Насилие, дисциплина, ресурсы, деньги и право — многочисленные друзья человека Власти 1 страница
Насилие, если оно позволяет себе помедлить, становится властью.
Элиас Канетти
ТеоретикПечальная судьба открытий Миллса и Квигли надолго отбила у ученых интерес к изучению властных группировок640. Однако сами эти властные группировки и осуществляемая ими Власть от этого никуда не исчезли.
Практик.Более того, никуда не исчезла и потребность самих властных группировок узнавать что-то о своих конкурентах. Расскажу одну историю, мораль из которой вы легко сможете вывести сами. Однажды я сидел в некоторой компании, в которой один из участников! по чисто личной причине, воскликнул: «Откуда взялся этот Бойко?2» У меня был ответ на этот вопрос, и я ответил, что он сын Владимира Шамберга’ и правнук Соломона Лозовского.
— Ну ладно, — сказал мой собеседник, — предположим, Лозовский действительно представлял серьезные силы в мировом еврействе, но он уже давно умер, А Шамберг кто?
— Тебе имя Григория Морозова641 что-то говорит? — спросил я.
— Это первый, случайный и недолгий муж Светланы Аллилуевой.
— Ну вот, а Шамберг — первый, случайный и недолгий муж дочери Маленкова. В то же самое время!
После этого в комнате установилось долгое молчание, а затем кто-то сказал: «В разведке случайностей не бывает...»
Читатель.Не могу не спросить — а сами-то вы откуда узнали такую пикантную подробность? Читали брачные новости начала 1950-х, которых в СССР отродясь не было?
Практик.Нет. Мне это сказал Георгий Георгиевич Маленков2, которого я знал по совместной работе. Причем сказал довольно случайно, просто воскликнув, увидев кадр в телевизоре: «До чего же он на отца похож в молодости!», в тот момент, когда я находился в одной с ним комнате.
Читатель.Опять случайность... Неужели во Власти нет более надежных способов узнать, кто есть кто?
Теоретик.Самый надежный способ что-либо узнать во Власти — это оказаться в нужное время в нужном месте. Посудите сами, если одно из главных правил Власти — «ничего не говорить о Власти», то кто же вам скажет правду в ответ на прямой вопрос? Нема дурных, как говорят в Неаполе. Остается ловить случайности, когда осведомленный человек по тем или иным причинам (например, считая ситуацию безопасной или желая произвести впечатление) проговаривается, причем возможно даже не вам, а просто в вашем присутствии. Умение прогнозировать такие моменты и организовывать свое в них участие — одно из самых полезных качеств человека Власти!
А теперь у меня к вам «вопрос на засыпку». Вы поняли, что имел в виду кто-то, сказав «в разведке случайностей не бывает»?
Читатель. Он догадался, что Бойко не просто так стал вицепремьером, а был туда продвинут группировкой, в которую входили, в разное время, Лозовский, Морозов и Шамберг? Кстати, ничего себе получается группировка, из видного деятеля международного еврейства и эмигрировашего в США родственника Маленкова...
Практик. Браво! Остается добавить, что Шамберг не просто так эмигрировал в США, а стал там сотрудником одного из финансируемых ЦРУ институтов. Так все становится совсем понятным, не правда ли? Скажу больше, через несколько месяцев я встретил этого «кого-то» в другой компании, и он доверительно сообщил мне, что распорядился642 разузнать биографии крупнейших российских олигархов. Выяснилось, что все они,кроме одного, имелиродственные связи уровня членов Политбюро ЦККПСС. А началось все с моего скромного замечания, кто кому правнук...
Читатель. А кто был тог олигарх, без родственников в Политбюро?
Практик. Мы часто упоминали его на страницах книги, как пример человека, ничего не понимавшего во Власти и не имевшего реальной команды. Отсутствие политической культуры, воспринятой в детстве от родителей, трудно компенсировать личными талантами, особенно если не знаешь, чего именно тебе не хватает.
