год сосланной в монастырь. Далее последовало еще три брака, уже без церковного благословения, ибо церковь не могла пойти против канона.
Распри и беспринципная борьба в самой опричнине привели к тяжелейшей трагедии — крымский хан Девлет-Гирей 24 мая 1571г. беспрепятственно сжег Москву, а опричное войско не смогло его остановить. По сообщению летописи, «Москва згорела вся: город и в городе государев двор и все дворы и посады все и за Москвою: и людей погорело многое множество, им же не бе числа; и всякое бо-гатество и все добро погоре». В итоге и «хоронити некому было». Англичанин Ускомби, находившийся в это время в Москве,