Теоретик. Как видите, по меньшей мере «в разведке» изучение властных группировок успешно продолжалось. Точно так же и теоретики, лишенные возможности раскрыть истинное устройство Власти643 644, все равно продолжали сталкиваться с ее проявлениями, и развивать ее описательные3теории. Поскольку слово «власть» многозначно и может использоваться нетоль-
ко в сущностном {«что это такое, и как оно устроено»), но и и транзакционном значении («обладает ли А властью над Б»), для этой работы совершенно не требовалось раскрывать «внутреннее устройство» Власти. Достаточно было назвать «властью» такую штуку, благодаря которой отдельные люди и организации получают возможность применить власть; ну а дальше уже можно рассуждать об их действиях как вытекающих из обладания властью,
Благодаря такому нехитрому, но действенному маневру теория Власти продолжила развиваться и после негласного запрета на ее настоящий предмет (саму Власть), Не задавая больше неудобных фундаментальных вопросов о власти (что она такое, и как она устроена), теоретики сосредоточились на ее практических проявлениях. Что значит «А обладает властью над Б» и как А может добиться такой власти — этот вопрос, который даже в голову не приходил теоретикам прошлых лег, вышел на первый план в конце XX века. Такая «власть», понимаемая как способность влиять на поведение конкретного человекаоказалась удобным понятием для анализа организаций (как раз и состоящих из множества влияющих друг на друга людей).
Вспомним наше классическое определение Власти: сфера человеческой деятельности по созданию и развитию властных группировок, контролирующих организации и их ресурсы путем продвижения своих членов на ключевые должности. Таким образом, большинство членов властных группировок одновременно являются и сотрудниками организаций, Подавляющее большинство их действий (за исключением «закулисных обсуждений», недоступных исследователям) — это публичные действия в качестве должностных лиц. Столь же публичны проявления их власти («вы приняты», «вы уволены», «вам выделен бюджет», «ваш проект закрыт»)- Вот почему, изучая организации (любые — от небольших компаний до целых бюрократических государств), ученые вместе с тем, хотят они этого или нет, изучают также и Власть, Однако разглядеть Власть за организационными структурами и управ- 642 ленческими правилами642 удается лишь тогда, когда в ходе такою изучения обнаруживается нечто странное, непонятное и необъяснимое.
Обладать властью, в понимании организационных теорий, значит занимать значимую (не обязательно руководящую, об этом ниже) должность в могущественной организации645 646 647. Количество власти, находящееся в руках отдельного человека, определяется его способностью влиять (отдавать распоряжения, которые скорей всего будут выполнены) на других людей. Способность эта зависит, в свою очередь, от умения управлять, от количества способов такого влияния; обычный начальник имеет влияние только на своих подчиненных, а ловкий интриган может раскинуть свои сети по всей организации. Книга Дейла Карнеги «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей», вышедшая в далеком 1936 году, была первой ласточкой такого подхода к власти; она и до сих пор служит прекрасным учебником управления.
Очарование организационного подхода к Власти настолько сильно, что мы просто обязаны подчеркнуть его единственный, но смертельный недостаток. Управление дает вам прекрасный набор средств для влияния на других людей, которые успешно работают в 99% случаев. Но проблема заключается в том, что если один из этих «других» входит в какую-нибудь властную группировку, ни одно из этих средств* не сработает, причем не сработает как раз в критически важный для вас момент. В столкновениях с настоящей Властью средства управления бессильны — ведь в них вам противостоит не отдельный человек или разрозненная организация, а сплоченная властная группировка.
Вот в этот самый момент перед исследователями и приоткрывается возможность перейти от изучения организаций к изучению Власти.
Практик,Любой более или менее крупный организатор (ну или чиновник) знает, что самое сложное в серьезном большом проекте это — координация. Но именно ее совершенно невозможно организовать по чисто управленческой линии. Это очень хорошо видно по ситуации в сегодняшней России, где все управление сводится к распределению бюджетов. Поскольку «своим» бюджетом делиться ни с кем нельзя (это снижает административный «вес»), то в результате все проблемы решают узкие специалисты. А если проблема носит комплексный характер, это приводит к большому количеству детских «ляпов». По платным дорогам никто не ездит (М 31), дальнобойщики устраивают демонстрации, народ начинает воспринимать слова власти прямо противоположным способом. Вот такие явные неудачи чистого управления и могут заставить задуматься: а чего же в организации не хватает? Не хватает, как мы уже знаем, Власти!
Теоретик.Тем не менее в большинстве случаев подмена Власти (заключающейся в несомненном превосходстве организованной группы над любым количеством изолированных индивидов) Управлением (совокупности средств влияния на отдельных людей и организации) вполне допустима, и может быть положена в основу работающих теорий. К тому же поступающие так теоретики будут пользоваться благосклонностью правящих классов — ведь развитие теории и практики управления не только увеличивает их власть над людьми, но одновременно еще и отлично скрывает от непосвященных подлинное устройство Власти.
Отождествление Власти с Управлением является работающим и социально одобряемым способом развития теории Власти. Более того, поскольку Власть существует только за счет подконтрольных организаций, сделанные в ходе изучения организаций открытия могут относиться и к самой Власти. В этой главе мы рассмотрим наиболее интересные достижения теории Власти, сделанные в рамках «организационного» подхода— в тех случаях, когда его применение привело исследователей к обнаружению странного. Каждый раз это приводило к созданию нового теоретического описания реальности, сводящегося к тому или иному институту.
Начнем мы с вопроса, который наверняка нертится у вас на языке. Все мы неоднократно слышали, что любая Власть в конечном счете опирается на насилие, что винтовка рождает власть; так почему же на сотнях страниц нашей книги об этом не было сказано ни слова?!
Развенчание насилия
Ханна Аренда «О насилии» (1969/1970)
Теоретик. «Вот скажи мне, американец: в чем сила?» — издевательски вопрошает герой фильма «Брат-2», недвусмысленно положив перед собой пистолет. «Есть два типа людей> — вторит ему герой фильма „Хороший, плохой, злой" — те, кто копают, и те, у кого револьвер». Прямое и неприкрытое насилие считалось648 649 главным способом обеспечить повиновение вплоть до середины XX века:
«Обратившись к дискуссиям о феномене власти, мы обнаруживаем, что среди политических теоретиков от левых до правых существует консенсус относительно того, что насилие — не более чем самое яркое проявление власти» (Арендт, 2014, с. 41].
Арендт2 приводит в обоснование своих слов цитаты из Миллса, Вебера, Бертрана де Жувенеля3 и Мао Цзэдуна, констатируя, что при всей разнице политических взглядов (от фашистских до коммунистических) все эти авторы сходятся в одном: конечным выражением, а значит, и самой надежной опорой власти является насилие. Подобный консенсус среди популярных авторов сразу же заставляет нас (людей Власти) насторожиться: это убеждение явно одобрено правящими классами, а значит, им выгодно. Но как такое возможно? Зачем правящим классам убеждать массы в могуществе насилия? Ведь поверив, массы могут вооружиться булыжниками и винтовками и смести с лица Земли предыдущую Власть?
Читатель. А я уже привык к вашим риторическим вопросам! Подумаешь, бином Ньютона: ясное дело, никакой настоящей Власти булыжниками и винтовками не захватишь. Власть будет, по меньшей мере, у тех, кто эти булыжники и винтовки подвозит. Так что «изучать автомат Калашникова» — отличный совет для лохов. Пусть изучают, Власти спокойнее будет!
Теоретик. С одной стороны, хорошо, что вы уже настолько освоились с теорией Власти. С другой стороны, чем же мне теперь вас заинтриговать? Попробуем зайти с другой стороны. Кто такая650 Ханна Арендт, и почему вдруг в 1969 году она усомнилась в очевидной для всех истине — что винтовка рождает власть?
Ханна Арендт — еврейский философу немецкого происхождения, дважды (в 1933 во Францию ив 1941 в США) бежавшая от германского нацизма. Мировая слава пришла к ней в 1951 году, с выходом книги, о которой все слышали («Истоки тоталитаризма»), однако основы для этой славы были заложены двумя десятилетиями ранее. Все эти годы Арендт активно участвовала (в качестве публициста) в международном еврейском движении (начиная с 1933 года в составе германского отделения Всемирной сионистской организации, за что даже была арестована гестапо), Поэтому, когда у Арендт вышла книга, первая часть которой называлась «Антисемитизм», вопрос о международном ее признании был практически решен. Дальнейшая судьба Арендт складывалась как и у любого американского ученого — преподавание в разных университетах США (в Принстоне она стала первой женщиной, допущенной читать лекции), публичные выступления, публицистика, новые книги.
Однако мы ценим Ханну Арендт не за ее активную сионистскую позицию, а за сделанное ею настоящее открытие в теории Власти. Чтобы оцепить это открытие в полной мере, а также понять, чем Арендт не угодило насилие, вернемся в середину прошлого (XX) века. Ужасы германского фашизма (оккупация, гестапо, концлагеря, Холокост) еще успели не стать историей, а на смену Германии в качестве врага Запада уже пришел сталинский СССР, обзаведшийся атомной бомбой. Мощь и натиск новых (по отношению к западным демократиям) политических режимов поражал воображение и в очередной раз заставлял задуматься о «закате Европы», Будущее человечества казалось принадлежащим социализму651 — монолитному обществу рабочих и крестьян под мудрым руководством правящей Партии. Сама жизнь — германскими танками на подступах к Парижу и советскими танками в Берлине — ставила перед теоретиками вопрос: в чем причина успеха Германии и СССР, и в чем причина слабости европейских демократий?
В своих «.Истоках тоталитаризм» Арендт отвечала именно на
этот, жизненно важный для европейского самосознания вопрос,
Ее ответом стала целостная историко-философская концепция, основанная на трех ключевых понятиях: империализма, расизма и тоталитаризма.
Промышленная революция XVIII-XIX веков и появление «национальных государств», в которых экономическая мощь капитала сочеталась с военной мощью государства, позволили европейцам достигнуть подавляющего превосходства над всеми остальными странами мира. Вся планета оказалась поделена между несколькими европейскими государствами, и на Земле воцарился империализм.
Для большей части земного шара империализм означал колониальную власть.Присланные из метрополии военные и чиновники должны были править местным населением, неграмотным, примитивным, а то и просто диким. Сложившиеся в Европе республиканские (описанные нами в третьей главе) практики власти оказались в этих условиях совершенно неэффективными, и им на смену — ведь как-то управлять все равно нужно! — пришло доходящее до мелочей бюрократическое администрирование652, опирающееся на прямое насилие. Б оправдание жестокостей, которые неизбежно приходилось проявлять в отношении аборигенов, возник (и приобрел силу личного убеждения — ведь повседневная жизнь полностью подтверждала отсталость «дикарей») расизм:представление о богоизбранной, высшей расе:, имеющей право па насилие в отношении других рас.
А вот затем земной шар кончился, и европейские государства начали войну друг против друга — ведь каждому требовалось еще больше колоний. Война приобрела совершенно неожиданные масштабы — миллионы жертв вместо ожидавшихся тысяч. В этой всемирной бойне погибла изрядная часть европейской аристократии (ведь война — ее исконное призвание); ее жертвами стали четыре громадные империи (Российская, Австро-Венгерская, Германская и Османская), погрузившиеся в беспросветную нищету, а Европу заполнили потерявшие дом и работу беженцы. В этих условиях республиканские технологии власти оказались неэффективны — «восставшие» массы не готовы были подчиняться авторитету Закона, им, повидавшим ужасы войны, требовался поводок построже.
И такой поводок нашелся. Века колониального управления уже сформировали и технологии, и людей, готовых перенести свои расистскиепрактики на территорию самой Европы! Ведь там теперь — нищее, потерявшее привычные связи, лишенное своей Родины, «атомизированное» население, малочем отличающееся от дикарей; все, что требовалось для утверждения колониального правления в бывшей метрополии— обоснование чьей-либо«богоизбранности» (а большие отряды вооруженных людей после войн ел везде имелись в избытке). Так на сцене мирового театра появляется тоталитаризм.
Вот в чем, по Арендт, заключалась сила тоталитаризма: это был бопее современный и более универсальный способ управления обществом, равно пригодный для черной Африки и для белой Германии. При разрушении привычных социальных связей (послевоенная Европа, «восстание масс») демократия перестает работать, одинокие люди готовы проголосовать за кого угодно, лишь бы он «наводил порядок». Афоризм Мао — «винтовка рождает власть»' — становился успешным руководством к действию.
Ответ «Истоков тоталитаризма» (по крайней мере, впашем понимании)на вопрос об успешности тоталитаризма прост и беспощаден: тоталитаризмбыл наилучшейформой правления для европейских стран, отброшенных в варварство итогами Первой мировойвойны. Власть в бывших метрополиях была выстроена по образу иподобию вчерашних колоний и основывалась на прямом насилии администрации (разумеется, называющей себя «высшей расой», «твердокаменными коммунистами» ит. д.) над атомизированнымимассами. Арендт конечно же обставила свой вывод множеством оговорок, указывая на предполагаемые недостатки тоталитаризма, которые должны привестик его гибели, но на момент выхода книги в свет (1951, еще жив Сталин) 653 эти утешения мало кого могли обмануть. Большинство интеллектуалов во всем мире в те годы полагало, что будущее принадлежит социализму, поскольку только он способен удержать в узде восставшие массы.
Практик. Отметим, что отождествление «тоталитаризма» {то есть слова с явно негативным подтекстом) с «социализмом» — чисто идеологический момент. Демократии при социализме в чем-то было больше, чем при капитализме. Но дело в том, что если власть принадлежит капиталистам, для которых главное — контроль над собственностью, то понятно, что общество, которое частную собственность запрещает, должно быть обругано максимально, Потому что контроль над собственностью — это источник власти при капитализме!
Теоретик. Разумеется, идеологический; ведь «тоталитаризм» это чистой воды теоретическое описание, полностью соответствующее нашему пониманию «института». А вот социализм (как, впрочем, и германский нацизм)— это реальный общественный строй, который был и остается намного сложнее любых теоретических описаний. Исходя из концепции «тоталитаризма», лозунг «власть растет из дула винтовки» оказывается научным фактом, а насилие — лучшим инструментом В,засти, что подтверждается всей историей человечества...
Читатель. Погодите, но вы обещали совсем другое! Кто сильнее, тот и власть — тоже мне, новость; вы говорили, что Арендт усомнилась в этой избитой истине. Ну и где же? Где анализ, почему именно Гитлер и Сталин оказались сильнее других, почему именно из их винтовок (а не из винтовок Тельмана или Троцкого) выросла Власть?!
Теоретик. Вот, вы все прекрасно понимаете! Действительно, нет никакого открытия в том, что «винтовка рождает власть», иначе любой человек, отдавший деньги грабителю, был бы великим ученым. Свое настоящее открытие Арендт сделала через 18 лет после «Истоков тоталитаризма», и открытие это заключалось в маленьком слове «не». Власть не растет из дула винтовки; насилие не порождает власть; тоталитаризм не сильнее демократии — вот о чем Арендт написала в небольшой книжке 1969 года, к которой мы теперь и переходим.
«О насилии» вышла в свет в 1969 году1, по горячим следам «событий» 1968 года654 655, когда волна революционного (и контрреволюционного) насилия выплеснулась на улицы европейских и американских городов. «Будьте реалистами — требуйте невозможного!», — писали на стенах французские студенты, «Делайте что хотите, лишь бы вас сфотографировали», вторили им студенты американские. Лозунг Франца Фанона1 «Только насилие результативно», выдвинутый в его последней книге «Проклятьем заклейменные», казалось, был взят на вооружение поголовно всеми левыми активистами (а сам Фанон, судя по частоте его цитирования у Арендт, стал властителем дум целого поколения). Насилие, породившее великие тоталитарные государства, весомо и ярко вернулось в повестку дня, и Арендт приняла вызов времени, решив осмыслить его как философскую категорию.
«...на первый взгляд даже удивительно, что насилие так редко делалось предметом особого рассмотрения. (В последнем издании энциклопедии социальных наук“насилие” даже не заслужило отдельной статьи.) Из этого видно, насколько насилие и его произвольность принимались за данность и поэтому оставались в пренебрежении; никто не изучает и не ставит под вопрос то, что всем очевидно» [Арендт, 2014, с. 13-14].
Но работа философа как раз и заключается в том, чтобы ставить под вопрос очевидное. Растет ли и на самом деле власть «из дула винтовки»? Что в действительности обеспечивает победу революции — насилие вооруженных революционеров или же неспособность их противников к сопротивлению? Аренд сразу же замечает, что Маркс (учитель всех левых) придерживался второй точки зрения (революции побеждают только тогда, когда старое общество ослаблено своими внутренними противоречиями), а следовательно, ответ на вопрос не столь очевиден, как принято считать. Как же соотносятся между собой власть (ради которой и делается революция) и насилие?
Как мы уже отмечали выше, среди «политических теоретиков» существовал полный консенсус: власть опирается на насилие, и насилие есть высшее выражение власти. Арендт находит лишь одного1 (!) автора, различавшего «власть» и «насилие», но даже у него власть описывается как «ограниченная или институциализи-рованная сила». Столь редкое среди философов единодушие поражает Арендт: ведь для нее самой очевидно, что власть и насилие — далеко не одно и то же. Различие этих двух сущностей Арендт иллюстрирует знаменитым примером «образца 1968-го»:
«...очень неточно было бы утверждать (как часто делается), что ничтожное безоружное меньшинство с помощью насилия — криков, топота и так далее —успешно срывало лекции, в то время как подавляющее большинство голосовало [без насилия] за нормальную процедуру обучения... На самом же деле в подобных случаях происходит нечто намного более серьезное; большинство недвусмысленно отказывается использовать сдою власть и „пересилить“ смутьянов; университетские занятия срываются, потому что никто не желает защищать статус-кво ничем, кроме поднятой в голосовании руки. Университеты столкнулись с „огромным негативным единством'1... Все это доказывает лишь то, что меньшинство может обладать намного большей потенциальной властью, чем предполагают подсчеты голосов в опросах общественного мнения. Бездеятельно наблюдающее большинство, развлеченное перепалкой между профессором и студентом, на самом деле уже стало тайным союзником меньшинства. (Нужно только попробовать вообразить, что бы случилось, если бы один или несколько безоружных евреев в Германии накануне Гитлера попробовали бы сорвать лекцию профессора-антисемита, — и тогда станет ясна вся нелепость разговоров о крошечных “меньшинствах активистов".)» /Арендт, 2014, с. 49-50].
Оказывается, успешность применения насилия зависит от того, обладает ли применяющий его ужекакой-нибудь властью. Когда «активисты» пользуются молчаливой поддержкой большинства, насилие работает; когда же большинство настроено против, применивший насилие будет тут же уничтожен ответным насилием. Вот почему революции и мятежи редко бывают успешными. Насилие вовсе не порождает власть; наоборот, лишь приобретя власть, можно успешно применять насилие656.
Практик.Напомню, что один из самых великих практиков революции Ленин объяснял, что революционная ситуация включает в себя три главных момента: невозможность «низов» жить в ухудшающихся условиях, невозможность для «верхов» управлять ситуаций по-старому (коротко: «низы» больше не могут терпеть, а «верхи» — управлять), при резко усугубляющихся противоречиях. Но этого для революции мало! Лля революции еще нужна революционная партия! А вот тут есть один небольшой практический момент: все революционные партии во всех революциях в качестве руководителей, неявных, а подчас даже и явных, включали в себя представителей правящих групп]
Теоретик. Выяснив (скорее не для себя, а для читателя), что различие между властью и насилием до сих пор никто не замечал, Арендт дает свое определение власти, фиксируя совершенное открытие:
«Власть (power) соответствует человеческой способности не просто действовать, но действовать согласованно. Власть никогда не бывает принадлежностью индивида; она принадлежит группе и существует лишь до тех пор, пока эта группа держится вместе. Когда мы говорим о ком-то, что он „находится у властимы на самом деле говорим, что некоторое число людей облекло его властью действовать от их имени. В тот момент, когда группа, от которой первоначально произошла эта власть (potestas in popolo — без народа или группы нет власти), исчезает, исчезает и „его власть ! В обыденном языке, когда мы говорим о „властном человеке" или о „властной личности“ мы используем слово „власть"метафорически — на самом деле имеется в виду „мощь" (strength)» [Арендт, 2014, с. 52].
Как видите, это почти слово в слово наша концепция Власти («к власти рвутся бандой»), в которой не хватает лишь главного — ответа на вопрос, за счет чего группа «держится вместе». Удивительно, но до Арендт понимание, что власть есть свойство группы, а не индивида,совершенно не встречалось в теории Власти; вот почему мы называем арендтовское определение власти как группового феномена открытием.
А как же насилие? Насилие оказывается всего лишь инструментом, «мощью», «властностью» (можно добавить и «агрессивностью»), который может принадлежать отдельному индивиду, но совершенно не гарантирует ему места во власти:
«Мощь (strength)... свойство, присущее объекту или лицу, принадлежащее их характеру, способное проявляться по отношению к другим вещам или лицам, но в сущности от них не зависящее. Мощь даже наимощнейшего индивида всегда могут одолеть многие, которые часто лишь для того и объединяются, чтобы разрушить чью-то мощь — именно из-за ее особой независимости» [Арендт, 2014, с. 52].
Новое (по отношению ко всем предшествующим теориям) понимание власти позволяет Арендт с легкостью разрешить непреодолимое для других противоречие: как могут в XX веке, создавшем оружие массового уничтожения (артиллерию и авиацию), происходить успешные революции? Ведь в руках государственной власти — вся мощь армии, авиации и флота, а в руках революционеров — только «булыжники и винтовки»?
«С самого начала века теоретики революции говорили нам, что шансы революции значительно уменьшаются в соответствии с ростом разрушительной силы оружия, находящегося в исключительном распоряжении правительства. Но история последних семидесяти лет с ее невероятным перечнем успешных и неуспешных революций говорит о другом...» jApendm, 2014, с. 56].
Все дело в том, что революции побеждают не с помощью насилия, а с помощью власти:
«В споре насилия с насилием превосходство правительства всегда было абсолютным; но это превосходство длится лишь до тех пор, пока в неприкосновенности сохраняется властная структура правительства, т.е. пока приказы исполняются, а войска или полицейские силы готовы пустить в ход оружие... Когда приказы не исполняются, средства насилия становятся бесполезны; а вопрос об исполнении приказов решается не отношением „приказ — повиновение", но мнением и, разумеется, числом тех, кто это мнение разделяет» /Арендт, 2014, с. 57].
Когда у правительства есть тяжелое вооружение, а у революционеров только коктейли Молотова, революции все равно иногда побеждают, потому что на сторону революции переходит Власть.Арендт анализирует события 1968 года именно как пример «разрушения власти» бюрократии, проявившейся при совершенно не претендовавшем на власть выступлении студентов, и обратного «собирания власти» де Голлем, договорившимся о поддержке армии и пошедшего на уступки профсоюзам.